Текст книги "Путь Империи. Перелом (СИ)"

Автор книги: Александр Воронков

Невзирая на то, что дым из обеих пробитых осколками труб вонючею чёрной тучей обволакивал весь корпус миноносца, Тихменёв отдал приказ подрабатывать обеими машинами, чтобы избежать дрейфа к северному берегу бухты, пока ещё остававшемуся в руках османов. Поэтому когда на миноносце?272 заметили отступающий из-под Чаталжи турецкий «табор» с артиллерией, который уже начал форсировать Золотой Рог по мосту из Галаты, время на разведение паров и подготовку к атаке терять не пришлось.

Как известно издавна, русский матрос драться не то, что любит, но хорошо умеет… И неважно, что под ногами распалившихся мореманов: утоптанный ли пол в кабаке или корабельная палуба, и кто перед ним противник: случайный ли «стрюцкий», неуважительно отозвавшийся о флотских или весь экипаж вражеского линкора. Если есть враг и силы устоять на ногах и противник находится в пределах досягаемости, ни один уважающий себя русский матрос не будет безучастным. Возможно, подобные мысли возникли в мозгу старшего лейтенанта. Возможно – вспомнились казённые слова Присяги: «…не щадя живота своего до последней капли крови, и все к высокому его Императорского Величества Самодержавству…» Возможно, он ничего не думал, старший лейтенант русского флота Александр Иванович Тихменёв, лишь кисти рук в белых манжетах лязгали рычагами: «Право руля. Так держать. Полный вперёд. САМЫЙ полный вперёд».

И снова – рулевому – так держать! курс – на мост!

Сам выметнулся из боевой рубки, кинулся к уцелевшей «гочкисовке» правого борта, оттесняя неуклюже ворочавшего её забинтованными ладонями подручного комендора Михайлова:

– Кирилл, уйди!

Выдавил спуск, пять стволов пару оборотов крутанулись вокруг оси, швыряя в настил моста полукилограммовые стальные снаряды, разрушающие доски и балки настила – и замерли. Сзади, из-за плеча Тихменева, протянулись руки в бинтах, вставляющие в горловину приемника полную обойму.

Глянул – снова Михайлов. Форменка разодрана до низу, под ней белеется бинт повязки, а слева на груди у «запасного» матроса перекосился Знак отличия военного ордена за Японскую войну.

– Михайлов, уйди, тебе говорят!

А мост всё ближе, ближе…

И крик приказа – уже всем:

– Команде покинуть корабль! – и – полушёпотом – выплывайте, братцы…

Трое или четверо занятых до того приборкой моряков выполняли команду не рассуждая: старой службы, вышколенные за пять годиков на царёвых кораблях, приученные не рассуждать, а исполнять. Остальные – призванные недавно по мобилизации бывшие «запасные», отслужившие своё когда-то: кто пять, кто семь лет тому назад мужики – не успели… Кто-то кинулся к талям – спускать шлюпку. Кто-то побежал в кубрик, вытаскивать лежавших там раненых товарищей.

А Михайлов – всё стоит. И снова в руках – приготовленная обойма:

– Не мешай драться, вашбродье… – с хриплым клёкотом из горла.

Ещё длинная очередь – на все снаряды!

– Удрать хотите, шкуры? Ху.!

Они умерли быстро.

Александр Тихменёв при ударе не удержался на ногах, и, перелетев через леер мостика, устремился силою инерции вперёд. Полёт его длился лишь миг: разорвав тужурку и сорочку в грудную клетку ворвалась трёхвершковая щепа мостового настила.

Матрос первой статьи кавалер Кирилл Михайлов, падая, ударился виском о край орудийной тумбы и лишь потеряв сознание, выронил из забинтованных рук снаряд.

Миноносца номер двести семьдесят два не стало. Не стало и полутора пролётов свежепостроенного германцами Галатского моста. А в облаках жгучего пара и в солёной воде Золотого Рога канули, как не жили, русские моряки и пять или шесть дюжин оттоманских аскеров.

…А на захваченном уже берегу лежали, в ожидании эвакуации, раненые матросы-десантники и пехотинцы, вслушиваясь в залпы корабельных оружий и всё удаляющуюся к центру вражеской столицы винтовочно-пулемётную трескотню…

Зарево Пенджаба

Англичане отняли у нас землю -

Но мы прогоним их…

…Мы сотрём вас с лица земли,

Как корова слизывает траву, -

Вы нас никогда не победите».

Народная песня белуджей

«Хороший пулемёт придумали «сахибы», ничего не скажешь. Вернее сказать, не столько сами придумали, сколько попытались довести до ума максимовскую «игрушку». Или мне, как «немцу» надо говорить «машиненгевер»? Надо же, какая чепуха лезет в голову-то… Однако же голову-то как раз лучше бы не слишком высовывать: хоть «облегчённый виккерс» и имеет эффективную дальность пальбы в тыщу двести шагов, однако же пули-дуры летят втрое дальше, хоть и неприцельно. А голова-то одна, другой, запасной, в сакмах не хранится.

Однако же не прошло и полминуты, как томми выпустили непрерывную очередь на всю ленту – и заткнулись. Видать, номера-то молодые, в бою не бывавшие, вот и занервничали. Да как не занервничать, когда несётся на тебя тысячная лавина размахивающих клычами конных дикарей? Вот и не выдержали нервы сахибов. А от беспрерывной стрельбы на дальнем расстоянии толку мало: пулемётом надобно в упор наступающих «брить»-то… Так что хоть и упало наземь десятка два атакующих, да вдвое больше раненных лошадей на камнях бьётся, но основная масса уже на 450–500 шагов к цепям в хаки приблизилась.

Пока перезарядят, пока прицел новый возьмут пулемётчики – ан огланы из Племён уже перед носом будут…»

Худое лицо озарила улыбка и отблеск южного солнца мазнул по стёклышкам пенсне. Неровный треск ружейной пальбы английских СМЛЕ смешивался со всё нарастающим «Алла!», вскриками раненных и грохотом тысяч копыт, потом снова кротко татакнул пулемёт и захлебнулся: первый номер подавился стальным клинком шамшира, рассекшего покрытую лишь тропическим шлемом голову незадачливого уроженца Уэллса или Ноттингемшира…

Яростная двадцатиминутная рубка завершилась так же резко, как и началась. Что поделаешь: с тех пор, как местные британские отряды, набранные из сикхов начали один за другим переходить на сторону повстанцев, англичане постарались как можно скорее передислоцировать оставшиеся батальоны в глубь Индостана, к Мадрасу и Бомбею. Таким образом противостоять надвигающимся отрядам белуджей и повстанцев-сикхов в Пенджабе могли лишь девять тысяч белых английских солдат и полторы тысячи гуркхов. И надо сказать: держались они весьма достойно. Отходили, но организованно, постоянно «огрызаясь» арьергардными боями заслонов, самоубийственными кавалерийскими наскоками и артиллерийскими налётами, когда одна-две батареи, встав на позиции за речкой или оврагом, делали несколько залпов по отрядам противника, движущимся походным порядком и тут же срывались с места, завидев атакующую конницу белуджей.

За полтора месяца боёв отрядам Абибулла-Хана удалось захватить только одно британское тринадцатифунтовое орудие с зарядным ящиком. Эта пушка стала пятой в артиллерии Племён. Остальные четыре австрийских гебиргсканоне М99 были доставлены Абибулла-Хану ещё в Афганистане ещё полгода тому назад, в те же дни, когда в ханском окружении появились «германский» мушавер Михель фон Вельддроссель с несколькими обученными по-европейски военному делу пуштунами и индусами, которые, несмотря на то, что пытались показать знания свежеизученного немецкого языка, периодически вворачивали речевые конструкции, услышанные на плацу тифлисского военного училища. Впрочем, явственно было, что и этот «командный» язык им вовсе не родной, так что единственным, с кем фон Вельддросселю можно было отвести душу после того, как новоявленные «офицеры» разъехались по своим отрядам, оставался Мирза-Хаджи, всеми уважаемый мухаддис родом из Баку. Только в его шатре мушавер-хауптман Михель фон Вельддроссель мог расслабить нервы и на час-другой вновь стать капитаном Михаилом Гордеевичем Дроздовским, выпускником Академии русского Генерального штаба.

Сказать, что им была противна необходимость постоянно жить под чужой маской, скрывать не только своё имя, но и своё Отечество, тайно готовить почву для будущей войны в «мягком подбрюшье» Британской империи – значило не сказать ничего. Однако же каждый помнил те аудиенции, которых удостаивал их Регент в присутствии юного Государя Алексея Николаевича и те доводы, которые звучали приказом: «России нельзя вступать в большую европейскую войну. Нельзя ни на чьей стороне. Неважно, кто победит в сражениях: в любом случае и побеждённые и победители будут крайне истощены, а сливки снимут страны-нейтралы вроде Швеции или Северо-Американских Штатов. Кроме того, мы и не можем встать на сторону ни одного из противоборствующих ныне политически, а завтра – милитарно союзов. Германия связана теснейшей дружбою с исконно враждебным нам и всему славянскому миру Австрией и Турцией. Британия же и Франция после возвращения нами в государственный доход кытлымской платиновой концессии, по которой Лесли Уркарт с компанией ежегодно грабительски вывозил платины более чем на пятьдесят два миллиона рублей золотом брызжут ядом, но готовы терпеть Россию в союзниках… Однако лишь в качестве поставщика пушечного мяса!..

И если сегодня в случае столкновения лицом к лицу Российская Империя способна противостоять германо-австро-турецким силам, то ни поддерживать английские интересы ни отражать английские войска нам сегодня не под силу. Потому-то, господа офицеры, и было принято решение стравить между собой британского льва и прусского орла, позволив им перегрызться между собою. Медведь же российский останется поглядывать на драку со стороны, постепенно сосредотачиваясь и наращивая мускулы. Но схватка эта должна начаться как можно дальше от европейских границ Империи, на юге континента, там, где противники не способны кинуть в бой значительные силы. Посему отныне и до особого распоряжения одни из вас наденут личину германцев и отправятся подготавливать схватку в Индии, другие же под маской британцев отправятся с той же миссией в Зюйдвестафрику. Мы надеемся, что все вы избегнете гибели и ранений на протяжении вашей миссии. Если же суждено случиться несчастью, то знайте: ваши родные не будут оставлены нашей заботой: ведь даже такая жертва несёт в себе спасение сотням тысяч русских воинов, которые не падут на поле брани в угоду извечным врагам России. Ступайте же. С Богом!»

…Видно, Там, Наверху, и вправду кто-то помогает «Михелю фон Вельддросселю»: за последние полгода его миновали все вероятные и невероятные несчастья (разумеется, не считая дизентерийной болезни, приключившейся от здешней нечистой воды). «И холод и сеча ему ничего» – как про Дроздовского было сказано! А ведь сколько было ситуаций, когда избегнуть неприятностей мушаверу Абибуллы-Хана удавалось лишь за счёт крепких нервов и отчаянной храбрости! Довольно вспомнить день, когда случайно наскочив с несколькими конвойцами на стоянку сикхского пехотного батальона, «Михель-эфенди» ухитрился не только не погибнуть в схватке – её он просто не допустил – но и с помощью красноречия и немалого количества золотых пятимарочных монет (изготовленных отнюдь не в Германии, а в мастерской лучших нахичеванских «блиномесов») убедил сикхов примкнуть к наступающим отрядам белуджей. Жаль однако, что поднявшие знамя восстания сипаи напрочь отказались покидать вслед за конницей ставшую уже привычной округу, а занялись планомерным захватом и «очищением» от представителей британской администрации близлежащих селений и усадеб. Вскоре стало известно, что и в других местах начали вспыхивать восстания против англичан: золото и тайно доставленные германские винтовки попадали в руки людей, чьи сердца уже давно кипели от чёрной ненависти к белым сахибам. Сто тридцать лет Британия выдавливала по капле кровь Индостана. И стоит ли удивляться тому, что в Индостане за полтора минувших месяца побежала весёлыми ручейками кровь англичан?

Британцы дрались достойно. Вот и эти, лежавшие сейчас на пыльных камнях изрубленными мешками – всего лишь полурота с пулемётом – успели если не остановить, то задержать лавину тех самых горцев, которые неоднократно уже поднимали восстания, наносившие серьёзные удары по британскому владычеству. Теперь же, имея поддержку извне, современное оружие и толковых военных советников, Племена просто не могли, да и не желали ограничиваться мелкими «укусами». Позади них осталось несколько мелких городишек, а впереди, всего в четырёх тысячах шагов от уничтоженного английского заслона спешно закрывались за последними беженцами ворота древнего Лагора…

«Ну что же. Лагор так Лагор. Измаил помощнее был, да и тот ведь взяли!» – Михаил Гордеевич Дроздовский улыбнулся своим мыслям, одёрнул рукав халата, и, сняв пенсне, принялся тщательно протирать его концом зелёного кушака.

Венгерская искра

Divide et impera

Латинский афоризм

Немалые суммы направлялись из бюджета Военного министерства России на создание и поддержку так называемой «независимой прессы» за пределами Российской Империи, в первую очередь в габсбургской монархии. Официально это не афишировалось, но постепенно нарастало воздействие множества публикаций в венгерской прессе о «былой славы народа», «несправедливости подчинения мадьяр немцам», «отказе императора возложить на себя железную корону святого Иштвана – венец Венгерского королевства» и прочих подобных темах. Вскоре на будапештских улицах у фрондирующих молодых людей стало чуть ли не хорошим тоном насвистывать мотив «Марша Ракоци» и «Песни о Лайоше Кошуте» Бартока в десятке шагов от полицейских, причём те – тоже, главным образом, мадьяры – лишь усмехались в усы, делая вид, что поражены внезапной тугоухостью.

После окончания Балканской войны её последствия для экономики Австро-Венгрии были разрушительны. В итоге войны проигравшей стороной оказалась не одна только Турция, но и Австро-Венгрия, которая была посрамлена и унижена. Впервые за всю историю европейско-османского противостояния балканские проблемы были решены без непосредственного участия империи Габсбургов. Авторитету ее как великой державы был нанесен ощутимый урон. Еще больше пострадал престиж империи в глазах собственных подданных, особенно славянского происхождения. Жгучее чувство униженности и бессилия испытывала, пожалуй, вся верхушка империи. Кроме того, всем стало ясно, что с захватом Стамбула Россия не только взяла под контроль Проливы, но и вышла в подбрюшье Австро-Венгерской империи. Войны же с Россией в Вене боялись и не хотели… А из-за прекращения торгово-экономических связей с традиционными балканскими рынками приходили в упадок или разорялись целые отрасли промышленности, в частности текстильная, закрывались фабрики и заводы. Единственной отраслью, выигравшей от Балканской войны, была индустрия вооружений. Война вызвала радикальные изменения в структуре и в механизме функционирования целых отраслей промышленности, транспорта, сельского хозяйства. Чрезвычайные законы Австро-Венгрии от 1912 г. об исключительных мерах и военных поставках вступили в силу вскоре после их принятия. Эти законы создали правовую базу для вмешательства государства в экономическую жизнь и вообще в жизнь общества: регулирование цен на продовольствие, сырье и централизованное распределение, регулирование военного производства, принудительный труд, ограничение прав и свобод граждан империи.

В сёлах поднимался ропот против постоянно нарастающих процентов на земельные выплаты и высокие налоги. Венгрия, традиционно считающаяся житницей всей империи, из-за административного давления Вены резко подняла объём поставок зерна и мясных продуктов. Однако, несмотря на увеличение нагрузки на крестьян и батраков, основную прибыль получали, главным образом крупные помещики. Кое-где вспыхивали волнения и стихийные собрания крестьян, разгоняемые австрийскими жандармами.

В Государственном собрании Венгрии блистал своими выступлениями об особом пути мадьяр лидер Партии независимости граф Михай Каройи. Одновременно с ростом национального самосознания шовинизм мадьярской политической элиты вынуждал ее упрямо отказываться от каких-либо принципиальных уступок в пользу других национальностей: румын, словенцев, русинов.

В то же время и в Румынии также накалялись страсти. «Потомки римлян» под впечатлением прошлогодней победы соседнего Славяно-греческого Союза над достаточно ещё мощной Турцией вновь открыто стали претендовать на «возвращение в лоно отчизны» Трансильвании, мотивируя это тем, что мадьяр в ней живёт всего около тридцати процентов от всего населения, большинством же являются именно румыны.

Такое «наглое поведение» Румынского Королевства было обусловлено не одними лишь «патриотическими чувствами», но, кроме того, подписанием в Санкт-Петербурге, на «нейтральной территории» тайного соглашения с Болгарией и Сербией о всемерной дипломатической и материально-технической поддержке территориальных притязаний Румынии. В случае войны Румынии против Австро-Венгрии недавние страны-победительницы османов должны были не только поддержать румын морально на международной дипломатической арене, но и провести частичную мобилизацию с демонстративным выдвижением войск к границам империи Габсбургов. Кроме того, Царство Болгарское обязалось поставить для румынских войск часть захваченных у турок трофеев: снаряжения, лошадей, некоторого количества морально устаревших орудий и боеприпасов к ним.

Российская Империя к этому соглашению не присоединилась. Однако вскоре после его подписания с территории Бессарабии через Прут потянулись обозы с продаваемыми Военному министерству Румынского Королевства по весьма приемлемой цене патронами, сёдлами, различными продуктами, пригодными для долгого хранения во фронтовых условиях: консервами, вяленым мясом, солёной рыбой, мукой, крупами…

В ответ на мобилизацию румынских войск, начатую 12 апреля 1913 года. император Франц-Иосиф повелел отмобилизовать запасные части венгерского гонведа, что должно было составить прочти 32 тысячи штыков. Престарелому монарху казалось, что дело не зайдёт дальше обоюдного бряцания оружием на границе: король крошечной Румынии просто блефует, стремясь заставить пойти на территориальные уступки. Заставить?!! Нет, такого унижения Габсбург допустить не мог! Но беда была в том, что антиавстрийские настроения во всех без исключения неавстрийских землях империи уже достигали пика, а живущая «по привычке в прошлом веке» армия не успевала отмобилизоваться. Поэтому, когда почти трёхсоттысячная румынская армия Константина Презана 17 апреля пересекла границу и сбив австро-венгерские заслоны скорым маршем направилась к сердцу Трансильвании, остановить ей оказалось нечем. Гонведы-резервисты*[3]3
  Венгерский «ландвер» назывался «Хонвед», так же, как и кадровые части, сформированные из венгров. В данной главе под термином «Гонвед» подразумеваются именно части, на 80 и более процентов укомплектованные резервистами


[Закрыть] ещё получали обмундирование и оружие или в поездах и в походных колоннах направлялись к границе, а румынские дивизии тем временем в течении нескольких дней преодолели расстояние в 60–80 километров.

Одновременно с этим, согласно договорённостям, начала мобилизацию и выдвижение войск Сербия. Ни Франц-Иосиф, ни его генералы не могли знать, что сербский король издал строжайший приказ: «Ни один сербский войник не должен пересечь Саву! Но и ни один враг да не ступит на её сербский берег!» Встав на границе, не объявляя Австро-Венгрии войны, сербы, тем самым отвлекали на себя значительную часть её войск, причём часть этнически немецкую, как наиболее пригодную для возможной борьбы с обстрелянными победителями осман. Славянские по составу полки австрияки направить на южную границу опасались…

Тем временем в Венгрии к общему недовольству прибавились откровенная враждебность к австрийцам и паническое ожидание «румынского нашествия»:

– Сколько эти немцы из венгров крови выпили, сколько добра да денег на налоги всякие ушло! Кричали: «двуединая у нас монархия! Братскую помощь окажем друг другу!» Знаем мы эту помощь! Вон, деду моему в 1848 году кто руку отрубил? Русский, или, может быть, румын тот же? Нет, австрийский кирасир, будь он проклят! И ладно бы, если б тот с Кошутом или Пётефи вместе бунтовал – так нет, за свинью свою заступался, которую немчура отбирала!

– Да уж, будет «братская помощь» от них, дождёмся! Вон, мамалыжники наступают, а эти сволочи морды наели, да по тылам сидят, только облавы на мужиков устраивают. Кого под пули посылают? Нас, мадьяр, от земли отрывают да спешно к Сибиу гонят! А австрияки за нашими спинами прячутся!.. Вот такая их «помощь»! Не нужны нам такие «братья», без них проживём, верно я говорю, земляки?

И такие речи гудели и гудели повсюду на мадьярской земле… Полнилась чаша, полнилась…

И переполнилась.

* * *

17 апреля в село вошёл и остановился на привал ландверный полк венгерских гусар, направлявшийся на соединение основным силам армии. Около часа гусары отдыхали от верховой езды, поили, кормили, чистили лошадей, подгоняли амуницию. Многие из тех, у кого водились деньжата, не преминули тайком наведаться в местную корчму, чтобы «промочить горло с дороги». Однако вскоре над улочками села зазвенели сигналы кавалерийского рожка, играющие «общий сбор». Спешенные гусары были выстроены на площади напротив сельской управы.

Спустя несколько минут из дверей жандармского управления вышла группа офицеров австрийской военной полиции. Вслед за ними фельджандармы в шлемах-пикельхаубе, которые носили исключительно австрийцы, в отличии от красовавшихся обычно в шляпах венгров, вывели троих связанных людей, одетых в смесь из гражданских вещей и формы гонведа. Руки скручены назад, на лицах засохла кровь, у одного вытек глаз и впалое веко прикрывает окровавленное отверстие в черепе.

Командир полка отдал команду:

– По-о-олк! Смир-на! Сейчас господа фельджандармы приведут в исполнение приговор над дезертирами, опозорившими своим бегством нашу славную армию великой двуединой державы! Герр ротмистр, – обратился он к жандармскому офицеру в мундире цвета бутылочного стекла с красными петлицами и обшлагами – прошу вас, приступайте.

– Ich hеre!

Nun, die Burschen, fьhren Sie dieser ungarischen Schweine zum Baum! Bereiten Sie die Stricke, fьr die Todesstrafe vor![4]4
  Слушаюсь! А ну-ка, парни, ведите этих венгерских свиней к дереву! Приготовьте верёвки для казни!


[Закрыть]

Здоровенный тучный фельджандарм, схватив за шкирку сразу двоих связанных дезертиров, поволок их к растущей неподалёку от корчмы старой сливе, под которой, видимо, в мирные времена посиживали, дымя трубками и ворча на «беспутную молодёжь» сельские старики. Второй немец в чине старшего унтер-офицера уже перекидывал через ветку мокрые верёвки с петлями на конце. С петельных узлов медленно падали в пыль мутные капли мыльной воды. Третий дезертир, тот самый, с выбитым глазом, увидев эту картину, вдруг забился в руках жандарма:

– Люди! Мадьяры! Да за что?! За что это? У меня две дочки без матери растут! Зачем мне, венгру, умирать за немецкое государство? Ааааааааауууууууууэээ!..…….. Не надоооо!!!

Он кричал без умолку всё время, пока фельджандармы волокли его к сливе, ставили на чурбак, накидывали на шею мокрую петлю… Ещё мгновение, команда оберста – командира полка:

– Beendigen Sie![5]5
  Кончайте!


[Закрыть]

Чурбаки вышибаются из-под ног казнимых. Крик несчастного дезертира обрывается, хрипение, дёргающиеся на верёвках тела, вонь от содержимого самопроизвольно опорожнившихся кишечников…

Строй молчит… Только стиснутые до белизны костяшек кулаки сжимают ремни манлихеровских карабинов. Тишина…

– Es wird den ungarischen Schweinen geschehen, die nicht die Befehle erfьllen![6]6
  Так будет с венгерскими свиньями, не исполняющими приказы


[Закрыть] – довольно усмехаясь, нравоучительно произносит жандармский ротмистр, подойдя вплотную к гусарской шеренге.

Неожиданно его взгляд испуганно застывает, рука тянется к пистолетной кабуре, однако, не завершив движения, дёргается ко рту. А в рот уже вминается, проламывая зубы, ствол карабина вольноопределяющегося Белы Франкля:

– Мадьяры! Бей!

Строй ухнул, как огромные кузнечные мехи выдыхая спёртый в груди воздух, качнулся вперёд…

– АААААААААААААААА!!!!!!

В крике выплеснулся накопленный десятилетиями страх, вековая мадьярская ненависть и презрение к немцам, все чувства оскорблённой души…

Строя не стало. Вместо него на площади закрутился коловорот гусарских шапок, мундиров, карабинов, сабель. Хлопнул пистолетный выстрел офицера, второй, третий… Но остановить обезумевшую от гнева толпу в серых мундирах было уже нельзя. За несколько минут фельджандармы и несколько успевших снискать у гусар ненависть офицеров оказались попросту растерзанными озверевшими солдатами. Толпа врывалась в помещения сельской управы, жандармского управления, крушила двери, мебель, выкидывала из окон изорванные казённые бумаги – словом, в этом безудержном стихийном бунте народная мадьярская душа разлилась во всю ширь!..

Вплоть до утра солдаты полка громили ставшие ненавистными административные здания, пили палинку, митинговали. Многие, поседлав лошадей, в одиночку и группами разъезжались по домам.

Однако разъехались не все. Утром следующего дня остатки полка – человек 900 из прежних 1275 – под командой капитана Лантоша и вольноопределяющегося Белы Франкля, развернув запретный трёхцветный штандарт, наскоро сшитый женщинами Кётетьхаза, с песней выступили навстречу своей судьбе – прекрасной и трагичной судьбе борцов за свободу Венгрии, по пути, ведущему к победе или к гибели. Ветер колыхал красно-бело-зелёный штандарт, покачивались за спинами стволы манлихеров, и звучала над колонной песня, за исполнение которой ещё вчера жандармы могли схватить и отправить в тюрьму:

 
…Блещет цепь, но вдвое краше
Засверкает сабля наша.
Так зачем носить оковы?
Пусть клинки сверкают снова!
Богом венгров поклянемся
Навсегда —
Никогда не быть рабами,
Никогда!
Имя венгра величаво
И достойно древней славы.
Поклянемся перед боем,
Что позор столетий смоем!..
 

…Вскоре весь юг Венгрии уже был охвачен восстанием…