Текст книги "Великий Ганди. Праведник власти"

Автор книги: Александр Владимирский

сообщить о нарушении

Текущая страница: 12 (всего у книги 22 страниц) [доступный отрывок для чтения: 9 страниц]

Ганди осудил бессмысленную акцию Сингха и Датта. Но вину он возложил не только на них, но и на власти. Ганди утверждал, что террор можно было предотвратить путем «великодушного и своевременного признания требований нации. Однако это не что иное, как надежда на чудо. Для правительства такой поступок означал бы изменение не только проводимой им политики, но и своей сущности. Обозримое будущее не сулит никаких надежд на такие перемены».

Как считал Ганди, для достижения независимости нужно, чтобы «Англия осуществляла не империалистическое высокомерное маневрирование, направленное на завоевание мирового господства, а искренне стремилась бы служить общим интересам человечества».

В конце 1928 года очередная сессия ИНК прошла в Калькутте под председательством Мотилала Неру. Перед ее началом председатель ИНК Мотилал Неру встретился с Ганди. Глава конгресса был обеспокоен тем, что делегаты фактически разделились на две фракции. Молодежь, ведомая Джавахарлалом Неру и Субхасом Чандрой Босом, все больше попадала под влияние марксизма и, завоевывая все более сильные позиции в руководстве конгресса, требовала записать в программу в качестве цели достижение полной независимости. Умеренные же во главе с Мотилалом Неру предлагали ограничиться требованием для Индии статуса доминиона.

Ганди, как всегда, не примкнул ни к одной из фракций. Он предложил компромиссное решение, которое примирило отца и сына Неру. Доклад Мотилала Неру о конституции, предлагавшей бороться за статус доминиона, был одобрен, но если к концу 1929 года этот статус не будет предоставлен, конгресс будет добиваться полной независимости и начнет всеиндийскую кампанию гражданского неповиновения. Все понимали, что никто в Лондоне не собирается предоставлять Индии статус доминиона в ускоренном порядке, так что новая сатьяграха становилась неизбежной.

«Настоящий конгресс, – говорилось в одной из резолюций, – исходя из того, что борьба индийского народа за свободу является частью общей мировой борьбы против империализма и его деятельности, считает желательным развитие связей Индии с другими странами и народами, которые также находятся под гнетом империализма и намерены противостоять этому…» Сессия призвала к созыву первой паназиатской конференции в Индии.

Ганди возобновил путешествия по стране. Дж. Неру вспоминал: «В 1929 году он отправился в Соединенные провинции проповедовать кхади. Я сопровождал его при случае по несколько дней и, хотя уже сталкивался с подобным, не мог не поражаться огромности толп, которые он привлекал. Человеческий рой напоминал тучи саранчи. Пока мы ехали на машине по сельской местности, мы видели на расстоянии нескольких километров толпы от десяти до двадцати пяти тысяч человек, а на главное собрание дня порой являлось более ста тысяч». В те времена никакой звукоусилительной аппаратуры, кроме рупоров, не было, и сотни тысяч индийцев, собиравшихся к его приезду, разумеется, не могли его услышать. Его слушали, а потом рассказывали другим только те, кто находился в первых рядах. Но, по словам Неру, для миллионов индийцев, пришедших на встречу с Махатмой, главным было не услышать, а увидеть живого бога. Поэтому на таких встречах Ганди не был особенно красноречив. Неру утверждал: «Он произносил краткую речь, чтобы попусту не тратить силы. Иначе он не смог бы жить в таком ритме час за часом, день за днем».

Такие поездки были изнурительны для Ганди. Ему приходилось выступать по три-четыре раза в день, ночлег каждый раз в новом месте, обширная переписка, которую он не прекращал и во время хождений в народ, статьи, которые он писал в дороге, бесчисленные беседы с крестьянами и горожанами, которые хотели с ним посоветоваться и которым он давал советы на все случаи жизни.

В марте 1929 года в Калькутте Ганди устроил большой костер. Он так объяснил его цель: «Надеюсь, что дубинки сотен тысяч полицейских не смогут потушить костры, которые мы зажгли в тот день в парке Шраддхананд. Ибо огонь дхармы неугасим. Вспыхнув в сердце человека, он будет продолжать гореть, даже если тело уже мертво». Это была подготовка к сатьяграхе.

Тем временем после массового локаута на фабриках Бомбея началась всеобщая забастовка текстильщиков, продолжавшаяся с апреля по октябрь 1928 года. Предприниматели вынуждены были отступить. «Гирни камгар», в котором видную роль играли коммунисты, был официально признан профсоюзом текстильщиков. Властям пришлось отказаться от преследования руководителей забастовки.

Но в марте 1929 года правительство арестовало 31 профсоюзного лидера и инициировало мирутский процесс против руководителей профсоюза «Гирни камгар» и профсоюзных лидеров Бенгалии, Пенджаба и Соединенных провинций. ИНК создал комитет защиты обвиняемых. Ганди говорил, что правительство продемонстрировало «свои кровавые когти, которые в обыденных условиях скрывало под кожей». Он утверждал, что цель этих репрессий – «не столько убить коммунизм, сколько установить террор», т. е. запугать всех участников индийского освободительного движения.

Ганди игнорировал миссию Саймона. Вице-король Ирвин начал понимать, что в такой огромной стране изолировать и наказать десятки миллионов участников кампании гражданского неповиновения невозможно. Ирвин заявил в своей декларации о подготовке конституции, по которой Индии будет дарован статус доминиона. Ганди и умеренное крыло конгрессистов приветствовали это решение.

Лорд Ирвин предложил британскому правительству созвать конференции круглого стола с участием английского правительства, представителей политических партий и религиозных общин Британской Индии, а также правителей самостоятельных княжеств Индии, которых насчитывалось более шестисот. Он понял, что комиссия Саймона полностью провалилась, и решил действовать самостоятельно. Правда, в это время в Англии у власти было лейбористское правительство. Но, не имея большинства в парламенте, оно вынуждено было опираться на поддержку либеральной партии, что делало лейбористов более сговорчивыми.

Министр иностранных дел Бенн и другие члены Кабинета одобрили план Ирвина. Однако либералы – бывший премьер-министр Ллойд Джордж и бывший вице-король Индии Рединг – отнеслись к нему прохладно, опасаясь, что на переговорах с индийцами придется делать слишком большие уступки.

Возвратившись в Индию, Ирвин 31 октября 1929 года опубликовал чрезвычайное сообщение о решении английского правительства созвать в Лондоне конференцию круглого стола. Он утверждал, что «естественным исходом индийского конституционного развития… является достижение ею статуса доминиона». Вице-король пытался сорвать кампанию гражданского неповиновения, которая могла начаться уже через два месяца.

В тот же день лидер Мусульманской лиги Джинна и руководители индийских либералов подписали совместный документ, в котором приветствовали «новый подход» Англии к решению индийской проблемы. 1 ноября совещались лидеры конгресса. Декларацию Ирвина они оценили как вынужденную уступку правительства. Махатма Ганди, Мотилал Неру, Патель, Безант, Джавахарлал Неру и другие подписали манифест. В нем приветствовались усилия английского правительства, но также содержались требования, удовлетворение которых рассматривалось как условие проведения конференции круглого стола. Лидеры ИНК требовали прекращения репрессий, освобождения политических заключенных, преобладающего представительства на конференции членов ИНК и официального заявления, что цель конференции – разработка для Индии конституции доминиона.

Декларация Ирвина и ее принятие политическими силами в Индии вызвали скандал в британском парламенте. Лорд Ирвин был обвинен в мягкотелости. Под нажимом либералов лейбористское правительство дезавуировало заявление Ирвина. Вице-король вынужден был разъяснить свою декларацию в том смысле, что вопрос о предоставлении Индии статуса доминиона еще не стоит на повестке дня.

Лондонская «Тайме» писала в эти дни: «Для каждого из нас без сомнения ясно одно – по сравнению с условиями, существующими в Канаде, Новой Зеландии и в других странах, известных как британские доминионы, обстановка в Индии отличается в самой своей основе, а не в частностях. Поэтому будущее самоуправление Индии должно найти некую более подходящую форму, и на данной стадии по этой причине слово „доминион“ следует вовсе исключить из употребления».

Ганди получил приглашение приехать в Англию. Но он отказался покидать страну в критический момент, когда подходил срок калькуттского ультиматума. Лорд Ирвин 23 декабря 1929 года устроил в Нью-Дели прием-чаепитие, на который пригласил Ганди. Во встрече кроме Ганди участвовали Джинна, Сапри, Мотилал Неру и Патель. Индийских участников встречи интересовал только один вопрос – готов ли Ирвин гарантировать, что на конференции в общих чертах будет оговорена конституция, предоставляющая Индии статус доминиона с правом в дальнейшем при необходимости отделиться от империи. Но барон Ирвин, зная настроения в британском парламенте, не мог дать гарантии такого рода.

Ганди так прокомментировал эту встречу: «Лед не может быть растоплен во время неофициального чаепития. По моему мнению, до тех пор, пока не готовы обе стороны, невозможно достичь никакого прогресса или результата. Мы знаем, что мы не готовы. Англия не пойдет навстречу Индии, чтобы удовлетворить ее желания, до тех пор, пока Англия не будет вынуждена сделать это».

Тем временем в Индии с благословения Ганди полыхали костры с английскими товарами. Теперь даже умеренные националисты не питали иллюзий по поводу намерений британского правительства.

Перед очередной сессией ИНК в Лахоре в конце 1929 года, почти все руководители высказались за избрание Махатмы Ганди председателем партии. Но на заседании Всеиндийского комитета конгресса в Лакхнау он неожиданно для всех отказался стать председателем ИНК, предложив избрать вместо себя сорокалетнего Джавахарлала Неру, который, по словам Ганди, был «кристально чист, неподдельно искренен» и вообще являл собой тип «рыцаря без страха и упрека». Только в Неру-младшем Ганди видел своего политического преемника. Но, в отличие от своего духовного наставника, который искренне верил в Бога и не доверял науке, Джавахарл был светским человеком, конечно, верующим, но резко разделявшим для себя сферы разума и религии, к которой, по его мнению, всегда примешивались «толика волшебства и слепая доверчивость». Неру-младший утверждал свою приверженность к прогрессу, основанному на научном знании. Это, однако, никогда не мешало его близкой дружбе с Ганди, с которым Джавахарлал ощущал духовное родство.

Для правого крыла ИНК Неру-младший был слишком революционен. Но Ганди настоял на своем. Он утверждал, что Неру «обладает не только решительностью и смелостью воина, но и благоразумием государственного деятеля, он чист, как кристалл; его честность выше всяких подозрений. Нация под его руководством будет в безопасности». В критический период борьбы за независимость Ганди видел именно Джавахарлала Неру, решительного противника уступок властям, во главе конгресса. Ганди всегда был готов к допустимым компромиссам в политике, тогда как Неру осуждал их. Ганди никогда не уклонялся от встреч с вице-королями, Неру же считал бесполезным вести с ними переговоры.

В канун лахорской сессии, как мы помним, Ганди вместе с лидерами консервативных партий встретился с лордом Ирвином, пытаясь достичь компромисса, но неудачно. Исчерпав все мирные средства для достижения соглашения, Ганди решил начать новую массовую кампанию гражданского неповиновения.

«Соляной поход»

В конце декабря 1929 года в Лахоре сессия конгресса собралась в условиях начавшегося мирового экономического кризиса. Многие индийцы разорялось и лишались источников для существования. Конгресс не мог не прислушаться к голосу умиравших от голода крестьян.

«В течение последних пятнадцати лет Индия имела великого вождя, – писал Джавахарлал Неру, – который снискал любовь и обожание миллионов индийцев и, казалось, во многих случаях диктовал ей свою волю. Он играл виднейшую роль в истории ее последних лет, и все же важнее, чем он, был сам народ, который, представлялось, слепо подчинялся его велениям. Народ был главным действующим лицом, а за его спиной стояли, подталкивая его, великие исторические силы, которые подготавливали его к восприятию призывов своего вождя. Если бы не эта историческая обстановка и политические и социальные силы, никакие вожди или агитаторы не могли бы заставить народ действовать. Главным достоинством Ганди как вождя было то, что он ощущал пульс народа и знал, когда созревали условия для развития движения и действия».

Даже Мотилал Неру теперь согласился с Ганди, заявив: «В Индии нет конституции, так же как нет подлинной власти закона, ибо законы в форме всевозможных указов и тому подобных предписаний появляются у нас внезапно, как кролик из шляпы фокусника, по воле какого-нибудь лица или диктаторской группы».

Жители Лахора восторженно приветствовали Ганди и других лидеров конгресса. После поднятия трехцветного флага конгресса выступил председатель ИНК Джавахарлала Неру. «Я социалист и республиканец и не верю в королей и князей или в порядок, который устанавливают нынешние промышленные магнаты, обладающие большей властью над судьбами людей, чем короли старого времени, и чьи методы являются такими же хищническими». По его словам, после завоевания индийским народом власти необходимо будет выработать свой, национальный путь к социализму, который поможет ликвидировать нищету и социальное неравенство.

Неру объяснил делегатам, что конгресс избрал ненасильственные методы борьбы по чисто техническим причинам, поскольку «Конгресс не располагает материальной базой и подготовленными кадрами для осуществления организованного насилия, а случаи индивидуального насилия были проявлением безнадежного отчаяния. Если конгресс или нация когда-нибудь в будущем придут к выводу, что методы насилия избавят нас от рабства, то я не сомневаюсь в том, что конгресс одобрит их. Насилие – плохо, но рабство и того хуже». Ганди ему не возражал, хотя эта мысль полностью противоречила его убеждениям.

За пять минут до наступления нового 1930 года слово было предоставлено Махатме. Он сразу же предложил принять резолюцию: «Конгресс во исполнение решения, принятого на сессии в Калькутте в прошлом году, заявляет, что слово „сварадж“ будет отныне означать полную независимость, и надеется, что все конгрессисты приложат энергичные усилия для достижения Индией полной независимости».

Под возгласы «Да здравствует свобода!», «Да здравствует Гандиджи!» – делегаты почти единогласно поддержали резолюцию.

После лахорской сессии Мотилал Неру обратился ко всем свараджистам – членам Законодательных собраний – с рекомендацией покинуть свои посты и отныне строго осуществлять политику несотрудничества с правительством. Свараджистская фракция фактически перестала существовать.

Рабиндранат Тагор посетил Ганди в ашраме 18 января 1930 года. К этому времени Махатма еще не принял решения. Он признался поэту: «Я думаю об этом денно и нощно и не вижу никакого просвета в окружающем мраке, поскольку в воздухе витает дух насилия».

Просветлением для Ганди должно было стать решение действовать. И очень скоро оно было принято.

Уже 27 февраля в «Янг Индиа» появилась программная статья Ганди «Когда меня арестуют». Вождь движения вполне предвидел, как будут развиваться события. В статье он дал подробный анализ всех несправедливостей и несуразностей, содержащихся в законе о соли. В следующей статье Ганди описал санкции, предусмотренные данным законом. Доходы от соли, пусть и не слишком большие, правительство извлекало из труда бедняков и продукта, поставляемого самой природой. Ведь соль в изобилии встречается на любом побережье Индии. Ганди решил демонстративно нарушить этот закон, организовав марш к морю и символически выпарив там толику соли. Тем самым была бы нарушена правительственная монополия на производство и продажу соли. Это была акция огромного символического значения, что и доказали последующие события. Однако сразу понять значение того, что предлагал Ганди, было трудно, и далеко не все в конгрессе поняли его замысел с самого начала. Солеварни и соляные копи находились далеко на побережье; как проводить там кампанию гражданского неповиновения, активисты ИНК не знали. Дж. Неру вспоминал: «Внезапно простое слово „соль“ превратилось в волшебное заклинание, наполнилось таинственной силой. Повести наступление на налог на соль, нарушить закон о соли. Мы были поражены и не вполне различали связь между борьбой за национальную независимость и таким обыденным продуктом, как соль». Не понимал Неру и провозглашенных Ганди одиннадцати пунктов – списка социальных и политических реформ, важных самих по себе, но не имевших прямого отношения к достижению независимости.

Первым шагом к проведению кампании несотрудничества стало решение конгресса объявить 26 января Днем независимости Индии. Конгресс призвал народ провести в этот день по всей стране митинги, на которых принести клятву до конца бороться за освобождение Индии от колониального господства. 26 января митинги и демонстрации охватили всю страну. На них звучала клятва, текст которой был подготовлен конгрессом: «Мы должны готовиться к борьбе путем прекращения, насколько это возможно, всех видов добровольного сотрудничества с английским правительством, а также должны готовиться к движению гражданского неповиновения, включая неуплату налогов. Мы убеждены, что стоит только прекратить добровольную помощь и выплату налогов, не прибегая к насилию даже в случае провокации, как с этим бесчеловечным режимом будет покончено».

Ганди хотел избрать такую форму гражданского неповиновения, которая была бы понятна любому неграмотному крестьянину, и такой метод мирного сопротивления, который был бы приемлем для всех индийцев.

Английская монополия на производство и продажу некоторых жизненно необходимых продуктов, в том числе соли, больно ударяла по индийцам, особенно по беднейшим слоям населения. И Ганди решил начать сатьяграху с повсеместного нарушения закона о соляной монополии. Он объявил о своем намерении лично возглавить отряд сатьяграхов и повести его из ашрама на реке Сабармати в Данди – к побережью, где выпарить из морской воды символическую щепотку соли.

Другие руководители конгресса не сразу оценили гениальность замысла. Для Джавахарлала Неру покушение на соляную монополию казалось слишком мелкой акцией, но он, не сомневаясь в мудрости учителя, решил последовать его замыслу. Британские власти вначале не воспринимали затею с солью всерьез.

Но Ганди прекрасно сознавал значение своего призыва. Демонстрация всенародного неповиновения на примере конкретных действий должна была дисциплинировать народ, убедить его в том, что организованное неподчинение даже в самом малом уже парализует власти, делает их неспособными выполнять несправедливые законы. Соляная сатьяграха должна была дать простейший опыт ненасильственного движения. В случае успеха планировалось расширить кампанию, чтобы парализовать государственную машину и экономику колонизаторов посредством неуплаты налогов, бойкота судов и государственных учреждений, пароходных и страховых компаний, торговых фирм и т. д.

Крошечный городок Данди неподалеку от Джалалпура, находящийся в 450 километрах от ашрама Сабармати, откуда должны были выступить Ганди и его паломники, должен был стать символом освобождения Индии.

Ашрам Ганди превратился в штаб полководца безоружной армии. Махатма спал не более четырех часов в сутки. И вдруг 30 января 1930 года неожиданно для всех он опубликовал в «Янг Индиа» обращение к вице-королю, где заявил, что готов отложить сатьяграху, если правительство удовлетворит требования из 11 пунктов, в частности сократит земельный налог, ликвидирует монополию на соль, уменьшит расходы на военную и гражданскую администрацию, освободит из тюрем всех политических заключенных и осуществит ряд других требований. «Дорогой друг, – написал Ганди лорду Ирвину. – Я ни за что на свете не причиню зла живому существу, тем более человеку, даже если он сильно виноват передо мной и моими близкими… Поэтому я не хочу причинить ничего дурного ни одному англичанину или повредить его законным интересам в Индии… Я считаю, что британское владычество – проклятие; но я не думаю, что англичане хуже любого другого народа на земле».

Ганди критиковал Англию за то, что она «довела до нищеты немую массу индийцев системой нарастающей эксплуатации, совершенно разорительной для народа гражданской и военной администрацией, которую страна больше не в силах выносить. Политически она обратила нас в рабство. Она разрушила основы нашей культуры. Своей политикой лишения нас всех прав она разложила нас морально… Британская система словно создана с единственной целью – задавить бедняков до смерти».

Ганди пенял вице-королю на то, что налогом обложена даже соль, которая необходима беднякам еще больше, чем богачам, и как раз бедняки платят за нее больше всех. Он напомнил лорду Ирвину, что его жалованье как члена британской администрации более чем в пять тысяч раз превосходит средний доход индийца. Ганди при этом подчеркнул, что вовсе не хочет обидеть вице-короля, которого глубоко уважает, и знает, что лорд на самом деле не нуждается в столь большом жалованье. Но система, при которой происходят такие различия в уровне доходов, следует безоговорочно ликвидировать, поскольку столь же высокие доходы имеют все британские чиновники, тогда как индийцы прозябают в нищете.

Закончил свое письмо к вице-королю Ганди следующими словами: «Я намеренно использую это слово – преображение.Ибо моя цель – преобразить британский народ ненасилием и открыть ему глаза на то, как он виноват перед нами. Я не хочу навредить вашему народу. Я хочу послужить ему, как желаю служить своему собственному».

Неру и другие представители левого крыла возражали Ганди, утверждая, что половинчатыми реформами не завоюешь независимость Индии. Ганди признавал резонность этих доводов, но считал, что должен выполнить свой нравственный долг и перед началом сатьяграхи попытаться добиться компромисса. Впрочем, он был уверен, что правительство ни за что не выполнит его требования и отказ вице-короля придаст больше сплоченности участникам «соляного бунта». Массы, столкнувшиеся с открытым пренебрежением к их интересам, получат моральное право выступить против несправедливой власти с чистой совестью.

Вице-король, как и ожидалось, отклонил требования Ганди. Лорд Ирвин не удостоил ответом Ганди, поручив это сделать своему секретарю, который написал: «Его превосходительство с сожалением узнал о замышляемой вами кампании, которая неизбежно приведет к нарушению законности и социального мира». Получив такой ответ, Ганди в сердцах сказал: «На коленях я вымаливал кусок хлеба и вместо него получил камень».

Начало «соляного похода» было назначено на 12 марта 1930 года. Накануне Ганди собрал своих учеников на последнюю молитву. «За нами сила, – убеждал он. – Я молюсь о битве, которая начнется завтра». С ними пошли 78 сатьяграхов, которые должны были возглавить поход. В походе следовало молиться, прясть, вести дневник и противостоять полицейским и солдатам, большинство из которых составляли те же индийцы, одетые в британские мундиры и возглавляемые британскими офицерами.

Предстояло пройти 450 км. Друзья известили Ганди, что в ашраме постоянно находится агент тайной полиции. Улыбнувшись, Ганди распорядился отнестись к агенту со всем гостеприимством – поить, кормить, предоставить ночлег и снабдить полной информацией о планах сатьяграхов.

В самый канун похода Ганди послал еще одно письмо вице-королю: «Дорогой друг, прежде чем начать кампанию гражданского неповиновения и пойти на риск, которого я избегал все эти годы, я был бы рад, если бы мне удалось повлиять на вас и найти выход из создавшегося положения». Но ответа не получил.

Перед началом похода Ганди разослал по разным провинциям других лидеров конгресса и группы сатьяграхов, чтобы они были готовы в любой момент начать всеиндийскую кампанию гражданского неповиновения. Джавахарлал Неру отправлялся в Аллахабад. Он вспоминал, как, попрощавшись со своими товарищами по Центральному комитету, ибо никто не знал, когда они увидятся вновь, да и увидятся ли вообще, они с отцом пошли к Ганди. «Мы увидели, как он удаляется к ближней стоянке на берегу моря во главе своих соратников. Таким я его и запомнил: с посохом в руке, шагающим впереди кучки людей твердым спокойным шагом, неумолимым. Это было трогательное зрелище…»

Ганди утверждал, что он не враг англичан и не считает их порочнее других людей, хотя британское господство стало проклятием для Индии. Он сожалел о том, что занятая правительством позиция разрушила появившиеся надежды на положительные политические сдвиги в связи с предполагаемой конференцией круглого стола. Отказ вице-короля и английского правительства дать индийцам гарантии благожелательно обсудить на конференции вопрос о предоставлении Индии статуса доминиона возмутил всю Индию. Он обращал внимание вице-короля на то, что «если Индии надлежит выжить как нации, если медленное вымирание ее населения от голода должно быть остановлено, необходимо принять меры с целью безотлагательного изменения существующего положения». А когда противостоят две силы, словесные увещевания бесполезны, «Индия должна развернуть достаточно мощную (ненасильственную) силу, чтобы освободиться от объятий смерти».

Ганди верил, что дело возрождения его родины оправдывает любой риск и завершится конечной победой, так как индийцы, сознательно идя на жертвы, «растопят каменное сердце» англичан.

В день участники «соляного похода» проходили по 20 километров. Крестьяне встречали паломников очень дружелюбно, поливали дороги водой и посыпали листьями, чтобы им легче было идти, становились на колени вдоль дороги и молились, а паломники агитировали крестьян в подходящий момент нарушать закон о соли. Дома в деревнях были украшены цветами. Марш к морю походил на праздник.

Во время похода Ганди вставал в четыре утра, читал молитву, выступал перед крестьянами, работал за прялкой, писал статьи и отвечал на письма. В каждой деревне он публично обещал, что не вернется в ашрам, пока не отменят налог на соль.

Уже после гибели Ганди Дж. Неру вспоминал: «Мне на память приходят многочисленные образы этого человека с улыбкой во взоре, но вместе с тем исполненного неизбывной грусти. Но их все заслоняет один, самый значительный – тот, каким я его увидел, с посохом в руке, когда он отправлялся в Данди, во время „соляного марша“ 1930 года. Он был паломником, ищущим истины, спокойным, умиротворенным, решительным и бесстрашным; и его поиск и странствования продолжатся при любых обстоятельствах».

«Соляной поход» стал апогеем общественной и политической деятельности Ганди.

5 апреля, когда Ганди пришел в Данди, отряд из 79 человек превратился в армию из нескольких тысяч человек. Всю ночь на 6 апреля ученики молились, а утром вслед за Ганди пошли к морю. Махатма окунулся, чтобы очиститься, вернулся на берег и собрал немного соли, принесенной волнами. Тем самым он нарушил закон, согласно которому индийцы не могли использовать естественные отложения соли на морском берегу. По этому сигналу тысячи индийцев по всей стране, находившиеся вблизи океана, тоже взяли по щепотке соли. Соль везли вглубь Индии и выпаривали в кастрюлях, на верандах домов. Бродячие торговцы продавали ее повсюду. Кампания бойкота английских товаров развернулась по всей Индии с новой силой.

Итак, 6 апреля, в первый день национальной недели, которая ежегодно отмечалась индийскими патриотами в память первой сатьяграхи 1919 года, Ганди при огромном стечении народа совершил церемониал выпаривания соли на берегу моря. Это был сигнал к началу новой сатьяграхи. Миллионы людей по всей Индии стали добывать соль кустарным способом. Гражданское неповиновение быстро распространялось на другие области. Колониальная администрация была парализована. Торговля английскими товарами почти полностью прекратилась, иностранные фирмы и банки были закрыты.

Дж. Неру вспоминал: «По всей стране, в городах и селах, главная тема дня – как добывают соль; мы изыскивали для этого самые причудливые способы. Поскольку никто хорошенько не разбирался в этом вопросе, мы разузнавали о нем все, печатали листовки с рецептами и собирали всякого рода сосуды; в конце концов мы сумели получить довольно малопривлекательный продукт, который показывали с торжествующим видом и зачастую продавали с аукциона по сногсшибательным ценам… Мы испытывали чувство смущения и стыда от того, что сомневались в эффективности этого метода, когда его предложил Ганди».

По мере того как вся страна следила за «соляным походом» сатьяграхов, росло неповиновение властям. Небывалой популярности похода способствовало то, что в газетах – как в Индии, так и в Англии – ежедневно появлялись репортажами и фотографии его участников. С неизменным посохом в руке Ганди шел во главе все возрастающей колонны людей. Весь мир ждал, чем все это кончится. Шло великое паломничество людей к святыням свободы. Слово «соль» стало символом сопротивления колонизаторам.

Пока Ганди приближался к морю, в Аллахабаде состоялось заседание Всеиндийского комитета конгресса. Было решено наделить председателя конгресса широкими полномочиями и правом в случае невозможности созвать членов комитета в условиях чрезвычайного положения действовать от имени комитета единолично. Такие же права получили и председатели провинциальных организаций конгресса.

Такой «диктатор» в случае ареста мог по своему выбору назначить преемника. Эти крайние меры должны были лишить власти возможности обезглавить конгресс в условиях начинавшейся мирной войны.

Решение конгресса о «диктаторах» критиковала либеральная пресса Англии и Индии. Утверждалось, что руководители ИНК «низко пали, отвергнув демократию и встав на путь установления диктатуры». В ответ Джавахарлал Неру писал: «Вряд ли можно было представить себе более бесстыдное лицемерие. Перед нами была Индия, управлявшаяся насильственными методами абсолютной диктатуры, действовавшей с помощью чрезвычайных указов, подавлявшей всякие гражданские свободы, и тем не менее наши правители вели елейные разговоры о демократии».

Вице-король не ожидал, что безобидный с виду «соляной марш» станет катализатором гражданского неповиновения. Лорд Ирвин издавал указы, которые оставались пустыми бумажками, поскольку на них не обращали внимания.