Текст книги "Картины доисторической жизни человека (В дали времен. Том Х)"

Автор книги: Александр Елисеев

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 6 страниц)

Так боролся доисторический человек за свое существование с могучей звериной силой, сражаясь с ней столько же для добывания пищи, сколько и для самозащиты. Порой он уступал превосходной силе, когтям, зубам, рогу или клыку, но в общем все-таки победа была на стороне человека; разумная, хотя и сравнительно слабая, сила брала верх над могучей физической. Разум помогал человеку не только побеждать и одолевать, – что было необходимо для успеха его борьбы за существование, – он учил его также добывать пищу и помимо зверя, приготовлять ее впрок, совершенствовать свое жилье, одежду и орудия домашнего обихода. Разум, воля и настойчивость скоро помогли человеку покорить и воду, как он уже начал покорять и землю и лес. Нам никогда не узнать, как начались первые шаги человека на поприще водной стихии, но начались они давно, – во всяком случае, в той еще стадии его развития, которую мы описываем под названием первичной.

Неискусен был человек каменного века ловить рыбу, но все-таки можно думать, что он пользовался и ею. В маленьких лесных речонках рыба ловится сравнительно легко, а среди лета ложбины их местами пересыхают до того, что при переходе чрез это мелководье рыба застревает в грязи, и ее тогда можно ловить голыми руками. Наш охотник, вероятно, не раз во время своих блужданий по лесу пользовался этим случаем и имел возможность получить к обеду свежую рыбу, не говоря уже о пресноводных моллюсках, которых целые кучи доставляла ему каждая речонка.

^{Костяной рыболовный крючок каменного века. Найден в южной Швеции.}

Не раз, сидя на берегу той или другой речонки или ручейка, купаясь в них или приходя сюда за водой, первобытный человек делал исподволь различные наблюдения, которые, ложась одно на другое в его восприимчивом уме, незаметно вели этот последний к открытиям и изобретениям. Видел, например, человек, как упавшее в воду насекомое старалось зацепиться за плывшую травинку, щепочку или сучочек и, держась за него, а не то и сидя на нем, плыло по течению и часто приставало к земле; видел он, как быстро плавала по воде птица, как ловко и свободно передвигала она лапками, отгребая воду и тем подвигаясь вперед; видел человек и многое другое, что творится на вольной водной струе, – и все это приводило его наблюдательный ум к мысли приложить свои наблюдения на деле и к самому себе. Если насекомые и другие животные плавают по воде, держась за кусочек дерева, то отчего же не плавать по ней и человеку при помощи того же дерева?! Не одну, быть может, палку или ствол молодого дерева переменил, однако, человек, прежде чем достиг того, что определил приблизительно тот размер куска дерева, который мог держать на воде его тело.

Наконец, он связал лыком, тростником и лозой несколько стволов и сучьев и смастерил таким образом первобытный плот. С помощью этого примитивного снаряда для плавания человек уже почувствовал себя хорошо и на воде, по крайней мере, на тихих, небольших водных вместилищах – речонках, болотах и озерках. Область владычества человека стала, таким образом, шире, а с ней расширился и его кругозор, и сами условия существования стали несколько иными. Уже при помощи того первобытного плота, какой мы сейчас описали, человек вполне безопасно мог совершать свой путь через самые дремучие дебри леса, следуя не только звериными тропами, но и естественными путями – речками и ручейками, которые гораздо удобнее и скорее приводили его в самые глухие чащи, где о человеке до тех пор не было еще и помину.

Вернемся теперь к нашему первобытному охотнику и его семье, – к той именно поре, когда он достиг того, что мог двигаться на воде, понял и приложил к делу всю выгоду своего полезного открытия. Новое средство не только для жизненной борьбы, но и для самозащиты явилось теперь у него под руками. Нетрудно было понять ему, – вечному охотнику и лесному бродяге, – что, поставив свое жилье на острове, среди воды, он сделает его безопасным от нападения всякого зверя, и случаи, подобные описанной выше осаде волков, будут устранены навеки. Остров, суживая ближайший кругозор, так сказать, определяя естественно ближайшую сферу ведения человека, явился, таким образом, его собственным уголком, неотъемлемым владением, на пользовании которым установилась, так сказать, идея права собственности… Позднейшие свайные постройки были только развитием мысли древнего человека строить свои жилища на воде, чтобы обезопасить их от наземных хищников и врагов.

^{Вид свайных построек на озере.}

Итак, человек, до сих пор живший на берегу речонки, поняв все удобства жизни на острове, решился перенести туда свое жилье и там утвердиться в большей безопасности. При помощи плота это сделать было нетрудно, и новое обиталище, на которое и он, и она положили все свое старание, было не менее, если не более, прочно и крепко, чем их прежнее насиженное местечко. Весь скарб, оружие и незатейливое хозяйство были перенесены на островок, и для человека начался новый род жизни.

Обезопасив себя от нападения диких зверей, первобытный человек мог теперь направить все силы свои, физические и умственные, на предметы более полезные, чем вечная борьба из-за шкуры с чудовищами леса. Словно червячок в коконе, день ото дня пробуждалась в нем индустрия, и человек быстро шел по пути прогресса. Если мы взглянем на его жизнь спустя немного лет после перенесения человеческого жилья в безопасное место и изобретения плота, мы уже увидим большую перемену сравнительно с прежним, когда зверь тревожил человека в самом его жилье. Случай и наблюдательность научили многому нашего отдаленного предка, а способность быстро усваивать и применяться к обстоятельствам помогла ему приложить свои наблюдения к делу, и таким образом культура начала быстро облагораживать жизнь первобытного человека, с каждым шагом удалявшегося от жизни дикого зверя.

VI

Само жилище человека усовершенствовалось в эту эпоху. Ряды вбитых толстых кольев представляли крепкую основу его стен, которым не страшны были нападения зверя, а толстые пучки мха, законопатившего пазы, сделали усовершенствованное жилье недоступным и для движений атмосферы. Довольно высокий валик земли окружал основание шалаша, а густо воткнутые в него сучья деревьев, местами проросшие, составляли его вторую, внешнюю стену. Сырой низ шалаша был устлан также рядами сучьев и ветвей, на которые был положен толстый слой мягкого мха, так что явилось некоторое подобие настоящего пола, устланного пушистым ковром. Так же искусно и прочно была сработана крыша, на которую пошел весь строительный материал, бывший в распоряжении человека; и колья, и ветви, и тростники, и мох, и даже каменья – все соединил он искусной рукой для того, чтобы придать прочность этой важнейшей части жилья. Кстати, около того же времени новый счастливый случай далеко подвинул человека на пути прогресса и, можно сказать, составил эру в его жизни, в смысле культурного развития.

Наблюдая однажды над ласточками, искусно лепившими себе гнездышки из глины под защитой крыши шалаша, наш охотник напал на мысль, что и он мог бы, подобно птичке, укрепить свое жилье при помощи глины. Весь берег островка, где он обитал, был богат глиной и, когда человек пришел туда с целью познакомиться со свойствами последней, он увидал десятки маленьких сизокрылых птичек, собиравших здесь материал для своих гнездышек. На месте нетрудно было уже сделать наблюдение, что только с водой твердая глина может давать пластическую массу, годную для постройки. Скоро разумный человек понял дело и не только стал подражать птице, но и перещеголял ее.

Через несколько дней жена, уложив улыбающегося ребенка под тень нависшей ивы, стала сносить глыбы глины к воде, где и подвергала их действию набегающей струи воды, тогда как муж носил размягченные куски глины к своему жилью и там, разделив их при помощи своего топора на меньшие порции, укладывал по стенам своего шалаша, скрепляя таким образом при помощи глины его внешнюю настилку из сучьев и тростника.

Быстро сохла на жарком солнце новая покрышка, одевшая отовсюду ровной корой человеческий шалаш, и хозяин его с радостным взором любовался на новое свое изобретение, помогшее ему еще лучше и прочнее приспособить свое жилище к сопротивлению атмосферическим невзгодам. И чем тверже становилась глиняная покрышка, тем радостнее и светлее становилось на душе человека, сумевшего из земли и воды добыть себе такой прекрасный материал для постройки.

Укрепив стены своего жилья снаружи, заботливый хозяин скоро пришел к мысли обмазать глиной свой шалаш и внутри, превратив его подобным образом в такую же глиняную постройку, какую он не раз видал у бобра. Новые глыбы глины были отколоты от берега, вымочены в воде и, размягченные, пошли на обмазку стен жилища изнутри. Хотя это дело и не так спорилось, как сперва, когда выкладывалась внешняя покрышка, но все-таки после нескольких часов работы, которых и не заметили заработавшиеся супруги, их жилище было покрыто двумя слоями глины: и снаружи, и внутри. Оставалось только просушить внутреннюю обмазку. Но в этом и заключался вопрос, потому что благодетельных жгучих лучей солнца нельзя было провести во внутренность жилья.

Недолго, впрочем, думал и над этим вопросом человек, наученный жизнью и опытом мыслить и рассуждать. Уже давно, по опыту, пришел он к тому заключению, что огонь земной составляет отражение и, так сказать, подобие небесного огня – солнца, и эта идея была чрезвычайно плодотворна для него. Как заменил он жар костра теплотой солнечного луча при сушке мяса, так мог заменить он жгучую силу солнца жаром разведенного огня. Эта мысль быстро промелькнула в голове призадумавшегося над разрешением трудной задачи человека и он, не мешкая долго, начал приводить в исполнение свою догадку.

^{Остатки свайной хижины каменного века. Внизу поперечный разрез постройки.}

Большой костер, разложенный в середине только что промазанного изнутри жилья, своими огненными языками начал быстро лизать слои сыроватой глины, и через какие-нибудь полчаса пришлось уже потушить огонь, так как обожженные куски начали отпадать от стен и раскалываться. Опыт показал человеку, что надо осторожно обращаться с огнем при обжигании глины. Этот опыт достался ему ценой нового труда, так как пришлось немало поработать, чтобы залатать испорченные места и соразмерить силу огня до желаемой степени. Но «терпение и труд все перетрут», говорит пословица, и наш дикий охотник мог убедиться в этом сотни раз. Нелегко доставалось ему каждое завоевание в области культуры, но зато приобретения его были тем более прочны, что они добывались ценой крови и пота, при напряжении всех сил, как умственных, так и телесных.

Опыт просушки внутренности хижины помог человеку познакомиться с действием огня на глину и познакомил его в деталях со свойствами последней. В голове человека, быть может, и тогда уже зародились новые идеи будущих открытий, новых применений соединения вязкой глины и огня, – и зародилась впервые мысль о приготовлении глиняной посуды.

До сих пор человек употреблял грубые подобия посуды из сырой, только обсушенной на солнце глины, в которой он мог, правда, хранить даже воду, но которая не выдерживала действия огня. Впрочем, и этот род посуды был изобретения позднейшего, современного или немного опередившего обмазку глиной шалаша; первой же посудою и утварью человека были грубые кусочки полусгнившего дерева, выдолбленные наподобие разнообразных вместилищ при помощи кремневых ножей, долота и топора. Быть может, опыт или случай показал человеку и другой способ приготовления деревянной посуды, заменивший кропотливое выскабливанье. Могучий огонь и тут отчасти заменил ручной труд, потому что при помощи его легко вытравливались даже большие углубления в обрубке дерева.

Уже давно человек начал употреблять в своем обиходе каленые каменья; они получались каждый раз при разведении костра, потому что очагом доисторическому дикарю служила груда камней, на которых он и приготовлял свою грубую пищу. Очень легко простой опыт или догадка показали ему, что, опуская раскаленный камень в свои первобытные сосуды с водой, он тем самым нагревал последнюю чуть не до точки кипения. Этим способом и до сих пор многие приготовляют кипяток, и даже у нас, на Руси, в наших дымных курных банях, большие котлы горячей воды приготовляются таким примитивным способом. Случай и опыт указали человеку и другое применение раскаленного камня. Упав на обрубок дерева, этот последний быстро обугливает его поверхность, причем обугленное место легко выскабливается даже простым ножом или скребком, и таким образом представляется возможность делать значительные углубления даже в самом крепком дереве. Так, вероятно, был приготовлен первый челнок, выдолбленный из ствола дерева соединенными усилиями камня и огня…

^{Первобытные женщины за приготовлением глиняной посуды.}

Итак, простая, выдолбленная, грубо обрубленная примитивными каменными орудиями или полученная при помощи обугливания посуда вместе с сосудами из необожженной глины составляли первую утварь человека до того времени, когда был сделан первый шаг или первый опыт приготовления посуды из обожженной глины. Не сразу дошел первобытный человек до осуществления своего изобретения, которым положил прочный устой в основу своей высшей культуры; как ни кажется оно незначительным на наш просвещенный взгляд, оно все-таки давало очень много и сразу подняло на несколько ступеней выше бытовую сторону человеческого существования.

Если мы перенесемся теперь своим воображением еще через несколько лет после того, как изобретено было обжигание глины, мы снова найдем большие перемены в обиходе жизни нашего дикого охотника. Потребность в посуде возрастала быстро, с тех пор как был изобретен более удобный и практический способ ее выделки. Куски мяса, плоды, раковины и коренья не валяются теперь по земле в ямах, а разложены по глиняным подобиям горшков, также как и вода, которую теперь не надо нанашивать постоянно, потому что она легко сохраняется в прокаленной на огне глиняной посудине. Если мы посмотрим только на тот грубый способ, который применяется первобытным человеком для выделки одного горшка, то мы скорее удивимся тому, что он понаделал все-таки такое множество их, чем будем упрекать его за то, что он не сумел еще достигнуть возможности делать значительную посудину.

Приготовление оружия, постоянно портившегося во время охоты, также хозяйственных орудий и предметов домашнего обихода – составляло предмет обыкновенных забот доисторического человека, принужденного самолично приготовлять эти орудия, как и заботиться о приобретении пищи. Строгого разделения труда в те отдаленные времена еще не существовало среди первичного человеческого общества; всякий обязан был удовлетворять сам свои разносторонняя нужды, и потому нечего удивляться тому, что охотник и рыболов вне своих промыслов занимался разнообразной житейской техникой, в чем помогали ему и подрастающие дети и жена. Первобытный человек долгое время был разносторонним работником, и это одно уже изощряло его ум.

«Рассматривая разнообразные роды орудий, мы видим, – говорит один антрополог, – что они не были изобретены все сразу, внезапным провидением человеческого гения, но что они развивались, – можно сказать, – вырастали путем мелких, следовавших друг за другом изменений. Нередко орудие, сначала употреблявшееся для грубого выполнения работы нескольких родов, впоследствии изменялось в различных направлениях для выполнения нескольких специальных целей и, таким образом, давало начало нескольким различным орудиям. Таким образом, в истории орудий инструменты ремесленника не могут быть вполне отделены от оружия охотника или воина, потому что во многих случаях мы найдем, что как инструменты, так и оружие ведут свое происхождение от какого-нибудь более раннего орудия, которое одинаково служило и для того, чтобы дробить черепа и орехи, и для того, чтобы рубить ветви деревьев и члены животных и людей».

^{Посуда и предметы домашнего обихода, найденные в пещерах первобытного человека.}

Таким образом, например, простая палка или суковатая дубина первобытного дикаря мало-помалу превратилась в палицу и затем в булаву. Человек эпохи полированного камня уже употреблял немало усердия и даже искусства для того, чтобы приготовить это первобытное орудие. При помощи кремневых ножей, долота и топора он придавал не только более изящную форму своей палице, но сглаживал ее, делал насечки на ее рукояти и даже украшал ее примитивными рисунками.

Наш охотник, имевший под рукой больше дерева, чем камня, прилагал вообще особенное старание к выделке деревянных орудий.

^{Глиняный сосуд неолитического (позднейшего каменного) века.}

Искусство в производстве деревянных изделий до сих пор сохраняется на севере России, среди обитателей безграничных лесов. Рано постиг человек возможность пользоваться огнем для обделки дерева, и потому мы не удивимся, что наш дикарь употреблял пламень как орудие, вместе с каменным ножом и топором. Поглядите, с каким усердием обжигает слегка на слабом огоньке свою массивную палицу этот старый дикарь, который руководил облавой, как очищает он при помощи острого кремня обугленные частицы и как он при этом двойном пособии режущего инструмента и огня получает красивую форму, насечки, амины и нехитрые узоры, которыми впоследствии так будет гордиться. При помощи тех же двух пособий старый дикарь ухитряется из распиленных кусков дерева выделывать довольно глубокие деревянные чашки – прообраз тех деревянных изделий, которые достигли такого высокого совершенства в наше время. Распилка толстых деревьев достигается гораздо труднее для нашего дикаря, чем обделка готовых кусков дерева; небольшие камни, на остром краю которых сделаны зазубрины, и накаленные кремневые топоры служат для этой цели, но сколько трудов стоит разделение двух кусков дерева, которое ныне так легко достигается при посредстве небольшой стальной пилы!..

Дружно и споро идет работа мастера и его учеников; большие кости конечностей таких крупных животных, как бык, лось, олень и медведь, прежде всего распиливаются по длине острыми кремнями; утолщения костей – их головки и эпифизы – отделяются предварительно при помощи также первобытных орудий. Для облегчения распилки нередко, кроме пил, употреблялся еще кварцевый песок, который вместе с каменными клиньями позволял человеку делать даже длинные распилы. Водя по кости или рогу в одном и том же направлении рукой, вооруженной каменным клином, и посыпая борозду песком, а вероятно, и смачивая ее водой, доисторический человек довольно быстро и успешно производил распилку костей и рога, тем более, что он вел ее с двух противоположных сторон…

Приготовив надлежащие куски кости или рога, мастер продолжал дальнейшую их обработку при помощи особого рода точил или плиток из песчаника и сланцев; всего лучше годились для такой цели точила, сделанные из кварцевого песчаника, встречающегося повсюду в области великих озер. Сглаживая и обтачивая неровные поверхности костей, доисторический мастер при помощи подобного рода точил быстро и ловко приготовлял различные инструменты – костяные иглы и ножи, наконечники копий, дротиков и стрел, зубила и т. п. На этих каменных плитках производилось и шлифование кости, причем, без сомнения, употреблялась вода, а быть может, и свежий жир животных. Длинный и острый край песчаниковой плитки мог быть применяем с полным успехом и к вырезыванию, например, зубцов у гарпунов, заострений дротиков и даже к проделке отверстий в каменных и роговых изделиях.

Мастер особенно был искусен в придании красивой формы костяным инструментам и оружию, в особой его шлифовке и в выделывании правильных отверстий, при помощи которых эти орудия могли быть прикреплены к поясу или шее охотника. Если вглядеться пристальнее на некоторые изделия, вышедшие из этой первобытной мастерской, то можно проследить и линию узоров, окаймлявших широкие пластинки орудий. Узоры эти, в виде полосок, точек и зигзагов, были произведены кремневыми шилами и ножами и важны для нас, как прообраз будущего граверного искусства. Кроме всевозможных орудий и предметов домашнего обихода, наш мастер умел выделывать из рога и кости и очень нравившиеся его клиентам различные украшения.

^{Украшения из оленьего рога и кости из швейцарских свайных построек каменного века.}

По большей части они состояли из круглых или многоугольных, более или менее отшлифованных пластинок с нехитрыми узорами и отверстием, через которое продевались сушеные жилы или мочальная нить. Подобное ожерелье с нанизанными украшениями виднелось на шее многих из обитателей деревни, в особенности женщин, проявлявших до некоторой степени свое кокетство даже и в те отдаленные, почти совершенно чуждые эстетики времена. Мужчины носили гораздо чаще на шее ожерелья, составленные не из костяных пластинок, а из зубов и костей медведя, рыси и кабана; ожерелья подобного рода свидетельствовали об охотничьих трофеях и храбрости носившего их. Обработка костей и зубов для нанизывания их на ожерелья тоже составляла выгодный предмет для занятий доисторического мастера.

^{Первобытный художник за работой.}

Не довольствуясь изготовлением наконечников для метательных орудий, наш мастер занимался и прикреплением их к древку, без чего было бесполезно самое лучшее копейное острие. Прикрепление это чаще совершалось при помощи защепа в палке, в который вкладывался изготовленный роговой или костяной наконечник, прикреплявшийся к древку сушеными жилами животных и мочалами, рано сделавшимися знакомыми человеку. Целая куча вполне снаряженных метательных орудий всякого рода лежала около хижины мастера, представлявшей своего рода арсенал. Среди различных метательных снарядов, хранившихся в хижине искусного мастера, наше внимание невольно обращается к тому страшному орудию, которое употребляется и доселе у дикарей Австралии и носит название бумеранга. Представляя род искривленного топора, это орудие имеет свойство на своем вержении на полете изменять направление и, достигнув цели, возвращаться к бросившему. Снаряды этого рода, производящие довольно сильное разрушительное действие, требуют особой ловкости для вержения и потому употреблялись лишь немногими записными охотниками, к числу которых прежде принадлежал и наш доисторический дикарь. Проводя постоянно время в устройстве различных орудий и в особенности метательных снарядов, наш мастер додумался и до многих других приспособлений. Так, он придумал особые копьеметатели, то действовавшие наподобие пращи при помощи особой короткой веревки с петлей для пальца, то направлявшие копья по тому же способу, каким отбрасывается мячик во время всем известной игры в лапту.

Все эти ухищрения, разумеется, были слишком примитивного свойства и не могли выдержать конкуренции с луком и стрелами, представляющими лучшие снаряды для вержения. Впрочем, изобретение лука, без сомнения, тоже восходит к стадии культуры, описываемой нами, так что люди, знакомые с полированными орудиями, употребляли и луки со стрелами из всевозможного материала. Всего чаще эти последние делались из приостренной кости или рога, причем тетивой служили сушеные жилы, а сам лук делался из куска гибкого дерева, легко приготовляемого каждым охотником.

Если мы от мастерской роговых и костяных изделий, находящейся в самой деревеньке наших дикарей, отправимся на берег речки, протекающей невдалеке от этой последней, то увидим там фабрику другого рода, – изготовляющую различные каменные снаряды и орудия. Особой специализации труда здесь не видно; каждый старается, при обилии материала, валяющегося под ногами, приготовить себе орудие, необходимое для охоты, промысла или домашнего обихода, но если мы взглянем повнимательнее на изделия тех и других мастеров, то увидим значительную разницу в обработке орудий. Десятка два мужчин различного возраста, скинув свои одежды для удобства работы, сидят на берегу реки на корточках и обрабатывают сланцы и кремни, обильно валяющиеся на берегу. Большие сланцевые куски употребляются преимущественно для выделки более массивных орудий, – вроде молотов и топоров, тогда как кремни идут на изготовление наконечников, ножей и скребков. Сравнительно мягкие и легко раскалывающиеся сланцевые комки обрабатываются ловкими ударами каменных топоров, направляемыми привычной рукой. Получив, таким образом, в грубых чертах форму оббиваемого орудия, первобытный мастер продолжал дальнейшую отделку, стачивая камень о более твердые породы – куски гранита, гнейса или кварцита, встречавшиеся повсюду в виде многочисленных валунов. Эти своего рода неподвижные точила носят на своей поверхности следы многочисленных оббиваний и служат уж не для одного поколения; более мелкие куски той же каменной породы употребляются в качестве ударных орудий, целые кучи которых встречаются на всех фабриках каменных орудий доисторического человека. Орудие, обработанное тщательной оббивкой, при дальнейшем развитии культуры подвергалось еще более тщательной шлифовке, которая в наших странах велась на плитках кварцевого песчаника девонской системы. Употребление твердого песка и воды при этом процессе более, чем вероятно. При помощи всех этих приспособлений доисторический человек, не жалевший времени и сил для тщательной обработки своих орудий, получал те красивые формы полированных орудий, которые и доселе возбуждают наше удивление. Нередко, для облегчения труда оббивания, человек пользовался и готовыми шлифованными формами, которые представляли ему береговые гальки, обработанные водой. Они шли не только для приготовления молотов, но и долот, особенно гальки, вымытые из поддонной морены. При помощи тех же приемов, к которым доисторические мастера прибегали для пропиливания кости и рога, получалась пропилка и камней, причем кварцевый песок и каменные долота играли главную роль.

^{Резьба каменного века: 1) из янтаря, 2) наверху – из янтаря, внизу – из кости, 3) из сталактита.}

При помощи песка, заостренных тяжелых камней, а главное, сноровки и труда, первобытные мастера достигали искусства сверлить самые твердые камни. Многие из полированных орудий того времени представляют прекрасно сделанные круглые отверстия, полученные при помощи сверления. У одного из мужчин, работающих на фабрике каменных орудий, мы можем проследить и сам процесс просверливания дыр в каменных топорах. Держа в руках приостренное каменное долото, погруженное в небольшую кучку смоченного песка, покрывающего просверливаемую поверхность, первобытный работник вертит его с быстротой и силой, недостижимой для современного человека. Растираемый песок, вращаемое долото и протираемый камень визжат и скрипят под твердой рукой человека, но энергия его не ослабевает, несмотря на то, что пот катится градом с его волосатого лица. Целыми часами продолжается эта каторжная работа, на которую едва ли способен был бы современный человек: наконец, упорство и труд одолевают сам камень; твердый сланец или кремень протирается; в камне образуется сквозной канал, и первобытный дикарь уже торжествует новую свою победу…

Рядом с тружениками, обрабатывающими сланцевые камни, небольшая кучка людей трудится над оббивкой кремневых осколков и приданием им формы тех или других полезных для обихода орудий. Все искусство приготовления этих последних из кремня заключается в умении откалывать заостренные с двух сторон кусочки или пластинки кремня. Первобытный человек, разумеется, набил себе ругу в этом искусстве и умел так ловко направлять свои удары, что кремень отваливался по желаемым плоскостям оббивания, что в особенности было необходимо для приготовления кремневых ножей, составлявших одно из важнейших орудий нашего дикаря. Форма ножей при этом способе обработки чаще всего достигалась продольная, с тупой спинкой и острым режущим краем. Последующей оббивкой эти ножи могли получать еще более правильную и изящную форму, за которой уже стали гоняться люди в эпоху полированного камня. Остатки, получавшиеся при обработке ножей, шли на разные другие надобности и по преимуществу на приготовление скребков, необходимых для выделки шкур, а некоторые длинные осколки могли служить и в качестве игл; чаще, впрочем, первобытный человек пользовался для приготовления этих последних костями позвоночных и рыб. Наконец, самыми мелкими кусочками острого кремня, получаемыми при подобной работе, наши дикари пользовались в качестве наконечников для стрел.

Как ни искусны были работники в выделке кремневых орудий, им все-таки не удавалось отполировать их; зато первобытный насельник северной России умел готовить прекрасные шлифованные орудия из глинистых сланцев (яшмовидного, черного и кремнистого), из диорита, кварцита и других твердых пород, принимающих полировку. Если мы присмотримся внимательнее к массе полированных орудий, приготовляемых на фабрике, устроенной в везде знакомой нам деревне, то нас поразит та тщательность обработки, которая замечается в долотах, топорах, рубилах и наконечниках копий. Доисторический работник отделывал все эти орудия словно для того, чтобы показать, как можно достигать многого при отсутствии самых необходимых средств. И не столько необходимость, сколько потребность в эстетическом удовлетворении заставляла первобытного человека придавать такую красивую форму и тщательную полировку своему оружию и мирным орудиям труда. Само собой разумеется при этом, что и сама форма тех или других инструментов доисторического человека прекрасно соответствовала своему назначению.

Но оставим пока терпеливых тружеников, в поте лица своего оббивающих самые твердые камни и упорным трудом достигающих результатов, которым удивляются их отдаленные потомки. Как ни поучительна для нас картина мирного труда, но еще интереснее сцены, открывающие перед нашими умственными очами духовную сторону жизни первобытного человека.

Указанное выше стремление к возможно художественной отделке каменных орудий, попытки воспроизвести на них простейшие узоры, обычай носить ожерелье – все это указывает на то, что у нашего отдаленного предка эпохи полированного камня, помимо насущных потребностей, была и некоторая духовная сторона, удовлетворить которую он пытался по мере своих сил и возможности.

Многое из этой духовной стороны жизни зародилось у первобытного человека еще в период его одиночной жизни отдельными семьями и родами; еще больше развились духовные потребности с тех пор, как общественная жизнь усложнила условия существования человека, поставив его в известные отношения не только к семье, но и к общине, представлявшей до известной степени тоже обширную и связанную общими интересами семью. Отношения эти и интересы далеко не исчерпывались теми лишь общественными предприятиями, которые призывали к обязательному труду почти всех членов данной общины, но затрагивали и внутренний мир каждого из этих последних.