Текст книги "Новые Короны (СИ)"

Автор книги: Александр Цех

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 5 страниц)

На рассвете они выбрались из долины, Аллан не повернулся, не посвятил ей и полу взгляда он редко оборачивался, то что оказывалось за его спиной там и оставалось.

Когда солнце зависло по средине неба, в дали они увидели селение. Оно находилась между двух скалистых уступов, похожих на смыкающийся клюв. Это было не что иное как горстка жалких лачуг, выстроенных в разнобой и огороженных забором из веток, густым и ровным как лысеющий дикобраз.

– Когда мы были здесь два года назад тут не жил никакой народ, деревня была пустой! – Проговорил Тиллос.

– Это не народ, – сухо ответил Аллан, всматриваясь в хаотичный узор из жалких лачуг. – Это одна из ном, деревень которые возводят беглые рабы или крестьяне. Они приходят сюда с юга, со всех провинций Империи, ну или бывшей Империи. Рабы снимаются и покидают своих хозяев, пользуясь войнами. Или сами поднимают восстания и затем боясь возмездия, уходят и оседают здесь. До тех пор, пока какой-то из наместников не посылал сюда воинов, и те кнутами отгонял их обратно. А эта деревня, как и десятки других в округе результат последней войны.

– Там могут быть воины? – Не смотря на вопрос Тиллос не казался взволнованным.

Аллан задумался, пожалуй, даже дольше чем требовалось, жизнь научила его не пренебрегать любым противником.

– Скорей всего нет. Сюда бегут ремесленники, земледельцы и пастухи. А те кто считает себя воином, стают разбойниками и предпочитают не оседать, а грабить посёлки подобные этому. – Аллан поправил меч висевший за спинной, посмотрел на бурдюк Тиллоса, пустой и сморщенный. – Посетим это селение, нам нужно купить корма для лошадей, может быть какой-то еды и наберём воды.

В близи деревня походила на кладбище, люди прятались в тёмных проемах своих жалких убежищ. С пустыми глазами, тощими телами, они больше походили на призраков чем на людей. На въезде в деревню в землю был вкопан трёхметровый брус, к нему за руки был привязан юноша, он был мёртв его конечности почернели, тело полусидело, полностью не доставая до земли. У его ног толи валялась, толи сидела женщина, с накинутой на голову накидкой, из-под которой выбивались грязные слипшиеся волосы. Костлявыми руками она загребали горсти пыли и бросали её в верх, из её груди подымались монотонные звуки. Было похоже, что она давно порвала связки, и поэтому звук походил больше на мычание. Аллан и Тиллос въехали в центр селения и остановились у огромного пепелища, это был след большого костра который зажигали по вечерам и части которого потом разносили по домикам, чтобы греться. Аллан слез с коня и оставил поводья Тиллосу, а сам направился к лачуге, которую из-за нескольких копей, и силков закреплённых на стене можно было принять за дом охотника. Аллан знал, что в таких деревнях не покупают и не продают за деньги, здесь товар меняют на товар. Он подошел к хозяину, худому старику который недоверчиво косился на него из-под густых бровей. Перед домом прямо на солнце висела всего лишь одна ободранная тушка.

Аллан снял капюшон чтобы было видно его лицо, худое, обветренное, покрытое спутанной редкой бородой, с прямым носом и выдающим вперёд подбородком. Он посмотрел на пятна крови, в которые размеренно падали новые капли, посмотрел на скудную тушку, похожую толи на кота толи на собаку и, подняв глаза на владельца, спросил:

– Что это?

– Это кролик господин!

– Сколько ты хочешь за него?

Торговец вжал голову в плечи, его глаза бегали по пришельцу, пытаясь найти оружие, а соответственно степень угрозы. Он сглотнул и промямлил:

– Он не продается господин, это для меня и моей жены.

– Я дам тебе за него семнадцать серебряных монет – Рука Аллана скользнула под кожаный плащ и выудила кошель, подбросил его в руке, монеты внутри мешочка сладко запели. – Это в семнадцать раз больше чем он стоит, к тому же это позволит тебе покинуть это место.

Аллан указал пальцем на недостроенное, или не до разрушенное жилище охотника. Через минуту он уже возвращался к Тиллосу, его походная сумка стала тяжелее ровно на кролика. Когда он подошёл к лошадям, Тиллосу уже был в седле:

– На выходе из деревни есть колодец.

– Хорошо, там и наберём воды. – Аллан вскочил на коня и огибая пепелище деревенского костра направил его к выходу из деревни.

***************

Аллану не раз приходилось видеть сломленных людей, мужчин тела которых изменялись до неузнаваемости под пытками, женщин которых насиловали пока они не сходили с ума или родителей, детей которых убили у них на глазах. Судьба прекрасно находила подход к любому человеку. Как говорил Тиллос «Если судьба копалась в человеке слишком долго и глубоко, то откапывала нового человека»

Но в этих людях Аллан не видел ничего нового, только животный страх. Стая серых, костлявых и волосатых оборванцев, сброд собравшийся у входа деревни, перегораживая собой дорогу. Они выглядели жалко, словно стояли на пути стихии.

Всадники остановились, Аллан прошелся взглядом по толпе и увидел, как они прогибаются под ним, он набрал в грудь воздуха, в груди всегда должен быть воздух.

– Меня абсолютно не заботит почему вы преграждаете нам дорогу, но если вы не уберётесь, к вечеру у того столба на входе в деревню, будет воздвигнут курган из шестьдесят четырёх голов, – Аллан умолк, по неровной толпе прокатился шумок. – И вы позавидуете тому несчастному который уже весит там, потому что у вас не будет того, кто оплакивал бы вас.

Люди воняли страхом, но именно он привел их сюда, и именно поэтому они не отступили. Двигаясь очень осторожно вперёд выступил мужик, облачённый в изношенную и залатанную крестьянскую рубаху до колен. Его лицо было побито оспой, он поднял к путникам глаза, серые и водянистые:

– Мой господин, мы не разбойники, мы лишь земледельцы, – он говорил тихо и пристыжено. – Мы пришли сюда две зимы назад, мы живём мирно.

Потом как бы понимая, что ещё не сказал ровным счётом ничего быстро продолжил:

– Но вместе с нами на эти земли пришли и другие, с оружием, солдаты и разбойники. Они обирают нас и все окружные селения, забирают наших жен, зерно, скот, – он сглотнул большой комок и покосившись на толпу за спиной добавил. – Завтра одна из банд придет сюда, они потребовали дань, но это просто грабёж. Скоро нужно будет сеять хлеб, семян у нас мало, а земля не плодовита, так что урожай будет скудным. К тому же то что мы имеем с большой натяжкой хватит чтобы дотянуть до урожая. Нас ждёт голод, а если они заберут то что мы имеем, нас ждёт смерть. Мы здесь чтобы просить вашей защиты.

Ветер прокатал по дороге сухое растение, донёс обрывки стенающей женщины:

– Меня это не обходит. Мне нет дела до ваших проблем. Я отнимаю жизни только за деньги.

Вор, расхититель гробниц, торгаш драгоценностями, убийца, кем он был, и кем он ещё будет? Аллану не нравилось что они боялись, он только учился быть жестким, но как всегда получалось плохо. Человек опустил голову, его плечи осунулись, но тут к нему подбежал другой поселянин, тот самый охотник у которого Аллан чуть раньше купил кролика. Он что-то прошептал ему на ухо и снова скрылся в общей толпе. Человек с оспой повернулся к путникам и поднял своё лицо словно подымает его к небесам.

– Мы заплатим вам, – минутное молчание, глупое и несуразное. – Мы дадим вам семнадцать серебряных монет.

Аллан слегка накренился в бок пытаясь разглядеть охотника в толпе, а после не смотря на переговорщика проговорил:

– Ты хочешь, чтобы мы сражались за всех вас в обмен на кролика?

Аллан покосился на Тиллоса но тот казалось вообще не замечал происходящего. Понимая, что снова приодеться говорить лишь ему он продолжил:

– Вы убежали, вы пришли сюда за свободой. И те кто придут завтра, будут покушаться на единственное что у вас есть, на вашу свободу. И даже если бы мы остались и бились завтра, защитили бы вас и вашу свободу, вам всё равно не удержать её. Потому что до тих пор пока вы сами не защитите её, никому это не удастся. И если среди вас нет таких, готовых умереть за единственное что имеете. Тогда идите улаживайте свои дела с Богами, потому что у многих из вас завтра встреча с ними.

Аллан тронул лошадь, направляя его прямо в толпу, легко он отбросил кожаную накидку, гарда меча отбила лучи солнца прямо в глаза толпе. И она спокойно расступилась. Путники проехали сквозь неё не рассматривая лиц, ведь лица были устремлены в землю. Когда деревня, была уже за спиной Аллана, Тиллос подъехал к нему в плотную, ваалентонец положил руку па плечо своему спутнику посмотрел ему в глаза. Аллан знал, что он не проявил жестокости, это были лишь правила мира, но что тогда?

– Аллан!!!

Крик донёсся до них будто из-под воды, знакомый до боли, до боли, потому что это один из тех случаев, когда ты хочешь забыть кого-то, но не можешь и радуешься этому.

– Боги, этого не может быть – Не оборачиваясь процедил Аллан, он смотрел в даль будто мог просто взять и уехать.

– Всё время которое я путешествую рядом с тобой мне кажется что ваши Боги только и заниматься тем что посылают вам ситуации с родни "Боги, как это может происходить" -Тиллос видел как изменилось лицо Аллана, не внешне, а где-то внутри под кожей и костями черепа. – Кто она?

– Прошлое.

– Слишком громкое прошлое, не находишь? – Тиллос не укорял и не жаловался, никогда.

Они развернули лошадей и увидели её. Девицу, тонкую как стебель пшеницы, закутанную в лохмотья, руки и шея её были грязными от пыли, волосы уложены кое как, но лицо было чистым и розовым словно она умывалась слезами.

– Аллан.

На этот раз она произносила его имя с уверенностью, ведь она не обозналась. Для неё надежда загоралась и погасала в этом человеке почти одновременно. Она прижала ладони к груди, смотрела на него детскими глазами цвета желтой травы, смотрели на него совсем по-обычному как она умела.

– Ты давно её видел? – Спросил Тиллос, будто он тоже знал эту девицу.

– Не так давно чтобы, забыть какие она доставляла проблемы.

– В ней что-то поменялось?

Аллана уже совсем не удивляли вопроси Тиллоса, которые он не должен задавать из-за приличия или из-за того, что не мог знать того чего ему не говорили.

– Я бы сказал, что в ней изменилось всё. Всё, кроме кандалов.

– Я тоже это вижу.

Аллан направился назад в селение. Ведь она его позвала. Азарея.

***************

Наступившая ночь оказалась на удивление холодной и влажной. Они развели костёр у стен одной из опустевших лачуг. Они сидели втроём, но не были вместе, миска с тушеными бобами давно остыла у ног Аллан, Азарея безмолвно пялилась ему прямо в лицо. Тиллос сидел в шагах пяти от костра, перед ним лежали свитки, некоторые были раскрыты, на них стояли ониксовые фигурки.

– Как долго ты находишься в этом обречённом месте? – Аллан бесцеремонно вырвал её из раздумий.

– Одну зиму.

Она смотрела на него поверх пламени, и думала о их встречи. Это была настолько давно что казалось будто всё это происходило в другом мире с другими людьми. Рабыня встретившая убийцу, убийца встретивший рабыню. Он купил ей свободу и возможность решать за себя, но он не купил ей умение всем этим пользоваться.

– Когда мы виделись в последний раз, я велел тебе оставаться в городе, почему ты покинула Саматтай? Как ты оказалась здесь?

– Город для меня слишком людный и пыльный, постоянно воняет и мужчины предлагают только одну роботу. – Она посмотрела себе под ноги, поковыряла пальцем загрубевшую босую пятку. – Ты сказал мне что пойдёшь на Север. Я шла с беглыми рабами, так далеко как только можно. До тех пор, пока кончились страны и родились места подобные этому.

Она прятала глаза, будто скрывала внутри тайну или не высказанную обиду.

– Ты дал мне свободу, разве я не вольна ею распоряжаться? – Азарея увидела что Аллан отвернулся и смотрит в темноту. – Ты защитишь нас? Только здесь эти люди чувствуют свободу, только здесь он подчинены сами себе ...

– Никаких нас нет! Мне всё равно кто эти люди. Завтра я уйду, и ты пойдешь со мной я доведу тебя до Саматтая и там...

– Я никуда не пойду. – Её слова возможно впервые звучали твёрдо.

Аллан посмотрел ей в глаза, и ему показалось что единственное что она научилась на свободе это детское упрямство. Но это было ничто, её упрямство совсем его не трогало. Но сильней всего его бесило то что он не может просто взять сесть на лошадь и ускакать проч. Не может просто бросить её, из-за того, что ей известна его тайна. Он понял что не сможет её убедить и даже пытаться было глупо. Он успокоился:

– Завтра я помогу им, но ты пойдёшь со мной. Здесь ты не останешься? Если ты имеешь что добавить оставь это себе, потому что если ты скажешь хоть слово я просто уеду.

Он поднялся и не дал её возможности сказать что-либо, случайно толкнул миску и бобы покатились по земле, он не стал поднимать посуду, а просто побрёл в лачугу. Почти сразу поднялся и Тиллос, он слышал их беседу и сегодня он тоже не будет спать.

– Последнее, – Аллан говорил не поворачиваясь. – Почему тот юноша висит на столбе? Почему его не погребли?

Азария словно подавилась водой:

– Бандиты, они запретили снимать. Он висит там как наглядный пример, чтобы люди знали что делают с теми, кто хочет нас защитить.

И они ушли ждать завтра.

******************

Утро было прекрасным, холодным и тихим, рассвет был кровавым, словно небо разрезали кривым клинком и кровь залила горизонта. Аллан умылся ледяной водой из бочки, она растеклась по косичкам его длинных волос, он не спал и не был сонным, он был острым как камень.

Он вышел ко входу селенья, остановился у столба над женщиной. Она не поднимала головы, у неё не было сил ни кричать, ни бросаться пылью, она монотонно раскачивалась взад-вперёд и утробно хрипела. Он вынул меч висящий за плечами, глядя на неё с верху, он сделал один невероятный удар, разрубил цепи и труп сполз на землю, женщина посмотрела на него глазами которые походили на дыры в могилу.

– Похорони его! Боги заждались.

Он увидел Тиллоса идущего по дороге. Ветер рвал его накидку в сторону размывая контуры. Аллан пошел ему на встречу, они не остановись, а лишь коснулись плечами, когда проходили друг возле друга.

– Они идут, – Успел шепнуть Тиллос, а после так же тихо добавил вдогонку. – Они больше похожи на овец чем на волков.

Аллану не пришлось ждать долго, он увидел пыль, вздымаемую копытами лошадей, которую не могла удержать утренняя влага. Он сел на дорогу скрестив ноги, положил меч прямо перед собой. Они въехали в деревню и резко осадили коней, остановились в десяти шагах от сидящего прямо на земле человека. Из пятнадцати всадников максимум только двоих здесь можно было назвать воинами, это можно было понять по осанке, по глазам, по сжатым кулакам, по дыханию рывками. Остальные были стадом с дубинами и щербатым железом которое только слепой мог назвать мечём или секирой. Один из них выехал вперёд, его лицо было в ровной степени обезображенное шрамом и напыщенное, со следами низкого происхождения, но огромных амбиций. Он надменно заговорил:

– Меня зовут Зант, я повесил на этот столб бунтаря и приказал никому его не снимать. Кто ослушался моего приказа? Кто это сделал?

Аллан чувствовал, что люди собрались в глубине деревни, где-то там был Тиллос, но они договорились что встревать он не будет, где-то там была и Азарея. Люди смотрели на всё это молча, Аллан знал, что вожак этих шакалов специально говорит так громко что бы все слышали, что бы все понимали ошибку совершенную им.

– Я спрошу ещё раз...

Но Зант не закончил, он пошатнулся, его рука инстинктивно дёрнулась, словно пытаясь от чего-то отмахнуться, слова полились красной водой из горла в котором по рукоять торчал короткий кинжал. Аллан медленно опустил руку, которая была протянута в сторону всадников словно для приветствия, и положил её на резную, длинную рукоять меча лежащего перед ним. Человек, находившийся во главе этой своры закачался и медленно рухнул набок, кровь тут же полилась на землю образуя тёмно-красную резьбу. Толпа остолбенела, даже лошади не двигались.

Вдруг крик сотряс воздух, пожалуй, самый молодой из разбойников выхватил сломанный и щербатый клинок, из его глаз брызнули слёзы, но какие могут быть слёзы если ты уже достал оружие. Ударив коня в бока он помчался в сторону Аллана. Когда он приблизился к сидящему человеку, тот взметнулся вверх словно гремучая змея, он ловко увернул плечо и голову, выбросив правую руку опережая ветер. Всадник остановился почти сразу за спиной Аллана, лошадь не чувствуя крепкой руки на узде прекратила подчиняться и начала гарцевать. Гнев на лице юноши перемешался с отчаянием, он посмотрел на свою левую руку и ещё не совсем понимая, что та держится лишь на жалком лоскутке кожи попытался перехватить меч из умеряющей руки в другую. Аллан возник с боку, потратив на это лишь мгновение, ловкий и невероятно точный удар срезал ремни седла, еле оцарапав брюхо лошади. Животное шарахнулось в сторону сбрасывая наездника в пыль и целый океан крови, наполненный им самим. Дыхание, хрипло вырывавшееся из него стоило ему невероятных усилий и платил он за это болью. Аллан наступил ему на грудь, вызывая ещё один нечеловеческий крик, когда он начал затихать он спросил:

– Кем он тебе был?

– ОТЦОМ! – Слёзы снова брызнули из глаз юноши, он сцепил зубы брызжа слюной, – Как твоё имя?

– Зачем оно тебе? Мёртвые ничего не знают.

– Когда ты явишься в преисподнюю, и никого рядом не будет, там во тьме рядом с тобой окажусь я.

– Ты слишком молод, а я слишком долго жил, тебе придётся стать в очень длинную очередь. Но так и быть, моё имя Аллан Айезер.

Он посмотрел в глаза юноше, он не любил этого, но делал, считая свои долгом, запомнить последний взгляд. Умирающий сомкнул губы, Аллан задумался, сколько таких взглядов он видел и сколько увидит ещё? Он не знал этого, но устал наблюдать, как мир затухает в зрачках людей. Рука Аллана была твёрдой, клинок меча вонзился в грудь, прошел сквозь рёбра и рассек лёгкое. Взгляд лежащего на земле, остекленел, когда острие выйдя со спины упёрлось в землю. Выдернув клинок из тела и развернувшись, Аллан увидел лишь спины удаляющихся всадников, первые кто убегал были те которых Аллан определил, как воинов. Они убегали, вздымая пыль которую не удержать утреней влаге.

Глава 4

Весна уже успела во весь голос заявить о себе. Обычно после таких фраз в уме всплывают картины целых океанов сочных молодых трав, счастливого пения птиц, и буйства свежих запахов. Но скорей всего это происходит в мире, где не существует весенних ливней. Дожди с раскатами грома свирепствовали уже вторую неделю, земля так напиталась ими, что буквально блевала водой, повсюду лучи тусклого солнца отражались драгоценностями в лужах размером с озера. Земля превратилась в мягкое бурое месиво в котором человек мог увязнуть по колено, ну или если он был «особо везучим» и вовсе утонуть в нём. Грунтовые дороги были размыты и походили на гноящиеся раны, благо, что Имперский Тракт был выложен камнем. Хотя в Секхеме он тоже пострадал, местами он был затоплен из-за вышедших из берегов рек. И даже здесь, на волнистых лугах, находившихся в самом центре Секхем, которые никогда не знали плуга, на которых всё и вправду как в легендах поросло дикой травой и цветами, весна оставила свои отметены. Кляксы раскисшей земли, и коричневые извивающиеся шрамы которые остались от сходивших с холмов потоков. Здесь всё выглядело новорожденным и новым, но магия весны преподносила всё как старое и костлявое.

Молодой принц Тайхос тяжело вздохнул, ему показалось плохим предзнаменование такая погода в этот день, хотя он редко бывал суеверным. Но он тут же поймал себя на мысли что подобные дни трудно чем-то сделать ещё хуже, когда твой внутренний храм разбит, не важно, что твориться вокруг. Он посмотрел на небо, где облака колоссальных размеров сражались друг с другом за право сожрать, солнце целиком. И если утром светилу с трудом удавалось бросать одинокие лучики, то сейчас его диск был тщательно спрятан, за тёмно-серым небесным саваном. Ветер, который неистово метался из стороны в сторону с самого начала дня, продувал Тайхоса насквозь, пронизывал хитон, забирался под церемониальный панцирь, но не приносил с собой холода. Он трепетал одежду и волосы хмурых людей, стоящих вокруг молодого принца, а также бесчисленные тваи, расставленные вокруг. Он посмотрел на стаи белых полотен, хлопающих на ветру как крылья сотен бледных птиц, тщетно пытающихся сорваться с шестов, к которому были прикреплены.

Тваи или Штандарты Сенфоса – блаженного царства мёртвых праведников. Ритуальные похоронные знамёна церкви Милх.

Тайхос видел их только раз, ещё в детстве, когда хоронили деда, на этих же лугах, казалось бессчётные зимы назад. Храмовники, доставали их только тогда, когда в иной мир провожали знатнейших мужей. Они были проводниками для Богов смерти и тлена, которые спускались на землю, забирать с собой из гробниц души усопших праведников. Штандарты Сенфоса, преследовали глупейшую цель, они убеждали скорбящих, что их близкий отныне вечно блаженствует. Но вместе с тем отчетливо давали понять, тем бедолагам которые в глубинах души до конца не верили в смерть родных, что Боги забирают чужое, делают его своим, а своё не отдают никому.

Тайхос будто только сейчас понял где он находиться, хотя прибыл сюда ещё до рассвета. Он подошёл к перилам деревянного помоста, возведенного рабами и посмотрел вниз, в лощину меж двух холмов. Там у подножия, усеянного белыми цветами, виднелся вход в усыпальницу, а перед ней его отец. Он лежал на белых пеленах с накрытым лицом, раны от которых он умер, стёрли с его лика человеческие черты. Вокруг него полукругом стояли жрицы и послушники культов разных Богов. Здесь были молящиеся Хозе, которому молилась все, служащие Ошусу по обычаю с завязанными глазами, поклоняющееся Богам войны, Метедаю и его безумному брату Юхтеду, с раскрашенными красной и серой краской лицами. Между ними кружили служители Милх, творя предсмертные обряды, будто подготавливая трапезу для Небожителей.

Здесь наверху, на помосте, где располагалась вся высшая знать Секхама, все эти действия казались совсем другими. Пения и молитвы, казались ещё прискорбней и жалобней чем должны быть, они походили на стоны или приглушенные вопли. Курения уносились ветром не достигая ноздрей, а краски которыми наносились ритуальные рисунки на тело смывались в неясные, красные и синие пятна. Тайхос сглотнул комок подступивший к горлу и подавил жуткое желание развернуться и уйти, то что он испытывал сейчас он не мог объяснить и себе самому, ведь там внизу лежал его отец. Перед глазами тут же всплывали события которые казалось уже никогда не покинут его, воспоминания, вросшие в кости, ставшие частью твоего внутреннего храма, храма который разорен.

Ад, вот что он вспоминал, не струи и водопады пламени и крови, не раскалённая медная земля, не горящее небеса с которых льётся сера и не воющие в агонии души грешников. Всё это страшило, но лишь на пороге сна, или когда ты и правда был близок к смерти. Нет, он вспоминал город, стены которые казалось трудней взять чем заковать в кандалы море. Вспомнил, холмы вокруг них, усеянные сломанным оружием, сломанными людьми и пепелищами погребальных костров. И карие, тёмные глаза отца в которых читалось бессильные, от того что он не мог взять эти стены. Единственный за всю историю штурмующий Пафамиконы который не смог их взять. Город который не выдержал ни одной осады, раздробил прирождённого завоевателя, его ворота раскололи его отца как орех. Но и это был не ад, как не было его и в воплях, зажаренных в смоле нападавших, или сброшенных со стен, или раздавленных камнями, нет, и даже не в болезнях, голоде дезертирстве и каннибализме, всё это пустяки, спутники войны, назойливые мухи. Ад расцвел позже, после смерти отца, после того как в свирепом отчаяние Тайхос возглавил атаку и понеся чудовищные потери всё-таки взял штурмом стены. Он не праздновал победы, воины не пели песен, и не упивались до полусмерти вином, их царь, лежал накрытый собственным плащом, и ветер уносил от него приторный запах смерти. И только тогда ад засиял всеми своими красками, раскинул свои объятье будто желал приветствовать брата. Город был взят, но как выяснилось позже, основные силы защитников давно покинули его, война кончилась, он не был нужен ни Малой Империи, ни их врагам. Вернее, со времен он абсолютно мирным путём мог бы быть сдан имперцам. Но он был нужен его отцу, как ещё один геройский шрам на груди или боевая царапина на щите. Отец Тайхоса заплатил за это высокую цену, он был принесён в жертву, которой никто не просил. Тогда Тайхос стоял на краю бездны, и она ласково звала его и если бы он был обычным человеком он бы ответил на её призыв. И тогда там внизу возле отца лежал бы и сын. Что есть проще чем просто сбросить с себя груз и отдаться течению.

Но он не был обычным смертным он являлся наследником Секхема, страны вновь ставшей независимой спустя почти тысячу лет ярма, которое хоть и не было тяжёлым, но иногда давало о себе знать. И Тайхос увидел большее благо и меньшее зло, он увидел нужду своего народа и услышал его крик и понял что может ему ответить.

– Думаю было оскорблением звать на похороны твоего отца всю эту челядь.

Тайхос от неожиданности вздрогнул, не оборачиваясь он узнал голос донёсшийся из-за спины. Царица Ниссана, его дорогая мать. Только она могла позволить себе такой надменный тон на похоронах своего мужа и господина.

Принц посмотрел на вершину противоположного холма, где отгороженные несколькими рядами царской гвардии стояли толпы рабов, в простых одеждах и кожаных кандалах. Мужчины и женщины, дети и старики, низкие, высокие, худые или ссохшееся в конец, они пришли скорбеть, но многие из них одним своим видом сами вызывали скорбь. Сегодня большинству невольников было разрешено покинуть мастерские, амбары и стада, и придти почтить своего усопшего господина.

– Они выращивают наш хлеб и пасут наш скот, и это не лишает их способности страдать матушка. – Спокойно ответил Тайхос.

Королева издала странный звук, который если бы не похороны, мог перерасти в смех.

– Покажи мне раба который сожалел бы о гибели своего господина. – Она подошла и стала рядом со своим сыном, положив руки на алую ткань, которой были укрыты перила помоста.

Тайхос искоса посмотрел на неё, не желая встречаться взглядом.

– Отец был хорошим господином.

– Твой отец, как и все другие правители обходился с рабами, наказывал за провинность, казнил за измену. Или он становился хорошим лишь от того что спал с самыми красивыми из невольниц?

Даже после смерти он остался её мужем, но как и прежде не любимым:

– Земля ещё не проняла его тело матушка, подержите все эти оскорбления ещё немного.

– Я не пыталась его оскорбить, – отрезала царица Ниссана. – Просто у каждого из нас в этом мире своё место, на которое нас поставили Боги. Рабы носят кандалы, цари короны, твой отец голых девиц. И если что-то был бы по-другому, я с радостью играла бы свою роль.

Тайхос застыл от удивления, слова острые словно кинжал были одним из драгоценнейщих даров матери. Принц скорей всего ответил бы, будь жив отец, но здравый смысл, довольно быстро остудил его. Тайхос понял, что мать испытывает сына, как дела это всю жизнь. Поэтому он просто отвернулся от неё и спокойно проговорил:

– Я бы отдал свою корону чтобы увидеть, как вы моете отцовский трон.

Легкий смешок, который на этот раз царица Ниссан даже не попыталась сдержать, говорил о том, что она поняла шутку и приняла вызов.

– О, мой сын, ты уже достаточно взрослый чтобы понимать, что не корона на голове делает тебя царём или её отсутствие рабом.

Тонкие как шелковая нить оскорбление матери были привычным делом для Тайхоса, но тем не менее он так и не научился на них отвечать достойно.

– Конечно понимаю матушка, главное колючки под языком и ножи в складках платья.

Тихо проговорил принц, стараясь не выдать своим голосом нарастающую злобу и разочарование.

Ниссана была матерью, но не той, которая ласково утешает после приснившегося кошмара, нашептывая на ухо что любит. Не той которая приносит душистые яблоки и мёд по утрам. У неё бархатный голос, но она не пела сыну песен. Она чудно играла на арфе, но никогда не учила этому маленького Тайхоса. У них не было своего языка, тайн и тайников как это бывает у матерей и детей. Ниссана была львицей абсолютно во всём, она не любила, это у неё заменяли инстинкты, она заботилась о детях, но лишь для того чтобы жила семья, только для сохранения имени. Когда Ниссана была молодой она славилась на всю Империю Сарвисаев своей божественной красотой, и до сих пор ходили легенды о твёрдости её слова и данных ею обетов. Она была уникальной, и от этого Тайхосу было особенно больно, его мать была легендарной женщиной, которую желали и ненавидели тысячи, но он никогда не мог по-настоящему назвать её матерью.

– Я отправляюсь в Аввелон, сегодня вечером, – резче чем собирался, проговорил Тайхос, он даже не видел стоит ли его мать рядом или уже ушла. – Наместник Империи Леовинд собирает союзников трона на совет, несколько дней назад от него пришло послание. Судя по строчкам которые я прочёл, он сильно обеспокоен будущим дочери покойного императора. Малая Империя, может скоро и распадаться, но пока она жива Секхем должен быть верным престолу, как был верен отец.

Принц услышал тихий вздох матери, и он мог поклясться, что она дико злиться. Скорей всего из-за того, что он восхищается отцом даже смерти. Ниссана считала своего мужа Валура плохим правителем.

– Ты думаешь это разумно покидать Секхем, до того, как ты взойдёшь на престол отца? Ты не успеешь уехать, как Реам заполнят волки. – Она говорила тихо и сдержано, цедила сквозь зубы каждое слово, это значило, что она уже знала об этом.

Тайхос прекрасно понимал негодование матери, и не мог её винить, Секхам перестал быть провинцией Империи Сарвисаве. Он стал независимым ой страной, хоть и входил в союз Малой Империи. Но после смерти правителя трон остался незанят, пока незанят.

– Я не могу взойти на престол, пока не истечёт срок плача об отце. Ждать церемонии коронации, означает потерять много времени, и не явиться на Совет, на который меня позвали, – бросив опасливый взгляд в сторону матери, принц добавил. – Молодому Реаму нужны крепкие союзники. На наших границах должно быть как можно больше друзей. Вскоре нам придаться заключать новые торговые договора и думаю, что с союзниками это будет сделать куда проще чем с врагами или бывшими друзьями. Моё отсутствие на совете могут истолковать неправильно.

– Посмотри туда Тайхос, – мать без церемоний ткнула увешанной перстнями рукой в сторону стоящих на помосте людей, все они были богато одеты с умащенными головами, каждый из них держался как царь. – Все эти люди, вассалы Секхема, по крайней мере были таковыми пока существовала Империя, все они повиновались Секхему. Но лишь воля императора, и его мечи подкрепляли их верность Реаму. Секхем не их родина, когда-то они, так же как и мы были независимы. И сейчас, когда император мёртв, и его власть пропала, что помешает им всем до единого вспомнить, кто они такие и каков порядок был сотни лет назад? Если ты упустишь момент и будешь медлить, они почувствуют твою слабость и робость и обнажат против тебя мечи. Сейчас твоя власть не имеет никакой твёрдой основы кроме твоей крови.