Текст книги "Новые Короны (СИ)"

Автор книги: Александр Цех

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 5 страниц)

Сунши улыбнулся, Маркег подумал, что в данной ситуации не стоит напоминать старику, что тот до сих пор препаскудно шутит.

– Колдовство в отличии от камня или человека не имеет ни туой, ни шудай, магия существует только за Золотой Гранью, это чистейшая энергия, частицы которой поддерживающие равновесие мироздания. Используя эмоции первые колдуны протыкали Золотую Грань и призывали оттуда колдовство. Такой способ был грубым и напористым, колдовство было диким как лесные пожары, но колдуны не могли его контролировать и часто погибали сами. Несколько позже были придуманы первые иероглифы которые создавали правила, по которым призванное колдовство существовало в нашем мире, но эмоции были так же необходимы, они это сердцевина иероглифов, они поддерживают их стабильность и делают прокол аккуратным и подконтрольным. Всё понятно?

– Абсолютно мастер, – с трудом проговорил Маркег.

– Прекрасно, можешь вылезти из воды.

Маркег чуть ли не вылетел из неё, прохладный воздух подземелья обдул кожу, принося неземное блаженство. Он надел на своё распаренное тело грубую шерстяную одежду, которая кусалась как муравьи.

Старик протянул ученику бурдюк с водой, тот принял его и жадно осушил почти полностью.

– Со следующей недели, ты начнешь заниматься Иссушением Плоти, Маркег! Эта методика поможет приспособить твои эмоции и сознание к колдовству. Сделает твои чувства рабами твоего разума, и научит тебя быть эмоциональным и пустым одновременно. Урок окончен, можешь идти. Кстати пойди уберись в своей комнате у тебя там как у осла в стойле.

****************

Маркег пробудился от Иссушения Плоти, тело пылало от горячей воды, ныл каждый мускул и сустав, болела голова, но мысли были на удивление чистыми, внутри было спокойно, будто он просто умер. Иссушение Плоти являло собой особую технику медитации и дыхательных упражнений, в суме с некоторыми магическими иероглифами удавалось усыпить сознание, но оставить бодрствовать разум и тело. Один сеанс мог длиться от нескольких часов до нескольких дней. Во время обряда тело испытывало такие перегрузки что обычный человек должен был умереть, но колдун лишь достигал особого состояния, когда мысли становились не хаотическими вспышками, а торчащими из клубка нитями, за которые ты можешь дёргать по своему желанию. Чего он и добивался.

Меркег с трудом вынул руки из-под воды, кожа распухла и была бледной как мел. Он давно не стриг волосы, и сейчас они спадали мокрыми космами на лицо. Парень тяжело вздохнул, воздух в лёгких был тяжёлым и застоявшимся. Он поднялся из воды стараясь делать как можно меньше движений, когда он выпрямился голова пошла кругом, но на ногах он удержался, ведь не впервой.

– Не плохое место, не так ли?

Маркег резко дёрнулся на звук, и тут же будто вспомнил какая горячая вода в источнике. Когда ты сидишь в нём несколько часов к ряду вокруг твоей кожи будто создаться оболочка которая притупляет ощущения. Но стоит резко повернуться, и вода словно закипает вокруг за секунды, он скривился но не издал ни звуку. Он узнал этот голос, узнал бы его даже из десятка говорящих одновременно, даже если его разбудить среди ночи и облить помоями, он твёрдо скажет что это мастер Анниса. Учитель риторики и диалектики Скаврии, как считал по началу Маркег абсолютно бесполезных предметов для колдуна. Зато так не считал Сунши, а когда Маркег лично увидел Аннису то тоже поменял своё мнение на противоположное.

Она не походила на остальных преподавателей, которые в равной степени воняли, были старыми и горбатыми, часто больными и вообще с виду больше мёртвыми, чем живыми. Другие учителя были гниющими брёвнами которые сплавлялись по реке, а она лодкой которая плывёт против течения и радуется трудностям. По сути Маркег с самого первого дня перестал врать сам себе, в своих к ней чувствах, она понравилась ему так что перехватывало дыхание, когда он видел вьющийся вихрь её рыжих волос или равнодушие с лёгкой дружеской насмешкой в лучистых глазах. "А где же её сладковатый запах?" подумал Маркег, но через миг уловил аромат яблок, талой воды и черёмухи. Это точно была Анниса.

– Приветствую вас мастер Анниса.

– Я могу зажечь свет? – Весело спросила она.

Сцепив зубы Маркег вновь по шею окунулся в горячую воду:

– Прошу вас, чувствуйте себя уютно.

Анниса двумя пальцами высекла из воздуха искру и над её головой вспыхнул язык магического пламени, тьма бросилась в рассыпную, тени потянулась крючковатыми пальцами во все стороны. Всё вокруг них двоих поглотил кромешный мрак. Свет ударил в глаза Маркегу даже сквозь выставленную для защиты руку.

– И что это одарённый ученик гения делает столь далеко от Хурсы в то время, когда должен быть на занятиях? – Она сказала так не потому что сама так считала, а потому что так говорили вокруг.

Если бы так сказал кто-то другой, скорей всего Маркег разозлился бы, но сейчас он гадал только о том, где Анниса взяла яблоко, которое только что откусила. Маркег понял, что просто пялиться на неё. Он хотел сказать что-то смешное, но ничего не смог придумать кроме:

– У меня на сегодня нет занятий.

– У Сунши разве так бывает? – Она с хрустом откусила яблоко, с другой стороны.

– Вы так хорошо знаете учителя или ученика? – кольнул Маркег, он замечал, что если хочет выглядеть вежливо, то выглядит как идиот.

Он знал что отвечать вопросом на вопросом дурной тон, но с ответом не нашёлся. Анниса улыбнулась, она была живой и подвижной, иногда кислой как лимон и горячей как этот источник.

– Могу я поинтересоваться, что вы здесь делаете мастер? Наставник Сунши сказал, что об этом месте знает только он и я.

Анниса удивлённо уставилась на него, она упрямо не хотела привыкать к тому, что он постоянно задаёт ей вопросы, касающиеся её как девушки, а не как учителя, хотя конечно она не могла обидеться на это.

– Странно, что твой мастер сказал такое, ведь это я показала ему этот источник.

Маркега это не удивило, Сунши был буквально зависим от мелкой лжи, иногда он говорил, что это необходимо для обучения, иногда, что это весело и каждый раз это было необходимо.

– Вы не ответили мастер Анниса – Проговорил Маркег пытаясь глазами нашарить свою одежду.

Анниса откинула в сторону съеденное яблоко и носком легонько толкнула кучу тряпок, которые так искал парень.

– Стены и полы в Хурсе всегда холодные, иногда хочется просто расстаться с постоянным чувством озноба в мышцах и костях. Этот источник, пожалуй, единственный в этой пещере, поэтому я часто прихожу сюда.

Маркег автоматически одобрительно покачал головой, вопросы в его голове выветрились, до конца не прошли последствия от Иссушения Плоти после которого он всегда чувствовал себя жуком, выдавленным из панциря.

– Вы не против, если я оденусь?

Анниса улыбнулась и развернулась к нему спиной, если бы она была обычной девушкой, то принялась бы непристойно подшучивать над ним, но она промолчала и даже притушила магическое пламя. Она была терпеливой, Маркег с трудом, борясь с усталостью которая казалось сильнее чем медведь, выбраться из воды. Медленными движениями словно он заставлял силой двигать свои руки натянул одежду. Всё это время Анниса терпеливо стояла к нему спиной. Маркег как ему казалось бессовестно воспользовался этим, и несколько минут стоял и смотрел на идеальный изгиб её тили и бёдер, подсвечиваемый её колдовским пламенем.

– Ты закончил. – Её голос вырвал его из оцепенения, он даже не знал сколько так простоял.

– Да мастер, конечно, закончил.

Она обернулась, и выглядела просто обескураживающе, она порылась в принесённой с собой небольшой сумке и достала оттуда яблоко. Резко размахнулась и бросила ним в него, Маркег с трудом поймал его, иначе оно бы угодило ему в глаз.

– Это за то, что пялился на меня. – Мягко как сестра проговорила девушка, так она говорила редко.

Так редко кто вообще говорил в Хурсе, где все считали себя последней надеждой человечества, а конец света столь же неизбежным как восход солнца.

Солнце, как же Маркег желал вновь увидеть солнце.

– Простите меня мастер. – Проговорил он, потому что так было нужно.

Он поднял свой бурдюк к которому даже не притронулся, поднял накидку без которой в пещере скоро станет холодно. Он собирался уходить, хотя в её присутствии никогда не делал это первым.

– Не буду вам мешать, к тому же у меня ещё есть дела с мастером Сунши.

Он развернулся, ему не хотелось с ней прощаться, это всегда отдаляет его от людей.

– Маркег, у тебя всё хорошо?

Юноша замер, до него не сразу дошёл смысл сказанного, люди в Хурсе редко такое спрашивали у него, даже Сунши.

– Что вы имеете ввиду, мастер Анниса?

– Ну, Сунши очень своеобразный человек у тебя нет с ним недопонимания?

Это был очень личный вопрос, и несмотря на то что Анниса среди всей Хурсе была единственной кто мог рассчитывать на такой же ответ, сейчас его это позабавило.

– Вы что заботитесь обо мне? Для меня это может послужить хорошим знаком, не так ли?

Может теперь вы согласитесь сходить со мной на свидание.

Маркег предлагал ей погулять каждый раз как встречался с ней, и она отказывала ему каждый раз. Но это была будто её игра, она отказывала, но не сжигала мосты. Наставница отказала ему семьдесят три раза. Она развязала широкий кожаный пояс которым была перетянута её талия.

– Нет, Маркег, – Таким же голосом, как и всегда проговорила Анниса. – Сейчас меня занимает только источник, а тебя дела с твоим мастером.

Это был семьдесят четвёртый отказ, но как и прежде он больше обнадёживал чем разочаровывал.

– Скоро увидимся госпожа. – Он знал что ей не нравиться такое обращение, но ему захотелось её легонько уколоть.

– Конечно Марег.

И ученик Сунши пошёл в Хурсу. Свет за ним погас, и пройдя двадцать шагов он услышал, как хлюпнула вода. Юноша задумался о её словах "Сунши очень своеобразный человек у тебя нет с ним недопонимания?". Маркег знал, что она имеет ввиду, Сунши был легендой в ордене, гением, он занимал особое место, имел особое положение в Хурсе. Являлся, если можно так сказать неким центром всего этого скопления людей, его имя затрагивалось почти в каждом разговоре, во всех их скудных новостях и сплетнях, притягивал к себе все взгляды где бы не появлялся. И можно сказать,что такое отношении, это не плохо, если бы не одно "но", нечто произошедшее в прошлом, нечто связанное с Сунши. Что-то что изменило орден изнутри и кардинально, и это нечто сделал всё это внимание оружием. Взгляде были наполнены страхом, похотливой завистью и презрением, слова которыми они его обсуждали пропитаны ядовитой желчью. И люди злились ещё сильнее на себя чем него, за то, что Сунши был необходим ордену, и они это знали, но никак не могли смириться. И старик стал вечным одиночкой.

И такое отношение к учителю не могло не отразиться на ученике, а всё потому что Сунши не брал учеников, и вообще не был преподавателем. Хотя ходили слухи что некогда, очень давно у мастера был ученик, но он пропал и вообще эта тема была под запретом.

И вот вдруг появляется загадочный, никому не известный парень, которого Сунши приводит с поверхности и делает своим последователем. Маркег был сам, по-настоящему одинок, он даже не знал причины почему его сторонились словно он носил заразную болезнь которой был боле его учитель. С ним не здоровались и не прощались, его не звали на те редкие развлечения и игры которые устраивали подростки. Его обходили стороной, говорили к нему только тогда, когда он что-то спрашивал, его не трогали те, кто считал себя хулиганами. Он не спал и не ел вместе с остальным учениками, хотя это была больше заслуга Сунши, он всё делал в одиночестве или с учителем. Но Маркег не злился на это и не чувствовал себя подавленным, он принимал это как должное, как часть кругооборота и отбора в жизни. Он никогда не выходил из себя, а если и злился умело держал это в темнице своего тела.

Поглощенный размышлениями он даже не заметил, как вернулся в город, как тень прошёл по улицам и подошёл к своему дому. Вообще-то это была одна из столовых в которой ели наставники и мастера ордена, но Сунши нашёл Маркегу комнату на верху в которой он жил в окружении преподавателей. Он приоткрыл широкие деревянные двери, судя по тому, что свет с потолочных тоннелей уже не падал, на поверхности была ночь. Хурса всегда если мягко сказать была холодным и мрачным местом, а ночью она была похожа на могильные холмы с царских курганов. Он проскользнул внутрь, низкий потолок поддерживали деревянные балки, дощатый пол был начищен и вымыт. Маркег пересёк прихожую и добрался к лестнице ведущей на второй этаж, он не успел подняться даже на первую ступень как за спиной послышал голос:

– Кто это тут шатается, вам что не видно что я вымыл пол, или вам всем плевать на старика Танта. – Здоровенная толстая тень упала на Маркега.

Это был управляющий столовой, здоровенное и уродливое человеческое существо, которое испытывает наибольшее удовольствие в том, что издевалось над слабыми и теми, кто ему дан в подчинение. Говорили что он приставал ко всем кухаркам работающим у него, и те кто отказывал ему в его "ухаживания" всегда украшали синяки и ссадины. Тант особо ненавидел Маркега, потому что он по его словам был "выскочкой, которого стоит поставить на место", он называл его "наземным червяком" и "беспризорным псом".

– А это ты сопляк, и где это ты шлялся допоздна? Развлекался со своими дружками? – Тант был мертвецки пьяным, и его мелкие глаза, тонувшие в складках жирной морды, лукаво светились. – Хотя прости я совсем забыл, у тебя ведь нет друзей.

Он захохотал, плюясь слюной и всё его жирное тело затряслось множеством складок. Маркег обычно пропускал мимо ушей его оскорбления, ведь он всё это говорил из бессилия, от того что он безнадёжно застрял на месте и не имеет возможности выбраться из своего же дерьма. Маркег развернулся и зашагал по лестнице не произнеся и слова.

– Не смей ко мне оборачиваться спиной пёс, я не твой учитель отшельник я этого терпеть не собираюсь.

Маркег застыл, и медленно обернулся.

– Вот так то лучше, значительно лучше! Старина Тант расскажет о тебе всю правду, которую никто вокруг не замечает или не хотят замечать. – Он еле стоял на ногах, раскачиваясь из стороны в сторону, его штаны на половину слезли и висли где-то у колен.

Маркег спустился на несколько ступенек.

– Мне кажется что вы слишком близки со своим учителем, даже через чур не находишь. – Он снова заржал, так что затряслись стены, не опасаясь, что может разбудить преподавателей спящий наверху.

Маркег сделал ещё пару шагов в низ, абсолютно бесчувственный.

– Мне кажется, что вы любовники, что старый извращенец пялит тебя прямо в задницу. Что скажешь, я прав?

Маркег миновал ещё несколько ступеней и остановился, так чтобы его глаза и глаза Танта были на одном уровне.

– Ты ступил на опасную стезю Тант, я бы посоветовал тебе умолкнуть.

Управляющий прямо-таки затрясся от злости, его мясистые кулаки сжались походя на здоровенные молоты.

– Ты мне не указ мразь, ты никто, ты плевок который я вытираю тряпкой.

Маркег видел, что Тант на пределе, что-то или кто-то особенно сильно вывел его из себя.

– Кем же ты был, что ты оказался здесь, кем были твои родители, что отдали тебя в объятия кровожадного волка. – Тант увидел по глазам Маркега что попал в точку, что парня это задело. – Твой папаша, наверное, был ничтожество, пьяницей который колотил твою мамашу, которая в свою очередь была шлюхой, отдающейся за еду ...

Не известно, что Тант хотел сказать дальше, а Маркег даже не успел подумать, что делает, как его пальцы сложились в нужной последовательности и в воздухе вспыхнули иероглифы, осветившие комнату. Раскалённый до бела порыв ветер, разбрасывающий искры ударил в грудь управляющего. Воздух заполнил густой и сладкий запах ефира. Толстяка подбросило в воздух и кинуло через всю комнату, на лету он сломал несколько столов и раскрошил с десяток стульев. Когда он ударился о стену, казалось затряслось всё здание, он сполз на пол, тяжело дыша. Тант посмотрел на свою руку, она была залита кровью будто с неё содрали кожу, от кисти до плеча она вся была в глубоких порезах, словно к ней приложился тигр.

Маркег уже бежал по ступеням, его лицо горело. Да что же сегодня за день, с утра его терзали воспоминания и сожаления, потом он выставил себя идиотом перед Аннисой, а под конец впервые вышел из себя. И что натворил, изуродовал этого урода, Маркег сцепил зубы, внутри гнев ещё горел, но его очаг уже затухал. Маркег влетел в свою комнату как раз тогда, когда на шум в низу поспешило несколько преподавателей. Он захлопнул дверь и прислонился к ней спиной, закрыл глаза. Он твёрдо был убежден, что Тант заслужил то что получил, но для Маркега это был проигрыш. Он сорвался, эмоции взяли верх и даже не дали ему возможности их усмирить. Он посмотрел на свою комнату, тут, как и всегда было как у осла в стойле. А внизу вопил Тант, скорей всего руку ему придётся отрезать.

Юноша помотал головой, волосы всё ещё были влажными, он подумал об Аннисе, она там за городом, выходит мокрая и голая из горячего источника. Возможно он и одинок, но не так как думают все вокруг, это было его одиночество, интимное одиночество.

Глава 3

Начало

Дождь не переставая продолжался уже третий день к ряду. Он барабанил по растрескавшейся земле, камням и чахлым сухим растениям. Превратил в мешанину из грязи и мелких камешков предгорную дорогу по которой с тех самых пор как на неё упали первые капли, верхом двигались двое путников. Дождь, пожалуй, самый упрямый ублюдок, даже для тех, кто думает что может уговорить его прекратиться с помощью молитв или танцев с мертвыми зайцами вокруг костра. Не говоря уже о этих двоих странниках, которые всем своим видом, говорили, что им нет дела как до молитвы, так и до дождя.

Один из них медленно поднял голову вверх к горным вершинам. С непонятным упорством глаза скрытые капюшоном уже целых три дня рассматривали линию которая обрисовывала острые пики, за которыми начиналось небо. Фурханские горы, если так можно было сказать являлись самыми "необычными" горами из всех существующих. Необычные формы вершин, необычно высокие, изрезанные необычно змеящимися ущельями. По сравнению со всеми виденными путником горами, они казались переростками в группе подростков, которые из-за своей силы были причиной вполне естественных страхов, а соответственно и отчуждения. В некоторых местах крутые склоны имели абсолютно гладкую, будто стена поверхность, что наталкивало на совершенно нелепые мысли, будто они могли быть рукотворными. Аллан, так звали одного из всадников, смотрел на них как завороженный, но не потому что любовался ими, а потому что чувствовал, что они как и он, не те за кого себя выдают, что глазам предстает лишь оболочка, которая скрывает полость внутри, заполненную Бог знает чем, но только не тем о чём можно просто взять и догадаться. Его ярко зелёные глаза начали слезиться, сегодня был прекрасный день, для чего угодно, но только не для того чтобы долго смотреть на что-то, отражающее солнце.

Аллан не оборачиваясь почувствовал взгляд своего спутника, который отставал на целый корпус лошади. В самой странной компании он вполне мог оказаться самым странным. Молчаливый в самом полном смысле этого слова, осторожный и всегда напряжённый. Казалось, что он всегда кого-то выслеживает, постоянно что-то ожидает, всегда готов к движению, словно под кожей были натянуты жгуты, а не человеческие мышцы. Аллан знал, что вокруг на много километров нет никакой опасности, он смог бы увидеть врагов и спереди, и сзади, и вверху в горах и даже если бы они находились внутри самих гор. Этот день позволял ему забыть об осторожности, и видеть неосторожность других. Но его товарища этим не успокоишь и не удивишь, он ваалентонец, к тому же должно быть самый упёртый и гордый из них.

Они ехали без привалов почти с самого утра, не останавливались ни на минуту, хотя темп был размеренными и спокойным. Они просто возвращались в свои земли, которые покинули два года назад, двигаясь по этой самой дороге, только тогда этого походило на побег. Аллан знал эту дорогу очень хорошо, она была подобна старому приятелю или скорей любовнице, она постоянно менялась, но в тоже время оставалась верной. Аллан посмотрел на лево на Северные равнины, бескрайний океан обожженных ветром степей, волнистых с твёрдой почвой, с жесткими растениями. Он не заметил, как лошадь пошла в верх, дорога изогнулась и потащилась в гору. Наступал вечер, дождь продолжал лить и о том, что солнце садилось можно было судить лишь по тому, что вокруг смеркалось. Аллан слегка повернул голову назад для того что бы привлечь внимание своего спутника, а после вытянул руку и пальцем указал куда-то в сторону:

– Там на верху есть пещера, она недалеко, думаю можно будет заночевать там.

Они молчали почти весь день, поэтому звук собственного голоса показался Аллану каким-то сухим и неестественным. Он не увидел как утвердительно кивнул Тиллос. Так звали второго всадника. Но ему этого и не требовалось, он знал что ваалентонец не задаст лишних вопросов и его не будут терзать опасения. Они направили лошадей туда куда указывал Аллан им пришлось подниматься по довольно крутому склону, усеянному обломками скал и колючим кустарником.

В сути свей, пещера оказалась здоровенной трещиной в скале, с рваными краями. Они спешились и остановились перед входом, внутри властвовала тишина, дождь в неё не проник, и поэтому там было сухо.

– Я могу развести костёр? – Спросил Тиллос.

Аллан обернулся, и какое-то время смотрел на окружающий их мир, тот терял свет и постепенно тускнел, глаза скользнули от одного края горизонта к другому.

– Можешь! – Аллан стянул с лошади седло, скромную суму с бурдюком, и побрёл в сухую, но темною пещеру.

Когда он вышел наружу для того чтобы стреножить лошадей, Тиллоса он не увидел, и хоть дождь хлестал весь день, Аллан знал что его спутник отправился искать сухие дрова для костра и что было более странно он знал что Тиллос их найдёт.

Разводя костёр ваалентонец создавал настоящее произведение искусства, рваное и контрастное, создающее кучу вопросов, скорей неправильное, но всё равно притягивающее взор искусство. Он словно был тем кто собственно придумал палить костры, а все остальные были слишком тупыми чтобы просто правильно повторить за ним, простые движения. Тиллос был методичным, скрупулёзным и фанатично аккуратным. Аллан знал что народ Ваалентона следовал и совершенствовал пути философской школы которая не имела названия ни на одном языке Салемхора. Фундаментально учение этой школы, которое ваалентонцы охраняли тщательней чем, зрачки собственных глаз, базировалось на так называемом "высшем порядке". Который просматривался абсолютно во всех сферах мироздания. И ваалентонцы посвящали жизни и подчиняли себя этому вселенскому порядку чтобы точно определять свое собственное место в мире и место любого, даже самого обычного "костра". Всё заслуживало чрезмерного обдумывания и обтачивания мыслями. Порядок был во всём, и всё было порядком, всё занимало свое место, даже хаос, хоть и извращённо, но был вплетён в ткани мироздания в строгом порядке. Всё что выбивалось из установленного места, не могло быть совершенным, не могло быть правильным, не способно было реализовать себя даже на половину.

Каждая палка, каждый пучок травы ложился в отведённое ему место, под предначертанным ему углом. Именно поэтому всего лишь несколько лёгких движений, один единственный стук камня о камень, вызвали искру, упавшую на трут, который Тиллос носил с собой в котомке. Костёр ярко запылал, и уже не впервой Аллан замечал, как неестественно выглядит то что выходит из-под рук Тиллоса. Огонь горел ярко и ровно, абсолютно непоколебимо, словно его верхний край привязали верёвкой и тянули вверх, тепло разливалось по всей округи, явно выходя за пределы пещеры. Очень мало дров, сильный ветер влетавший в пещеру, всё это делало костёр невозможным, но от этого не менее реальным.

Аллан сидел у самого входа прислонившись к грубым, шероховатым стенам пещеры. Он смотрел наружу, солнце давно погасло, но сегодня его глазам оно и не требовалось. Тиллос собираясь готовить аккуратно шумел, доставал из своей сумки сушеное мясо и горькие травы.

Аллан укрылся от налетевшего порыва ветра краем капюшона и повернувшись посмотрел на руки Тиллоса мелькающие вокруг огня. Даже здесь он не делал лишних движений, будто всё уже было сделано до него, а он лишь должен повторять, словно он делал что то, что сотни раз репетировал. Ваалентонец почувствовал на себе взгляд и поднял голову:

– Если ты хочешь, я могу приготовить и для тебя. – Тихо проговорил Тиллос.

Аллан не зная почему улыбнулся, и отрицательно покачал головой:

– Нет, не хочу. Но всё равно спасибо.

Аллан ел на прошлой недели и ещё не успел проголодался. Сколько он себя помнил, он всегда ел очень мало, скорей всего ему хватало одного или двух раз в месяц.

Ещё много времени прошло перед тем как Аллан услышал спокойное и ритмичное дыхание у себя за спиной, его спутник уснул. Порой Аллану казалось, что разница между спящим и не спящим Тиллосом, была лишь в положении его век. Ведь даже во сне он был так же осторожен как любой бодрствующий человек, он спал более чутко чем антилопы и фламинго. Аллан не хотел его будить, ведь такой хороший день как сегодня, может наступить нескоро, и именно Тиллос будет выслеживать опасность которые за ними гоняться или которые ждут их завтра. Аллан вспомнил что один раз Тиллос смог разглядеть кролика с расстояния в сто шагов и незаметно подойти к нему даже не прячась при этом. Он тогда пошутил что, наверное, ваалентонец смог разглядеть и блох на его спине, и даже блох у блох. Интересно, а у блох есть блохи, такое вообще возможно? Аллан посмеялся сам с себя, думать как ребёнок это роскошь и опасность, в нашем мире, в мире крови, сломанных костей и обгоревших стремлений. Он мог думать так целую ночь и именно это и собирался делать.

Глаза резко закололо словно в них вонзили горячие иглы, так как кололо каждую ночь, Аллан уже привык. Он посмотрел на небо, оно уже было ясным и свежим, солнце красное будто чирей, выбиралось из-за края горизонта. Дождь кончился. Начинался новый день. Впереди лежал целый континент, страны и их города

Ближе к полудню горы оказались у них за спинами. Тракт, по которому они ехали вдоль Фурхансих гор сделал плавный поворот в лево и повёл их прочь оставляя позади скалистые, сухие предгорья, поросшие засохшими деревьями. Солнце начало припекать, нагретая одежда царапала лопатки. Аллан обернулся и в ярком обрамлении солнца увидел Зарулам, или если проще и понятней Чёрная Твердыня, каменный гигант чёрной тенью вздымался вверх. Эта гора была самой высокой на всём хребте, её камень чёрный как уголь, никогда не покрывался снегом, будто внутри горели печи разогревающее отвесные склоны. Белыми шапками золотились даже те вершины которые были в половину ниже, но Зарулам словно сбрасывал с себя снег, как вытирает сохлую глину с рук горшечник. Он был золотым зубом среди гнилых.

Аллан чувствовал, что двигается по уже хоженым кем-то дорогам, идёт в места которые когда-то оставил, вместе с воспоминаниями которые лучше бы оставались только в глубинах головы. Горизонт был его предназначением, проклятием и благословением, он его манил и не насыщал.

Аллан увидел его первым, он лежал на дне небольшой лощины обрамлённой по краям репейником. Дорога которая в этом месте сузилась до тропинки проходила как раз по её дну. Человек лежал лицом вниз, одежда в основном состояла из дыр и была настолько испачкана в крови и грязи что скорей походила на мёртвую грязно-красную лису, которая обмотала его тело. Подъехав к нему Аллан молча слез с лошади и присел возле тела. Он перевернул его на спину, стеклянные глаза с испачканного и бородатого лица уставились в небо.

– Кажется он был воином. – Проговорил Аллан, нащупывая под грязным плащом ржавый панцирь.

Его руки аккуратные и безразличные как у лекаря, начали обследовать тело, лежавшее в пыли.

– Что ты делаешь? – Раздался голос Тиллоса.

– Я проверяю, жив ли он.

– Он мертв, а ты обираешь его!

– Я пытаюсь нащупать у него пульс или почувствовать дыхание. – Ответил Аллан быстро и запланировано.

– Ты пытаешься найти всё это в его карманах? – Парировал Тиллос.

– Нет – Аллан медленно и плавно развернулся, Тиллос вообще смотрел в другую сторону. – Я не знаю кем он был, но я знаю что у него может быть нечто, что может пригодиться нам и то, что явно не пригодиться ему.

– Мёртвые принадлежат вашим Богам, красть у мёртвых красть у ваших Богов. – В голосе Тиллоса отчётливо слышалось безразличие.

Аллан уже поднял ладонь и открыл рот чтобы что-то возразить, но запнулся на полу вдохе. Странное ощущение которое не имело аналогов, прошибло его насквозь, оно было частью его и срабатывало как ещё один инстинкт. Аллан знал что Тиллос чувство тоже самое, словно по команде они повернулись к трупу. Мгновение вытянулось в вечность, вдох длился тысячелетие. И вдруг труп резко дернулся, рука взметнулась к лицу Аллана словно палка с заостренными концами. Аллан сделал лёгкий и даже ленивый выпад, перехватил руку ожившего на полпути, и тут же надавил ему на грудь другой, пригвождая к земле. Старик закрутился под тяжестью навалившегося с верху тела как жук под пальцем мальчишки хулигана, но это было лишь несколько жалких рывков, а после он затих, словно и не двигался вовсе. Глаза плоские как озеро уставились на Аллана, но он смотрел сквозь него, рот медленно открылся:

– Ты, – Старик выдохнул и затрясся словно увидел разверзшуюся бездну, он задыхаясь хрипел. Глаза выпучились, рот раскрылся в беззвучном крике. – Ты ... Учитель ... Учитель и палач, мы забыли о тебе ... Но пришла пора ... пришла пора вспомнить...

Он не успел закончить, Аллан убрал руку с груди старика и положил ладонь ему на лоб, тот умолк как будто ничего и не было сказано, волнение прошло мгновенно.

– Отпусти этот мир, тебе его не удержать! – Голос, Аллана был спокойным и тихим, шелестел словно листья.

Его пальцы плавно прошлись по лицу старика, закрывая веки, его грудь опустилась и осела в последний раз.

– Ты был прав, – Аллан, поднялся на ноги и отошел от тела, ловко вскочил в седло. – Он мёртв, причём уже очень давно.

Аллан направил лошадь дальше по дороге, под пересекающиеся тени одиноких деревьев, ваалентонец спокойно тронул коня и последовал за своим спутником.

На этот раз, когда пришла ночь, они не останавливались на ночлег, дождя не было и солнце за день подсушило землю, от чего к губам прилипал привкус влажной и тёплой пыли. Путники спустились в долину, напоминавшую раскрытый панцирь устрицы. Дорога тянувшаяся по её дну терялась в дали за горизонтом, пологие склоны были утыканы скалистыми выступами, обросшими плющами и травами. Аллан наслаждался усталостью в мышцах которую принесли сумерки, он созерцал простую резьбу на кожаной уздечке лошади, как произведение искусства. Поэтому он не заметил, как Тиллос оказался впереди, маяча на краю поля зрения, сливаясь с узорами ночи. Он был необычным человеком, всегда прямым, всегда смотрящий со стороны, всегда строгий и сдержанный, никогда добрый и никогда злой. Лёгкий, он как и все остальные люди был листком который падал, но в отличии от остальных его не донимал ветер, он не определял его маршрут. Смотря в спину товарищу Аллан подумал, что даже сейчас одинок, но через мгновение вспомнил слова Тиллоса, "одиночество никогда не бывает полным, с тобой всегда останутся внутренние диалоги".