Текст книги "Крах одной карьеры"

Автор книги: Александр Афанасьев

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 7 страниц)

Глава 8

Как только собрался ученый совет, Евгений Павлович предоставил слово Водолагину.

– Товарищи, – начал он, – правительство возложило на наш институт разработку новой технологии производства сверхчистых материалов. Руководить разработкой поручено мне. Насколько серьезна эта задача, можете судить сами: технология должна быть готова к… – Григорий Александрович назвал срок, и по залу прошел шелест изумления: срок был минимальным. – Потребуется мобилизация всех наших сил. Очевидно, в институте произойдет реорганизация на период разработки технологии. Согласие Академии наук СССР имеется. Прошу всех серьезно подумать и через два дня высказать свои предложения. Хочу сразу предупредит!., разработка будет засекречена, почему – по-моему, ясно всем. Вопросы есть?

Члены ученого совета понимали, что Григорий Александрович не будет излишне усложнять проблему: почти все работали с ним не один год и верили ему безоговорочно.

– Если вопросов нет, прошу быть свободными. – Водолагин закрыл папку и прошел на свое место рядом с Мездриковским.

– А Евгений Павлович, – раздался с места голос Медведева, – участник разработки?

– Евгений Павлович, – поднялся с места Водолагин, – решением Академии наук назначен ее главным научным консультантом.

Росляков стоял у открытого окна и курил. В дверь постучали. Вошел Андрей Кудряшов.

– Ну садись, боец. Что там у нас? – улыбнулся ему полковник. Кудряшов раскрыл папку:

– Последние сообщения, так сказать. Кушнир встретился с водителем такси. Сделка состоялась. Травински просил выслать реферат диссертации для публикации. Оштрафован на пять рублей сотрудником госавтоинспекции за нарушение правил паркования автомобиля вблизи жилых зданий.

– Он не догадался?

– Судя по поведению, нет, Владимир Иванович.

– Всыпать бы надо этому «автоинспектору»! Сказали же, чтобы не лез с самодеятельностью!

– Геннадий Михайлович говорит, что всыпал.

– Ладно, твои предложения?

– Мне кажется, за «таксистом» необходимо продолжать наблюдение.

– Ладно, ты, Андрей, переговори с милицией, чтобы они его не спугнули. Ну, а как тебе живется в академгородке?

– Прекрасно. Пацаны мои с удочками на речке целый день. Наталья по хозяйству хлопочет. Перезнакомилась со всеми. Мы рядом с Григорием Александровичем Водолагиным живем. В гостях уже были. Приглашал еще заходить.

– Институт начал подготовку к новой работе?

– Начал.

– Видишь, Андрей, а мы полгода назад голову ломали, зачем Травински вокруг нашего академгородка круги начал набрасывать. Знал что-то, наверняка знал. Ты пошли в Москву наши соображения, чтобы они еще раз его связи перетряхнули… Где-то есть утечка!

– Будет сделано, товарищ полковник.

Ирэн плакала. Взахлеб, по-детски. Прошло две недели после отъезда Донована из Москвы, а она до сих пор успокоиться не могла. Ирэн не сказала Травински, что шеф был у нее.

Появился он неожиданно. Ирэн приехала с работы и стала готовить ужин, как вдруг раздался звонок. Запахнув халатик, она открыла дверь: на пороге стоял «старикашка» с букетом гвоздик.

– Здравствуй, милочка, – он сунул ей цветы и, отстранив, прошел в комнату.

– Я сейчас, мистер Донован, – заторопилась Ирэн, – я мигом… Она сорвала со спинки кресла платье и выскочила в коридор.

Через минуту она вернулась. «Старикашка» сидел в кресле, дымил сигаретой. Не глядя на Ирэн, бросил:

– Могла бы и не переодеваться. – Он строго посмотрел на нее. – Чем вы тут занимаетесь? Я что тебя, по музеям ходить посылал? В теннис играть?

Ирэн ошеломленно молчала: она всегда терялась от грубости и знала, что шеф специально разговаривает с ней так – грубо, с неприкрытым презрением.

– А этот старый жеребец? – Донован выругался. – Год сидит и думает, что я даром деньги плачу? – Он раздраженно встал и подошел к «стенке». По-хозяйски открыл бар, вытащил бутылку коньяку, налил себе полбокала и залпом выпил. – Тебе налить?

Ирэн отрицательно поморщилась.

– Как идут дела с «аспирантом»?

– Я ездила к нему, – испуганно прошептала Ирэн. – Была у него, утром уехала в Москву.

– Ты уже забралась к нему в постель? Ирэн промолчала.

– Да ты никак застеснялась? – И с угрозой добавил: – Ты разведчица? А женщина-разведчица должна быть готова на все! Поняла?

Ирэн сидела ни жива, ни мертва. Никогда еще шеф не говорил с ней так цинично и откровенно.

– Ты что, думала, здесь романтика, приключения? Так, что ли, тебе говорили в нашем богоугодном заведении? Чушь! Ты должна добывать сведения любыми путями. Кстати, тебя учить этому не надо…

Своих родителей Ирэн Горд не помнила. Умерли они почти одновременно.

Ей грозил приют, но ее удочерила бездетная семья их соседей Григоренко, таких же эмигрантов из России, как и ее родители. Григоренки быстро продали ферму, скот и уехали из Канады в Соединенные Штаты, надеясь, что Ирэн станет им настоящей дочерью, о которой они мечтали. Ирэн росла девочкой решительной, ловкой, хорошо училась в гимназии и радовала стариков. Увлекалась русским языком. Это было легко, потому что сердобольные Григоренко не могли ей отказать и дома разговаривали только по-русски. В гимназии неожиданно стал к ней присматриваться пожилой высокий человек – преподаватель украинского и русского языка Пошелюжный. Гимназия, в которой училась Ирэн, существовала на деньги украинского землячества, но истинным владельцем была организация украинских националистов.

Перед окончанием гимназии с ней долго беседовал сухой, как перестоявший лето ковыль, старик в расшитой украинской рубашке и седыми казацкими усами. Он нудно и длинно говорил о задачах «истинных патриотов Украины», и Ирэн никак не могла понять, что он от нее хочет. Тот неожиданно прослезился, сказав, что она «настоящая дочь Украины», и тут же предложил Ирэн за счет «независимых украинцев» поехать учиться в Женеву. Ирэн пришла в восторг: еще бы, учиться бесплатно, да еще в Женеве! Она дала согласие. Приемные родители, узнав об этом, переполошились и побежали в гимназию. Оттуда они вернулись чуть живыми и белее снега: оуновцы шутить не любили.

Учеба в закрытом колледже в Женеве прошла для Ирэн как прекрасный и счастливый сон. Она овладевала тайнописью, работой с «корреспондентами», так преподаватели называли агентуру, ей вдалбливали в голову методы вербовки, учили, как вести себя в «стране пребывания», уходить от наблюдения, закладывать тайники. Ирэн нравилось все, особенно уроки так называемой киноподготовки. Курсантам показывали детективные киноленты почти со всего мира. После просмотра начинался их разбор: предлагалось оценить поведение разведчиков и контрразведчиков в только что просмотренном фильме.

После окончания колледжа Ирэн стала работать секретарем-переводчиком в одной фирме, имевшей заказы из Советского Союза. Она дважды ездила с главой фирмы в Ленинград. Заданий ей не давали, и только после двухгодичной «стажировки» Ирэн было предложено поехать в Москву секретарем собственного корреспон дента журнала «Наука и общество» Гарри Травински.

Ирэн поехала с радостью.

И вот знакомство с русским парнем – ученым, который покорил ее с первого взгляда. Она понимала, что вместе они не смогут быть никогда, и от этого ей хотелось плакать.

Приезд Донована открыл ей глаза на многое. И самое главное, она поняла, что за судьба ей уготована и кто она есть на самом деле.

Гилярова неожиданно вызвали в комитет комсомола. Звонил секретарь комитета Демидов. На вопрос, зачем, ответил уклончиво, попросив не задерживаться и не тянуть.

Сергей шел по территории института в прекрасном настроении. Ему только что сообщил Володя Медведев; его, как и Кушнира, включили в группу по разработке новой технологии.

В комитет комсомола Гиляров вошел размашисто, пожал руку Демидову и сел рядом:

– Здорово, Юра! Ты чего такой хмурый?

Демидов отвел взгляд от Серегиного лица, долго копался в своем столе, словно что-то искал и никак не мог найти.

– Демидов, ты что? Зачем вызывал? – не выдержал Сергей. – Давай не тяни, у меня времени в обрез.

– Поговорить надо, – Юрий нахмурил веснушчатый лоб. – Как у тебя в семье?

– А что такое?

– Вот я тебя и спрашиваю, живешь ты с женой или нет?

– Сейчас не живу, поругались… Она у матери обретается. А что такое?

– Ну, а какие у тебя отношения с Олей Водолагиной?

– А твое какое дело! – взорвался Гиляров. – Почему я тебе отчет должен давать? Кто ты – отец, мать?

– Не ори! Дело серьезное… Вот почитай, анонимка пришла на имя директора.

Сергей взял в руки лист, отпечатанный через один интервал, и начал читать: «Уважаемая дирекция института. В нашей организации работает Сергей Гиляров, собирающийся в скором времени защищать кандидатскую диссертацию. Этот человек не может носить высокое звание советского ученого. Он бросил жену и выгнал ее из дома, ведет разгульный образ жизни и почти в открытую сожительствует с дочерью своего научного руководителя академика Водолагина, который поэтому всячески ему благоволит. В результате этого покровительства Гиляров получил вне всякой очереди комнату в общежитии для семейных, в которой проживает один, а жена его проживает сейчас у матери, больной женщины. Гиляров, пользуясь попустительством своего покровителя Водолагина, защищает кандидатскую диссертацию раньше талантливого молодого ученого Валерия Кушнира, который имеет намного больше заслуг, чем Гиляров, но не подхалим, не подлец, а потому, по мнению Водолагина, карьерист и непорядочный человек. Мы, группа сотрудников института, не можем открыть свои фамилии, так как боимся мести со стороны академика Водолагина, но, если потребуется, готовы свои фамилии назвать…»

В комнате воцарилась тишина, и только откуда-то доносился далекий стук пишущей машинки, да за закрытым окном слышны были чьи-то голоса. Сергей еще раз медленно перечитал написанное, и чувство гадливости заставило его брезгливо отбросить письмо от себя.

– Что скажешь? – глухо спросил Демидов, и тут только Сергей заметил, что Юрию не менее противно, чем ему.

– Не знаю…

– Может… – Демидов покраснел, – это твоя Татьяна накатала? Сергей смущенно поднял ладонь и отрицательно покачал головой.

– Слушай, Серега, а ты… – что у тебя с Ольгой Водолагиной? Сергей удивленно посмотрел на Юрия и вдруг понял: что бы он сейчас ни сказал, все будет против него. Он пожал плечами и промолчал.

– Ну, может, ты того… влюбился в нее?

Гиляров медленно потер ладонью грудь, где толчками, с щемящей медлительностью билось сердце. Внезапно пришла мысль, что все это станет известно Оле, Водолагину… всем, всем, и чувство безнадежности охватило его.

– Что ты молчишь? – издалека донесся голос Юрия. – Так что у вас с Ольгой было?

– Ничего… – выдавил из себя через силу Гиляров. – Хочешь верь, хочешь не верь – ничего. Да, бывал я дома у Григория Александровича. Ольга мне перепечатывала диссертацию… И асе.

– По городу ты с ней гулял?

– Гулять не гулял, а вместе ходили. А что тут такого?

– Да как ты не понимаешь! – взорвался Демидов. – Тебя грязью облили. Да не только тебя – Водолагина, комитет комсомола, вообще весь институт…

Сергей молчал, пожимая плечами.

– Серега, – Демидов вдруг замер, пораженный неожиданной Догадкой: – может, у тебя враги есть? Может, кто-то завидует тебе? Подумай.

– Какие враги? – обронил Гил яров. – Кому я нужен?

– Кому, кому!.. А может, кто-то до смерти не хочет, чтобы ты защитился? А? Может, кто-то хочет обскакать тебя?

– Да кто? – не выдержал Сергей. – Кому может помешать моя защита? Чушь какая-то…

– Да не чушь! Не чушь! Ладно, разберемся… – Демидов встал и неожиданно стукнул кулаком по столу. – Не знаю, кто писал эту гадость, но попал он в самую десятку! Время делом заниматься, а весь институт будет разгребать грязь лопатой… Да как бы еще это по Григорию Александровичу не ударило рикошетом!

– А он при чем?

– При том… Да ты что – совсем дурак? Разве тут только под тебя копают? Тут в основном под него копают, Серега!

И теперь до Пилярова дошел весь ужас положения.

– Так Григория Александровича могут отстранить от руководства разработкой?

– Не только. Хотя мне кажется, что до этого не дойдет.

– В общем, так: все отрицай! С женой ты живешь, к Ольге ничего не имеешь. Комитет комсомола за тебя горой встанет. А эту сволочь, – голос Юрия задрожал, – я сам найду, и плохо этому гаду станет!

– Так ты кого-то подозреваешь? – Гиляров привстал.

– Подозреваю… Вот паразит! Не думал, что он до такой мерзости опуститься может!

Гиляров встал и, растерянно посмотрев на Демидова, протянул ему руку:

– Пошел я, Юра… спасибо тебе.

– За что? Ты не мне, ты другому человеку спасибо говори, – невесело пошутил Демидов и, проводив Сергея взглядом, опустился на стул и задумался.

Кудряшов столкнулся с Кушниром, выходя из магазина. Валерий ошеломленно остановился в дверях:

– Андрей Петрович!

– Привет, Валерий, – Кудряшов крепко пожал ему руку. – Как живешь?

– Нормально… А вы в командировку приехали?

– Почти, – засмеялся Андрей, – в отпуске… отдыхаю у вас. Вон в том домике живу, – он показал рукой на коттедж.

– У Водолагима?

– Нет, рядом.

– Заходите в гости. Я обитаю в общежитии, камера 217…

– Так уж и камера?

– Почти, – в тон ему шутливо ответил Кушнир, – даже глазок в дверях есть. Заходите, посидим, поговорим.

– Спасибо, Валерий, сегодня не могу, а завтра с удовольствием.

– Завтра меня не будет, – с сожалением обронил Кушнир. – В Москву уезжаю. Срочно послали в… одну фирму.

– Ну так приедешь и встретимся…

– Договорились. Ну, я помчался, – заторопился Кушнир, – на работу опаздываю…

Кудряшов развел руками. Подождав немного, сел в «Жигули» и с места рванул в сторону шоссе – тоже торопился на работу.

Не успел Кушнир прийти к себе, как раздался звонок: секретарь Мездри невского вызвала его в приемную.

– В чем дело, Леночка? – спросил Кушнир. – Чая глоток не успел сделать… Что случилось?

– Не знаю, Валера, – пожала она плечами.

– Здравствуйте, Евгений Павлович. – Кушнир прикрыл дверь кабинета. – Вызывали?

Мездриковский кивнул и показал взглядом на кресло.

– Слушаю вас, Евгений Павлович.

– Валерий Борисович, вы уже получили задание на командировку?

– Да… С Григорием Александровичем беседовал. Он меня, так сказать, озадачил.

Мездриковский внимательно смотрел на Кушнира, словно ожидая от него какого-то признания.

– Надолго у вас командировка, Валерий Борисович?

– На неделю. Я же на заводе никогда не был, лотом Григорий Александрович просил в Академию наук зайти и взять одну монографию в библиотеке. А что?

– Да так… – неопределенно произнес Мездриковский, – читал вашу работу диссертационную… перепечатанную на машинке… Кстати, вы сами печатали?

– Какое это имеет значение? Ну, предположим, что сам, – Валерий с вызовом посмотрел на Мездриковского. После ученого совета, на котором научный руководитель не хотел выпускать его на защиту, Валерий относился к Мездриковскому настороженно. Старался не давать повода к каким-то замечаниям с его стороны, с вопросами почти не обращался, ждал одного – защиты. Кушнир обрадовался, что его включили в группу разработки к Григорию Александровичу Водолагину. Работая в его лаборатории, он сблизился с его учениками, и работу в другом направлении не представлял.

– Я к тому, – Мездриковский снял очки, – что написана работа почти без ошибок. Вы хорошо печатаете, Валерий Борисович, можно сказать, классно… Вы ничего не хотите мне сказать? – неожиданно спросил он и в упор посмотрел на Кушнира.

Валерий непонимающе пожал плечами:

– Вроде ничего… А что-то случилось?

Теперь уже Мездриковский удивленно посмотрел на него. И даже покачал головой:

– Да нет, Валерий Борисович, как вы говорите, вроде ничего… особенного.

У Валерия вдруг стало накапливаться раздражение от этого загадочного тона, от полунамеков на что-то, чего он не знал. Захотелось встать и, хлопнув дверью, выскочить из кабинета, но он понимал, что может сразу же лишиться научного руководителя, а тогда прощай диссертация, а возможно, и институт.

– Можно идти, Евгений Павлович? – нерешительно произнес он, стараясь не выдать себя тоном.

– Да, пожалуйста, Валерий Борисович. – Мездриковский, не протягивая ему руки, кивнул и зарылся в бумаги.

Кушнир вышел в приемную раздосадованный и злой. Подошел к столу Лены:

– Он что, со вчерашнего дня такой?

– Ага, – Лена сняла руки с клавиатуры пишущей машинки и, оглянувшись, зашептала: – Что-то случилось… Вчера утром его вызвали в райком партии, и он вернулся злой, как черт, вызвал Демидова, и они о чем-то долго говорили. Потом он уехал, а вернулся еще злей.

Раздался резкий звонок, и Лена впорхнула в кабинет Мездриковского.

Валерий решил заглянуть к Гилярову. Сергея он нашел в коридоре лаборатории, где тот старательно вписывал в таблицу футбольного чемпионата страны результаты последнего тура.

– Привет, Серега.

– Здорово, – Гиляров протянул руку, – ты чего такой злой?

– А ну его к черту! – в сердцах выругался Кушнир и уселся в кресло около журнального столика с подшивкой «Правды». – Вызвал сейчас Мездриковский и полчаса какие-то загадки загадывал. Сидел, сверлил меня глазами, как удав кролика. Спрашивал, зачем еду в Москву, да на сколько…

– Это… наверное, насчет меня он тебя вызывал, – произнес нехотя Гиляров.

– Не понял.

– Влип я, Валерка, как кур в ощип!

– Что такое?

– Да бумага на меня пришла…

– Из милиции?

– Если бы… Анонимка. Написал кто-то, что я-де бросил жену, выгнал ее из дома… Живу с Водолагиной Ольгой, а потому, дескать, Водолагин оказывает мне различные знаки внимания, поставил на внеочередную защиту…

– Шутишь?

– Какие уж тут шутки! – воскликнул Гиляров. – Поверишь, как узнал, ночь не опал. Ребята говорят, что могут отстранить от работы в группе и отодвинуть защиту.

Кушнир ошарашенно молчал. Молчал и Сергей, задумчиво вертя в пальцах коробку спичек.

Глава 9

Кушнир собирался недолго. Сунул в сумку несколько рубашек, тренировочный костюм, бритвенный прибор и полотенце. Сел на тахту и задумался о том, что еще надо взять, но мысли крутились около Гилярова. Что-то мешало сосредоточиться, и он никак не мог помять, что. Перед глазами стояло лицо Меэдриковского с мефистофелевской бородкой и цепкими, но словно безразличными глазами.

Позвонили а дверь, и Валерий пошел открывать.

– Ну, показывай, как ты живешь? – Кудряшов решительно шагнул на порог. – О братец, да ты прямо буржуй! Ишь хоромы…

– Да какие хоромы, – Кушнир поморщился, – конечно, один, но есть ребята и получше устроились.

– Ну, ну, – засмеялся Андрей, – не зарывайся… Ты когда в Москву едешь?

– Да вот соберусь и пойду. – Валерий посмотрел на часы.

– А со мной не хочешь прокатиться? Я на машине сейчас еду. А?

– Слов нет, – Кушнир развел руками, – ты как добрый волшебник.

– Тогда выходи к подъезду, – Кудряшов потрогал магнитофон. – Хороша техника у тебя, Валера. Сколько отдал?

– Да ничего. Травински подарил. Помнишь, америкоза на симпозиуме в Киеве?

– Да ну? – удивился Андрей. – Ничего подарочек, тысячи на полторы тянет.

– Неужели так много?

– А ты что, не знал? – Андрей повертел в руках кассету. – Зайди в Москве на Садовую-Кудринскую в комиссионный и посмотри…

До Москвы Кудряшов и Кушнир доехали без приключений, поселились в «Заре». Андрей, сказав, что ему надо в библиотеку, уехал, а Валерий помчался на завод и пришел в гостиницу поздно вечером уставший и голодный. Кудряшов спал, а на столе под полотенцем Кушнир нашел тарелку с бутербродами и остывший чай в стакане. Наскоро поев, улегся в кровать, но потом встал и нерешительно подошел к телефону.

– Алло… Ирэн? Здравствуй!

– Валери… – голос в трубке дрогнул. – Ты откуда говоришь?

– Из гостиницы. Вчера приехал, но не смог позвонить – дела были, а сегодня только сейчас освободился. Как ты живешь?

– Валери… – трубка помолчала, и вдруг Кушнир услышал шепот: – Валери… Мне плохо без тебя.

До слуха молодого человека долетало прерывистое дыхание девушки, а думал он о другом.

– Валери, ты меня слышишь? – И тут только он понял, что Ирэн кричит в трубку. – Ты меня слышишь?

– Да.

– Я очень хочу тебя увидеть. Ты можешь приехать сейчас?

– Уже поздно, я очень устал.

– Тогда завтра. Позвони утром. Завтра суббота, и я не работаю. Ты позвонишь?

– Конечно.

– Мне надо много сказать тебе… Ты меня слышишь? – Вдруг в трубке послышался тихий и очень счастливый смех. – Я сегодня не засну, Валери. Совсем не засну. До завтра, милый. Спокойной ночи…

Кушнир осторожно положил трубку и повернулся. Кудряшов спал, сладко посапывая. Негромко лилась музыка из репродуктора, что висел над кроватью Валерия, и ему вдруг подумалось, что все-таки хорошо, когда есть человек, который ждет, и что он сделал правильно, позвонив Ирэн.

Травински позвонил Ирэн утром. Поздоровавшись, он начал расспрашивать, что собирается делать его секретарь. Ирэн отвечала осторожно, мучительно соображая, говорить или не говорить Гарри о приезде и звонке Валерия.

– Так, значит, мисс Ирэн, вы не знаете? – Травински помолчал, словно обдумывая, что предложить ей сегодня. – Да, а как поживает наш общий знакомый?

Сердце Ирэн сжалось, и она переложила трубку а другую ру-КУ, как будто это могло ее успокоить.

– Не знаю, шеф…

– Валерий в Москве, – коротко обронил Травински и снова помолчал. – Он позавчера приехал. Не звонил?

Ирэн, не зная, что ответить, молчала, а Травински, думая, что он ее удивил, с ласковой интонацией в голосе продолжал:

– Не переживайте, Ирэн. Очевидно, у него много было работы, и он позвонит сегодня.

– Что мне надо делать? – выдавила из себя Ирэн.

– Я думаю, встретиться. – Голос Травински стал жестче. – Не захочет, настаивайте.

– Мистер Травински, – Ирэн села и снова перехватила трубку. – А что потом?

– Я сейчас буду у вас, и мы вместе подумаем, как нам быть с нашим дорогим мальчиком. – Гарри помолчал. – Пора с ним поговорить откровенно.

Ирэн со страхом думала о том, что скажет, если позвонит Валерий. Позвать его на встречу с Травински? Она чувствовала, что Травински наконец получил какую-то необходимую ему информацию о Кушнире и готовится выйти на вербовку. Ирэн вдруг на секунду представила себе эту сцену и холодную, иезуитскую улыбку Травински, знавшего, что его жертве некуда деться, и ей снова стало страшно.

Телефонный звонок заставил ее очнуться.

– Я тебя целую, моя ласточка… – услышала она голос Валерия.

Как во сне промелькнули перед Ирэн какие-то полустертые временем картины: сильные руки отца, подбрасывающие ее к потолку, и голос, забытый, ласковый: «Лети, моя ласточка, лети…»

Ирэн судорожно вытерла кулачком щеку и, захлебываясь, сказала:

– Милый, у меня нет времени… Ничего не спрашивай, слушай. Сейчас придет Травински, и я не хочу, чтобы он слышал наш разговор. Он откуда-то знает, что ты в Москве. Не перебивай… Так вот, я ему не сказала, что ты мне звонил. Он хочет тебя видеть. Ты не должен с ним встречаться. Понял? Я тебя буду ждать, – она посмотрела на часы, – сегодня в семь около ресторана «Ласточка», что на Таганке. Понял?

– Ирэн, – голос Валерия удивленно замер, – конечно, тебе видней, но что тут такого, если Травински хочет со мной встретиться?

– Я тебе все расскажу потом. До вечера, – Ирэн услышала звонок в дверь и бросила трубку на рычаги.

– Мисс Ирэн, вы, как всегда, неотразимы, – улыбнулся Травински, но про себя подметил припухшие глаза и лихорадочное состояние своего секретаря. – Не звонил Валерий?

– Нет, – односложно ответила Ирэн.

– Поговорим откровенно. – Травински посмотрел на секретаря и затушил сигарету в пепельнице. – Мне не нравится ваше настроение. После приезда Донована вы резко изменились, и мне кажется, что это неспроста. Что случилось? Мы так здорово начинали работать, а теперь, когда работа подходит к самому важному моменту, вы стали совершенно другой.

Ирэн догадалась, что тревожит Травински, и нашла то единственное решение, которое только было возможно сейчас.

– Вы правы, мистер Травински, я действительно изменилась. Я не привыкла так работать. Я привыкла во всем подчиняться и доверять своему шефу, в данном случае вам, – голос Ирэн задрожал, – а так…

– Я так и думал! – со злостью воскликнул Травински. – Эта старая, выжившая из ума лошадь, Донован, решил проверить мою благонадежность! Тридцать лет бок о бок работаем, а он все не доверяет!..

– Вы меня правильно поняли, мистер Травински, – голос Ирэн окреп. – Действительно, Донован приказал мне наблюдать за вами. Больше того, он страшно недоволен нашей работой. Он сказал, что «аспиранта» давно пора прощупать и выходить на заключительную беседу.

– Кретин! Как он не может понять, что русские – это же совсем другие люди! На вербовку советского человека надо выходить с полным карманом компрматериалов. Что касается денег, то я уже зацепил нашего «аспиранта» так, что при первом же нажиме он с радостью станет работать на меня и еще будет упрашивать, чтобы я не рассказывал никому о его маленьких тайнах.

Ирэн со страхом следила за побагровевшим Травински и хотела только одного – чтобы тот скорее ушел.

– Вот смотрите, Ирэн, – Травински вытащил из внутреннего кармана пиджака пачку фотографий, – смотрите… Куда он денется от меня? – Однако фотографии не показал, а тут же спрятал в карман и, внезапно успокоившись, тихо добавил:

– Встречу назначайте на сегодня. Я буду ждать Кушнира около Белорусского вокзала. Бели все спокойно, пусть пройдет к кассам-автоматам пригородных поездов, затем спустится к камерам хранения и ждет меня около автомата номер 1417. Понятно?

Ирэн кивнула. Травински легонечко дотронулся до плеча Ирэн:

– И не обращайте внимания на «старикашку». Нам работать с вами еще очень долго.

Кушнир был удивлен разговором с Ирэн. Он растерянно посмотрел на Андрея, молча сметавшего крошки со стола после завтрака, и уселся на кровать.

– Ты что расстроился? – спросил Андрей.

– Да так… позвонил одной приятельнице, хотел встретиться, а она какую-то чушь понесла… Ничего не понял.

– Может, замуж вышла? Это бывает. Я помню, в институте учился, встречался с одной девицей. Любовь была – не рассказать. Потом уехал на преддипломную практику на три месяца. Приезжаю, конечно, тут же звоню: дескать, давай встретимся, а она крутит, вертит. Потом не выдержала и объявила, что вышла замуж. Так-то, друг.

– Да нет, моя замуж не вышла. Понимаешь, у нас есть общий знакомый, и он хотел встретиться со мной, а она уперлась: нельзя, мол, с ним встречаться – и все. Просила в семь вечера подойти к ресторану «Ласточка» на Таганке.

– Так подойди. Выясни все до конца и поставь точку, если носом крутит. Слушай, Валерий, а может, тут замешан этот знакомый? Чем черт не шутит.

– Да нет, Андрей, – Кушнир махнул рукой, – он старик. Лет за Шестьдесят уже стукнуло. И потом… там сложное дело. Я тебе не могу все рассказать сейчас, а позже как-нибудь расскажу.

Кудряшов нашел Геннадия Михайловича, который был недавно переведен из их управления в Москву, не сразу. Он долго звонил домой, но никто не отвечал. Наконец он решил позвонить дежурному по Комитету госбезопасности, и тот через минуту ответил, что Петров должен через полчаса появиться. Андрей купил газеты, сигарет. Прошел в Детский мир в отдел игрушек. Долго любовался замысловатыми самоходными танками, луноходами, потом купил сыновьям по подарку и, не торопясь, вышел на звенящую от массы машин и людей площадь Дзержинского. Снова позвонил и с радостью услышал ясный и сочный баритон Петрова.

– Геннадий Михайлович, Кудряшов приветствует…

– Андрей, – обрадовался Геннадий Михайлович, – какими судьбами? Ты ко мне?

– Так точно. Посоветоваться надо, Геннадий Михайлович.

– Заходи, я сейчас позвоню дежурному.

Через пятнадцать минут Андрей шел по знакомому коридору. На секунду задержавшись перед массивной дубовой дверью, постучал.

Петров поднялся из-за стола и с радостью пожал Кудряшову руку.

– Хорош гусь… да и Владимир Иванович хорош: не позвонит, не зайдет, когда в Москве бывает. Как вы там?

– Пашем…

– Оно и видно – вон какой худой! – Петров усадил Андрея напротив себя. – Ну, рассказывай, с чем пришел?

– По «журналисту».

– Так, – Петров хитро посмотрел на него и подмигнул. – Что, хочешь новости из первых рук получить?

– Да. Меня интересует, в частности, Ирэн Горд, его секретарь.

– Хитер, брат, – Геннадий Михайлович достал из папки лист бумаги и протянул Кудряшову. – Читай.

– «…Ирэн Горд, урожденная Ирина Гордеева, дочь эмигранта из России… Родилась в Квебеке в семье преуспевающего адвоката Джона Горда, Ивана Николаевича Гордеева, в 1950 году. В 1953 году скоропостижно скончалась ее мать, Мария Васильевна Гордеева, урожденная Казанцева, дочь профессора Петербургского университета…» – Вот так да! – Кудряшов посмотрел на улыбавшегося Петрова и покачал головой. – Происхождение, однако…

– Ты дальше читай.

– «…Отец Ирины Гордеевой, Иван Николаевич Гордеев, до начала Великой Отечественной войны тесно примыкал к правому крылу эмигрантской организации „Союз белых офицеров“. Занимался адвокатской деятельностью, несколько громких выигранных дел принесли ему успех – появилась богатая клиентура. 22 июня 1941 года бывший русский офицер Иван Гордеев обратился в Советское посольство в Америке с просьбой помочь ему уехать в Советский Союз, чтобы на стороне Красной Армии принять участие в боях с фашистами, на что посол СССР заявил, что он принесет больше пользы в Соединенных Штатах, освещая положение на фронтах. Ивам Николаевич Гордеев становится активным участником русско-американского общества „Победа“, передает в фонд обороны СССР крупную сумму личных сбережений. После Великой Отечественной войны Иван Николаевич Гордеев продолжает жить в Канаде. В 1953 году после смерти жены он пишет заявление в советское генконсульство в Соединенных Штатах и просит помочь возвратиться на Родину. Вскоре он получает советское гражданство, но… погибает в автомобильной катастрофе. Его дочь Ирину удочерили соседи по Квебеку – семья Григоренко, которые и дали ей образование…»

– Ну как? – поинтересовался Петров, когда Андрей перевернул последнюю страницу.

– Да… судьба человеческая! Геннадий Михайлович, а не известно, при каких обстоятельствах погиб Иван Николаевич Гордеев?

– Немного известно, – Петров достал из сейфа новую папку и протянул ее Кудряшову, – почитай. Это подлинные материалы ФБР, которое расследовало гибель Гордеева.

Кудряшов с интересом стал просматривать бумаги.

– Обрати внимание, ярым противником Гордеева выступает все тот же «Союз белых офицеров», – Петров бистро пролистал несколько страниц и ткнул пальцем в строчку, – в руководстве стоит Генрих Травински, отец нашего «журналиста». Позже членом правления Союза становится и его сын. Потом, когда уже дело было практически окончено и вина Союза в смерти Гордеева доказана, дело закрывается «за недостаточностью улик» и упрятывается в архив… Следователь, который вел дело, в знак протеста подал в отставку и в 1958 году в Лондоне издал книгу воспоминаний. Однако через неделю она была конфискована, все экземпляры уничтожены, а набор рассыпан…