Текст книги "Ворожители"

Автор книги: Александр Вэй

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 5 страниц)

Еле слышный дождик мелко сеял на мокрую мостовую, молочный свет уличного фонаря заливал половину комнаты.

В дальнем углу, прямо напротив зеркала из обоев торчал глубоко всаженный нож с тяжёлой тёмной рукоятью.

По рукояти что-то вилось, имелась резьба; клинок, судя по всему, тоже был непростым. Но самым приметным оказался притороченный к стене предмет – небольшой обломок старой майолики, расколовшийся от удара. Непонятная сила удерживала обе половины на лезвии, но лишь Анастасий сделал шаг в их направлении, трещина расселась, и куски глины посыпались на пол.

– Чудненько, – сказал старец, высвобождая нож с таким видом, словно бы успешно почистил им картошки. – Прибирать, думаю, не нужно, с рассветом следы исчезнут сами. Вы заслужили отдых и объяснения, Георгий Игоревич, ведь верно? Тогда благоволите за мной.

Накидка скользнула с зеркальной рамы в руки Анастасию, и за ней открылось целое и светлое стекло, в подробностях повторившее комнату со всеми стульями, полками, вазами и канделябрами. Отсутствовали лишь две детали – седовласый старец перед зеркалом и глядевший из-за его плеча нечаянный спутник. Георгий недоумённо скосил глаза – нет, собственное тело было обычным, плотным; впрочем, как и высившаяся впереди широкая спина. Комната же в зеркале медленно тускнела, а затем исчезла вовсе, уступая место отражению тех пределов, где оба ночных странника и находились теперь, – светлицы в доме Анастасия.

3

В доме Анастасия царила густая тишина, лишь чуть потрескивала толстая свеча посреди стола.

– И что же, – подал голос Георгий, – теперь можно спрашивать?

– Несомненно, – отозвался Анастасий, пристраивая на гвоздь накидку и садясь к свету. – Спрашивать вы могли и прежде, просто сейчас досуг есть. Так что разойдитесь всласть.

– А соратники ваши?

– Они вот-вот будут.

– Никак не привыкну к здешней вашей транспортации; вы ведь, кажется, соседи…

– Видите ли, – Анастасий снова нацедил что-то из чайника в кружки и одну протянул гостю, – мы соседи, но не по улице и не по деревне, а по тому слою мира, где ни улиц, ни деревень не существует. Поэтому ходить друг к другу пешком было бы утомительно, но мы и без того отлично управляемся.

– Понимаю. Но… В общем… Кто же вы?

– Я уже говорил, – спокойно ответил старец, отпивая из кружки, – Анастасий, Ферапонт и Серапион. Или, если угодно, придумайте сами три любых имени. Нас это устроит.

– Я о другом, – Георгий машинально глотнул своего отвара и обнаружил, что на этот раз он горьковато-мятный, а чайник до сих пор не простыл. – Не имена…

– Вас паспорта наши интересуют? Медицинские карты? Уверяю, там полнейший порядок. Вернее, там будет то, что нужно. В любом случае. Но вы же не о том хотели спросить, Георгий Игоревич. Вы хотели узнать, не с ума ли сошли, продираясь сквозь лес, не мерещится ли вам. Угадал?

– Ну…

– Угадал. Так вот: с ума вы не сошли, будьте покойны, а мерещится – так весь мир может только мерещиться, но от этого его правила не делаются слабее или проще. Впрочем, сейчас другое любопытно, по крайней мере, для вас: история со злополучной керамикой, верно? Тогда извольте: вы некогда пропустили через руки немало сильных и опасных вещей. И обрели два трофея: поставленную вами защиту и пробитую в ней брешь. Брешь – штука безликая, а защита – дело другое. Охранители одной традиции находятся в связке, подобно… ну… скажем, тонким приборам на общей частоте… Конечно, никакой частоты на самом деле нет, но каждая группа сцеплена, и защитники дополняют друг друга, образуя контур.

Взаимодействие между ними сложное, но чем ближе они, тем ярче эта связь, тем крепче возводимая броня. Заставить защитников работать может правильно совершенный ритуал, но иногда схема включается и сама, коли части сошлись тесно.

Так вот, ваша защита несла на себе отпечаток весьма узкой традиции. По неизвестным причинам погибший керамический диск принадлежал к ней же. Откуда он взялся, как существовал до того – не важно: Долгов и подобные ему самонадеянные господа постоянно ходят по краю, волохая как попало вещи, силы которых не подозревают. Вот и случилось: в антикварной лавке, куда Долгов притащил майолику, её положили рядышком с другим охранителем из того же контура, и предметы эти друг дружку запустили. Дальше – просто: силой нужно управлять, иначе она начинает творить шут знает что. Тут вам и потопы, и пожары… Но главное – эта самая, как говорит Ферапонт, могота, если не направлен её поток, со временем собирается в этакий ком и пробует существовать наособицу. Не стану утомлять вас, но многое из чертовщины, явленной и заполняющей предания, – это как раз оно: ком надулся пузырём и жаждет автономии. И непременно ищет вместилища: сначала на эту роль испробовали барышню с третьего этажа (дева младая влечёт бесов не хуже, чем гопников), однако вы, сами того не ведая, спасли горемычную. Как? Да очень просто: вас почуяли, признали за своего и решили употребить вместо скворечника. Сразу не вышло: повторюсь, защита ещё держалась, но дело было за малым – в первое же новолуние участь ваша решалась бесповоротно. Тем более что Долгов опрометчиво процесс ускорил, по неуклюжести уронив свою керамическую розетку. Считайте, что он взялся за провод высокого напряжения: и самого искорежило, и коллеге вашему перепало.

Жахнуло до того мощно, что не выдержало зеркало в углу, а остатки глиняной таблетки растёрло в пыль. Дальнейшее вы знаете: к вам начали подбираться кружным путём, подводя апогей как раз под новолуние. Если бы вы остались тогда в лесу ещё на часок, говорить бы нам уже не случилось. Моя роль была проста: прервать цепь (здесь очень помогли заговоры Агафьи Даниловны как владетеля прямой передачи) и растворить оставшийся комок. И тут без вас тоже никак не сходилось, поскольку комок этот следовало ужать, разбередить, затянуть в ловушку. Ну и…

Анастасий покрутил руками на манер фокусника и, вполне довольный собой, снова взялся за отвар.

Некоторое время Георгий молчал, бесцельно сжимая в ладонях кружку. Потом отхлебнул из неё, поставил и только тогда поднял глаза.

– И часто так?

– Что именно, Георгий Игоревич? Часто ли по невежеству себе и другим копают могилу? Часто ли в защите обнаруживают пробой?

– Часто ли… эта… могота…

– Да, считайте, каждый день, – успокоил старец. – И ваш случай не самый приметный.

– И вы?.. – определения для произошедшего у Георгия придумать не вышло.

– Правим, что согнулось? Нет, это было бы самонадеянно. Но доводится. Порой иначе нельзя: слишком уж яростно заворачивает. В вашем же вопросе… Впрочем, объяснять это сейчас бесполезно.

– Отчего же?

– А оттого, что не поймёшь, – ответил мягкий голос откуда-то из-за спины. Неизвестно как и когда возникшие Серапион и Ферапонт располагались здесь же в светлице, усевшись на пристенных скамьях. – Тут наука особая, деликатная, не пошла по рукам, как всю жизнь привыкал. Тебе в неё вбираться – что с быком бодаться.

– А я, говорят, обучаемый, – Георгий попробовал выжать улыбку, но поворотить на шутку не вышло.

– Обучаемый? – Серапион, посмеиваясь, переглянулся с другими старцами. – Ну, обучись, милый. Это не за книжкой вспотеть, а самую жизнь середухой доспеть, доподлинно её, взаправду разглядеть. Кто такое превосходит – каждый день по кошельку находит! Да тебе, паренёк, и не скакнуть вбок…

– Между прочим, это правда, – голос Анастасия заставил снова развернуться вперёд. – Превосходить науку придётся, чтобы хоть не пропасть самому. Сила отметила вас, не спросясь, что, впрочем, не новость. Но тут и ещё одно, весьма личное обстоятельство… Словом, другого пути не оставлено. Так что свернуть или отступить уже не выйдет.

– То есть как «превзойти»? Какую науку?

– Узнаете и поймёте в своё время. Однако ж, мы заговорились, пора бы и честь знать. Повязка, думаю, больше не нужна.

Пострадавший этнограф только теперь вспомнил о своей искалеченной руке, притихшей после стариковской тавромахии. Трогать было не больно, пальцы слушались, и Георгий осторожно взялся за аккуратный узел у локтя. Под тряпицей открылся слой зеленоватой мази, мгновенно смахнутый ветошью. На чистом предплечье не читалось и малейших следов раны или хотя бы синяка. Кость шла ровно, жилы играли под кожей. Воспоминанием о былом служил лишь тонкий беловатый шрам.

– Вот и сувенир вам, – буднично заметил Анастасий. – На добрую память. А наука… Чтобы учиться, нужно существовать. Так что возникните, наконец. Потом найдём, о чём говорить дальше.

– Подождите, подождите, – ухватить в происходящем логику напрочь не удавалось. – Как возникнуть? Кому возникнуть? И что за такое «нет выхода»? Волдырь из этой… как её… моготы лопнул же, чего ж ещё?

– Лопнул, но речь не о нём. Вы видели, как сила, что созидает, способна разрушить, но суть подлинного, направленного разрушения другая. И вы имеете прямую вероятность с ней сшибиться. Так что нарождайтесь уже в этой жизни, чтоб хотя бы не лишиться её совсем.

– Но как?

– Да нехитро, – заверил снова из-за спины Серапион. – Вокруг собирай, своего не высыпай. Середуху из хляби выдирай.

– Именно так, – согласился Анастасий. – Верните в жизнь себя настоящего, того, который этот мир не через враки, а через самую правду видел, который удивлялся ему и ужасался. Верните и больше ни на волосок не сдавайте в сторону. А пока что говорить дальше не с кем – вас не существует, одна лишь скорлупа полая.

– Стань собой! – неожиданно подал голос и Ферапонт. – Вот и задача. А без того не быть! Стань собой!

Обескураженный антиквар глядел на стариков, и словно что-то завертелось в груди, комната поплыла, растеклась, пол скользнул из-под ног… Георгий невольно выставил руку… И мягко перекатился щекой на шов собственной куртки.

Глава 3

…воздерживаясь от деятельности, человек не освободится от кармы… Гораздо лучше выполнять собственные обязанности, пусть даже несовершенным образом, чем безукоризненно выполнять чужие.

Бхагавад-Гита

1

Яркий солнечный свет заливал помещение весьма экзотическое. Ободранные дощатые стены, грязный настил, покосившаяся редкая мебель вот, собственно, и вся декорация, в которой Георгий неожиданно себя обнаружил. Лежал он на широкой лавке, пристроивши вытянутую руку под голову, отчего плечо безвозвратно онемело.

На дворе было позднее утро. Или уже день? Нет, часы на запястье показывали без десяти одиннадцать. И кошелёк, и документы исправно лежали в карманах, как и при выходе из дому. Мобильник молчал, но сеть ловилась отлично, и пропущенных звонков не набежало вовсе.

Пребывал он, вероятно, в каком-то заброшенном доме на отшибе села; в окне маячили обжитые строения, столбы с проводами и грунтовка.

Оправившись и уняв ломоту в отлёжанной руке, Георгий решил выискать для беседы кого-нибудь из местных, что исполнилось моментально: трезвый и вполне достоверный абориген попался через десяток шагов от крыльца. Абориген неспешно брёл с корзинкой навстречу.

– Здравствуйте, – начал Георгий и тут понял, что облечь свою мысль в слова будет трудно. Вряд ли стоило сразу спрашивать: «Где я?», а как к этой мысли аккуратно подъехать, в голову не шло.

– И вам не хворать! – отозвался приветливый мужичок, останавливаясь. – Вы не со станции?

– Нет, не со станции… Я… как раз собирался спросить, как попасть вот на станцию…

– Так вы же с той стороны и идёте! – удивился грибник.

– Это которая… платформа, да? Такой… э-э… километр? – туманно уточнил Георгий, но мужичок понять его отказался.

– Да какой километр, – обиженно сказал грибник. – Не километр ни фига, а Мюллюпельто. Километров тут и нет вовсе. Есть Сто сорок восьмой, так это шиш заберёт где: до него ещё будет Синёво и Приозерск целый. А тут Мюллюпельто, а ни хера не километр!

– А в другую сторону? – спросил сбитый с толку антиквар.

– И в другую, и в третью. Туда – Отрадное, а потом Суходолье, а потом…

– Спасибо, – не клеилось что-то с километрами, не стыковалось. И как он в этом Мюллюпельте оказался, Георгий в упор припомнить не мог. – Говорите, там станция?

– Там, – подтвердил абориген, снова ложась на курс. – Вот мимо этой халупы – и вправо. А к дороге выйдете – спросите…

Поглядев в удаляющуюся грибникову спину, Георгий поразмышлял мгновение и набрал номер Гамадиева.

– Да? – удивленно ответил Марат на том конце. – Егорка, ты? Каким ветром?

– То есть как это: каким ветром? – опешил заплутавший этнограф. – Я думал, ты меня с собаками искать отправился, когда вчера на вокзале не встретил…

– На вокзале? Тебя? А зачем? И откуда я знал, что ты приезжаешь? – удивление Гамадиева было искренним. – Ты что, снова по экспедициям ударил?

– По башке я тебя ударю, Зарыпыч, когда увижу! – щедро пообещал Георгий. – Ты же меня снарядил в эту заразу… как её… в сторону Кузнечного…

– В какую?!! – Гамадиев, кажется, лихорадочно вспоминал, как вызывают наркологическую скорую. – Я с тобой уже с год, если не больше, не видался и не говорил, ты ж теперь всё говном разным хороводишь, дядек толстых обираешь, а не в поле…

– Гамадиев, брось, – Георгий и сам чувствовал, что на горизонте замаячила подлинная и продолжительная психушка. – Ты мне не звонил, не говорил про плашки защитников, которые вы там где-то откопали?

– Плашки откопали, истинная правда! – Кажется, Марат теперь оставил мысли о наркологической бригаде и задумался о собственных медицинских нуждах. – И звонить тебе хотел. Но пока не звонил, истинный Христос, не звонил!

Заверение Христом Богом в устах чтущего рамазан Гамадиева не могло не произвести впечатления. И произвело.

– Правда не звонил? – убитым голосом переспросил Георгий.

– Правда! Но собирался, – Гамадиев явно не мог понять, что происходит. – А если уж ты сам возник, может, подъедешь к нам? Мы тут не особенно далеко, в Петрозаводском направлении обосновались… Расскажу, как добраться, встретим, а?

– Дежавю, перезагрузка Матрицы, – произнёс Георгий и нажал на отбой.

Некоторое время он неморгающими глазами рассматривал экран сотового, потом спрятал его и решил проверить карманы. Ни билетов, ни расписания поездов с заковыристым финским топонимом в них не обнаружилось. Не было их в куртке, не было в брюках. На рубашке же карманов не водилось вовсе. Кстати о рубашке: за ночь рукав то ли расстегнулся, то ли пуговица отлетела, но он задрался к локтю, скатался и обратно не лез, давя и натирая. Георгий с проклятиями выпростал руку, потянулся к манжету, да так и застыл: рукав был не скатан, а безнадёжно разодран, задеревенев от запекшейся крови. Буроватая корка сковала измятую ткань, пятна размашисто обосновались на боках и груди. Куртка, напротив, гляделась как новая и будто бы даже стала чище за прошедшую ночь. Оголённая рука заляпана ничуть не была, но поперёк кости явственно лёг тонкий белёсый рубец.

– Стань собой, – негромко проговорил Георгий и, натягивая куртку, поплёлся в указанную мужичком сторону.

Выходило что-то несусветное, не лезущее ни в какие мыслимые рамки. Диковатый сон с погонями и чертями правдой быть не мог… Или мог? Вот, опять же, и рука… Или как-то это по-человечески объясняется?..

Люди в близких домах и дворах виднелись нечасто. Вокруг царила неизъяснимая тишь, лишь из одного окна бубнил включённый на всю катушку телевизор.

– Только твоей середухе я смог бы довериться! – убеждал голос из динамика, и несчастный этнограф чуть не опрокинулся на утоптанной дороге, прежде чем сообразил, что виной всему колченогая дикция, а довериться невидимый герой собирался лишь чьей-то «силе духа». Нервы.

– Дяденька, не вы уронили?

Георгий обернулся и упёрся взглядом в милую девчушку лет пяти с хвостиками и в весёлых зелёненьких сапожках из блестящей резины. Девочка протягивала ему странно знакомый тёмный мешок.

– Я смотрю, вы идёте, и вот…

– Ой, спасибо тебе огромное, я и не заметил, – со всей правдивостью признался антиквар, принимая дерюжную сумку. – А деревни Три Сруба тут у вас, случайно, нет?

– Нет, – просто ответила девочка и замотала своими хвостиками. – Срубов нет. Есть озеро. А ещё магазин, но он далеко. А ещё, если поехать в Приозёрск, то есть аптека. И лошадки…

Потрепав ребёнка по голове и зажав в руке находку, Георгий тронулся дальше. Несмотря на лёгкость, пустой сумка не была: внутри явно нащупывалось нечто плотное. Отойдя на сотню шагов, новый обладатель дерюжного кисета остановился, развязал тесьму и заглянул внутрь. Содержимое, сказать по правде, не слишком-то и удивило. В плотной холстине лежали кусок мела, запечатанный бумажный пакетик и нож хорошей темноватой стали.

2

Темноватой стали циферблат исходил на стене переливами, словно праздничная розетка. Дождь основательно промыл переулки у Кронверкского. Прорвало вдруг, и асфальт буквально взбух от воды; стены вполне годились, чтобы их выжимать. Тем не менее, солнце снова уже искрило на блестящих карнизах, а редкие облака делали вид, что категорически ни при чём.

Владетель салона «Размышление» Олег Васильевич Крестовский пребывал в кручине и, верно, оттого к визиту коллеги отнёсся без душевности.

– Б**дь, опять ты тут, Игоревич! – сказал угрюмый хозяин вместо «здравствуйте». – И чего тебе сдалось-то у нас, ей-богу?! После тебя какая-то лажа одна несусветная!

– Вот это обворожительно, Крестовский! – ошалел от приветствия Георгий. – Вот это корпусно ты наехал! Ты в своём уме, а, Васильевич? Где я, а где ваша лажа? Очнись, драгоценный, глаза протри; я, между прочим, и обидеться могу.

– Шучу я, шучу, – примирительно отозвался импозантный антиквар, хотя весь вид держателя лавки убеждал, что шутит он хорошо коли на треть. – Но счастья ты, Игоревич, явно не приносишь. Заявился тогда – наутро у меня все сделки долой. Потом началась шиза с сигнализацией, по пяти раз за ночь приматывал. А вчера – и вовсе чернуха: уходили, заперли магазин. С утра открываем – вещи на месте, а на глиняной плашке (кстати, по твоей части штуковина) охрененная трещина. А у меня на неё клиент. И ведь накануне лично осматривал – не было. И что теперь?!

– Ну а что теперь? Щель, – резонно заметил Георгий, с самым невинным видом созерцая расколотую табличку. – Остынь, Васильевич, знаешь ведь: разбитое – к счастью! А тут тем более.

Олег Васильевич дико поглядел на говорившего и, кажется, поперхнулся словами.

– Проще, родной, проще. Смотри на вещи проще. Вон у тебя и с сердцем нелады уже, верно? – как ни в чём не бывало продолжал Георгий, кивая на флакон корвалола, темневший среди бумажного бедлама.

Владелец салона промолчал.

– Верно, – ответил сам себе обнаглевший этнограф, усаживаясь всё на тот же резной стул. – А коли верно, так и не рыпайся, брат мой расфуфыренный, потому – помочь я тебе намерен.

– Это в чём же?

– Да во всём же. У тебя за ребрами тянет, словно пустота вскрытая, будто пробой, да?

– Ну это уж хрен тебя знает, Игоревич, я такими эпитетами плеваться не обучен.

– Это не эпитет, это сравнение. Не суть. Ты отвечай, Васильевич, похоже или нет?

– Похоже… видимо…

– Ну и отлично. Значит, делай, что говорю, – условие одно: слушаться и не ржать!

– Да? – наново забеспокоился Олег Васильевич. – А ну как ты меня в какой-нибудь срам отрядишь да после в сеть зальёшь? С тебя-то станется!

– Очухайся, Крестовский! Ты что, артистка голая в пикантном обществе? Или депутат-разложенец? Давай не дури, Васильевич! Тем более ни раздеваться, ни на одной ноге скакать я тебе и не предлагаю. Садись вот напротив да повторяй за мной одну специальную мантру, как раз для сердца. Друг из Монголии научил. Говори: хн-н…

Через двадцать минут Георгий вышел на улицу, оставив хозяина лавки в крайнем изумлении: сердце внезапно прошло, сорвавшиеся покупатели принялись обрывать телефон, а вместо расколотой таблички был за бесценок обещан подлинный фарфоровый божок из личных запасов. Нетоварную плашку Георгий, разумеется, прихватил с собой.

Самым поразительным было не то, что заклятия бабы Агафьи исправно работали, а что простенькая конечная фраза, как и в давешний раз, бесповоротно воспоминания уничтожила. Крестовский искренне полагал, что не только не повторял колдунской тарабарщины, но и разговора об этом не велось. Аминь.

А вот дальнейшее рисовалось далеко не таким складным. Насчёт пропавшей соседки Долгова Крестовский ничего не ведал, да и любопытства по этому поводу не испытывал. Была, сплыла – и разговор весь; жалость вот экая…

Георгия же участь барышни заботила крайне живо. Потолкавшись возле увечной двери подъезда и ничего не придумав, он всё-таки скрежетнул пружиной и начал бесцельно подниматься по неуютной лестнице. Вдруг клацнул замок, и на площадку вывалилась гражданка с гигантской сумкой и в платке. На ногах гражданки красовались невыразимые сандалии, обутые поверх носков, а на носу – грузные очки. При каждом шаге тётенька бряцала пластмассой, висевшей у неё на шее, в ушах, на руках и изображавшей роскошь. Словом, облик вышедшей располагал к самому тотальному нездоровью, и Георгия подхватило.

– Уважаемая! – оловянным голосом сказал этнограф, пожалев, что не домыслил надеть френч. – Вы писали по поводу безобразий?

«Безобразия» пришли в голову невзначай, но, видать, в точку.

– Я, – с готовностью откликнулась гражданка, переставая выискивать в сумке и оборачиваясь фасадом. – А вы из надзора?

– Жил-ком комендатура! – произнёс Георгий с каменным лицом. – Нам доводят по профилю. Вас ведь залили?..

Минут десять после этого Георгий выслушивал шквал сердитого слабоумия и согласно тряс головой.

– Понятн-но, – осадил он, наконец, взъярённую гражданку и вытаращился на часы. – Это вы всё уже доводили (вот великое слово! Скажешь его, и любой робеет, а почему – неизвестно). А другие безобразия есть? А то сигнал, что соседка затерялась… молодая… Было?

Было. Соседка – Ольга Линько – неизвестно где шлындала с неделю, но сейчас нашлась. Тоже вредительство, потому ничего не помнит, хотя, конечно, всё помнит, а с хахалем каким-нибудь, а говорит – похитили, а ничего не похитили, а один разврат, а ещё и родители знать-то не знают, а нам, пожилым, дохни, а она стерва – тьфу!!!

– Понятн-но… Будем выяснять.

Георгий подался вперёд и чуть не прижал собеседницу спиной к линялой матовой стене.

– Она в какой квартире тут? Одна живёт? А соседи? Ага… Дома?