Текст книги "Имя нам — легион"

Автор книги: Александр Сивинских

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 25 страниц) [доступный отрывок для чтения: 10 страниц]

Глаза Игоря Игоревича разгорались яркими звездами, он казался попавшим в родную стихию, и не похоже было, чтобы собирался в ближайшие часы закругляться.

“Однако лекция затягивается”, – подумал я. Любознательность любознательностью, однако мне вовсе не улыбалось провести еще часок-другой, изучая на голодный желудок особенности строения внутренних систем и органов прабобров, а также их отличия от организмов земных и близрасположенных к земным. И я пошел на коварный выпад в духе фрейдизма. Стоило Игорю Игоревичу примолкнуть на секундочку, переводя сбившееся от волнения и научного азарта дыхание, как я невинно поинтересовался:

– Игорь Игоревич, извините мое праздное любопытство, а кем вы были до войны?

Удар был силен и пришелся ниже пояса.

Игорь Игоревич поник и, опустив глаза, нервно забарабанил пальцами по краю пульта управления изображением. Потом выхватил из внутреннего кармана початую кубинскую сигару, прикурил от “охотничьей”, не гасимой ветром и дождем спички, уставился на меня своим немигающим взглядом и сказал хрипло:

– Я был тем орнитологом, вторым.

ГЛАВА 3

Рука, полная силы, может сделать больше, нем целый мешок, набитый нравами.

Макс Штирнер

Завтрак оказался замечательным: половина цыпленка-гриль, внушительная порция отварного риса, салат из свежих овощей и полулитровая кружка душистого земляничного йогурта. Сок, чудесный апельсиновый сок в запотевшем стеклянном кувшине, без труда мог утолить жажду и у египетской мумии периода первой династии.

– Если вам хочется чего-то еще, скажите Клавочке, – посоветовал Филиппу Игорь Игоревич, когда тот, отдуваясь – перестарался-таки, пожадничал, – отвалился на высокую мягкую спинку необычайно удобного стула.

Клавочка, приятная полная женщина с добрыми, как у многих поварих, глазами, улыбнулась Филиппу из-за чистенькой стойки и, приглашая продолжить трапезу, качнула кудрявой головой в кружевном крахмальном колпаке. Он, притворно изобразив ужас, замахал руками и закатил глаза: “Что вы, что вы, хозяюшка, куда же еще-то?!”

Хозяюшка, кажется, всерьез огорчилась отказом. Филипп почувствовал угрызения совести и ухватил румяное яблочко из глубокой соломенной корзинки, стоящей на столе. Захрумкал, брызжа прохладным соком. Вкуснотища!

Игорь Игоревич безразлично поглощал капустный салат, один только капустный салат с зеленым луком и оливковым маслом, хоть и в совершенно потрясающих количествах, запивая его чистой водой.

“Вегетарьянец, значица, али постует”, – подумал с уважением Филипп. Сам он никогда бы так не смог. Точно.

Он покрутил головой.

В небольшой столовой было пустовато. Пара вполне земных парней, того же примерно, что и Филипп, возраста, похожих как близнецы и одетых в знакомое темно-зеленое трико, попивала дымящийся темный напиток, кофе, вероятно, и с любопытством поглядывала в сторону новичка. Филипп кивнул им приветственно. Близнецы заулыбались в ответ, но подойти знакомиться не спешили – Игорь Игоревич, наверное, пугал не только Димчика.

Вышеозначенный родитель ужаса прервал между тем на мгновение завтрак, извлек из внутреннего кармана – того же, где упокоилась недокуренная сигара – тоненькую стопку бумажных (или похожих на таковые) листов и подтолкнул к Филиппу.

– Простите, Фил, я чертовски проголодался и поем еще немного. А вы можете пока ознакомиться с контрактом. Если условия вас удовлетворят, распишетесь. Вот перо. – Он протянул охмуряемому рекруту солидно, очень солидно выглядящий “Паркер”.

– Там кровь?! – прошептал Филипп восторженно.

– Нет, но если желаете… – Игорь Игоревич пожал плечами. – Во время медицинского обследования у вас возьмут немного. После проведения анализа попросим: медики, думаю, уступят нам пару миллилитров. – Он наконец мигнул и расцвел вампирской улыбкой, глядя на ошарашенного Капралова.

– Обойдусь, чего уж там, – сказал тот и углубился в изучение контракта.

Контракт выглядел вполне приемлемо: ни тебе подводных камней, допускающих разночтения, ни запутанно-многозначительных отступлений, склонных обернуться в самый неподходящий момент своей противоположностью. Нанимаемый обязуется выполнять приказы, наниматель – платить в срок. Срок – тысяча земных суток, отсчет – с момента подписания. Оплата – двести пятьдесят тысяч евро. (Ого!!!) В случае гибели – вся сумма плюс еще двадцать процентов переходят наследникам (указать наследников). В случае ранений, повлекших за собой ухудшение здоровья, срок контракта сокращается; проценты (сверх основной суммы) – уточняются. Контракт разрывается без компенсации в случае предательства, невыполнения приказа, дезертирства. По окончании контракта легионеру предоставляются любые документы и гражданство любой страны. Подписи, печати… Все чин чином.

“А ведь убивать придется, – подумал Филипп. – Хорошо, если только “раков”. Готов ли ты к этому, Филипп Артамонович? Генка Саркисян, которого я знаю, конечно, не стал бы воевать за гнусное дело, это факт. Но не изменился ли он? В жизни всякое случается. Да нет, наверное, фотографию вон сохранил ведь… Ну, решайся, парень! Работа черна, зато денежка бела!”

Он вздохнул поглубже… и расписался, запоздало соображая: “Ну а откажись я, тогда что?.. Плазменный разряд в башку?”

Потолок не рухнул, а Игорь Игоревич не набросился на него с возмущенным: “Как смеешь сидеть, солдат, в присутствии офицера?!” Он меланхолично продолжал хрустеть витаминным своим овощем, лишь кивком головы продемонстрировав, что заметил решительный шаг, совершенный Капраловым.

Ребятки за дальним столиком однообразно показали новоиспеченному легионеру большие пальцы в знак одобрения и неспешно удалились. “Надеюсь, – подумал Филипп, – они не были подсадками, генерирующими в новичках заряд оптимизма…”

Игорь Игоревич заглотил еще стакан воды, отделил один экземпляр контракта для Филиппа, собрал оставшиеся листы в аккуратную стопочку и убрал в неизменный внутренний карман.

– Можете задавать вопросы. – Он доверху наполнил стакан пузырящейся кристальной жидкостью и поднес к губам.

– А мамку на присягу пустят? – живо полюбопытствовал верный себе Филипп.

Игорь Игоревич от неожиданности поперхнулся водой и пораженно уставился на него.

Ражий детинушка, пышущий силой и обаянием, с густыми каштановыми волосами до плеч и очень юным, почти мальчишеским лицом, с мягкой, но вполне мужественной линией подбородка, соболиными бровями, румянцем во всю щеку, смеющимися серыми глазами и серебряным кольцом в ухе, терпеливо ждал ответа на свой идиотский вопрос. Его плутовато-дурашливая непреходящая полуулыбка и манера певуче говорить, слегка “окая” и употребляя не всегда верно ударения, могли бы принадлежать деревенскому простачку. Как и огромные мозолистые руки, привыкшие к тяжелому и постоянному крестьянскому труду, – настоящие стальные грабли с короткими крепкими ногтями, узловатыми пальцами и жилистыми загорелыми предплечьями. Да вот только простачком-то Филипп как раз не был. Игорь Игоревич знал об этом превосходно, лучше, чем кто бы то ни было. Агенты, работавшие со сбором информации, давали характеристики скорее обратные…

* * *

Валов Вадим, 59 лет, начальник группы, ГНИИТП. “Филипп? “Кулаки пудовые, голова кудрявая, слава богу, что еще пока что не дырявая!” Песня. Он же и поет частенько… Бабы его любят!… Язык без костей. Да, болтун, я это и имел в виду. Нет, инженер он как раз неплохой. Что там, – хороший, цепкий”.

Пивоваров Павел, 41 год, военный пенсионер. “Капралов – солдат от бога. Чутье у него на опасность – просто отменное. Выдержка. И стреляет… Глаз – ватерпас! И надежный. Но трепло-о… К этому я долго привыкнуть не мог. То хочется ему рот заткнуть, а то уши – себе. Поет еще здорово”.

Савченко Никита, 24 года, охранник. “Капрал? Капрал – это черт! Никому не говорил, а вам скажу: он же, пес, меня в любом виде, как сраного, бьет! А я его на 30 килограммов тяжелее, понятно?! Со мной Долото в спарринг идти опасается, у меня удар – центнер с лихуем! А он только ржет. И к Маре моей он яйца подкатывал, кобелина… Не-ет, я его все равно порву, пса!”

Надкорытов Дмитрий, 30 лет, инженер, сосед по общежитию, “…ха, супермен, везунчик. А с девчонками он знаете как! И ведь ни одна на него не в обиде. Казанова!… Я свою Ксюху с ним наедине ни за какие ковриги бы не оставил, хоть она меня и любит. Почему? Говорю же, везунчик, особенно с женщинами. И поет, как Орфей. И мышцы, ого-го!”

Сафиуллина Анжелика, 28 лет, владелица тренажерного зала “FLEX-2000”, “…сложение превосходное, пропорции – находка, мускулатура сухая – ярко выраженный мезоморф; силовая выносливость нечеловеческая. Не был бы ленив, стал бы чемпионом. По бодибилдингу, конечно! Ах вас это интересует в последнюю очередь!.. Что же в первую? Понимаю. Да, мы были вместе. Недолго. О, Фил – это нечто! Глаза его, волосы, голос, пластика… а красив! И все-таки хорошо, что мы расстались. С ним было восхитительно, но – непосильно. Детства в нем много, что ли?.. Нет, не объяснить”.

Капралова Полина, 53 года, мать. “…чуть какая обида – в слезы; нюня был страшный! Но заметьте, только от обиды, от жалости; от боли или страха – никогда. Теперь-то вырос, конечно, однако подозреваю – мягкость эта в нем осталась; а куда ей деться? Никто этого, конечно, не знает. Ну, ему и не к лицу слабость свою показывать. Еще бы: мышцы, медаль, ранение, – мужик! Дрался мальчишкой часто, в драках тоже не ревел; весь в синяках придет, губы разбиты – как оладьи, сам смеется. Везло ему всегда, это точно. С девочками вот только нехорошо себя ведет. Знаете, какая его любимая частушка? “Я гуляю, как собака, только без ошейника. Не бросайтесь вы, девчата, под меня, мошенника!” Поет он здорово. И на баяне… Стреляет – лучше меня, а я ведь мастер спорта по биатлону, до сих пор еще могу кое-что”.

Капралов Артамон, 57 лет, отец. “…горжусь, а что? – он истинный Капралов – сильный, умный, красивый. Совсем как я, ха-ха-ха! Девок зело любит… А девки – его! Работящий, но – в меру, в меру… Независимый, побеждать обожает, но не лидер, нет. В рыбалке ему везет – всегда, зато охоту недолюбливает. Зверушек ему жалко. Минусы его тоже фамильные. Хвастун, высоты боится, горе если какое – “слезки на колесках”. Ну, да это мужику не зазорно, богатыри вон былинные, витязи разные – тоже плакали частенько”.

И еще десятки предельно откровенных характеристик, данных родственниками и знакомыми, забывшими об этом, разумеется, напрочь. И сотни часов наблюдений, и анализы, и тесты, и “прогонка” результатов через компьютер. И, наконец, вывод о пригодности кандидатуры Капралова – условно-положительный.

* * *

Условно… “Не свалял ли я дурака, вербуя этого субчика в Легион?” – подумал вдруг Игорь Игоревич.

– На присягу? – хмуро переспросил он. – Что вы имеете в ви… а, вон оно что! Шутить изволите. Нет. Присяги не будет. Обойдемся контрактом. Вы же наемник, привыкайте, – жестко проговорил терранин, но, заметив, как опасливо подобрался Филипп в ответ на перемену тона, отреагировал мгновенно, явив благодушную улыбку: – Что еще, мой любознательный друг? Валяйте, спрашивайте, я же вижу: у вас целый ворох “Почему?” накопился.

Филипп молчал. Мальчишка, корил он себя, поставили тебя на место, так тебе и надо; контракт подписал, субординацию изволь соблюдать. Значит, шутки в сторону. Он сказал:

– Растолкуйте вы мне подоходчивей, господин офицер, как все-таки выглядит наш мир в продвинутом терранском представлении? Если это не военная тайна, конечно.

– Да какая там тайна! – удивился Игорь Игоревич. – Барахло ваш “Мир”, барахло и рухлядь, как вам только не совестно людей на него посылать?

Он насладился мгновенным замешательством и растерянностью собеседника (ничья, один – один!) и продолжил:

– Ну а если серьезно, то выглядит все примерно так… – Он замялся. – На словах, понимаете, трудно, я не настолько хорошо владею русскоязычной научной терминологией… Как, возможно, и вы. Фильм тоже не готов. Вы меня простите, Фил, если я предельно утрирую для наглядности?

Филипп поспешно закивал: “Разумеется”.

Игорь Игоревич выхватил сигару, но не раскурил, а принялся ловко, точно престидижитатор, крутить между пальцами. Сигара мелькала, рисуя замкнутую и перекрученную линию: указательный – средний, средний – безымянный, безымянный – мизинец. Назад. В стакане с недопитой им водой лопались пузырьки. Клавочка с точностью автомата рубила широким сверкающим ножом салат. Посерьезневший Филипп сосредоточенно ожидал раскрытия секретов Природы.

– Оставим пока в стороне сложные структуры мироздания, такие, как “вертикальные кальки” или совсем уж экзотические э-э-э… “эйдетические сингулярности”, и не будем покидать плоскости планетарной эклиптики с ее трехмерным пространством и преимущественно однонаправленным временем, хорошо? – спросил Игорь Игоревич.

Филипп кивком подтвердил, что да, хорошо, конечно, и сказал:

– Эйдетические сингулярности – это круто! Пусть непонятно, зато круто. Это, Игорь Игоревич, впечатляет! Спишете потом слова на бумажку, а? Буду перед девушками эрудицией щеголять.

– Да будет вам, – смутился Игорь Игоревич; даже сигару выронил. – Это же чистейшей воды катахреза, если разобраться. Я ее ради красного словца, знаете ли… Не боитесь, что найдутся девушки, которые над вами потешаться за нее будут?

– Во-во, “катахрезу” тоже напишите, – сказал Филипп, поднимая сигару с пола и подавая собеседнику. – А с девушками я уж как-нибудь разберусь.

– Ладно. – Игорь Игоревич снова посерьезнел. – Итак, наличие множественности последовательных (или параллельных, если хотите) миров примем как данность. Обитатели всякого мира, если он обитаем, локализованы в потоке времени планетарного и о соседних пространствах чаще всего не подозревают. – Игорь Игоревич говорил монотонно, без выражения; было заметно, что ему скучновато рассказывать прописные истины человеку любопытному, но не подготовленному к полноценному их восприятию. – Причем отдельные миры-планеты – домены не только соприкасаются, но и пересекаются, взаимопроникают, а возможно, и вообще “занимают одно и то же место”. Разделены они… ну, скажем, пространственно-временными сдвигами. Так будет почти верно. Границы между доменами чрезвычайно тонки и, представьте себе, проницаемы, в чем вы уже имели счастье убедиться… Вдобавок плоть мироздания полна всевозможных инообразований: каверн, вздутий, лакун, пронизана прихотливо переплетающимися тоннелями, соединяющими подчас весьма удаленные друг от друга домены. Часть инообразований – суть пресловутые каналы, связывающие миры. А также торный путь завоевателей-хонсаков…

– Кого? – переспросил Филипп удивленно.

– Хонсаки, Фил, это принятое в русскоязычном Легионе вульгарное и упрощенное название наших членистоногих противников, – сказал Игорь Игоревич, допивая воду. – Научное же терранское звучит труднопроизносимо даже для меня. Хотя корень “хонс” имеется и там.

– Хонсаки, – попробовал Филипп на язык имечко будущих своих смертельных врагов. – Надо же*…

* Удивление Филиппа станет вполне понятным, если предположить, что он знаком с татарским языком (“хонса” – рак).

– Так вот, ваши органы чувств не умеют замечать сопространственных каналов вовсе. – Игорь Игоревич, покончив с водою, возобновил краткий курс природоведения. – Органы чувств хонсаков замечают лишь самые крупные, соединяющие малую часть миров, каналы. Мы же умеем находить проходы между большинством соседних, разделенных буквально микроскопическими, микросекундными сдвигами; в чем, признаюсь, главная заслуга замечательных приборов с искусственным интеллектом, первые модели которых относятся еще к позапрошлому веку Терры. И не только находить, но и пробивать, ежели такая нужда появляется. – Он зажег спичку и ткнул ею в ломтик сыра, подхваченный с отдельной тарелочки (заваленной, помимо сыра, хрустящими хлебцами и нежирной ветчиною). Затем, от той же спички, прикурил.

Дыра в результате “пробоя” получилась весьма впечатляющая, с оплавленными и закопченными краями.

– Дым столбом, – похвалил Филипп. – “Зеленые” Терры, должно быть, в панике?

– Как обычно, – сказал Игорь Игоревич, пожав монументальным плечом. – Как и везде… Но не будем о грустном. “Дыма”, возмущений то бишь, – минимум, – заверил он, пуская красивые голубые кольца. – Функция, выражающая количество и порядок флуктуации (при разумно малых значениях псевдоплощади канала), стремится к нулю. Главная проблема, конечно, энергия. Энергия. Всегда ее не хватает, а уходит – уйма. Выход? Мы стараемся не тратить попусту имеющиеся запасы и пользуемся пробоем только в экстренных случаях. Вас, вероятно, интересует источник? Ничего сверхнеобычного. Мирный атом, дорогой Фил, – грандиозная сила в умных руках, поверьте! Вам не мешает то, что я курю? – озаботился он вдруг.

– Мешает, – с некоторым вызовом сказал Филипп.

– Так я и думал, – печально сказал Игорь Игоревич. – Мне, право, неловко. – Он выпустил целую вереницу дымных колец, одно крупнее другого. – Отвратительная привычка и крайне вредная, но чертовски приятная, поверьте. Ни за что не брошу! – Он словно продолжал привычный спор с кем-то. – Нет, ни за что… Простите, я отвлекся. Структурно “компания” третьих планет от Солнца сходна с тором, пустотелым бубликом, полным мыльных пузырей – доменов; но это не “Кольцо вокруг светила”, как у Саймака, а скорее… – Он прикрыл глаза и надолго смолк, очевидно, подбирая достаточно простые, но емкие слова русского языка.

Филипп терпеливо ждал. Молчание между тем затянулось. Когда оно стало почти неприличным по отношению к Филиппу, он все-таки не сдержался:

– Что скорее?

– …кольцо вокруг ничего, – сказал Игорь Игоревич, открывая глаза, в которых плясали бесенята усмешки. – “Бублик, вращающийся вокруг дырки”, диаметр которой пульсирует, безусловно, тем не менее, существуя; а центр – если искать его в евклидовом пространстве – мним. Помните поиски геометрами квадратуры круга и компромисс в итоге – число p? Так и центр вращения “Кольца”: вычислен, но ни один серьезный математик Терры в здравом уме не назовет его окончательно определенным. Знаете, в нашем языке его общепринятое название звучит довольно остроумно; его можно приблизительно перевести на русский как “точка косности воображения упертого индивидуума, стремящегося непременно овеществить и заключить в клетку слов все на свете”. Примерно так, хоть и значительно короче. Нравится?

– Замечательно, – согласился Филипп.

– Спасибо. Хонсаки движутся по “Кольцу” в направлении, совпадающем с вращением “связки доменов”, которое почему-то чудесно постоянно в этом изменчивом мире. Первая наша встреча произошла в домене СП №162. СП – стандартный межпространственный переход от Терры; причем положительным принято считать направление перемещений навстречу вращению “Кольца”. Сейчас они докатились до рубежа СП №158. База, где мы с вами сейчас находимся, располагается на сто пятьдесят шестом СП. Надеюсь и верю, что дальше хонсаки не пройдут.

– Но пасаран! – с пылом поддержал его Филипп. – Не совсем только понимаю, что мешает захватчикам подобраться с тыла, “против хода доменов”? Неужели существуют физические ограничения?

– Ограничение существует. Рукотворное скорей всего. В нескольких СП за Землей, которая в свою очередь – СП минус восемь, все каналы кем-то закупорены. Пробой границы невозможен, попытки приводят к необратимым поломкам оборудования. Во всяком случае, попытки на сегодняшнем уровне энерговооруженности Терры. Пардон, Легиона. Терру этот район, называемый “Зоной недоступности”, не интересует совершенно. Мы же думаем, что его сооружение – дело рук цивилизации. Вполне возможно, сверхцивилизации. Выяснить точно пока не представляется возможным.

– Пусть так, – сказал Филипп. – Оставим небожителей. Вернемся к титанам. Зачем вам нужна тривиальная пехота? Не оператором же тактического, а тем более стратегического своего супероружия вы меня нанимаете? И почему бы не решить все проблемы именно с его помощью? Хлоп, ядерный заряд – и блюдо готово: “раки, запеченные в собственном панцире”!

– Никто нам не позволит швыряться ядерными бомбами, а в первую очередь мы не позволим этого себе сами, – воскликнул Игорь Игоревич, размахивая сигарой, – в каждом из терран с рождения живет императив гуманности. И второе, радиоактивная пустыня взамен гниющей помойки? Кому это надо? Во всяком случае, не нам. Мы лишь “выдавливаем” противника назад с помощью несколько модернизированных перфораторов – аппаратов, формирующих штреки между мирами. Цель наемной пехоты – так называемая зачистка. Вас, дружище, наняли добивать разбросанных флуктуациями (“Которых вроде как и не было, к нулю они стремились еще минуту назад”, – язвительно напомнил себе Филипп), создающимися при действии перфоратора, одиночек. Добивать в исходном мире – том, из которого их выбили, и в нескольких прилежащих, куда их может закинуть искривлением метрики пространства.

– Добивать… – протянул Филипп. – Не жестковато ли для носителей-то императива гуманности?

– Не вам нас судить! – вспылил вдруг Игорь Игоревич. – Демагог! Отчего человечество без тени сомнения уничтожает саранчу, колорадских жуков, черт-те кого еще – сотни видов так называемых “вредителей”? Сорную траву с поля вон! Безмозглые насекомые даже не догадываются, что мешают вам. Крысы и волки, возможно, подозревают о чем-то подобном, прячутся, убегают, но и это не спасает их. У них отсутствует разум? Довод небесспорный. Кроме того, имеются жертвы и среди вполне разумных, более того, единоутробных братьев! Американские индейцы стояли на пути европейских первопоселенцев. Они были хозяевами, но пришельцы были сильнее. Где сейчас остатки гордых краснокожих людей? Спиваются в резервациях. Человек всегда уничтожал тех, кто претендует хотя бы на часть его будущего, хотя бы на мизерную часть благополучия его детей! Запомните, Фил, это верно и для вас: космические войны в любой форме – неизбежны, ибо звездные расы вынуждены будут заступить друг другу дорогу. Особенно, если они будут идентичны биологически. Когда перед вами встает вопрос: жизнь вашего ребенка или жизнь пришельца, любого пришельца, вы выберете всегда только одно. Иначе и быть не может! Закон сохранения популяции, инстинкт самосохранения – назовите, как хотите, только помните: это не дано перешагнуть никому. “А как же самоубийцы?” – говорите вы? (Филипп не говорил ничего, смятый ураганным напором терранина.) Но на суицид идут уставшие от жизни люди, а таких не было, нет и не будет на передовой освоения новых пространств. Там всегда герои. Только герои! И они нажмут на спусковой крючок, когда встречный разум заявит о своем праве на будущее – вопреки праву на будущее их детей. Даже если это “вопреки” будет только в их головах. Помните, Фил, вы цинично шутили о печальной участи воробьиных полисемей? Стоило мне намекнуть, что ваши племянница и мать могут разделить их судьбу, как вам стало не до шуток… Великие гуманисты ошибались – мира без войн не будет никогда. Тот, кто первый положит оружие, – погибнет или, если сумеет отгородиться от прочей вселенной, утопит себя и своих потомков в трясине мещанства. Что сейчас и происходит с терранским обществом. Когда у нас вывалились зубы, мозги впали в спячку. Сотни лет мы топчемся на месте, перетирая уже разжеванную до потери вкуса кашицу. Никаких гениальных прозрений. Никаких гениальных произведений искусства. Никаких ярких личностей. Подлинная красота заменена приторно-слащавой красивостью. Война всех против каждого кончилась, но на поле прошедшего сражения – только смердящие трупы. Некому идти вперед… Интенданты, дезертиры да тяжелораненые – вот те, кто остался. Раненые – это мы, и мы умираем. Интенданты… дезертиры… они считают, что смогут договориться с любым, что обладают таким даром. Да, им по силам купить мир – у подобных себе. Но хонсаки не подобны им, это жадные дикари и они выжгут, вытопчут на своем пути все, что не смогут сунуть в заплечную сумку или сожрать! Их не интересуют наши ценности, они до них еще не доросли, они их даже не видят! Или не желают видеть. Что им ценности культуры? Само человечество, – человечество как таковое, как биологический вид, – ничто для них! Доказательства? Сколько угодно! Только зачем вам отвлеченные сведения из терранской истории, пусть и новейшей? Хотите еще один пример из земной? Может быть, вы читали Алексиса де Торквиля, Фил?

Филипп, поняв, куда он клонит, неохотно кивнул:

– Было дело, баловался. “Демократия в Америке” – довольно модная вещь в студенческих кругах.

– Вот и превосходно! Вспомните, что Торквиль пишет об американских индейцах: “Они не просто не хотят приспосабливаться к нашим нравам, но дорожат своей дикостью как отличительным знаком своей расы и отталкивают цивилизацию не столько из ненависти к ней, сколько из страха стать похожими на европейцев”. И это те же люди, одна плоть и кровь! Что говорить о хонсаках… Да, древний Рим и древний Китай ассимилировали в себя кочевников. И древняя Русь, собственно, тоже. Но в нашем-то случае ассимиляция невозможна принципиально! И поэтому мы не собираемся торговаться. В конце концов, мы правы, потому что право на самозащиту – священное право всякого живого организма или сообщества! В этом смысл нашей жизни и борьбы, это клятва на знамени Легиона! Она жестока, но она справедлива, Фил, и мы не отступим от нее, пока не победим или не погибнем!

Он замолчал. Филипп выждал некоторое время и осторожно заметил:

– У вас превосходная память на цитаты. Что же касается тезисов… Эмоционально и крайне сумбурно. Похоже на прокламацию.

– По большей части это и есть прокламация. Я участвовал в ее написании, – сказал Игорь Игоревич и, отложив сигару, спокойно продолжил жевать свою капусту. – Можете пока позвонить домой. – Он подал Капралову изящный мобильник “Сименс”. – Код межгорода не нужен. – Он улыбнулся. – Только ваш номер.

Филипп набрал пять знакомых цифр.

В трубке мелодично забулькало, и раздался нежный детский голосок:

– Говорите. Вас внимательно слушают!… – Племяшка была как всегда предельно серьезна.

– Машенька, дитятко, будь любезна, позови бабулю. – Филипп почувствовал, что помимо воли расплывается в умильной улыбке.

– Ой, дядюшка Филя! А бабули нет, она Жданку доит. Деда дровишки колет, а мама с папой в баньку ушли, – сразу уточнила девочка свое главенствующее – в доме без взрослых – положение.

– Тогда позови деду, – попросил он, решив, что дровишки подождут, а Жданка – едва ли.

Пока племяшка бегала выполнять поручение любимого дядюшки, Филипп гневно шипел и брызгал. “Ну и зятек у нас! Старый немощный тесть машет колуном, а он в это время парит свою Оленьку… Прелюбодей ненасытный!” Потом до него дошло, что помимо зятя-прелюбодея у немощного старичка, вяжущего и посегодня гвозди морскими узлами, имеется еще и сын-лоботряс, в двадцать пять лет никак еще не наигравшийся в “войнушку”. А зять, слава тебе Господи, водит Ольку через день да каждый день в баню не в силу супружеской обязанности, а от великой любви. Зря, что ли, Машенька вышла такой умницей да красавицей?

Наконец донеслись звуки хлопнувшей двери и торопливых шагов. Запыхавшийся немного отец спросил обрадованно:

– Филька, ты, что ли? Здорово! Чё ты там наделал?

– Ничего. – Удивление далось Филиппу относительно легко.

– Какого тогда лешего участковый у нас с самого утра толкётся? Говорит, ты депутата чуть не убил и телохранителей его, едва не до десятка, изуродовал. Врет он, что ли? Как дело-то было?

– Ах вот ты о чем, – “сообразил” Филипп. – Знаешь, батя, меня институт по обмену опытом на три года в Италию направил, на фирму “Марчегалия” – как молодого специалиста. Ну, я в ночь перед отъездом и не удержался – дал пару раз в рыло одному мудозвону. Откуда мне было знать, кто он такой, и что те бугаи, которые вокруг крутились, – его телохранители? Полезли – получили. Все по твоей науке!

Батя хмыкнул с сомнением.

– Ну ладно. А тебя из Италии-то твоей прямиком в каталажку не увезут?

– Руки коротки! Депутат этот сам под статьей ходит, куда ему за границу соваться. – Филипп почувствовал, что начинает терять почву под ногами, и резко сменил тему. – Как здоровье-то? Я аванс скоро получу, переведу на Ольгин счет в банке, она знает. Пускай не все на тряпки тратит, половина ваша.

Он хотел сказать еще о многом, но батя буркнул: “Опять участковый прётся, позвони потом, если сможешь”, – и положил трубку.

Филиппу стало грустно. Тысяча дней, это ж почти три года! Машка уже в школу пойдет…

Игорь Игоревич тактично кашлянул.

“Дипломат! – вспыхнул Филипп. – Носитель гуманности! Подставлять мою буйную головушку под гнев сильных мира нашего – это ли не вершина человеколюбия и нравственности?”

– Можете перевести аванс на счет моего банка? – не слишком дружелюбно спросил он вероломного работодателя. – Сколько там?

– Переведем, куда скажете. Только… Большинство наших новичков часть денег используют для приобретения личного оружия. Может, и вы желаете?

Филипп встрепенулся.

– И вы позволяете носить его при себе?

– В пределах базы – только в тире, ну а на заданиях – само собой!

“Велик ли аванс? – судорожно начал соображать Капралов. – Хватит ли на то, что я действительно желал бы купить?”

– Аванс – десять тысяч, – успокоил его проницательный змей-искуситель. – Диктуйте, я запишу. Или вам нужно время, чтобы подумать?

– Нет! – быстро выпалил Филипп. – Пишите: “Универсальный боевой нож” фирмы “Рэндал” или аналог; автоматический пистолет УСП фирмы “Хеклер и Кох” – двенадцатизарядный, калибра 45АКП плюс три магазина и тысячу штук патронов. И – гулять так гулять – семь пар шелковых “боксеров” серо-жемчужного цвета от Кельвина Кляйна! Сорок восьмого размера. Да, еще механические часы и флакон “Богарта”, – спохватился он, – мой почти опустел.

– Часы вам здесь выдадут… “Боксеры”, это что? – поинтересовался закончивший писать Игорь Игоревич.

– Трусы, – сказал Филипп, – знаете, с ширинкой такие…

– А, – усмехнулся Игорь Игоревич, – с ширинкой! Это, конечно, здорово! Вообще-то мы обеспечиваем легионеров нательным бельем, хоть и не шелковым. Оружием тоже обеспечиваем, но почему-то все считают своим долгом обзавестись дополнительным. Даже меня заразили. – Он вытащил из-за пазухи девятимиллиметровую красотку “Беретта Кугуар”. – Как мне взбрело в голову обзавестись этой штукой, до сих пор не понимаю. Я же в боевых действиях практически не участвую.

– Право на владение оружием – священное право всякого мужчины, – столь любимым Игорем Игоревичем лозунговым стилем заявил Филипп. – А почему у вас не такой пистолет, как у того дядьки со шрамом и протезами?

– Слишком он велик и тяжел, да и нельзя мне с таким к вам на Землю являться. Понимаете, почему?