Текст книги "Мемуары "власовцев""

Автор книги: Александр Окороков

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 17 страниц) [доступный отрывок для чтения: 7 страниц]

В 20-ти километрах от Больцано наш поезд задержали, так как впереди взорвались три вагона с немецкими снарядами, и в 2 часа ночи на грузовиках нас отвезли на следующую станцию, дальше мы двинулись без приключений. Утром пересадка в Болонье, поели на станции пирожных, выпили вина. В Рим приехали в 5 часов вечера, остановились в отеле-пансионе «Альберго-Рома» на виа Реджина Джиованна ди Булгария (улица королевы Иоанны Болгарской, дочери короля). Мы с Фиакко пошли в русскую церковь в гости, Фиакко даже так расщедрился, что угостил меня мороженым. В том отеле я прожил несколько месяцев, но ушёл из него – из-за клопов.

Утром явились в «дистритго Рома Дуэ» (воинский начальник Рим-2). Там, между прочим, по мобилизации формировался 73-й пехотный Туринский полк, а я на головном уборе носил эмблему с королевской короной и цифрой 73. Были случаи, когда офицеры меня принимали за однополчанина этого полка и мне приходилось их разочаровывать. Нас принял майор Боджини (говоривший шёпотом после ранения в горло, милый человек, мы его знали и раньше). Он сразу же направил нас к полковнику Канали в Военное министерство, в управление Генерального штаба. Полковник нас благодарил за службу. Раздолбал какого-то переводчика, молодого человека, за то, что он не писал своей матери. «Албанцы» – Фиакко и два сержанта – отправляются к себе на «родину» в Албанию, а мы, «испанцы», остаёмся в Риме. Всем месяц фронтового жалованья, месяц бесплатного проезда в трамваях и автобусах, и карточка, дающая право десять раз бесплатно посетить театры и кино (шли фильмы такие скучные, что я пошёл раза два всего лишь). Получил в соответствующем учреждении (Анона) карточки на хлеб и прочие продукты.

Вечером Селиванов, Юренинский и я пошли в гости к генералу Туркулу,[22]22
  Туркул Антон Васильевич. Родился в 1892 г. Первую мировую войну начал вольноопределяющимся 75-го пехотного Севастопольского полка. Заслужил два солдатских Георгиевских креста и был произведен в офицеры. К концу войны – штабс-капитан. В 1919 г. – командир 1-го и 2-го офицерского генерала Дроздовского полка в Добровольческой армии и в ВСЮР. В Русской армии генерала Врангеля произведен в генерал-майоры и назначен командиром Дроздовской дивизии. После эвакуации Крыма был назначен генералом Врангелем командиром сводного Дроздовского полка. В эмиграции в 1935 г. основал и возглавил РНСУВ. В годы Второй мировой войны участвовал в формировании Русской Освободительной Армии (РОА). Автор книги «Дроздовцы в огне» (Мюнхен, 1948 г.). Скончался 20 августа 1957 г. в Мюнхене.


[Закрыть] нас хорошо угостили, вернулись ночным автобусом, циркулирующим каждый час. Нам было странно: Туркул ругал последними словами немцев (мы с ним были согласны), и мы полагали, что он защищает политику западных союзников, а потом немцы его вывезли из Рима. Видно, он жил с семьей (жена и дочь) в Риме хорошо: открыл шкаф, набитый папиросами «Тре стелле» (три звезды) – это высший сорт, в продаже его нет. Мы с Селивановым решили избегать генерала Туркула – это скользкий и непонятный человек, и мы больше его не видели.

На следующий день дошли с визитом к герцогу Лейхтербергскому, просидели у него часа три, он прекрасный художник, много картин в доме. В первое же воскресенье посетили князя Никиту Александровича – мы, «испанцы», и два «болгарина» – один даже Корниловского полка, женат на болгарке («болгары» отправляются к себе в Болгарию).

Все дни, пользуясь отпуском и чудной погодой, посещал достопримечательности «Вечного города», а там есть на что посмотреть, это самый интересный город в мире. Мне отец Николай Заханевич советовал осматривать побольше церквей, где очень много интересного. Испанские храмы какие-то мрачные, а итальянские – радостные, цвета светлые.

16 июня. Вышел погулять и поехал автобусом к собору Святого Петра. Смотрю – народ идёт к Ватикану, и я пошёл, много военных. Оказалось, что сегодня четверг и аудиенция у папы исключительно для военных. Большой зал был полон военных и монашек из госпиталей, меня посадили на ступеньку папского трона, а потом принесли скамейки, и я сел в первом ряду. Вышел папа Пий 12-й – это был последний настоящий папа, так как следующий папа, Иоанн 13-й, и нынешний, Павел 6-й – либералы, отстаивающие принцип «сосуществования» с сатаной – коммунизмом. Папа Пий 12-й анафемствовал всех, кто сотрудничал с коммунизмом.

Папа прошёл по рядам собравшихся, перекрестил каждого, я ему поцеловал руку – такую выхоленную, как у барышни. Было на аудиенции человек 300, военные не становятся на колени перед папой – только гражданские лица и монашки преклоняются. При входе получили красивые чётки в футляре с папским гербом. Мне потом говорили в Мадриде – почему я не получил удостоверение о том, что был на папской аудиенции, мог бы деньги зарабатывать. Конечно, это была шутка. Я эти чётки привез в Мадрид и подарил старушке хозяйке пансиона, где жил, – племяннице знаменитого папы Льва 13-го.

Получил бон на приобретение летнего обмундирования и прочих носильных вещей в Унионе Милитаре (это нечто вроде нашего Экономического общества офицеров, где продают только офицерам по предъявлении удостоверения). В Гомеле мы с Селивановым сдали на полевую почту по 5 тысяч лир – я на его имя, а он на моё имя, чтобы получить в Риме. Пошли на почту получать деньги, мне сказали, что моё военное удостоверение не годится, однако начальник почты оказался настолько любезным, что нашёл двух свидетелей, которые удостоверили мою личность, что я действительно «соттотененте Габриэли» (испанский же паспорт не годился – так как в нём фигурировали мои истинные имя и фамилия).

25 июня 1943 года. Падение Муссолини. Вечером манифестация по этому случаю, даже с красными флагами. Какие-то типы раздавали участникам по 50 лир. Пока что революция проходит бескровно, но на всякий случай немцы вывозят свои семьи. За Туркулом приехал какой-то тип по фамилии Муханов, личность подозрительная, с камионом, и увёз Туркула со всем имуществом в Германию. Пришли мы в Русское собрание, а нам говорят: «а вождь-то тю-тю!..» Он доверием у нас, русских «испанцев», не пользовался ни в Париже, ни в Мадриде. Он не послал воевать в Испании ни одного дроздовца, строил козни против генерала Миллера, всей душой преданного русскому национальному делу.

Около нас вся улица покрыта карточками из соседнего фашистского учреждения. Оказывается, за Туркулом приехал и Романов, молодым бывший в Галлиполи в каком-то военном училище (в Париже он путался с сектантами и ничьим доверием не пользовался, потом стал священником и уехал в Аргентину, где и скончался).

По утрам мы ходили в казармы кавалерии, туда, где при римлянах помещалось «Кастро Преторико» (императорская гвардия). Туда мы приходили для усовершенствования в итальянском языке под руководством кавалерийского майора. Один из наших задал ему вопрос: «Как мы должны поступать, если нас во время манифестации заставят отдавать почести красной тряпке?» Майор ответил: «Вынимайте пистолет и стреляйте!..» Занятия заключались в том, что мы сидели в баре и пили вермут.

В Риме мы жили прекрасно. Обедали в Офицерском собрании, помещавшемся во дворце «Испания», чуть ли не XVII века. Обеды дешёвые и хорошие, деньги были в изобилии. Вечером мы часто ужинали в знакомом ресторанчике около базилики Санта Мария Маджоре, встречались с отцом Николаем Заханевичем. Рим я изучил хорошо: папские музеи (их семь в Ватикане), музей при базилике Иоанна Латеранского, собор Святого Петра, базилику Святого Павла вне стен Рима, осмотрел массу интереснейших церквей, некоторые очень старые и знамениты на весь мир. Посетил главный иезуитский храм Иисуса (Джезу), где похоронен Игнатий Лойола – его гробница вся в золоте и лапис-лазури, богатство потрясающее. Сколько зла причинили иезуиты нашему Православию! Они извратили заветы своего основателя, который был человеком святой жизни, а его последователи были палачами, особенно в Польше, и польские ксендзы – это ИХ достойные ученики и последователи. Что проделывали поляки над православными за 20 лет польской самостоятельности после 1-й мировой войны! Уничтожили около 1500 православных храмов, издевались над волынскими крестьянами. И когда немцы напали на Польшу в 1939 году, то волынские крестьяне не обнаружили никакого желания защищать «Речь Посполиту».

Погода в Риме была чудесная. Только бывало неприятно, когда дул из Африки «сирокко», это паровая баня, моешься несколько раз в день – и бесполезно. Спасал летний костюм. После приезда в Рим мы решили чествовать русскую колонию, купили массу вина и закусок, я стал откупоривать бутылку красного шипучего вина – штопор сломался. Сладков нашёл на кухне другой штопор, встал около меня и стал открывать бутылку – вино тёплое, брызнуло мне на новенький костюм, потом отдал его в чистку, но лёгкие пятна остались, не было химических веществ…

Когда мы приехали в Рим и явились в Военное министерство, то первый, кто нас встретил, был наш старый знакомый полковник Риччи. Мы по наивности полагали, что за его темные комбинации его отдали под суд, но ошиблись…

9 августа нас вызвали в Военное министерство; нас встретил полковник Бочинелли, заместитель полковника Канали, и сказал, что мы должны позаботиться о визах на предмет отъезда из Италии. Нам, «испанцам», визы не нужны. Нас интересовало поступление в русские национальные части. О нас хлопотали и итальянцы, и немцы, но приказ Гитлера, воспрещающий русским белым участвовать в войне, оставался в силе. Нам оставалось одно: лететь «домой», в Испанию – самолёты летали раз в неделю, по четвергам, для нас бесплатно.

10 сентября немцы заняли Рим после нескольких выстрелов из маленьких орудий. Западные союзники уже в 120-ти километрах от Рима, наступают от Сицилии, в Риме могла спуститься дивизия американских параппотистов. Итальянцы сосредоточили в Риме и окрестностях несколько дивизий против союзников. Идём обедать в Офицерское собрание мимо казармы, часовые на местах, а идём после обеда – солдаты разбежались, мальчишки вытаскивают винтовки – мы были в штатской одежде.

18 июля отметили Испанский национальный праздник. Утром наши пять русских «испанцев» в итальянской офицерской форме пошли в испанскую церковь Монтсеррат, где похоронен король Альфонс 13-й и испанские папы Калликст 2-й и Александр 6-й Борджия. Представились испанскому послу Фернадес-Куеста, он посадил нас сзади себя во втором ряду. От посольства Испании при Ватикане было обильное угощение после службы, столов не хватило, и скатертями были застланы гробницы в саду – пировали на костях предков. После обеда отправились в посольство при Квиринале, помещавшемся в старинном дворце. Там было народу человек 300 – и священники, монахи разных орденов, семинаристы. Масса вин и тортов, голодные набросились на это, а один офицер из посольства пригласил нас, русских, в отдельную комнату, нам подали вина и тортов, и мы мирно беседовали, провели часа два очень приятно.

Между прочим, среди военных священников были и монахи. Идёт по улице монах-доминиканец или францисканец в своей рясе из рыжей верблюжьей шерсти, в сандалиях на босу ногу, на рукавах рясы офицерские галуны и на круглой шляпе тоже. Мы подшутили над Сладковым, сказав ему, что таких монахов-офицеров нужно приветствовать, что он и проделал, а мы хохотали над ним потом. В итальянской армии старшие офицеры говорят младшим «ты» и обязаны приветствовать старших, начиная с чина капитана. Но к нам, почтенным «испанцам» с кучей орденских ленточек на груди, старшие всегда обращались на «вы».

На следующий день после испанского праздника мы направились в казарму «Макао» для практики в языке.

Дошли до министерства финансов – и вдруг сирена, а через несколько минут – взрывы бомб. Переждали на улице.

20 Сентября в подворотне и добрались до Офицерского собрания во дворце Барберини. Было три волны бомбардировщиков – как говорили, бомбили около 500 самолётов. Американцы бомбили район товарной станции, и пострадала базилика Святого Лоренцо, было 1700 убитых и около трёх тысяч раненых. Воды в Риме не было дня два, а в некоторых районах и дольше – действовали лишь водопроводы римских времён, с Альбанских гор вода проведена в фонтаны, где за ней стояли огромные очереди. Мне заведующая отелем тайком, по знакомству отпускала по бутылке в день.

Мы с Селивановым и Ларионовым переселились ближе к Ватикану, нашли две комнаты на Кампо ди Фиори (Цветочное поле) на площади ди Бишоне, там стоит памятник средневековому философу Джордано Бруно, сожжённому инквизицией. Я в отдельной комнате по 15 лир в день, Селиванов с Ларионовым в двойной комнате за 25 лир в день.

25 июля, воскресенье. Вечером манифестация, во главе правительства стал маршал Бадолио, король сбежал в Швейцарию. Висят национальные флаги: зелено-бело-красные, посреди национальный герб вырезан (герб Савойской династии). Город фактически во власти толпы, но в общем спокойно. К офицерам прекрасное отношение со стороны всех. Я зашёл в булочную – забыл хлебную карточку, хозяин говорит: «Пожалуйста, берите хлеба, сколько хотите». В табачных лавках (табак и соль) давали по 20 папирос, потом по десять, продавщицы мне несколько раз предлагали ещё папирос, как офицеру.

Через несколько дней после бомбардировки получили приказ – по утрам являться на место службы в Дистрикт № 2, сидим там несколько часов в садике, пишем письма, болтаем, потом на трамвае едем обедать в Офицерское собрание.

14 августа опять бомбардировка по тем же кварталам, было сброшено около 500 бомб, бомбы рвутся с маленьким шумом, но действие их сильное. Говорят, что обеими бомбардировками Рима руководил американский генерал-еврей. Днём и ночью американская авиация совершает налёты на итальянские города, Милан, Сицилия в их руках, и Неаполь тоже. На вокзале в Риме встретил капитана Виола, бывшего моего начальника, он ехал из Сицилии из отпуска. Говорит мне: «Нет у меня больше дома, разрушен». В Риме тревога по два раза в день. В 6 часов вечера по радио передавали обращение маршала Бадолио к стране: Италия не может больше сопротивляться, и он подписал с англо-американцами перемирие.[23]23
  13 октября 1943 г. новое правительство Италии во главе с Бадолио объявило войну Третьему рейху.


[Закрыть] Вечером американцы сбросили на Рим ещё несколько бомб. Две бомбы попали в сад при Ватикане, недалеко от нас…

Мы должны будем улететь в Испанию 13 сентября. Пришли в министерство авиации в отдел транспорта – закрыто. Военное министерство эвакуируется, укладывают вещи. Магазины закрыты, базаров почти нет, население мало радуется – в общем, новый «февраль». Население считает своими врагами не американцев, а немцев. Изредка слышна пулемётная стрельба, на перекрестках улиц орудия. Издалека доносится орудийная канонада. Офицеры надели штатское – я с трудом купил в магазине поношенный костюм, из визитки сделали пиджак. Костюмы распроданы, даже старьё. Наш майор надел костюм из дешёвенькой материи. Трудно достать чемодан, но я случайно купил в магазине. Маршал Бадолио, как говорят, сбежал к англичанам. Приказ всем военным: сдать в 24 часа оружие, каски и противогазные маски. Я выбросил свою каску и противогаз ещё в Луганске, а потом нашёл другие в Випитено, где мы отбывали карантин.

Встретил «губернатора» – с него за потерянный пистолет вычли 340 лир. Он не унывает, говорит: «Мне губерния обеспечена». Больше я его не видел и дальнейшей судьбы его не знаю. С трудом разыскали полковника Канали, он пришёл с нами в Дистрикт Рим-2 и приказал выдать нам жалованье за три месяца – но фельдфебель, сославшись на закон, выдал нам лишь за два месяца.

В Испанию улететь невозможно, так как воздушного сообщения с ней теперь нет. В испанском консульстве получили свидетельство о национальности – мы под защитой испанского флага. Немцев в Риме почти нет, они на окраинах. С немцами фашистские батальоны. Стало известно, что немецкие парашютисты со Скорцени освободили Муссолини из заточения в Абруццских горах. Немецкие части под командованием фельдмаршала Казерлинга занимают Северную Италию, там будет формироваться национальная итальянская армия, и многие туда стремятся – посылают к черту перемирие, подписанное маршалом Бадолио. Итальянские солдаты неплохие, но офицерство не на высоте положения. Мы не собираемся оставаться в Риме на съедение американцами, может быть, и мы ещё пригодимся. Вошли в контакт с немецким посольством, которое идёт нам, русским «испанцам», навстречу. По приказу коменданта Рима генерала Шпейера нам выдали документы на отъезд в Мюнхен – для поступления в русские национальные части.

11 октября 1943 года. Чудная осенняя погода. Нам подали автобус, и мы – «испанцы» – поехали на пригородную железнодорожную станцию Белли Баньи: Селиванов, Сладков, Юренинский и я. Получили сухой паёк на два дня, и в 1 час дня немецкий эшелон тронулся на Мюнхен. В Бреннере мы вышли из поезда и у немецких солдат стали менять лиры на марки – марка 10 лир, а официально – 7–8 лир. Нас заметил какой-то сыщик и пригласил к коменданту станции, он снёсся с Мюнхеном, и нас отпустили с миром – эшелон простоял в Бреннере полчаса, пока шли переговоры, немецкие солдаты удивлялись, что из-за каких-то штатских поезд был задержан, – видно, важные персоны.

В 10 часов вечера прибыли в Мюнхен, нас устроили в отеле, обменяли лиры на немецкие марки. Наш Юренинский окончил в Петербурге Петер-Шуле, поэтому хорошо говорит по-немецки. В Мюнхене явились в штаб Военного округа, где нам подтвердили приказ Гитлера, воспрещающий русским белым участвовать в войне. Подполковник Вейдлер был с нами очень любезен и предложил подать прошения, но нужно ждать ответа месяца полтора-два, чтобы поступить в русские формирования.

Пока же нам выдали документы для отъезда в Гоф в Баварию, на базу испанской «Синей дивизии». В 12 часов дня мы выехали из Мюнхена и в б вечера прибыли в Гоф. Явились в казармы, отведенные для «Синей дивизии», но по ошибке явились не к немецкому коменданту, а к испанскому майору Паласон, который к нам отнёсся по-хамски. Зато немецкий комендант капитан Креббс принял в нас участие, был весьма смущён хамским отношением испанского майора, тут же, в своём кабинете, приказал накрыть стол и накормил обедом. В немецкой армии пища одинакова и для солдат и для офицеров, только разница в сервировке; прислуживал нам старый солдат, очень милый. Потом нас отвели в казарму, дали комнату на четырёх в 4-й роте, комната № 92, с четырьмя кроватями, выдали пропуска для входа в казарму. Кофе и обед в кантине для испанских офицеров, на ужин выдали масло, сыр, колбасу и достаточно хлеба. Обед потом нам стали приносить два немецких солдата: один профессор музыки, другой преподаватель гимназии. Живём спокойно, еда достаточная, ходим в город за три километра, но погода уже свежая, не то что в Риме, здесь уже заморозки.

Известно, что испанская «Синяя дивизия» уезжает в Испанию – возможно, что на её место прибудет испанский легион из добровольцев, куда мы и попытаемся поступить (легион не прибыл, и участие испанцев в войне на этом закончилось). Капитан Креббс просидел с нами целое утро, помогая составлять прошение для поступления в этот легион. Он предложил нам надеть немецкую офицерскую форму, но мы отказались (мы в документах фигурируем как итальянские офицеры – итальянские подпоручики в распоряжении немецкого командования).

Как-то мы шли в город и слышим сзади нас грохот кованых сапог – шёл шуцман в типичном кэпи времён императора Вильгельма. Мы остановились, и он тоже, мы пошли – он вслед за нами. Оказалось – он услышал, что мы разговариваем по-русски, и ему показалось это подозрительным. Пришли на вокзал – он за нами. Здесь мы встретили испанского коменданта станции, знакомого капитана ГЬардии сивиль из Сарагосы, тот позвал переводчика и объяснил шуцману; «это самые лучшие люди, я их хорошо знаю». Только тогда шуцман от нас отстал.

Мы просидели в Гофе три месяца в ожидании возможности поступить в русские национальные формирования, но ничего не получилось. В это время вся испанская «Синяя дивизия» возвращалась через Гоф в Испанию – прибывали с фронта в немецкой форме, их отправляли под душ и переодевали в испанскую форму, строили, немецкий генерал произносил соответствующую речь, и их отправляли на вокзал. Все солдаты и офицеры ночевали в нашей казарме, мы встречали знакомых офицеров, расспрашивали о наших. Все давали прекраснейший отзыв. Правда, когда речь заходила об одном грузине, офицере легиона (его псевдоним тененте Константно – фамилия его грузинская труднопроизносимая), то испанские офицеры молчали смущённо. Мы потом узнали, что он зверски обращался с русским населением, а один знакомый офицер нам откровенно сказал: мы его презирали за то, что он поставлял старшим офицерам русских женщин. По приезде в Испанию мы несколько лет чуждались его, потом привыкли. Встретили и офицера нашего терсио «Мария де Молина» – Дуньку..

Наконец возвратились с фронта и наши русские, в том числе капитан Кривошея Николай Евгеньевич, пробывший в «Синей дивизии» больше двух лет, привёз русскую молодую красивую жену. Когда в 1941 году в Мадриде формировалась «Синяя дивизия», то нас – участников Испанской гражданской войны – немцы не приняли, а попало туда несколько наших офицеров из Африки, из Испанского легиона. Как раз все они были уроженцы Юга России, и немцы, по своей тупости, поначалу вообразили, что они все самостийники украинские, а потом, когда обнаружилось, что они русские националисты, то потребовали от испанцев, чтобы их отправили в Испанию.

Русские офицеры много помогали русскому населению, были комендантами населённых пунктов, нередко приходилось творить суд и расправу, но всегда они оставались гуманными и отзывчивыми людьми. Дивизия стояла возле Новгорода, около озера Ильмень. Население сохранило прекрасную память об испанцах вообще. Испанский солдат, когда имеет что-либо, то всегда поделится с голодным, а немцы наоборот: сожрёт свой обед, нальёт воды в котелок и говорит голодному: «на, ешь!..» В России мне жители рассказывали, что когда немецким солдатам раздавали пищу из котла, то остатки они выливали на землю, чтобы только не давать столпившимся вокруг голодным детям. В Гомеле я видел всегда около итальянской кухни человек тридцать с посудинами – им всем давали еду. Поэтому русские люди и сохранили и об итальянцах, и об испанцах самые лучшие воспоминания…

Иногда к нам приходил капитан Креббс, старый офицер 1-й мировой войны. Должен сказать, что для старых немецких офицеров слова «русский царский офицер» – это символ рыцарства, и к нам офицеры немецкие относились с величайшим уважением. Капитан Креббс горько жаловался на политику Гитлера, который ведёт Германию к катастрофе. Встречались тогда мы и с австрийцами, которых немцы заставляли воевать. Они нам доверяли. Мы через Юренинского вели беседы.

В казарме, на нашем этаже была расположена рота немцев, пожилых, вроде наших ополченцев 2-го разряда, они пели песню «Майне муттер, майне швестер». В глубине коридора была комната фельдфебеля, и солдаты проходили мимо со страхом и трепетом. Рядом с нами комнату отвели каким-то двум таинственным личностям, и на двери поместили надпись «посторонним вход воспрещается», и даже в уборной для них была отдельная кабинка с такой же надписью. Солдат австриец, питавший к нам симпатию и часто заходивший к нам побеседовать, решил разузнать, что это за таинственные личности. Он принёс огромную миску макарон и, когда никого не было в коридоре, проник в их комнату – эти типы не говорили ни на одном понятном языке, взяли макароны и молча сделали глубокие поклоны, тем всё и закончилось.

На Гоф при нас ни разу не было налёта авиации, но тревоги бывали. Все солдаты шли в убежище, а мы оставались, закрыв комнату изнутри на ключ. Как-то во время тревоги дежурный пытался проверить нашу комнату, тыкал ключом и не мог отворить, после чего оставил нас в покое. Иногда мы ходили на вокзал, пили чёрный ячменный кофе без сахара, горький. Иногда получали карточки на пирожные (250 грамм), ели их, но из чего они были сделаны, лучше не спрашивать. Выдавали нам и мёд – пакет в полкило весом – запах и вкус мёда, а потом изжога; говорили, что он готовился из древесных опилок. Иногда давали карамели с витаминами. В общем, еда была обильная и вкусная, хлеба достаточно. Правда, иногда нам приносили суп из кормовой свёклы или брюквы, пустой и невкусный.

Наши русские из «Синей дивизии» получили разрешение жениться на русских, и трое привезли жён. Раз мы собрались на вокзале провожать капитана Кривошею с молодой женой, уезжавших в Испанию, и выпили на прощанье, нас было семь человек, бутылку испанского коньяка и бутылку немецкого шнапса – дня три потом голова болела. Из какой дряни делают немцы свой шнапс?..

К Рождеству нас отправили в Кёнигсберг, представительство немецкое при «Синей дивизии» получило также назначение в Кёнигсберг. Поезд шёл в 3.30 утра. Рождество мы встретили в Гофе с немецкйми переводчиками испанского языка, они жили в Испании до войны и прекрасно говорили по-испански. Рождество было очень грустное: достали немного шнапсу и немного конфеток, пели песни: мы – русские, а немцы «Хеплиге нахт, штилле нахт».

На дорогу нам выдали сухой паёк. В Кёнигсберге мы устроились в военном общежитии «Содцатенгайм», в отдельной комнате. Ездили обедать за город, с офицерами мы не могли обедать, так как мы не имели военного обмундирования, ходили в штатском, а обедали с сёстрами милосердия, которые, по немецкому уставу, обедают не с офицерами, а с сержантами. Ездили туда обедать трамваем, который с математической точностью проходил каждые 35 минут. Сели мы как-то в трамвай, расположились на задней площадке. К нам подошла молодая немка-кондукторша и говорит – почему вы не садитесь? Мы ответили, что нам ехать недалеко, при этом и сидячих мест нет. Она согнала с сидений мальчиков, нас усадила и сказала: «Наша система воспитания – уважение к старшим». Поблагодарили милую девушку. В военном общежитии, где мы помещались, мне пришлось наблюдать следующую картину: во двор, покрытый снегом, вышли школьники на урок гимнастики, и с ними учитель – видно, старый унтер или фельдфебель, с усами а ля Вильгельм; школьники бросали друг в друга снежки, и один закатил в учителя, тот рассвирепел и, приказав привести к нему шалуна, дал ему несколько раз по морде – это прекрасная система воспитания.

Обедали мы с сёстрами милосердия и получали даже красное вино. На ужин нам выдавали сухой паёк – масло или маргарин, сыр и колбасу. Мы жиры отдавали на кухню и нам готовили на них жареный картофель, без всяких хлопот.

Юренинский поехал в лагерь, где формировались русские части, имел свидание с генералом немецким, ведающим формированием и хорошо говорившим по-русски. Но и эта наша попытка поступить в русские части провалилась. В лагере были учреждения РОА, Юренинскому это всё показывали. Немецкие офицеры к нам относились прекрасно, как и старые солдаты, участники прошлой войны, когда мы были противниками, – четыре месяца мы пробыли в Германии и сохранили наилучшие воспоминания о немецких офицерах.

Как-то раз мы возвратились с обеда и нашли наши вещи в другой комнате – в наше отсутствие нас переселили, а в нашу комнату поселили делегацию офицеров РОА: два полковника, один подполковник и несколько молодых офицеров, все в золотых погонах. Посетили их, все нам представились. Расселись с ними, мне попался какой-то подполковник, тюха-матюха, разговор с ним не клеился. Он меня спросил: «А кто у вас имеется?» Я ему ответил, что есть генерал Краснов, генерал Миллер и ещё другие – перечислил. Видно, этот подполковник был мало интеллигентным. Юренинский свёл знакомство с полковником, бывшим начальником советской дивизии – это был настоящий офицер, игравший большую роль в формировании русских частей. Потом, по отъезде в Испанию, Юренинский с ним переписывался. Молодые офицеры при встрече с нами тянулись и вежливо приветствовали, как старых русских офицеров.

Кёнигсберг зимой не представляет ничего интересного – климат приморский, гнилой, это город Канта и прусского милитаризма. Пошёл я как-то в центр, дошёл до мрачного замка, вошёл внутрь и возвратился – по-немецки я плохо изъяснялся, ещё могли принять за шпиона. Что нас поражало – в столовой общежития дежурили дамы общества, одна другой красивее – вероятно, с примесью славянской крови (ведь пруссы – это славянское онемеченное племя).

Стали готовиться к отъезду «домой», в Испанию. Испанский консул в Кёнигсберге (немец) наложил печати на наши испанские паспорта, немецкое командование выдало нам билеты 1-го класса до Берлина, через Париж и далее на Ирун, и удостоверение, что такие-то итальянские офицеры отправляются «на полуостров», и просят всех оказывать им возможное содействие. Выдали на дорогу много продуктов: по две бутылки французского вина, большие жестянки рыбных консервов, хлеб, сыр и по несколько пачек испанских папирос – такой дряни я никогда в Испании не курил.

Сели в поезд в Кёнигсберге и ехали со всеми удобствами, даже в поезде получали горячую пищу – у немцев это дело поставлено прекрасно. Вещей у нас было немного, часть сдали в багаж, потом с границы из Ируна агентство нам переслало их в Мадрид в полной сохранности. Ехали через Дармштадт и Лейпциг, поля зелёные. Утром прибыли в Берлин на Ангальтский вокзал. Ночью была бомбардировка авиации, здания ещё горели, везде дым. Пошли пешком, потом по подземной дороге на другой вокзал, откуда поезда идут на Париж. Тяжёлого багажа у нас было мало. Вошли в вагон подземной дороги – точнее, нашито влезли, а я не смог никак влезть и остался на платформе. Сел в следующий поезд, на следующей станции меня ждали наши, поехали дальше все вместе. После долгих расспросов и пересадок к вечеру мы добрались на станцию в 50-ти километрах от Берлина. Пока наш поезд на Париж формировался, мы наблюдали картину: на другой платформе немецкие солдаты грузили в вагоны беженцев и детей, вносили на руках, как няньки. Мы даже не поняли, чем вдруг объяснить такое немецкое милосердие к «низшей расе»?..

Вечером тронулись, утром проехали Страсбург с готическим собором с одной башней. По прибытии в Париж явились к немецкому коменданту станции (Восточный вокзал), получили документы и ордер на четыре комнаты в первоклассном отеле «Коммодор» на Больших бульварах на три дня. Я сразу же отправился искать нашего полкового адъютанта капитана Григуля, служившего в афганском посольстве смотрителем здания (его дочь потом вышла за афганского дипломата). Он, его жена и дочь жили в Обществе Галлиполийцев на рю Фезандери; поделился с ними продуктами, полученными от немцев на дорогу, меня они угощали обедами. Посетил однополчан Пелёхина и Сподина – у них свой гараж, битком набитый роликами чёрной бумаги для затемнения. Я Сподина на свой счёт 4 года учил в Руане в Химическом институте, мне он до сих пор должен 600 золотых долларов (15 тысяч тогдашних франков), и я их никогда не получил, хотя Сподин и стал дипломированным инженером-нефтяном. Я впоследствии получил его адрес в Сантьяго, в Чили, послал два заказных письма, но ответа не получил. А узнав, что он стал советским патриотом, я и вовсе махнул на него рукой…

В последний день пребывания моего в Париже Сподин пригласил меня на обед, но за столом сидели какие-то подозрительные личности, вроде советских патриотов, и я поспешил откланяться, а то ещё меня придушили бы. Посетил в церкви на Дарю старых друзей, теперь уже покойных, меня целовали и обнимали после семи лет разлуки. Принёс им вина и закусок, выпили, и от них я отправился на вокзал Аустерлиц, откуда мы выехали на Ирум.