Текст книги "Школа над морем (илл. В Цельмера)"

Автор книги: Александр Донченко

сообщить о нарушении

Текущая страница: 9 (всего у книги 14 страниц)

ГЛАВА ДВАДЦАТАЯ
из которой читатель узнает, кто посещает ночью школьный чердак

В напряженной, глубокой тишине что-то зашелестело. В густой темноте внезапно метнулся свет карманного фонарика и вырвал из мрака часть грязной стены. Светлая дорожка легла на деревянный пол, протянулась дальше, осветила маленькое окошко, упала на кучу трухлявого сена. Черная фигура присела на корточки и, присвечивая фонариком, начала старательно рыться в углу.

– Нету, – недовольно проворчал голос Олега. – Нету! – снова пробормотал мальчик. Тут и искать негде, кругом голые стены.

Олег поворошил в углу груду сена. И откуда оно здесь? Уж не спит ли на нем незнакомец с зелеными глазами?

Нет, в сене тоже ничего нет. Свет фонарика снова метнулся по стенам.

«А нет ли здесь какого-нибудь тайника?» вдруг мелькнула мысль. Олег начал ощупывать холодную стенку. Да нет, глупости! Какие там тайники! И все же мальчик не перестает искать. Кое-где он постукивает. Если за стеной есть какая-нибудь каморочка, по стуку это можно узнать. А тогда… Тогда понятно, что эта каморочка будет не пустая. Но вот только как ее найти?

Усталость овладевает телом. Нет никакого клада. Ничего не найдет, видно, Олег. Надо отдать письмо Василию Васильевичу, вот и все. Или еще лучше – просто порвать этот клочок бумаги, принесший с собой столько волнений, столько горьких разочарований. Разве нельзя поехать на Север и не найти клада? Конечно, можно!

Олег садится на кучу сена в углу. Он сидит в темноте и думает, сжавшись в комок. Он забывает Обо всем на свете. Он забывает даже о том, где он сейчас, и о том, что на дворе ночь. А Олег пришел сюда в сумерки. Сколько же он тут пробыл времени? Час? Два? Наверное, не меньше. Уже ночь.

И вдруг мальчику становится ясным, что не поедет он ни на какой полюс, что так он и останется без ледокола. Неудача с кладом гнетет его. Он падает духом. «Кто возьмет меня на ледокол? – думает мальчик. – Какой из меня герой? Клада, и то не нашел! И разве школьник может быть капитаном ледокола? Глупости! Конечно, нет! А вот если бы попасть в такую школу… в капитанский техникум… вот тогда бы другое дело ! Ого! За год бы выучился на капитана. Разве не бывает детей-героев? Да и какой а ребенок? Подумаешь – «ребенок»! Небось, скоро четырнадцать лет минет! Ну, конечно, в капитанский техникум! Вот это правильная дорога».

Мысли Олега то бегут, перегоняя друг друга, то прыгают, то снова, будто войдя в широкое русло, текут спокойно, мирно. Капитанский техникум!

Но итти все-таки надо. Пора!

Олег хочет нажать на кнопку электрического фонарика, но фонарик выскальзывает из рук и бесшумно падает в груду сена.

– Вот так история! – вырывается у мальчика – Я без огня и дороги не найду!

Он торопливо обеими руками перерывает сено. Нет, фонарика нет. Что за неприятность! Так можно искать и до утра. Олег озирается. Ему кажется, что на чердаке уже не так темно, как было раньше. Неужели светает? Нет, не может быть!

Мальчик видит на противоположной стене чердака сероватое неясное пятно. «Это окно», догадывается он. Но светлей не от него. На дворе темная ночь. Это просто глаза привыкли к темноте. Он продолжает искать, он ощупывает все вокруг себя, он роется в сене.

Где же фонарик! Ага, наконец!

Рука Олега нащупывает в сене какую-то твердую вещь. Нет, это не фонарик. Но что же?

Мальчик стоит, ошеломленный и растерянный. Он узнает неожиданную находку. Револьвер!

Мирная тишина чердака делается сразу зловещей и страшной.

Только бы найти фонарик! При свете можно было бы лучше осмотреть это стальное холодное оружие. Олег не знает, что ему делать дальше: лезть ли с чердака, или искать фонарик? И что делать с револьвером? Мальчик осторожно держит его в руке. Можно нечаянно нажать на курок, и тогда грянет выстрел. Револьвер, наверно, заряжен.

Посторонний звук приковал мальчика к месту. Скрипнула лестница. И снова скрип. Сомненья не было – кто-то лез на чердак.

Олег похолодел. И в ту же минуту бесшумно отступил в сторону. Он быстро крался вдоль стены. Вот широкий дымоход. Олег прижимается к нему всем телом. «Если что случится, буду стрелять», испуганно мелькает мысль, и… мальчик прячет револьвер в карман.

А затем настает такая тишина, что Олег уже ясно слышит, как колотится его собственное сердце.

Может быть, это напрасная тревога Нет, снова скрипнула лестница. И снова тишина. И снова звуки. Что-то зашуршало, кто-то тяжело засопел и вылез на чердак. В темноте послышались тяжелые шаги. Кто-то осторожно ступал, то и дело останавливаясь, как будто вслушиваясь в тишину.

И наконец, как видно, убедившись, что кругом нет ничего подозрительного, незнакомец уверенно направился в ту сторону, где было оконце. Затаив дыхание, Олег выглянул и из-за дымохода. Шагов за восемь от себя он; увидел фигуру незнакомца и скорее угадал, чем узнал старого Кажана.

Что-то щелкнуло под рукой Кажана, и ослепительный сноп света вырвался из фонаря. Старик стоял у стены и старательно направлял этот свет в маленькое оконце. Высоко поднимая фонарь, Кажан водил им по воздуху, то выключая, то снова включая свет.

«Не иначе как штепсель на стене», подумал Олег, напряженно следя за каждым движением старика.

Вся фигура Кажана пряталась в темноте, темнота клубилась на чердаке черной сажей, и только яркий зеленоватый огонь посылал через оконце свой свет в далекий ночной простор.

«Что же это такое? Что же это? – билась тревожная мысль. – Это он кому-то подает сигналы. Сигналы подает…»

Стоя за дымоходом, Олег прижимал обе руки к груди, чтобы не слышно было бешеного стука его сердца. Что же будет дальше? А что, если Кажан посмотрит за дымоход? И, совсем как тогда, когда стоял он за калиткой с найденным письмом, мальчик снова переживал те же самые чувства. Ему хотелось сейчас очутиться дома, в тихой комнате, где ни одна вещь не напоминает ни этот чердак, ни старого Кажана. Мелькнули на мгновенье лица матери, отца. И такими родными, такими недосягаемыми показались они в эту минуту Олегу!

Кажан погасил фонарь и долго еще стоял неподвижно, всматриваясь в оконце и, может быть, ожидая ответа на свои сигналы. Эти минуты показались мальчику настоящей вечностью. Мучил вопрос: что же будет дальше? Откроет Кажан его убежище? И если откроет, тогда что?

Теперь уже не таинственность старого Кажана пугала Олега. Старик казался мальчику страшным злодеем: участником какой-то шайки разбойников и убийц. Вот сейчас он подойдет к сену и начнет искать свой револьвер. Или, может быть, снова заскрипит лестница и на чердак потихоньку соберутся и остальные члены банды? И это очень вероятно. И, наверное, сигналы Кажана были каким-то условным знаком.

Тогда конец Олегу. Пощады не будет!

Мысли вихрем метались в разгоряченной голове мальчика. Напрасно он напрягал всю свою волю, чтобы найти выход из положения, в котором он так неожиданно и бессмысленно очутился. Выход был только один – бежать, но Олег боялся даже двинуться с места.

Кажан повернулся, и мальчик услышал его шаги рядом с собой. Олег слышал его тяжелое дыхание, он слышал, как старик что-то проворчал про себя и пошел дальше. Заскрипела лестница, и все стихло.

Не сразу вышел мальчик из своего убежища. Только окончательно убедившись, что Кажан ушел и больше не вернется, охотник за кладом пана Капниста спустился по лестнице.

Про свой фонарик затерянный в сене, Олег забыл и думать. В кармане мальчика лежала теперь новая находка, грозная и опасная.

На следующий день с самого утра Олег ушел к морю. В школу итти было еще рано, время было свободное. Было чудесное, розовое утро. Олег шел, оглядываясь по сторонам. По дороге он то и дело встречал рыбаков; и это мешало ему разглядеть хорошенько, как ему хотелось, найденный вчера револьвер. Тогда Башмачный повернул от берега и стал подниматься в горы по едва приметной тропинке.

Дорожка вилась между скалами и грудами серого камня, заросшего кустами бузины и колючей дерезой. Всюду зеленел молодой бурьян, нежились на солнце бабочки, а под глиняным обрывом желтели кустики каких-то ранних весенних цветов.

Вчерашнее приключение на чердаке сейчас казалось таким же далеким и ненастоящим, как и ушедшая зима. Может быть, все это только приснилось? Нет, и вот – вещественное доказательство. Карман оттягивает вниз тяжелый, завернутый в газету револьвер.

Все, все вспомнил теперь Олег. И незнакомца в каморке, и выстрелы в море, и Кажана, испуганного этими выстрелами. Так вот кто бродил по ночам на чердаке! Кажан, старый Кажан!

Мальчик задумался. Он даже вздрогнул, когда вспомнил, как стоял он за дымоходом, боясь пошевельнуться, как размахивал Кажан своим фонарем перед оконцем.

– Это он сигналы подавал, – шептал Олег. – Шпионам сигнализировал!

Нет, теперь уже нельзя откладывать. Надо сейчас же рассказать о незнакомце и о сигналах. А кому рассказать? Пограничникам? Или, может, Василию Васильевичу? И письмо надо отдать и револьвер. Если такие уж дела, о кладе думать не приходится. И Олег решил спрятать револьвер только до завтра (надо же его еще товарищам показать, своей находкой похвастать), а завтра уж непременно отдать его Василию Васильевичу вместе с письмом.

Блуждая в горах над морем, Олег набрел на пещеру. Вход в нее прятался в кустах дерезы, и, несмотря на близость тропинки, пещера была совершенно спрятана от человеческих глаз. Олег обрадовался. Лучшего места для того, чтобы спрятать оружие, нельзя было и найти. В пещере стоила полутьма, было тихо и пахло сыростью. Мальчик спрятал револьвер в уголок и положил на него камень.

«Вот где хорошо играть в красных партизан! – подумал Олег. – Устроить тут партизанский штаб – никогда не найдут».

И в самом деле, это был чудесный уголок, но Олег очень ошибался, думая, что пещеру открыл именно он, что знает о ней только он один.

ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ПЕРВАЯ
о том, как Галина писала Чайке записку и что из этого вышло

До школьных испытаний осталось всего две декады. Как быстро, как незаметно промелькнут эти двадцать дней! Школьники с новыми силами налегли на ученье. По вечерам в школе не было уже слышно многочисленных шумных кружков, и даже завзятые «юные астрономы», и те решили собраться у Василия Васильевича в самый последний раз, только для того, чтобы заслушать сообщение Нагорного о путешествии на Марс.

Школьный журнал тоже на время закончил свое существование. Теперь и на переменах ребята не расставались с учебниками, повторяя без конца уроки.

Василий Васильевич каждый день просматривал отметки учеников. Шестой класс шел первым. Немного отставал только Олег Башмачный, но вскоре исправился и он, перешел на «хорошо» и только по литературе еще имел «посредственно».

Никто не знал, каких усилий стоило Олегу это повышение. Как будто он видел долгий страшный сон и вдруг проснулся. Испытания приближались. Весь класс шел на «хорошо» и «отлично», и каждому уже мерещились летние каникулы – чудесный парусник, пионерские костры и дальние походы. Плестись сзади стало невозможным. Олег сел за книги. Как бы он смотрел в глаза товарищам, если бы только из-за него класс не получил парусника? Если бы все мечты развеялись, как дым? Да и сам он – каким он будет капитаном, отставая от товарищей?

– Слушай, Башмачный, – остановила как-то Олега Галина, – ты и дальше думаешь ехать по литературе на «посредственно»?

– А это тебя очень интересует?

– Это интересует всех твоих товарищей.

– Ну и пусть интересует на здоровье!

– Послушай, – покраснела Галина, – ты дурачком не прикидывайся! Я тебе серьезно говорю!

– Подумаешь – звеньевая!

Галина вскипела:

– Дурак!

Она и сама не знала, как вылетело у нее это слово. Олег зло блеснул глазами.

– Дурак! Это что же, по-пионерски? Звеньевая! Ну, подожди! По литературе у меня «отлично» еще будет, не беспокойся, а «дурака» я тебе не прощу!

Галина целый день не могла освободиться от какой-то тревоги. «И вправду нехорошо вышло. Борюсь с руганью, а вот сама… уж очень он раздразнил меня, не выдержала. И какие только бывают люди! – думала Галина. – Что ни школьник, то и привычки. И слова – все по-разному. Олег вон какой, а вот Яша Дереза другой совсем. А Нагорный и совсем. ни на кого не похож. И у Саши тоже свои привычки…»

При мысли о Сашке Гале сразу стало и весело и спокойно. Галя посмотрела на его спину, наклоненную над партой. Она вспомнила, как просил ее Сашко написать ему письмо.

«Чудак! – засмеялась Галина. – И зачем ему нужно это «послание»?»

Был урок природоведения; До перемены оставалось всего несколько минут Галя быстро написала на промокашке:

«Сашуня! Подожди меня, пойдем домой вместе. У меня есть хорошая новость. Ты – мой дружок, и поэтому эта новость будет хорошей и для тебя. Галина» Девочка сложила вчетверо розовый листочек и хотела уже незаметно передать его Сашку. И вдруг чья-то рука мелькнула перед лицом Галины и…

Записка исчезла! Сзади послышался тихонький смешок. Девочка обернулась и увидела торжествующее лицо Олега. Нарочито медленным движением мальчик прятал в карман розовый листочек промокательной бумаги. Галина подскочила от неожиданности и гнева.

– Отдай ! – прошипела она.

– Отдам когда-нибудь! – ответил, посмеиваясь, Олег.

– Отдай !

– После дождика в четверг.

– Слушай, ты! Отдай!

– Обязательно! На тот год, в эту пору!

После урока Галина приперла Олега к стене и, красная, с блестящими глазами, не отставала от него.

– Сейчас же отдай! Слышишь! Не имеешь права хватать чужую записку! Это нечестно, не по-пионерски!

– А писать записки на уроке – это по-пионерски? Не отдам!

– Если ты мне ее сейчас же не отдашь, я…

– Ну, и что же ты сделаешь? Подумаешь, испугала! Вот подожди, я ее сначала перед всем классом прочту, а тогда, конечно, можно будет и отдать! Пускай все знают, какие записки пишет поэту звеньевая Кукоба. «Подожди меня, мой любимый дружок… »

– Нет там «любимый». А если б и был…

– Как это нет? – настаивал Олег. – Забыла, что и писала?

Кровь стучала в висках у Галины. Она не знала, что ей делать с этим негодяем, с этим нахалом! Пожаловаться Василию Васильевичу? Но тогда Олег, конечно, покажет ему записку. «Мой любимый дружок». Наверное, там так и написано.

– Олег, слушай! Ты никому не скажешь. Ты мне отдашь…

– А дальше что?

– Слушай. Я помогу тебе по литературе.

– Мне и так предлагают помогать, да я не хочу. Что, я сам вызубрить не могу?

– Так разве здесь нужно зубрить? Здесь надо…

– Да ты мне нотации, кажется, собираешься читать? Ты лучше вот что…

На минуту Олег задумался.

Галина напряженно ждала, что он скажет.

– Ты вот что! Дай мне списать, домашнее задание по… по литературе. Я б и сам написал, да… мне сегодня некогда. Понимаешь? А работу надо сдавать уже завтра.

Девочка стояла, как оглушенная громом.

– Списать? – пролепетала она.

– Ну да. А я тогда твою записку у тебя на глазах разорву. Раз-раз и готово! На двести клочков разорву.

– Не могу я этого сделать, Олег.

– Не можешь?

– Нечестно это, понимаешь! Я никому никогда не давала списывать. От этого и тебе пользы не будет, а только наоборот. Нет, Я не могу этого сделать.

– Опять нотации? Нечестно? А такие записки писать, да еще на уроках, это честно?

– Узнают.

– Никто не узнает. Я не буду слово в слово списывать. Я и свое чего-нибудь припишу. Ты об этом не беспокойся!

– Олег!

– Знаю, что Олег. А записка все-таки у меня. И не я буду, если я ее перед всем классом не прочту. Посмотрим тогда, кто дуpaк, ты или я.

В тот вечер у Галины были грустные-прегрустные глаза. И от этого они казались еще больше, эти грустные глаза с длинными ресницами.

За ужином отец невольно посматривал на Галину. Он давно уже не видел своей дочки такой печальной. Наоборот, последние дни Галя была особенно жизнерадостной и веселой. Все радовало ее: и близкий приезд матери, и апрельское солнце, и голубое море, и такое небо, что и самой хотелось, как птице, взлететь высоко на сильных крыльях!

На вопросы отца Галя отвечала неохотно и как-то уклончиво. Даже отцу стыдилась она рассказать правду о записке и своих неприятностях. Олег таки уговорил ее, и девочка дала ему списать свое сочинение «Герои произведений Панаса Мирного»И это больше всего мучило Галю, ну, вот почему она была такой хмурой и печальной. Когда на другой день Галя снова столкнулась с Олегом, она отвернулась от него и хотела пройти мимо. Олег остановил ее.

– Чего ты дуешься? Сердишься? Я же разорвал записку, чего тебе еще надо?

Галина молчала.

– Напрасно ты злишься. Ничего плохого ты не сделала. Я и сам потом все хорошо выучу, весь урок знать буду. И работу потом тоже напишу – сам для себя напишу. Мне только сегодня некогда. Вот и все.

К ним подбежала Люда Скворцова:

– Про что вы тут? Что-нибудь интересное?

– Интересное! – ответил Олег. – А что – не кажем!

– И не надо, просить не буду. Секрет, значит? У меня у самой, слава аллаху, секретов сколько угодно. Интересно! – запела она. – Инте-рес-но! У Олега и Галины секреты завелись!

На следующий день Василий Васильевич возвращал ученикам работы по литературе. Галина со страхом заметила, что и ее и Олегову тетради Василий Васильевич оставил у себя. Олег сидел красный, опершись на руку подбородком. Галина оглянулась на него, и их взгляды встретились. Олег отвернулся, но в его глазах девочка успела прочитать: «Попались!»

В тишине отрывисто прозвучал голос Василия Васильевича:

– Кукоба!

Галина вздрогнула и встала. Она стояла бледная, с опущенными глазами.

– Башмачный!

Девочка услышала, как за ее спиной поднялся из-за парты и Олег. Ученики, ничего не понимая, переглядывались. В классе стало сразу тихо, как бывает тихо перед грозою.

– Кукоба и Башмачный, подойдите сюда, чтобы все могли вас видеть, – снова прозвучал голос Василия Васильевича. – Это твоя, Кукоба, тетрадь?

Галина кивнула головой.

– А это – твоя?

– Моя, – тихо промолвил Олег.

– Слушайте внимательно, ребята, – обратился Василий Васильевич к классу, – я прочту вам сейчас кое-что из работ этих двух… – директор кивнул на Галину и Олега, – этих двух учеников.

Он взял тетрадь Кукобы и прочел:

– «Лучшие произведения Панаса Мирного – романы «Разве ревут волы, когда ясли полны» и повесть «Лихие люди». Главный герой романа «Разве ревут волы» – это Чипка. Кто такой Чипка Это крестьянский парень. Тяжелая, злая жизнь и панский гнет делают то, что Чипка становится разбойником. Панас Мирный в образе Чипки показывает в своем романе протестанта против панства, против жестокости крепостничества».

А теперь – из работы Олега Башмачного:

«Лучшие произведения Панаса Мирного – повесть «Лихие люди» и роман «Разве ревут волы, когда ясли полны». Главный герой романа «Разве ревут волы» – Чипка. Кто такой Чипка? Парень из деревни. Панский гнет и тяжелое, злое житье довели его до того, что он становится разбойником. Панас Мирный в своем романе показывает в образе Чипки протестанта против жестокости крепостничества».

Ученики завозились, зашептались, а Василий Васильевич продолжал читать дальше:

– У Галины Кукобы:

«Писатель объясняет социальные причины появления такого протестанта. У Чипки богачи отнимают последний клочок земли. Чипка не находит правды. Но он находит и революционной дороги…»

У Олега Башмачного:

«Писатель объясняет социальные причины такого протестанта. Богачи отняли у Чипки последний клочок земли. Чипка не может найти правды: Но он не находит также и революционной дороги.»

Хватит, – закончил Василий Васильевич. Дальше я читать не буду. Так все с начала и до конца. То, что есть в тетради Башмачного, есть почти дословно и в тетради Кукобы. Я спрашиваю: что это значит?

Галина и Олег стояли молча, не смея взглянуть в глаза ни директору, ни своим товарищам.

Тогда кто-то из учеников сказал громко:

– Они списали друг у друга.

– Списали!.. – зашелестел класс.

– Дело ясное, – сказал Василий Васильевич, -конечно, списали. Только не друг у друга, а один из них списал у другого.

И тут глухо прозвучал голос Олега:

– Василий Васильевич, это я списал … И я даю слово, что…

– Подожди немного, слово будешь давать потом. Что ты скажешь, Кукоба?

Галина подняла голову. Какой тяжелой была сейчас эта голова! Как тяжело было ей глядеть сейчас на класс! Хоть бы один сочувственный, подбадривающий взгляд!

– Василий Васильевич, Башмачный действительно списал у меня, и я…

Галина запнулась.

– И ты – что?

И тут снова откликнулся Олег:

– Я очень ее просил, и она… того…

Девочка метнула взгляд на Башмачного. В ее взгляде мальчик прочел многое. Он понял: слово «Записка» не должно произноситься.

– Башмачный просил. И я дала ему списать.

Никогда школьники не видели Василия Васильевича таким рассерженным. Его пальцы дрожали, голубые ясные глаза потемнели, и весь он пылал глубоким, нескрываемым возмущением.

– Слышите, как все это просто: попросил списать и списал. И у Кукобы не нашлось даже слова для возражения! Чрезвычайно просто! А подумал ли кто-нибудь из вас над тем, что вы наделали? Ты думаешь, Кукоба, что ты помогла товарищу? Нет, ты ему не помогла, ты его еще глубже вниз толкнула! Еще глубже! Ты отличница и пионерка! Ты – звеньевая! Какой прекрасный пример для других, не правда ли?

Галина закрыла лицо руками. Горячие слезы полились по щекам. Она чувствовала, что нет ей никакого оправданья. Каждое слово Василия Васильевича, казалось, навсегда западали ей в сердце. И всему виной только она. Записка? А что такое, в сущности, эта записка? Глупости все это! Никакая записка не снимает с нее вины.

– И почему это все могли выполнить свои заданья, – продолжал Василий Васильевич, – и выполнили их прекрасно, и только один Башмачный решил списать у товарища? Почему ты думаешь, что твою работу должен делать за тебя кто-то другой? Какой же гражданин Советского Союза получится из тебя? Где же ваша пионерская гордость и честность?

Много еще справедливых и горьких слов услышали Галина и Олег от Василия Васильевича. Оба дали искреннее и гордое обещание никогда больше не повторять сделанного. Это было обещание перед всем классом. И тут же Василий Васильевич дал Кукобе и Башмачному новую тему дли работы.

На перемене Галина не вышла из класса. Она села на подоконник и молча смотрела на весенний зеленый сад, залитый солнечными брызгами. У нее не было вражды к Олегу.

– Сама виновата, – шептала девочка. – Собственной записки испугалась. Записки страшно, а давать списывать – не страшно Не стыдно? Неожиданно для себя Галя почувствовала чей-то пристальный взгляд. Она увидела глаза проницательные, широко раскрытые глаза. И укор, и тревога, и немой вопрос – все прочла в этом пристальном взгляде Галина. Она видела только эти глаза, такие знакомые и незнакомые, такие родные и… такие чужие.

– Саша! Саша!

Восклицанье слетело с ее губ помимо ее воли. Сашко Чайка стоял возле нее. И это был не тот Чайка, которого знала Галина. Это был не тот Сашко, с которым она читала вместе «Мертвые души» и «Капитанскую дочку». Холодком веяло от его карих глаз, во всей фигуре было что-то чужое, почти враждебное.

Галина соскочила с подоконника, и оба они – школьник и школьница – стояли один перед другим, не зная, что сказать.

– А я думал, что ты… – дрогнули наконец губы Сашка.

– Саша, Саша… Ты ничего не знаешь.

– Весь класс знает. Не думал я, что ты… можешь так сделать. Дала списать. И кому? Нового друга обе нашла! Подружились? На почве списыванья? Х-ха!

– Сашко, не имеешь права так говорить! Какая почва? Я ничего тебе еще не сказала.

– Рассказывай Олегу! Когда я услышал; как Василий Васильевич читал ваши работы, я своим ушам не поверил. Я все думал, что это какая-нибудь ошибка. Но ты… ты ведь сама призналась!

Галина хотела что-то сказать, хотела крикнуть, что он, Сашка, не знает, как все это вышло, но в коридоре резко зазвенел звонок и шумная детвора вбежала в класс. Чайка круто повернулся и пошел на свое место.