Текст книги "Морок пробуждается"

Автор книги: Александр Варго

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 15 страниц) [доступный отрывок для чтения: 6 страниц]

Глава 5

Иван положил перед собой тетрадь. Еще раз посмотрел на надпись на обложке: «Бойся, что ты проснешься, а они останутся». Странные слова. Взялся за уголок титульного листа, но открывать не спешил. Чувство, будто он подглядывает за кем-то, не покидало. Но все равно это необходимо сделать, поэтому он быстро перевернул обложку. Первые страницы тетради были заполнены цитатами, отрывками стихотворений. Иван не спешил, оттягивая момент, когда он наконец сумеет понять, почему повесился Сашка.

 
Когда еврей в Сион придет,
И Небеса пошлют комету,
И Рим познает свой восход,
Мы больше не увидим света.
 

Иван знал этот отрывок. Он читал роман «Знамение» еще в школе, в старших классах. Автора не помнил, а вот четверостишие из романа выучил наизусть. Три следующие страницы занимало одно произведение. Он его тоже узнал.

 
Друг мой, друг мой,
Я очень и очень болен.
Сам не знаю, откуда взялась эта боль.
 

«Сашке всегда нравился Есенин», – подумал Иван и улыбнулся. Дальше шли цитаты из книг Кинга, Агаты Кристи и неизвестных Ивану авторов. В основном мрачные. Дерьма в жизни и так полные закрома, а он такое записывал. Иван отложил тетрадь, встал и пошел на кухню. Он точно знал, что отгадка здесь, в этой тетради, но его что-то сдерживало. Как будто был какой-то тайный смысл в последовательном просмотре записей. Немного терпения – и…

Иван подошел к холодильнику, достал бутылку водки, подхватил со стола стакан и пошел в комнату. Так веселее будет. Но веселее почему-то не стало.

Дневник Сашка начал вести с начала года. Тетрадь, конечно, появилась года четыре назад, но он приобрел ее исключительно для записей чужих мыслей. И вот первая запись, датированная четвертым января две тысячи десятого года. Наверняка Сашка хотел начать дневник с первого дня нового года, но эти трудные праздничные дни никак не способствовали ведению записей, разве что на видеопленку. У большинства россиян новогодние каникулы заканчиваются числа десятого.

Иван пролистал тетрадь, вчитываясь в некоторые записи. Ничего интересного, обычные размышления обычного человека. В основном пересказ событий текущего дня.

Ваня налил водки в стакан, выпил и поморщился. Закусить было нечем. С этими пьянками и продуктов купить некогда. Тараканы на чемоданах сидят, в холодильнике мышь повесилась…

Повесилась…

Иван опустил взгляд в тетрадь.

Повесился!

Он же повесился! А я тут…

Мгновенный порыв сделать что-нибудь… Повеситься?! Нет-нет! Иван очень любил жизнь во всех ее проявлениях. И, честно говоря, презирал самоубийц. Но Сашка – его друг, и поэтому Иван должен знать, что или кто засунул его башку в петлю. Если с Мишкой более или менее понятно, хотя и в его прошлом трудно разобраться (неприятности со старой работой), то Санька был весь как на ладони. Его прошлое, настоящее и… А вот «и» уже не будет никогда. Ванька, Лешка и Макс – вот его прошлое и… Черт! Черт, черт, черт! У Саньки теперь только прошлое.

Иван шмыгнул носом и заплакал. Антонина Федоровна права, Сашка любил Ивана. И Иван любил Сашку. Они были как братья, больше, чем братья. Они были настоящими друзьями. Сейчас, когда Сашки не стало, Иван это понимал. Он не раз испытывал подобные чувства – когда пропал отец, умерла мама, новорожденная дочка, ушла Марина. Тогда Иван ощущал пустоту. Но сейчас оказался не готов. Вообще подготовиться к такому невозможно.

Он пролистнул тетрадь дальше. Записи последней недели стали интереснее. Ивана удивил стиль письма. Нет, то, что это писал Сашка, никаких сомнений. Он перевернул страницы назад. Так и есть. Со дня написания первых строчек и по 4 сентября, то есть в течение восьми месяцев, Сашка изъяснялся, как все, насколько, конечно, об этом мог судить Иван. А вот последняя неделя…

Последние дни своей жизни он будто беседовал с Иваном через свой дневник.

04.09.10 г.

Ванюха, посмотрел сегодня тот фильм. Ну, помнишь, из шкафчика Мишки. Ну и жуть! Я теперь понимаю, почему Миха повесился. Хе-хе. Шучу. Но фильмец – бомба. Ты, наверное, книгу читал? «Ночной эксперимент» называется. Ну ни фига себе! На ночь его лучше не смотреть. Не экспериментировать.

05.09.10 г.

Ваня, чушь какая-то, но… Мне показалось сегодня, что я видел старуху. Я сидел в беседке, ты знаешь, у меня во дворе. Из нее просматривается весь огород. Сидел и гладил своего кота. Вдруг его выгнуло как-то, и, оцарапав мне руку, он рванул в дом. Я посмотрел вокруг. Что-то ж его напугало?! И увидел ее. На бетонной дорожке стояла старая женщина. Ванюш, она была голой! Она улыбалась. Самое страшное, что я видел ее в «Ночном эксперименте». Ты скажешь, чушь, бред и тому подобное. Поверь мне, дружище. Эта сука была там, а сегодня – у меня в огороде. Она приближалась ко мне. Я словно под гипнозом смотрел на нее. Не дойдя до беседки метров пять, она исчезла. Я просто моргнул, а когда открыл глаза – ее уже не было. Хрень какая-то. Я тебе не говорил про «Ночной эксперимент»… Снят он довольно странно. Будто фильм в фильме. Или нет. Знаешь, как будто на фильм «Ночной эксперимент» записали куски из другого фильма. И не художественного, а… Точно. А я-то смотрю, уж больно реалистичны эти самоубийства. Это отрывки из любительских фильмов. Какая скотина снимала это?!

06.09.10 г.

Сегодня их уже трое. Я встал с головной болью – вчера перебрал. Пацан… Хм. Тело мальчишки сидело за столом, а голова лежала у него на коленях. От этого «крышу» сорвать может. Рядом с ним стоял мужчина. Он умер от выстрела в голову. Это точно. У него не было половины лица. У двери, в кресле, расставив ноги, сидела эта старая бл…ь. Вот и все, Ванюша, «белка» постучалась к твоему другу. Я лежал и переводил взгляд с одного на другого. А что я мог еще сделать? Они тоже молча пялились на меня. Сколько это продолжалось, я не знаю. Они просто исчезли, испарились. Теперь я сижу и пишу этот бред. Ох, Ванюха, как я сейчас нажрусь – до синих веников!

Странные записи. Если не сказать страшные. Иван налил еще водки. Неужели белая горячка? Галлюцинации. Мертвецы. Чертовщина какая-то! Он выпил и продолжил чтение.

07.09.10 г.

С утра никого не видел. Сходил за водкой. Когда появляются эти твари, я в момент трезвею. Даже водки жалко. После обеда пришли. И понимаешь, не те, кого я ждал. Сначала вошли парни – я с ними в Чечне воевал. Кто без руки, кто с дыркой в пузе. Вань, ты знаешь, я понял – я должен быть с ними. Я ведь шел умереть… Получается, я обманул их! Я еще выпил. Парни исчезли. И тут я увидел в дальнем конце кухни у мойки моего отца. Верхняя часть, та, что выше пояса, была на сиденье, а ноги рядом. Ты, наверное, не помнишь (я и сам знаю только по рассказам), нам тогда лет по пять было. Моего отца убило на заводе. Какая-то плита под давлением раскололась и вылетела, разрубив его пополам. Вот так, Ванюш, двадцать лет не было папы, а тут появилось два. Я еще выпил и… Или покойник исчез, или я отключился. Очнулся на кухонном полу весь в блевотине.

08.09.10 г.

Теперь их больше, намного больше. Они везде. В огороде, во дворе. Они бродят по всему дому. Твари! Ты знаешь, Ванюш, я думаю, это все-таки тот фильм. Чертов «Ночной эксперимент»! Иван, не смотри этот фильм! Ни в коем случае! А теперь, дружище, я пойду напьюсь до усрачки и погоняю этих херовых зомби. Мать жалко, она-то их не видит… Ладно, я пошел. А нет, я снова вернулся. Хочу, чтобы ты знал… Голая старуха у них самая приставучая. Голодная до мужиков. В общем, я даже не знаю, как это все передать словами… Общее впечатление от всего этого – хоть в петлю лезь. По пьянке как-то попроще. Все, пойду нажрусь.

Фильм и алкоголь. Точно. Эта гремучая смесь, эта химическая реакция вызывала галлюцинации. Так или… не так. Что-то с этим фильмом!

«Теперь я обязательно должен его посмотреть!»

Когда Иван перевернул лист, он подумал, что Сашка каким-то образом перепутал страницы. Перед ним снова были стихи. Иван прочитал их. Нет, ничего не перепутано. Просто эти отрывки отражали мысли Сашки на тот момент.

09.09.10 г.

 
Друг мой, друг мой,
Я очень и очень болен.
Сам не знаю, откуда взялась эта боль.
 

Вот так-то, братишка. Серега был гением!

10.09.10 г.

 
И теперь мне стало ясно —
Смерть в расцвете лет прекрасна,
Черный пепел, холод мрака,
Все подохнем, как собаки.
 

Я не знаю, откуда эти строки, но они как нельзя лучше могут охарактеризовать мое душевное состояние.

11.09.10 г.

Все решено. Ваня, я все решил, и не суди меня строго. Два дня я провел как в трансе. Ни хрена не помню. Да тут и нечего помнить. Мертвецы ходят по пятам. Ни на шаг не отстают, суки! Ничего, сегодня все закончится. Я только на вас – на тебя и на Леху с Максом – приду взгляну. Мысли такие ясные, будто и не пил никогда. Я хотел попросить у тебя прощения, Иван. Ты же мне как брат… Братишка. В лицо, конечно, я бы не решился тебе признаться… А вот бумага, как говорится, все стерпит. Ванюш, помнишь, тогда на крыше? Ну, Анька когда мне в душу насрала. Тогда мы на крыше сидели. Так вот, тогда я прыгать не собирался. Я стоял на парапете и ждал, кто первый меня оттянет от края крыши. Это был ты, братишка! Ты! Прости меня, брат, за эту проверку на вшивость. Прости!

Как жаль, что ты сейчас не сможешь меня оттянуть. Как жаль. Слишком поздно, братишка, слишком поздно…

В большинстве случаев совесть мучает, когда что-то натворил, а сейчас стало стыдно за то, что он ничего не сделал. Иван не был так привязан к Сашке, как следовало бы. Да, сейчас он понимал, что дорожил Сашкой, но больше всего из троих друзей он был привязан к Лешке Федорову. И на тренировки вместе, и в «Родник».

Иван полистал дальше. Только чистые страницы. Все, дневник закончен. Он взял бутылку. Пустая. В холодильнике тоже пусто. Ваня посмотрел на часы, висевшие над диваном. 20:35. Если поспешить, можно успеть до закрытия магазина. Надо водки купить, да и пожевать чего-нибудь. Он встал и прошел в прихожую, надел куртку и почувствовал, что в кармане что-то лежит. Сунул руку в карман и вытащил диск.

– С тобой я потом разберусь, – сказал он и положил коробку на полочку под зеркалом.

Затем выключил свет и вышел из квартиры.

И только когда Иван поднимался по лестнице с пакетами, полными еды и водки, до него дошли слова друга.

Как жаль, что ты не сможешь меня оттянуть.

Войдя в квартиру, Иван заплакал, как ребенок.

Когда позвонил Эдик и сообщил о смерти первых, кому он дал диск, Илья убедил его, что это совпадение. Кто умирает от просмотра фильма? Нет, умереть, конечно, можно. Сердечный приступ, кровоизлияние в мозг, поперхнуться кусочком диска и так далее и тому подобное. В общем, естественной смертью. Но чтоб повеситься?.. Так он и объяснил Эдуарду. Но сам-то Илья прекрасно знал, какой эффект производила эта запись. На трезвенника, посмотревшего фильм, он никак не повлияет, но вот на алкаша с расстроенной психикой должен действовать как надо. Как надо было Илье.

Калейдоскоп драк, убийств и суицида и нормальную психику тревожил настолько, что после просмотра человека можно отправлять прямо в психушку. А что касается выпивох – просмотр ленты вызывал галлюцинации, которые будут преследовать их до самого конца. Но… Как не хотелось Илье этого «но», а оно все-таки было. Иначе это не лечение, а убийство. Хотя многих и устраивающее, включая жен и детей подопытных.

В фильм были вмонтированы лозунги: «Бросай пить, и они уйдут!», «Не пей, и все закончится!» и еще с десяток призывов бросить пить. Работали они в основном на подсознательном уровне.

Илья знал, что будут смерти, но ему никого не было жалко. Умрут те, кто не захочет бросить пить. Он таких видел еще года два назад, когда работал в наркологической клинике в Подкумске. Им вшивали «торпеды», а через полгода они опять начинали пить.

Однажды пришла жена одного из постоянных клиентов. Соколов всегда задавал вопрос: что заставляет женщин жить с такими? Но ответа он ни разу так и не получил.

«Он наш, и мы его любим», – пришли на ум слова, когда-то очень давно произнесенные мамой.

Женщина попросила вшить мужу ампулу куда-нибудь в такое место, чтобы тот не достал. На вопрос «Зачем?» она ответила, что он не пьет максимум месяц, а потом берет и вырезает «торпеду». Фролов, хирург клиники, вшил ампулу под лопатку. Через месяц на пороге наркологии появилась та же женщина, вся в слезах: «Вырезал, не сам, друзья помогли» – и снова просила помочь. Рассказывала, какой он хороший, когда трезвый. Илья бы и хотел помочь, но картина с подсознательными призывами находилась пока на стадии разработки. Правда, Соколов не забыл о женщине, и через год, когда фильм был готов, попытался связаться с ней. Каково же было его удивление, когда ему сказали, что женщина погибла. Бросилась под поезд. Ей было всего сорок пять лет. Сорок пять! А ее хмырь продолжал пить, но самое главное и страшное – жить.

Нет, ему не было жалко их. В каждом алкаше Илья видел своего отца.

Иван стоял у окна в собственном кабинете. Капли дождя стучали в стекло. Фильм он вчера так и не посмотрел. Напился. Ему было страшно. Он боялся этого диска, как черта. И в то же время ненавидел себя за то, что предает Сашку. Слабое успокоение приносили слова, написанные Сашей: «Ни в коем случае не смотри этот фильм». Вот он и не смотрел.

«Сегодня вечером обязательно посмотрю», – мысленно пообещал он себе.

В дверь постучали. Иван от неожиданности подпрыгнул.

– Войдите!

На пороге стояли Макс и Лешка.

– Здорово, Ванюха!

– Здорово.

– Мы, это… – Лешка поднял перед собой пакет. В нем что-то звякнуло.

– Закрой дверь, – сказал Ваня Максу.

После того как сели за стол и выпили, Ваня решил рассказать друзьям о дневнике и фильме. После выпитого в голове начало проясняться и предстоящий просмотр фильма уже не казался таким страшным. Рассказ занял минут десять, но Ивану показалось, что прошло не меньше часа.

– Я вот что думаю, мы должны посмотреть этот фильм. Вместе. Может, он так действует только на одиночек? – Макс разлил водку по стаканам.

– Если это именно то кино, о котором идет слух, ну, помнишь, мы тебе рассказывали, тогда вряд ли. Димка с Васькой его смотрели вдвоем. – Лешка взял стакан и выпил, не дожидаясь остальных.

– Откуда ты знаешь, вдвоем они его смотрели или вшестером?! – возмутился Максим.

– М-да. Откуда вообще взялся этот диск? Почти за две недели никто о нем и… – Вдруг Иван осекся.

– Ты что, Ванюх? Мертвяков увидел, что ли?

– Вчера Антонина Федоровна мне сказала, что приходил Эдик и спрашивал о диске.

– Эдик, Эдик… Это твой, что ли?

Иван кивнул:

– Именно.

Раздался телефонный звонок.

– Что, не возьмешь?

– Да ну их!

Посидели еще немного. Водка скоро закончилась.

– Ну что, Ванюх, я метнусь в «прачку»? – спросил Макс.

– Что-то не очень охота эту бурду хлебать.

– Ну, за проходную я сейчас не пойду. Потом назад хрен пустят. Сегодня этот, с бульдожьей мордой, дежурит.

– Ладно, давай. – Иван достал из кармана пятьдесят рублей. – Неси это говно. Хорошую водку «У Захара» попьем.

Максим взял деньги и вышел из кабинета. Лешка закрыл за ним дверь.

– Ну, что с Эдиком делать будем? – спросил он, вернувшись на свое место.

– Что с ним сделаешь? Для начала поговорим, а там поглядим.

– А что ты думаешь о Мишке? Может, он на работе что вытворял?

– Сначала я думал, что он повесился совсем по другой причине. У него там, на старой работе, что-то не так было. Вроде как прежние дружки мозг выносили. Но после того, как Эдика заинтересовал этот диск, я не знаю, что и думать. Сам посмотри.

Иван встал, пошатнулся и направился к столу. Он достал журнал, вернулся к Лешке.

– Вот. – И открыл тетрадь на странице, залитой чернилами.

– И что, никто не наказан? – Лешка присвистнул и осмотрел пятно.

– А некого наказывать. Мишка повесился. – Иван ткнул пальцем в другую страницу. – Смотри, здесь Мишка пишет: «Смену сдал, смену принял». То есть все нормально.

– А после Мишки кто обычно заступает? – Лешка наклонил голову.

– Именно! Эдик что-то знает! – вскочил со стула Иван.

– Да погоди ты! Садись. Сейчас мы выпьем и все обмозгуем. Эдик никуда не денется. Когда он дежурит?

Телефон снова зазвонил. Оба повернулись в сторону аппарата и, не найдя там ничего интересного, продолжили разговор.

– Так, – задумался Иван. – Он сегодня сменился. Значит, послезавтра. Да, точно, он меняет новенького.

– Ну, вот тогда мы с ним и потолкуем.

Раздался стук в дверь – одинарный, двойной, одинарный.

– Придурок! Конспиратор хренов, – улыбнулся Лешка и пошел открывать.

– Ну что, быстро я? – с порога произнес Максим. – Я это, Ванюш, две взял. А то, так прикинул… Ну это, чтоб второй раз не бегать.

Иван махнул на него рукой и закрыл журнал.

– Не спеши. Я тебе сейчас одну фишку покажу. – Лешка взял у Ивана журнал. – У тебя карандаш есть?

– Да. – Иван встал и пошел к столу. – А зачем он тебе?

– Мы же с тобой хотим узнать, что скрывает это пятно?

– Ну, хотим. – Иван протянул ему карандаш, погрызенный на конце (школьная привычка).

– Помните, в детстве? – Лешка посмотрел на приятелей и открыл журнал. – Мы брали монетку и клали на нее лист бумаги.

– Ну. – Если Иван хоть что-то понимал, то Макс был в абсолютном неведении.

– Ну – баранки гну! В общем, здесь тот же принцип. Человек пишет, надавливая на ручку, которая оставляет не только надпись на этом листе, но и вмятины на другом. – Леша перевернул страницу и показал на ту, что под ней.

– Этот лист – последний!

– Отпечаток на обложке тоже сгодится. Ну что, поехали? – Лешка вопросительно посмотрел на Ивана. Тот молча пожал плечами.

– Может, давайте выпьем сначала? А то у меня от ваших умозаключений мозги плавятся, – достал Макс бутылку.

– Подожди ты! – остановил его Лешка.

– Ладно, давай смотреть, что там Мишка написал. – Иван склонился над «Оперативным журналом».

Лешка на мгновение засомневался. А что, если ничего не выйдет? Что, если Мишка недостаточно сильно давил на авторучку и на этой странице никаких следов нет? Но когда он, наклонив карандаш, начал заштриховывать страницу, сразу понял, Мишка давил как надо, удивительно, что бумагу не порвал. Закончив, Лешка откинулся на спинку стула и торжественно произнес:

– Ну, а я что говорил?!

Иван взял журнал. В принципе, разобраться можно, но некоторые буквы не пропечатались.

«1 5 – озв ил опер ор С оев с Южно п анци и со о п лючении с ф дера 3 на фид 3 в 0: 0:00 – не смог перекл ся, пот у что в я йке фидер 38 си ел мерт ая ста уха».

– Ну, Макс, теперь давай выпьем. – Лешка сиял. – А человек с высшим образованием пусть покумекает, что тут написано.

– У меня тоже высшее образование, – сказал Максим и, выхватив журнал у Ивана, всмотрелся в написанное. Пару слов сумел разобрать, но что они значат…

– Верни тетрадочку и налей водки. – Теперь улыбнулся и Иван.

– Наливай, наливай. Ванюха сейчас все нам объяснит.

Иван переписал буквы на отдельный лист и подставил недостающие. Это оказалось настолько легко, что он едва не закричал от восторга.

«Позвонил оператор С…оев с Южной подстанции и сообщил о переключении с фидера № 38 на фидер № 43 в 0:00. 0:00 – не смог переключиться, потому что в ячейке фидера № 38 сидела мертвая старуха».

«Мертвая старуха?! И здесь старуха?!»

Иван взял наполненный стакан и выпил. Максим прочитал вслух заполненные фразы.

– М-да. Значит, не совсем без ума был, раз решил скрыть то, что написал. Вырывать лист нельзя, заметить могут. А пролил чернила – и дело с концом.

– Это ты, Максюша, с концом. – Развалясь на стуле, Лешка смотрел на листок с расшифрованной записью. – Человек, написавший такое, не может очухаться и сказать: «Е-мое! Что ж я такое пишу? Надо бы спрятать, а то подумают, что я того». Не может по одной причине: он писал о том, что видел. И ему даже в голову не могло прийти, что этого никто, кроме него, не видит.

– Но кто-то же разлил чернила!

– А это мы скоро выясним, – коротко произнес Иван.

* * *

«Неужели все? Неужели я опоздал и этот сеанс теперь убьет Ваню? Ваню и еще бог знает кого!»

Эдик набрал номер телефона в кабинете Ивана. Гудки. Длинные, протяжные. Положил трубку на рычаг, постоял некоторое время у телефона, потом развернулся и пошел на кухню. Он не находил себе места. Открыл холодильник. Бутылка водки одиноко стояла на полке дверцы. Чертовски хотелось напиться.

Эдик не стал ярым борцом с алкоголизмом, показывающим на личном примере, как прекрасно можно обходиться без горячительных напитков. Ничего благого в его отказе от алкоголя не было. Обычная трусость. Он боялся умереть. Эдуард закрыл холодильник, сел на табурет у стола, покрытого старой клеенчатой скатертью со смазанными цветами.

«Если Ваня не ответит, надо тормошить доктора. Шестая смерть! А что, если кто-нибудь, сопоставив факты, выйдет на меня? И тогда меня посадят! Снова трусость. Какие, к чертям собачьим, факты? Надо забрать диск до того, как Иван посмотрит его. Вот и все».

Эдик встал и пошел в комнату. Снова набрал номер телефона в кабинете Щеглова, и снова безрезультатно. Тогда он позвонил доктору Соколову. Ну, здесь, слава богу, есть кто-то живой. Раздался щелчок, и милый женский голосок проговорил:

– Приемная доктора Соколова. Чем мы можем вам помочь?

– Здравствуй, Наташа. Это Эдуард Филиппович. Соедини меня, пожалуйста, с Ильей Сергеевичем.

– Здравствуйте, Эдуард Филиппович. А Ильи Сергеевича нет. Он вчера утром улетел в Москву.

– А скажи мне, милое дитя, – Эдик чуть не задохнулся от ярости, – Илья лично для меня ничего не передавал?

– Сейчас, одну минуту. – Он услышал на том конце шорох бумаг. – Сейчас, сейчас.

Тишина.

– Э-э, Наташенька? – Эдик подумал, что с девушкой что-то случилось. Инсульт, инфаркт. Да вообще, пусть будет что угодно, лишь бы не думать, будто над тобой издеваются.

– К сожалению, ничего, Эдуард Филиппович.

Эдик чуть не грохнул трубку об стол.

Чертова кукла!

Он еще раз набрал номер Ивана. Либо не берет, либо его уже нет в живых. Потом взял с вешалки куртку, обулся и вышел из квартиры.

Пьяный мужчина, спотыкаясь, ввалился в дом. Выругался и только тогда заметил сына. Илюша расставлял солдатиков на деревянной скамейке, собираясь расстреливать их из пистолета с присосками.

– Где твоя мать, щенок?

Отец почти каждый день напивался и бил маму. Илюше тоже перепадало, когда он не успевал спрятаться в своей комнате под кроватью. Мальчишка продолжал поправлять солдатиков, краем глаза наблюдая за отцом.

– Нарожают выродков, потом воспитывай, – усмехнулся мужчина и, пошатываясь, пошел в кухню. – Верка, сука, ты где?

Илья услышал, как отец разбрасывает кастрюли, сковородки. Затем раздался звон. Разбилось что-то стеклянное.

Еще рано.

Он почувствует, когда надо забиваться в пыльный угол под кроватью. Знал, что почувствует. Но сейчас еще не время. Если повезет, отец раскурочит кухню и завалится спать.

«Хочу, чтобы он уснул и не проснулся», – думал иногда Илья.

Ему становилось стыдно за эти мысли, и он просил прощения у Бога, как его учила бабушка. Но после очередного выброса негативной энергии родителя Илюша повторил уже становившееся привычным заклинание. Чем чаще он желал смерти отцу, тем реже просил прощения за это у Бога.

– Сука! – орал отец (звон бьющегося стекла). – Верка, бл…ь!

Илья поставил последнего солдатика и отошел к стене. Поднял руку с пистолетом, прицелился. Что-то разбилось настолько громко, что Илья вздрогнул и нажал на спусковой крючок. Присоска вылетела и угодила в один из многочисленных нарисованных орденов на груди какого-то дядьки на плакате. Илья видел его как-то по телевизору. Смешной такой. Весь в орденах и разговаривал, будто с набитым ртом.

Илья посмотрел в сторону кухни. Отец притих. Можно было задуматься о спасении. Нет… Отец там что-то ел, громко хлюпая и чавкая, как свинья.

«Был бы мой наган настоящим, – думал мальчик, разглядывая игрушку, – я бы эту свинью…»

Он подошел к плакату с важным дядькой, оторвал присоску и повернулся к входной двери. Там стояла мама. Она вела себя как-то странно: прижала к губам указательный палец и пошла к кухне, на ходу снимая верхнюю одежду. Шапка, шарф и пальто упали на пол. Мальчик никогда ее такой не видел, но понял, что с ней.

Мать была пьяна!

Илья собрал ее вещи и положил на лавку, скинув перед этим на пол так и не расстрелянную армию. Сел рядом, прислушиваясь.

Он знал, что скоро настанет тот самый миг, когда придется лезть под кровать и слушать мат, удары и всхлипывания.

Как-то, после очередного такого концерта, Илья спросил маму:

– Почему мы живем с ним? Почему не можем бросить его и найти себе другого папу?

Мать заплакала и обняла Илюшу:

– Потому что он наш и мы любим его. Никакой другой папа нам не нужен.

– Но я не люблю его! – крикнул Илья.

– Тихо, сынок, тихо. Если папа тебя услышит, ему может это не понравиться. – Женщина погладила сына по голове. – Он наш, и мы должны его любить.

– Я не должен, – прошептал мальчик и пошел в сторону кухни.

В руке он сжимал пистолет.

Он не хотел этого. Думал просто остановить отца. Поэтому, войдя в кухню, направил пистолет на отца и грозно, совсем как взрослый, сказал:

– Отойди от мамы!

Отец медленно повернулся и посмотрел на игрушечный пистолет.

– Ты что, сопляк, фильмов про войну насмотрелся?

Мальчик не задумываясь нажал на спусковой крючок. Карандаш, вставленный в дуло пистолета вместо присоски, попал мужчине в глаз. Отец взвыл от боли.

– Ах ты сучонок! Да я тебя сейчас разорву!

Брань и рев отца, крики матери – все как во сне. Будто голову Ильи обернули в толстый слой ваты. Если бы это было действительно так, Илья только рад был бы. Он не почувствовал бы боли от сильного удара по голове.

Отец взял мальчика за ногу и за руку и, размахнувшись, кинул его, словно тряпичную куклу, на закрытую дверь. Мать завизжала, подбежала и попыталась остановить мужа. Он наотмашь ударил ее и, пошатываясь, двинулся к сыну. Илья понял, что пора бежать к своему укрытию. Но кровь из раны на лбу залила все лицо. Он почти ничего не видел и не слышал. Зато понимал: если отец его схватит, ему будет очень плохо. Поэтому вскочил и побежал прямо на отца – это был единственный путь к его укромному месту. Но в спальню Илья не побежал, а нырнул под большой обеденный стол у окна. Сел спиной к стене и выставил перед собой трясущуюся руку с револьвером.

Отец увидел, куда побежал сын, и последовал за ним.

Мать снова встала на его пути. Он размахнулся… но женщина ударила первой. Отец осел на колено. И только когда он упал, Илья увидел ручку ножа, торчащую из его груди.

Дальше произошло то, что Илья Сергеевич Соколов хотел бы забыть, но не мог. Он не мог объяснить себе дальнейшие действия матери даже теперь, досконально изучив психологию. Ведь не одна минута прошла с момента удара ножом до того, когда мама оттолкнула стул и повисла в петле. Она действовала, словно под гипнозом или как зомби. Точные, запрограммированные движения. Как будто делала это по сто раз на дню.

Своему поступку Илья Сергеевич нашел оправдание. Что у человека и получается хорошо, так это оправдать самого себя, хотя бы в собственных глазах. Шок загнал его в укрытие и заставил сидеть там. То же самое произошло и с мамой. Только укрытием для нее стала петля.

Петля!

Черт возьми, он не хотел этого!

Их нашла бабка Нюра. Она прибежала, «когда только услышала шум».

Врет, старая ведьма!

Она вошла, когда все стихло. Сначала подошла к отцу, аккуратно обойдя лужу крови, и дотронулась кончиком пальца до рукоятки кухонного ножа, торчащего из груди мужчины, словно хотела убедиться в его смерти. Потом залезла в правый внутренний карман мертвеца. Ничего там не обнаружив, она направилась к его супруге, висевшей в закутке напротив кухни, и долго смотрела на висельницу снизу вверх.

Веки опущены, глазные яблоки увеличены, язык высунут, как у собаки в жаркую погоду, лицо фиолетовое, будто слива. Все это она (слово в слово), всхлипывая и причитая, расскажет местному участковому, который станет дежурить в квартире, дожидаясь следователя из районного центра. Но это потом. Сейчас старушка думала о наживе, совсем забыв о мальчишке. Она подняла табурет и, крякнув, взобралась на него. Вынула сережку из правого уха покойницы, повернула ее и стянула левую серьгу. Подняла еще теплую руку женщины, посмотрела на пальцы – от обручального кольца остался только след.

– Не густо. Но и на том спасибо. – Старушка спустилась, поставила табурет на место и, оглянувшись, не наследила ли где, пошла к входной двери.

Илья, до этого тихо наблюдавший за старухой из-под стола, вздрогнул, когда ведьма заорала:

– Люди-и-и-и добрые! Что ж это деется такое-е-е-е-е?! Помогите-е-е! Люди добрые!

В доме начали собираться соседи. Илюша видел, как вынули из петли маму. Он продолжал сидеть под столом даже тогда, когда услышал, что о нем наконец вспомнили. Он просто сидел, отгороженный от всего мира крышкой стола да краями выцветшей скатерти. Левая сторона лба очень болела. Кровь залила лицо и плечо. Илья посмотрел на пистолет в правой руке и поднял глаза. Под стол заглядывали люди и протягивали к нему руки. Он видел их, но не слышал. Кто-то взял мальчика и вытащил из-под стола, из его укрытия, – из его гребаного укрытия! – и окунул в дерьмовую реальность.

В дверь постучали, и этот громкий стук вернул Соколова из детства.

– Да-да, войдите. – Он отложил ручку и пододвинул к себе ноутбук.

В кабинет вошла его секретарь Наташа.

– Что-то случилось, Наташенька?

Она молчала.

– Наташенька?!

– Звонил Эдуард Филиппович. Я сказала, как вы и просили.

– Вот и умничка. – Илья склонился над клавиатурой ноутбука, давая понять девушке, что очень занят. Но Наташа не уходила.

– Что-то еще?

– Он был какой-то раздражительный…

Илья улыбнулся:

– Наташенька, у людей, страдающих алкоголизмом, одним из симптомов является раздражительность. Они подвержены панике.

– Ох, как бы чего не вышло, – вздохнула девушка и закрыла за собой дверь.

Илья выдвинул ящик, служащий ему картотекой. Множество папок с делами пациентов, в большинстве тонких. Это не означало, что люди пошли на поправку или лечение только началось. Они умерли. Их история болезни и жизни закончилась. Но были в этих тонких папках и дела живых пациентов – подопытных. Пятеро уже мертвы. Остались трое. Если точнее, четверо. Один был исполнителем эксперимента. Илья еще не знал, оставит ли его в живых. Жиров-исполнитель мало что знал, но… Если и с этими тремя что-то случится, он все поймет. И так уже начал задавать лишние вопросы.

На столе лежали четыре папки. Тонкие папки. Жиров. Щеглов. Федоров. Слинько. Эдуард Филиппович постарался на славу. Благодаря ему Илья имел полную информацию об этих людях, дистанционных пациентах.

Соколов открыл первую папку. В левом углу приклеена черно-белая фотография. Широкоплечий сутулый лысеющий мужчина улыбается. Из-за усов это почти незаметно. Глаза прищурены, будто яркий свет мешает ему смотреть прямо в камеру. Справа от фотографии размером 3х4 рукой Жирова выведены данные о нем. Ф. И. О., адрес, дата рождения. Илья Сергеевич перевернул страницу, где уже его красивым размашистым почерком написана (со слов пациента) краткая биография.