Текст книги "Отпуск с убийцей"

Автор книги: Александр Силецкий

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 21 страниц) [доступный отрывок для чтения: 8 страниц]

– С ума сошли! При этой-то карге? Она и так повсюду растрезвонит, что видала нас обоих.

– Ну и что? Все было исключительно прилично.

– Да не в этом дело! – Лидочка досадливо мотнула головой. Прилично-неприлично. Это ерунда. Болтать везде начнет, я ж знаю эту стерву! Слухи, сплетни. А я все-таки – не девушка на выданье, у меня муж.

– О, Господи! – всплеснул руками Невский. – Что ж теперь мне остается – с лодки сигануть и утопиться, к вящей радости моей соседки по столу?! Не понимаю.

– Нет, конечно, – подавляя вздох, сказала Лидочка. – Теперь нас засекли.

– И надо с этим дальше жить, – ответил Невский, ободряюще взглянув на спутницу. – Ведь мало ли, кто путается под ногами! Так всегда. И если все всерьез воспринимать, всех замечать и каждому стараться угодить. Да выкиньте вы эту чушь из головы! А если что, я вас сумею защитить. Клянусь!

– О!.. – снова засмеялась Лидочка волнующим, зовущим смехом. – До чего легко вы это говорите! Раз – и готово. Поклялись, наобещали. Но я верю. Правда!

– Вот и хорошо. А то – такую панику вдруг развели. Будто конец света на дворе! Я только одного не понимаю: для чего она следит за вами? Ей-то что за радость?

– Ждет, наверное, особого разврата, – Лидочка с улыбкой, словно подзадоривая, глянула на Невского. – Блюдет нравы. А для этого нужен разврат. Я разве не права?

– У каждого свои слабости, – философически откликнулся Невский. – Но мы ее в два счета вокруг пальца обведем – ведь так?! – И, лихо подмигнув своей спутнице, он развернул на месте лодку. – Ну так что, поехали назад?

– Боитесь бороду замочить? – подтрунила Лидочка.

– Боюсь, – признался Невский. – Борода – это святое. Я и бритым не хотел бы мокнуть под дождем. И даже, более того, открою вам секрет: я не люблю страдать без видимых причин. Такой уж человек.

– Оно заметно, – глаза Лидочки загадочно блеснули.

И уже через десять минут лодка подплыла к причалу.

– Спасибо, – прощебетала Лидочка, выскакивая на пирс. – Все было очень-очень мило.

– Надеюсь, дама согласится вновь попутешествовать с учтивым кавалером? – лукаво произнес Невский, привязывая лодку и тоже выбираясь на пирс.

– Заходите, – просто ответила Лидочка. – Днем, после обеда, я всегда у себя в кабинете. Медсестра должна сидеть на месте. Врач очень следит. Это вот сегодня.

– А вечером?

– Вечером я еду домой. Обычно – ближе к ночи, – она обезоруживающе улыбнулась. – Семья, знаете.

– Да-да, конечно, – без всякого энтузиазма поспешил согласиться он.

Они сдали весла лодочнику и двинулись вверх по усыпанной битым кирпичом аллее.

– Можно вас проводить? – вкрадчиво спросил Невский.

– Вы и так идете рядом.

– Нет, когда вы поедете отсюда.

– До дому?

– Ну, хотя бы.

– Это же поздно!..

– Как-нибудь найду дорогу.

– Нет, не стоит, – помотала она головой. – Лишние проблемы. Муж у меня ревнивый и если вдруг увидит.

– Он что, встречает вас?

– Бывает. Иногда.

– Но не пешком же вы пойдете!

– На автобусе. Тут езды – всего три остановки. Можно, кстати, и пешком. Просто в темноте не люблю.

– Вот до автобуса я вас и провожу. И посажу в него. Если позволите, конечно.

– А вдруг дождь? Вы ж сами говорили.

– Ну и что? – пожал плечами Невский. – Мокнуть лишь бы мокнуть – не хочу. Но я надену куртку с капюшоном, возьму зонт – и никакие ливни не страшны!

– Ладно, договорились. – Лидочка остановилась и протянула ему руку. Дальше я уже сама. До вечера, да? Часов так в десять заходите. И лучше все-таки, чтоб нас не слишком часто видели вместе. Ни к чему.

Она повернулась и быстро зашагала прочь.

Невский остался стоять один и, внутренне как-то расслабившись, глядел ей вслед.

Сейчас ему в ней нравилось все – и фигура, и походка, и платье, и прическа.

Шла его женщина, с которой он хотел быть, находиться постоянно, и наблюдать за ней было для него огромным наслаждением.

Вот чудеса! Ведь, ежели по правде, я нисколько не влюблен в нее, неожиданно подумал он. И не полюблю, пожалуй, никогда. Не сумею. И спокойно без нее проживу, как и жил до сих пор. Но когда она рядом – просто фантастически хорошо! И толком это никому не объяснишь. Даже себе. Не хватит нужных слов.

Глава 6

На истрескавшейся асфальтовой площадке перед главным корпусом тесным полукругом толпились отдыхающие.

В центре этого полукольца на мягком стуле важно восседал самозваный массовик с аккордеоном на коленях.

Потом он встал, отложил на стул свой инструмент и таинственно простер руки перед собой.

Длинный и тощий, он возвышался над окружающими почти на целую голову.

Лицо у него было кирпично-красное, усталое, и пальцы заметно дрожали.

Очевидно, маэстро до этого тяпнул.

– А сейчас мы перейдем к другому номеру программы! – простуженным голосом воззвал он. – Всех прошу внимательно следить за моей рукой. Показываю!

Он сделал неуловимый жест, и в левой его руке оказалась колода совершенно пустых карт.

Он быстро развернул их веером, взмахнул в воздухе, и карты разом обрели масть.

Затем он снова собрал их, накрыл колоду ладонью правой руки, выждал пару секунд, после чего, зажмурясь, тоскливо пробубнил:

– Три, два, один – старт!

Он разжал ладони – и в небо, гневно чирикая, взлетел обыкновенный воробей.

Карты неведомо куда исчезли.

Все зааплодировали.

Невский с любопытством начал ждать, что будет дальше.

Приложив руки к груди, массовик сердечно поклонился на три стороны и даже зачем-то кивнул назад, где не было никого.

В эти секунды он напоминал эдакого разъездного премьер-боксера, выходящего не столько побеждать, сколько отвечать на приветствия своих поклонников.

– Представление окончено, – торжественно сказал он, когда зрители угомонились. – Сейчас будет дождь, так что – прошу внимательно следить за моей рукой. – Он развернулся и театрально махнул в сторону главного корпуса. – Показываю! Все – в дом! Спасайся, кто может!

Завершив столь неожиданным и эффектным выпадом свое представление, массовик подхватил аккордеон, стул – и во главе колонны санаторцев двинулся к парадным дверям.

Аллея и площадка перед домом опустели.

Налетел первый, предгрозовой, порыв ветра, взмел в воздух мельчайшие частицы кирпичной крошки и весело погнал из-под скамеек – через клумбы и газоны – обрывки газет, измятые картонные стаканчики, притоптанные окурки и фантики от конфет.

Где-то гулко захлопали створки окон.

Небо быстро потемнело.

Будто дьявольская фотовспышка, ослепительно змеясь, ветвясь и рассыпаясь снопом искр, сверкнула молния, и через несколько секунд раскатисто и зло ударил гром.

На мраморные ступени парадной лестницы упали первые крупные капли.

С реки несся неумолчный ровный шум – стена дождя стремительно приближалась.

Когда Невский, малость задержавшийся внизу, под козырьком парадной двери, чтоб полюбоваться восхитительной грозою, вошел в свой номер, то картину он застал такую: гардероб был настежь, а перед ним – в сосредоточенно-задумчивой позе застыл массовик.

Что-то в нем, даже скорее не в нем, не в том, чем он был занят, а в самой атмосфере, здесь царившей, Невского немедленно насторожило.

– Здравствуйте, – сказал он сухо.

Массовик вздрогнул и обернулся.

На мгновение на его красном лице промелькнуло выражение испуга и растерянности.

– А, милейший! – развязно воскликнул он, локтем захлопывая одну из створок шкафа. – Наконец-то я увидел вас! А то ведь всякую надежду потерял!..

Невский внутренне весь подобрался.

– Простите?

– Да вас, поди-ка, целый день все нет и нет. Вижу: подселили ко мне, а кого именно – не знаю. Непорядок, верно? Так вас как зовут, милейший? изображая бездну заинтересованности, курлыкнул массовик.

– Невский. Михаил Викторович, – сдержанно отрекомендовался Невский.

– Ну вот! Теперь – порядок. А я тут гадал, как моего соседа могут звать. А все невероятно просто! Жизнь полна подсказок. Куплетов, Савва Иннокентьевич. К вашим услугам, – он изогнулся, как бы приглашая Невского с удобствами располагаться, а сам тем временем прихлопнул позади себя и другую створку гардероба.

Невский присел на край кровати и достал из кармана пачку сигарет.

– Не возражаете?

– Ну, что вы, что вы! – замахал руками Куплетов. – Я сам дымлю, как паровоз, а в сердце у меня – кочегарка. Ха-ха! – он скроил довольно глупую гримасу и вдруг полез в свою тумбочку. Извлек оттуда круг дорогой теперь и достаточно дрянной полукопченой колбасы и с победным видом выложил на стол. – Вот, это – на закуску. И попить мы кое-что найдем... Алле! – Из той же тумбочки в мгновенье ока народилась поллитровка белой. – Что же, со свиданьицем, милейший, за знакомство! Все вопросы – отменить!

– Вон как.Неужто специально берегли? Да вы и впрямь шутник! – невольно усмехнулся Невский.

– Нет. Я нарочно ничего не делаю. Все – по-стихийному, но каждый раз буквально в точку. Волшебство! Давайте, не томите – вы же дома, черт возьми!

– Да, по большому счету, я не пью. – попробовал на всякий случай отвертеться Невский.

Куплетов обалдело замер, не донеся бутылку до стола.

– Нет, этого не может быть, – сказал он с пафосом провинциального актера-трагика. – Не может быть – и все. Ну, не бывает!

Невский, глядя на него, лишь мимолетно улыбнулся.

– Вообще-то вы, конечно, правы. – согласился он.

– Ну, я же чувствую людей, – мгновенно отозвался массовик.

– Вот только я не пью посередь дня, – заметил Невский. – Сами посудите, как-то так – до ужина. Нехорошо! К тому же в здешних правилах указано, чтоб в номерах не смели. Сам читал. И если обнаружат.

Но Куплетов был неумолим.

– Хм. как же это? – неподдельно огорчился он. – Ну и что, что написано?! Ведь не константа ж мировая! Этих указов вам знаете, сколько еще насуют?! Опухнете от них. Если каждый болван перед тем, как из кресла полететь, пожелает себя увековечить, чтоб и другие болванами смотрелись. Ого! Прямо обида получается. Да-да! Продавать-то – продают. Дороговато, правда, ну да ничего. И желудку на пользу. Перед ужином для аппетита – в самый раз. Чтоб соки побежали. Вы думаете, Куплетов фокусы показывает, на гармошке играет и напропалую пьет? Ни-ни! Зачем? Я, как и вы, – лечусь. Мне нельзя – печенка. Страшное дело!.. Но у меня сегодня – день рожденья. Круглым счетом – сорок три годочка. Понимаете?

– Ну ладно, пусть, – смягчился Невский. – Если уж такая дата.

Куплетов приволок из угла два сомнительно мытых казенных стакана, пытливо поглядел их на свет и затем опростал в них содержимое бутылки, примерно треть оставив про запас.

– Да, – вдруг спохватился он, – а чем же резать колбасу? Опять вниз за ножом бежать.

– Ничего, – остановил его Невский, – у меня есть. Я как знал.

Он присел на корточки, распахнул свою тумбочку, порылся в ней немного и, наконец, извлек на свет божий длинный охотничий нож в красивых самодельных кожаных ножнах с большим кольцом, чтобы носить на поясе.

Протерев широкое лезвие полотенцем, он принялся аккуратно нарезать колбасу.

– Жаль только, хлеба нет, – посетовал он между делом. – С хлебушком оно сытнее.

Нож привел Куплетова в восторг.

– Острый? – почему-то шепотом спросил он, глядя на сверкающий клинок.

– Как бритва. Это же булат! Тот самый, знаменитый, настоящий!

– Ой-ей-ей! – всплеснул руками ошарашенный Куплетов. – А откуда же сокровище такое?

– Да так, знаете. – уклончиво ответил Невский. – Подарили.

– Эх, везет же людям!.. – позавидовал Куплетов. – Дарят. Ну, поехали! – воскликнул он, беря стакан – внимательно и нежно. – За меня и за знакомство! Только так!

Глава 7

Вечером, в начале одиннадцатого, едва дождавшись, когда санаторцы разбредутся отдыхать и в доме воцарится относительная тишина, Невский побежал к Лидочке.

Она сидела в кресле под уютным стареньким торшером и что-то читала.

Окно было настежь, и налетавший ветер слегка раздувал задернутые шторы.

Увидав Невского, Лидочка отложила книгу и ласково, по-домашнему, улыбнулась.

– А вот и я. Не рано? – спросил он, плотно притворяя за собой дверь.

– Нет, – Лидочка мягко качнула головой.

– Но ведь – и не поздно?

– Конечно.

Она сидела, расслабленно опустив руки на вытертые подлокотники и смотрела на него спокойным, ясным, откровенным взглядом.

И в нем, в этом взгляде, что особенно приятно поразило Невского, не было никакого показного бесстыдства или неуемного, отчаянного желания.

Это был взгляд женщины, которая никого ни к чему не побуждает, но по первому же зову готова сделать все, чтоб было хорошо и ей, и другому.

Невский это понял, вернее, почувствовал – и в радостной нерешительности чуть замешкался у двери.

Прежняя его ироничность, прежнее фривольное легкомыслие теперь смотрелись бы натужно и нелепо.

Он совсем не ожидал, что дело сразу повернется так, и вместе с тем испытывал сейчас к этой женщине огромную благодарность.

Благодарность и. уважение.

Приятная стремительность событий всегда в нем вызывала уважительное чувство.

– Ну, что же вы стоите? – спросила она просто. – Проходите. Я поеду последним автобусом. – И, чуть помедлив, добавила: – Это нескоро.

Невский медленно шагнул в глубь комнаты, сердце у него бешено колотилось.

Бог ты мой, подумал он, да что же это? Я действительно волнуюсь, я воспринимаю все всерьез – вот так сюрприз!.. А почему бы, собственно, и нет? Ну, почему?! Ведь, если по большому счету, именно на это – с первой же минуты – я и уповал, хотел, чтоб было так и не иначе. Как восторженный мальчишка. И пускай!

Все так же мягко улыбаясь, Лидочка порывисто поднялась ему навстречу.

Но то озорное выражение глаз, которое, за исключением двух-трех моментов, было днем, теперь неожиданно и окончательно сменилось у нее другим – задумчивым и даже каким-то ласково-грустным.

В нем была в этот миг странная, тяжелая торжественность, но – никакого торжества.

Невский подошел к ней вплотную, и она доверчиво положила руки ему на грудь, высоко запрокинув голову, чтобы видеть его лицо.

И снова обжигающе-радостная волна, как тогда, в автобусе, захлестнула его.

Он обнял Лидочку и привлек к себе.

Она податливо уткнулась носом ему в плечо и на секунду так застыла...

Под врачебным халатиком на ней ничего не было.

И тогда он понял, что весь этот долгий вечер она его и впрямь ждала.

– Сними, – шепотом попросил Невский.

– И зачем ты только приехал сюда. – с нежным укором произнесла она.

– Чтобы быть с тобой, – сказал он первое, что пришло в голову.

И это было правдой.

В чем-то, может быть, банальной, даже откровенно пошловатой, но, как ни странно, единственной на этот миг и абсолютной правдой.

Просто – более изысканных слов вдруг отчего-то не нашлось.

Да разве в них вся суть?!

Она лишь неопределенно, с какой-то детской застенчивостью качнула головой и, бросив халат на спинку кресла, вновь устремила на Невского преданный взгляд – зовущий, ласковый, опять – восторженно-лучистый.

На улице было гадко.

Все очарование минувшего часа разом стерлось, потускнело и ушло.

Потому что здесь, на холодном ветру, под дождем, это казалось ненужным и непонятным.

Здесь была реальная жизнь, в которую никак не вмещались та тихая комната с зашторенным окном и горящим уютным торшером, та тихая радость и та красота.

Они торопливо, не обращая ни малейшего внимания на дождь и лужи под ногами, шагали по аллее: со стороны – двое просто знакомых людей, не так чтоб и накоротке, рядом друг с другом – даже не под руку.

Фонари размытыми зрачками таращились на них сквозь пелену дождя.

– Ветер-то какой!.. Ты не замерзнешь? – обеспокоенно заметил Невский.

– Нет.

– Может, я все-таки провожу?..

– До дома? Пожалуйста, перестань!

– Но.

– Забудь, ладно? – Она повернула к нему мокрое лицо. – Ничего не было.

Ему показалось, что она плачет.

– Ты сердишься на меня?

Секунду она помедлила с ответом.

– Нет. Почему ты так решил?

– Да просто. – Он пожал плечами и с неожиданной тоской вдруг произнес: – Ведь это ты сейчас решаешь. Ты – не я. Больше ничего не будет, да?

– Не надо загадывать, – тихо попросила она. – Может, и будет. – Она ласково взглянула на него и с едва заметным вздохом добавила: Действительно, тебе не надо было приезжать сюда.

Невский попробовал ее обнять, но Лидочка мягко отстранилась.

– Боишься, нас увидят? – удивился он. – Да все давным-давно спят!

– Не в этом дело. – покачала она головой. – Не торопись. Потом. Хорошо?

– Как знаешь. – с рассеянной улыбкой ответил он и взял ее под руку.

Они вышли из незапертых ворот и притулились у столба с указателем автобусной остановки.

Кругом не было ни души.

И никаких посторонних звуков – только негромкий, ровный шум дождя.

Слева, в темноте, послышалось натужное урчание и замелькали огоньки.

Они приближались, делаясь все ярче, пока не превратились, наконец, в две горящие фары рейсового автобуса.

– А вдруг проедет мимо? – с непонятною надеждой произнес Невский.

Лидочка только пожала плечами, словно говоря: нашел, о чем спрашивать!..

Холодный металлический корпус, шумно качнувшись вперед и назад, плотно встал.

В салоне сквозь мокрые стекла окон виднелись тени всего нескольких пассажиров.

С лязгом раздвинулись двери.

– Пойду, – просто и даже как-то буднично сказала Лидочка. – Давай прощаться.

На короткое мгновение Невский поймал ее руку и мягко потянул к себе.

Лидочка не сопротивлялась.

Тогда он обнял ее и крепко поцеловал в мокрые губы.

Водитель, поторапливая, дал гудок.

– Все было хорошо, да? – прошептал Невский, стараясь перехватить ее взгляд.

– Не надо об этом. – Она высвободилась из его объятий и шагнула к автобусу. – Спокойной ночи. И. не думай обо мне плохо.

– Да, Господи!.. – всплеснул он руками, но двери уже сомкнулись за нею, и автобус, мелькнув тусклой лентой окон, исчез в темноте.

В мире снова воцарился дождь.

Хорошо, если только вот на этот вечер и на эту ночь. А если на неделю вдруг зарядит? Или на весь срок? Брр.

Невский еще немного постоял, нахохлившись, сунув руки глубоко в карманы куртки, а потом развернулся и медленно побрел к санаторию.

Лишь сейчас до него дошло, что этот их прощальный поцелуй был единственный за целый вечер.

Первый и последний. Смешно!..

Невский зябко повел плечами и прибавил шагу.

Первый день в санатории истек.

Настроение было никакое.

Что ж, сказал себе Невский, подождем до утра.

Глава 8

Проснулся Невский по привычке очень рано – еще не было и семи утра.

Минут десять он по инерции нежился в мягкой постели, вяло вспоминая минувший день.

Лидочка, подумал он, и впрямь забавная девчонка. Это хорошо, что так получилось. Хорошо, что повстречал ее. А с другой стороны. У нее ведь муж, семья. И я – заезжий курортник, каких и до меня, наверное, хватало. Вот таких – случайных, приходяще-уходящих. Стоп! Я что, ревную? – удивился он. Да ерунда! К кому мне ревновать? К фантомам?! И с чего вдруг? Батюшки, неужто я и впрямь влюбился?!

От этой мысли ему сделалось щемяще-радостно и вместе с тем не по себе.

Он этого хотел – да! И при том – боялся.

Обыкновеннейшая психология закоренелого холостяка.

И все же – хорошо!

Потом внезапно в голову пришла еще одна шальная мысль: а не попробовать ли – вот сейчас, немедля! – повыдергивать из бороды дурацкие седые волоски, чтоб больше соответствовать предмету вожделений, так сказать?

Тут Невский не на шутку разозлился на себя.

Совсем уж, разбежался!.. Что он – люмпен секса, впавший в старческий маразм?! Да Лидочка сама, если угодно, невзирая ни на что!..

Нет, точно – у тебя поехали мозги, сказал себе печально Невский, ты, дружок, такие мысли брось, не то в грядущем ничего хорошего тебе не светит. Уж какой ты есть, таким и будь, а что другие скажут – это их забота. Главное – не дешевить и не придумывать чего-то там за остальных.

За остальных придумывать он, к сожалению, любил.

Иначе никогда не стал бы заниматься психологией. Не оказался бы в конечном счете здесь.

Кому сказать!..

Он глубоко вздохнул, раскрыл глаза и, сбросив одеяло, сел на край кровати.

Куплетова в номере не было.

Посреди стола лежала записка:

"Милейший! Я играю в карты".

Где, с кем – неизвестно.

Записка осталась еще с вечера, когда Невский вернулся в номер.

Стало быть, Куплетов ночевать не приходил.

Да уж, и впрямь – затейник!..

Невский быстро оделся и сунулся было в тумбочку, где стояла припасенная с поезда бутылочка "Байкала". Однако замер, неприятно пораженный.

Роскошного охотничьего ножа, на кожаных ножнах которого тонкой медной проволокой было аккуратно вышито: "Невскому – не Александру, но Михаилу", в тумбочке, рядом с бутылкой, не оказалось.

Невский прекрасно помнил, что перед тем как идти к Лидочке, он положил его именно туда.

Еще раз обшарив тумбочку, он на всякий случай переворошил все вещи в своей половине гардероба, однако и здесь ножа не отыскал.

И тотчас в памяти услужливо всплыл злополучный галстук, также неведомо куда пропавший, припомнилось довольно странное поведение Куплетова, когда он, Невский, только-только вошел вчера в комнату.

Тупое, гаденькое подозрение невольно поднялось и заскребло в душе.

Понимая, что это не слишком порядочно с его стороны, он все же отворил и соседнюю створку шкафа и несколько времени разглядывал чужие полки.

Никаких следов.

Может, вообще из номера украли?

Но тогда – кто? И для чего?

Ладно – нож. Это и вправду вещь первостатейная, другой такой, пожалуй, не найдешь. Но галстук!.. Где в нем щеголять? Не в санатории же – на глазах у бывшего владельца!

В коридоре громко закашляли, и вслед за тем на пороге возник Куплетов.

Вид у него был понурый, глаза слипались, а седоватые баки топорщились, как шерсть на морде кота, которого с позором отогнали от пролитой валерьяны.

Определенно, картежная ночь не принесла ему никакого удовлетворения.

– Милейший! – сипло, без прежней наглой уверенности провозгласил Куплетов. – А вот и вы! А вот и я!.. Смешно!.. Поутру, на заре. – нараспев сказал он и слегка покачнулся. – С добрым утром! Или – спокойной ночи, малыши? У меня – второе. А у вас?

– С добрым утром, с очень добрым. – невнятно пробормотал Невский, ловко, как ему показалось, захлопывая чужую створку шкафа.

– Дождь еще идет? – спросил Куплетов, хотя и его пиджак, и его брюки носили явные следы недавнего дождя, причем весьма изрядного.

– Не знаю, я только что встал, – пожал плечами Невский, радуясь, что обнаружилась вдруг подходящая уловка. – Кстати, как там?

Не двигаясь с места, Куплетов устремил испытующий взор в окно.

Этого вполне хватило, чтобы Невский благополучно прикрыл и другую створку шкафа.

– Ну так что же?

– Дождь, проливной. Мерзость, – твердо произнес Куплетов. – Мне видятся струи косые. И, кажется, здорово похолодало.

– Почему вы так решили?

– Хм. Да я же только с улицы! Вот. Прихожу – и застаю. Нехорошо.

Невский внутренне сжался.

Значит, все видел, голубчик, все заметил. Может, и пьяного только разыгрывает из себя?

– Я искал галстук.

– Привет! – хохотнул Куплетов. – С утра пораньше – на банкет?! А меня с собой не хотите взять? У меня есть бабочка! Дамы просто мрут.

Так, подумал с досадой Невский, на галстук не клюнуло. О ноже тогда вообще нет смысла говорить. Но если эдак пойдет и дальше, я уеду отсюда голый! Ничего себе соседушка. Массовик-затейник!..

– А вы? – спросил он, вызывающе и с неприязнью глядя на Куплетова.

– Пардон?

– А вот и не пардон! Вы вчера чем тут занимались? Думаете, я слепой?

– Вчера? – как бы недоумевая, повторил Куплетов. – Да я чехол искал! От инструмента. Я чехол всегда засовываю, чтоб не мельтешил. А потом ищу.

Ну ты поговори-поговори, зло подумал Невский. А я-то еще там, в столовой, высмотрел его, решил: интеллигентное лицо, приятный будет собеседник. Господи, с каким давеча восторгом он заглядывался на мой нож! Ведь все же ясно! Мелкий мошенник, уездный аферистик – даже не аферист!.. Пойти с жалобой в дирекцию? Или куда там у них ходят? Впрочем, это я всегда успею. Подождем еще.

– Ну. ладно, хорошо, замнем, – стараясь, чтобы голос его звучал дружелюбно, сказал Невский. – Это все пустяк. Нам с вами жить здесь да жить.

– Само собой! – с готовностью подхватил Куплетов. – Я своих соседей уважаю. Предлагаю дружбу! – Он протянул руку и, отлепившись от косяка, торжественно вышел на середину комнаты. – А хотите, будем выступать на пару?

– Это как?

– Да чтоб потешней было. Ну, как Ширвиндт и Державин. Или – Винокур с бригадой. Скажешь глупость, а люди смеются. – Куплетов неожиданно погрустнел и, подойдя к своей кровати, тяжело опустился на нее. – Закон эстрады. Вы думаете, отчего у нас такая эстрада глупая? Чтобы зритель себя уважал. Это дело то-онкое!..

– Увы, – вздохнул Невский, притворяя за ним дверь в коридор, затейник из меня никудышный. Не умею по заказу развлекать. Хотя – полезный дар, не спорю, кусок хлеба гарантирует всегда. Да вы бы прогулялись все-таки немного! Голова, небось, гудит?

– Нет, совершенно не гудит, – обиделся Куплетов. – Я ведь только разик вчера – по случаю. Мне пить нельзя.

– Так всегда говорят, – с иронией заметил Невский.

– Но мне действительно – нельзя! Я не шучу. А вот – себя не берегу. Дурной совсем. Вы знаете, милейший, проигрался в прах!

– А вообще чем в жизни занимаетесь? Ну, чем кормились до сих пор?

– Вообще? – уныло повторил Куплетов, разваливаясь на кровати. – А всем понемногу. Был матросом, был токарем, был поваром, был грузчиком, был спекулянтом колбасой, был сутененером – да, представьте, есть такая интересная профессия! – был электромонтером, санитаром в дурдоме, писал босяцкие стишки в многотиражки, работал гримером, шофером, вахтером, шпрехшталлмейстером, официантом. Богатая, насыщенная биография. Как у писателя Максима Горького, к примеру. Знаете такого? Настоящий народный талант. Не иссякает Русь!.. И не иссякнет – это я вам говорю! И что особо радует и удивляет – ни разу в жизни не сидел!..

Невский невольно хмыкнул.

– А сейчас?

– И сейчас не сижу, – с достоинством парировал Куплетов. – Лежу вот на кровати – и о чем-то интересном с вами говорю. А может, и не интересном.

– Почему же? Очень любопытно. Но я все-таки хотел бы знать: где нынче служите?

– Я не служу, милейший, это слово мне претит. С душком каким-то. Я тружусь! Всегда и всюду. Рук не покладая. А сейчас в Доме пионеров кружком руковожу. Наши дети любят выжигать, вот я их и учу. Первые робкие шаги в огромное искусство. Да. И там же, по совместительству, уроки бокса даю. Есть очень шустрые ребята. Родители меня уважают, разных знакомств и связей – куча!..

Куплетов разулся и прикрыл ноги краем одеяла.

– Но здесь-то вы зачем за эти свои фокусы взялись? – не удержался Невский.

– Не могу видеть скучающих людей. У меня и так печенка болит, а как на эти рожи взглянешь – еще хуже. Человек на таком культурном отдыхе звереет, я вам точно говорю. Я почему потешаю? Из жалости. От презрения, если хотите. Не желаю быть таким, как они. Вот вы, к примеру. Шастали вчера весь день с этой девчонкой. В другое время, на службе, стали бы себя так вести? Дали бы себя околпачить?

– Во-первых, никто меня не одурачивал, – сухо произнес Невский. – Не так-то это просто. А во-вторых, откуда вы все это взяли?

– Да ведь, милейший, видно! – Куплетов даже привстал на кровати. – За версту все видно! Что ж, вы полагаете, – кругом одни слепые?

– Вас интересуют сплетни? – с откровенной неприязнью спросил Невский. – И вы им доверяете – вы, презирающий всех тех, кто эти сплетни распускает?! Или, может быть, снисходите до того, чтобы подглядывать самолично?

– По мне – вы хоть со всем санаторием переспите. – Куплетов меланхолично запустил в нос безымянный палец. – Тоже мне, надомник-первооткрыватель!.. Несть вам эдаким числа. Да я о вас забочусь! Подцепить кого-нибудь недолго: не пустыня, слава богу, – санаторий!.. Для того и существует.

– Что ж, весьма признателен.

– А, ерунда! Мне на эту Лидку – наплевать. Смазливая, хохочет. Доиграется. Вас жалко! Вы же – только приехали, ничего не знаете. А у нее жених!

Невский остолбенел.

– Извините, но. вы говорите чушь! – произнес он зло. – Эта женщина замужем.

Куплетов лениво повернулся на левый бок и, подперев ладонью небритую щеку, блаженно-укоризненно уставился на Невского.

– Естественно, – прокурлыкал он, тихонько ухмыляясь, словно нарочно подзадоривая своего соседа. – Там все – шито-крыто... Она, небось, три часа распиналась о разных прелестях семейного уюта. Это она здорово умеет. Романтику развела. А вы уши и развесили. Замужем! – презрительно фыркнул он. – Еще бы! А у нее – любовник, почитай, четвертый год. По-интеллигентному – жених.

– Что вы там плетете?!

– Да ведь всем известно! Каждому. Она и не скрывает. Женщины порядочные, а особо шлюхи, – не скрывают ничего. Сплошной шарманный моветон! Эх вы, рыцарь. как его. развеселого образа!.. Уж лучше в карты по ночам играть, как я.

– Ни слову вашему не верю! – сдавленно выкрикнул Невский. – Вы дешевый циник! И к тому же пьяный.

– Тяпнул лишку, спору нет, – будто стихи, продекламировал Куплетов. Да, и циник – тоже. Непременно. Вы это тонко подметили. Жизнь у меня бедовая, всего насмотрелся. А тут, под старость, ну, такое искушение нашло!.. Стань циником, сказал мне внутренний голос, пора, мой друг, пора, цинизма сердце просит, без него теперь не проживешь! И – знаете что? Я согласился. Сразу!

С хмельного глазу Куплетова неудержимо потянуло к патетическим речам.

– Поверите, Куплетов, в вас есть что-то от мелкого мошенника, неожиданно проникновенным голосом сообщил Невский. Он был взбешен до крайней степени. – Мне кажется, это ваше основное призвание.

– Я весь внимание, – дурачась, произнес Куплетов. – Мысль очень продуктивная.

– Да, быть мошенником – всегда и везде! С вами опасно иметь дело, даже пустяковое! – не унимался Невский. – Вы страшный человек, Куплетов.

– Правда? – хохотнул тот. – Вот бы не подумал. Две ноги, две руки, одна голова. И все остальное – на месте. Нечем вроде бы пугать.

– С вами препираться – только время попусту терять, – безнадежно вздохнул Невский. – Живите, как хотите.

– Милейший, – обрадовался Куплетов, – наконец-то вы попали в точку! Как видно, эта перепалка его совершенно не задевала. – Браво-браво! Сто воздушных поцелуев!.. А позвольте-ка узнать, чем вы занимаетесь? Не здесь, конечно же, об этом умолчим, а дома у себя, на службе?

– Чабаном служу, – огрызнулся Невский.

– Что ж, пасти баранов – дело благородное. Шагает прямо в двадцать первый век. И – далее, вперед. И все нужней, нужней. Я вам завидую, милейший. Представляете, завидую! – Куплетов сонно зевнул и прикрыл глаза. – И всё вы врете, – добавил он через секунду. – Всё! От и до. И я вам тоже вру.

– А я не сомневался, – пожал плечами Невский.

– Не в том смысле, – устало махнул рукой Куплетов и снова беззастенчиво зевнул. – Очень может быть, и вы говорите правду, и я. Не в том смысле.

– А тогда – в каком?

– Слова, слова, слова. Шекспир в них толк отменно понимал, не зря писал. Они-то уж случаются – правдивей не найдешь, тютелька в тютельку метят, опять же на словах, а вот – что спряталось за ними. Это надо каждый раз особо обмозговывать, усиленно трудиться! Вам не кажется, милейший, что мы всю жизнь стараемся говорить одну правду – и оттого только еще больше врем? Начинаем говорить правду, не представляя, где она иссякнет. Начинаем говорить правду, которая оправдывает нашу ложь. Видите, и тут без игры слов не обойтись! А это ведь пока по мелочам.