Текст книги "Дорога на Киев (фрагмент)"

Автор книги: Александр Савинов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 4 страниц)

Глава 3

Утром Данило встал совсем здоровым. Осмотрев рану, он удовлетворенно хмыкнул, сказал «Вот как надо выздоравливать!», словно это не я его нашел да выходил, и отправился к телегам, чтобы отобрать все, что нам сможет пригодиться в пути.

Я решил, что не стоит обращать внимание на его нахальство. Может, все дружинники такие, а раз он не простой дружинник, а старший, значит и нахальства у него должно быть побольше.

Отсутствовал он долго. Рылся в мешках, рассыпал зерно, кряхтел и ворчал. Когда я предложил помочь, велел приготовить еще еды – мол, перед походом подкрепиться надо. Два раза отлучался в лес, я уж подумал, что у него живот прихватило от неумеренной еды, и предложил зверобоя найти, но он на меня зарычал так, что я нарочно отправился искать травы для похлебки на другую сторону дороги.

Наконец, с приготовлениями закончили, но не успели отправиться, как он принялся меня муштровать.

– Сейчас буду учить тебя воинской науке, – объявил он. – Берешь котел, насыпаешь в него дополна муки и бежишь до того пятого дуба, считая от меня.

– Какая же это воинская наука, – воспротивился я, оставив без внимания его замечание насчет дубов. – К тому же нам дорога дальняя предстоит, если буду бежать, да еще с котлом, – вовсе не дойду.

– Хорошо, – неожиданно легко согласился он. – Тогда берешь котел, насыпаешь в него дополна муки и просто идешь. Воинскую науку нужно начинать с азов. Перво-наперво вырабатывать в себе силу и выносливость.

– Я и так на силу не жалюсь.

– Р-разговорчики! Считай, что раз обещал из тебя гридня сделать, то беру к себе на службу, а стало быть стал я твоим воинским начальником.

Возразить было нечего. Котел был тяжелый, готовили в нем человек на двадцать – не меньше. И нести его было несподручно.

Так и прошло три дня, ничем не примечательные. Утром просыпались, ели и отправлялись в дорогу, по которой Данило гонял меня с котлом. Одно утешение: я старался готовить побольше, чтобы котел стал полегче. На привалах мой воинский начальник острил оружие, рассказывал о Киеве, о дворе князя Владимира, о богатырях и поединщиках, об их славных подвигах. Учил меня рубиться мечом и прикрываться щитом. Учителем он был неважным – часто серчал и топал ногами, давал команды вроде «Махни назад мечом!», однако боевого опыта у него было немало; одно то, что он дожил дружинником до таких лет, вселяло в меня надежду.

Однажды, крепко осерчав, Данило пообещал меня выдрать за непослушание, как сидорову козу, на что я, тоже осерчав, ответил, что сам могу его выдрать. Немного полаявшись, решили бороться на кушаках.

Я парень не хилый, с малолетства валил лес, колол дрова, пахал да сеял. Да и жизнь силушкой не обидела, но Данило – хоть и стар – был здоров, как кряжистый дуб и напорист, что твой лось в сезон гона. Из пяти раз все пять я оказывался на земле. В последний еле поднялся: мой спутник намял меня, что твой медведь, к которому я хоть и не попадал, но думаю, что справиться с ним было бы легче.

– Хочешь еще? – победоносно спросил Данило.

– Не-е, с меня хватит. Я сейчас и муравья на землю не уложу.

– То-то. Будешь знать, как над княжеским старшим дружинником надсмехаться. Но из тебя толк выйдет…

Я радостно заулыбался.

– А бестолочь останется, – с удовольствием заржал Данило и хлопнул меня по плечу, от чего я опять чуть не упал. От победы он пришел в хорошее настроение, и теперь от его проявлений дружеских чувств следовало держатся подальше.

Через пару дней вышли к городу. Ничего подобного я еще не видел. Он был обнесен земляным валом, на котором стояла высокий частокол из вековых дубов и неглубоким рвом с дном, утыканым острыми кольями. На частоколе в нескольких вершках под краем были вытесаны узорчатые просветы – чтобы сподручнее было обстреливать осаждающих да поливать их кипящею смолой, пояснил Данило. У стен были разбросаны кучками простенькие хаты, кое-где стояли даже крепкие избы.

– Слободы, – сказал мой спутник. – Живут в них разного рода ремесленники.

Над городскими воротами возвышались смотровые башни с тесными бойницами для лучников, за ними виднелись крыши домов, крытых не соломой, а потемневшей от непогоды гонтой. Такие же башни стояли на дальних углах стены. У ворот вольготно расположились два толстых стражника с копьями, в не чищенных кольчугах и при мечах.

– По какому делу? – остановил нас один, у которого из-под короткой кольчуги провисало пузо.

– По торговому, – ответил Данило. – Хозяин послал товаров присмотреть – кожи, мехов, пеньки…

«Какой хозяин?» – чуть было не брякнул я, но он вовремя пнул меня ногой. И больно…

Стражник с сомнением оглядел мощную грудь в кольчуге, потертую рукоять меча, сапоги и хотел что-то спросить, как второй уже вперился хищным взором.

– А деньги на меха у тебя есть?

– Да что ты! Я ж сказал, прицениться только.

– Смотри не воруй тут. А то ходют всякие… – разочарованно протянул тот, сел на приступок и потянулся за стоящим рядом кувшином.

– С виду защита крепкая, – пробормотал Данило, когда мы отошли, – а стража отъевшаяся, к бою мало годная. У них, небось, и мечи-то заржавели.

– Куда мы идем? – спросил я.

– В корчму. Отдохнем с дороги, перекусим как следует, да не мешало бы запасов на дорогу сделать, коней купить.

По дороге глазел на городских людей в непривычных одеждах, некоторые были разнаряжены так, что появись они в нашей веси, приняли бы за князя, а некоторые, похоже, забыли, как выглядит баня изнутри. Вдруг на глаза попался степняк, и я вздрогнул. Данило это заметил.

– Успокойся, некоторые нашим князьям служат, и неплохо.

Корчма оказалась просторной двухповерховой избой, стоявшей недалеко от городских ворот. О таких высоких избах только слышал, но никогда не видел. Будь я в другом месте, долго стоял бы, разинув рот, но сейчас сильно удивиться не успел: из раскрытых настежь дверей корчмы доносился головокружительный запах жаренного на вертеле мяса, наваристых щей и крепкой просяной браги. В животе у меня плотоядно заурчало.

– Знаешь, – сказал Данило, тоже учуявший ароматы кухни, – наверное, перед трудной дорогой нам с тобой здесь надо пару-тройку дней пожить, чтоб сил набраться.

– Я согласен, – ответил я. – Если найдется чем платить.

– Об этом не беспокойся. Степняки рылись второпях, не все отыскали. Мы на самом деле не зерно везли – оно только для отвода глаз было. В двух мешках казна богатая была спрятана. Ее-то наверняка и разыскивали… да не нашли. Я калиту с золотыми прихватил.

– Где ж вся казна?

– Не твоего ума дело.

Теперь я понял, что он делал у телег и зачем отлучался в лес, спросив, где могила его соратников.

В корчме было шумно, дымно и жарко. На лавках сидели, ели, пили, кричали, ссорились и мирились торговый люд, посадские, ремесленники и разная голь. Я заметил даже двух калик; на шее старшего белели обереги, а на том, что был помоложе, висели массивные железные цепи. Бабка Евфросинья по праздникам тоже вешала на шею бусы, но не так много и жемчужных.

В углу пировали несколько вооруженных стражников, мало отличавшихся от тех, кого мы встретили на воротах. Увидев Данилу, они о чем-то зашептались.

Данило выбрал место рядом с каликами и пошел договариваться с хозяином. Я тем временем стал разглядывать соседей.

Посадские и купцы сидели на другом конце залы, за нашим столом, заставленным блюдами с огрызками и костями, кувшинами и чарами разместился народ попроще. Все были красные, разгоряченные, говорили громко, в нескольких местах дело доходило чуть ли не до драки, двое уже уткнулись мордами в грязные столешницы, и только сидевшие напротив калики тихо переговаривались между собой, что не мешало им споро разделываться с огромной ляжкой кабана.

Слева от меня несколько молодых горожан внимали старику, судя по одежде, охотнику.

– … И вот, бредем мы по пояс в снегу, а волки за нами. Ветер. Холод. Мороз такой, что плевок замерзает на лету. А ну-ка налей мне еще!

Последовала пауза. Затем охотник продолжил:

– Да-а… Осмелели волки, подходят все ближе и ближе, чуть за ноги не хватают. Мы бежать. Двое зверей, самых огромных – с лошадь, не меньше – за мной. Н-налей-ка еще чарку!

Снова пауза.

– Да-а… Я – н-на дерево. День сижу, другой, а снег все сыплет и сыплет. Насыпало столько, что ветка подо мной прогибаться н-начала. А волки снизу прыгают, вот-вот достанут. Ну, д-давай еще!

На сей раз пауза длилась дольше.

– А один раз…

– Ты погоди! А что волки-то?

– К-какие волки? А-а, те! Съели! – рассеянно махнул рукой рассказчик.

Не успел я удивиться, как это его съели, когда он сидит здесь живой и здоровый, как калика с цепями, увидев, что я глотаю голодные слюни, с хрустом выдрал добрый кус мяса с костью и протянул мне.

– На-ка, замори червячка, пока твой соратник занят.

Второй, оторвавшись от еды, молча и внимательно смотрел. Глаза у него были удивительные: зеленые, словно весенняя листва, и печальные. Но больше я раздумывать не стал: навалился на мясо и хлеб, который одной рукой пододвинул ко мне старший, второй он начал перебирать обереги.

– Молодец, времени зря не теряешь, – подошел Данило. – Исполать вам, калики перехожие.

Подскочивший отрок грохнул на стол блюдо с мясом, горшок с ухой, кувшин и еще что-то, чего я не увидел, так как был сильно занят. Несколько дней трапез с Данилой меня кое-чему научили.

Калики снова о чем-то тихо перемолвились, и младший спросил:

– Куда путь держите, добры молодцы?

– Вквукнзю… – ответил я.

– Куда-куда?

Я торопливо прожевал, проглотил кусок и повторил:

– В Киев к князю.

Старший чуть заметно кивнул. Калика с цепями собрался было спросить что-то еще, но нас прервали. К столу вразвалку подошел толстый – в три обхвата – стражник толстой и наглой мордой, с засаленными волосами, к его нижней губе прилипли крошки, подбородок был тоже в чем-то вымазан.

– Кто такие? – спросил он, протягивая руку к столу. Данило вовремя перехватил свою чару, одним махом осушил ее, вытер рукавом губы и только тогда ответил:

– Приезжие. – Стало быть, не только я у него учился.

– Это я и без тебя вижу. Откуда и куда путь держите?

Я заметил, что разговоры поблизости от нас стихли. Многие повернулись к нам, у большинства в глазах читалась неприязнь к стражникам и у всех – интерес к тому, что должно было произойти.

– Вот что, мил-человек, твоя работа – за порядком в городе смотреть да воров ловить, а ты к честным людям пристаешь. Сядь лучше по-хорошему на свое место и не крутись под ногами.

Стражник, не говоря ни слова, размахнулся, но Данило быстро нанес ему короткий удар локтем в живот. Стражник охнул и согнулся. Остальные бросились на помощь. Данило вскочил навстречу подбежавшим и по-молодецки замахнулся. Под удар попали сразу двое. Первый отлетел к своему столу, с грохотом упал, расшвыривая блюда, чары, кости и остался лежать. Из второго брызнули кровавые сопли, он без звука осел на земляной пол. Третьего я поймал за воротник и мотню, поднял над головой и бросил о стену. Он сполз по ней, как кусок холодца без единой косточки. Оставшиеся двое резко затормозили так, что из-под кованых каблуков стружкой поползла слежавшаяся земля. Один потерял равновесие, упал и проворно пополз на четвереньках назад. Последний рванул в дверь так, что чуть не вынес ее вместе с косяком.

– Берегись!

Я повернулся и увидел, что завязавший драку стражник прямо за спиной Данилы вынул нож. Кулаком не дотянуться. Я схватил со стола тяжеленное блюдо и с размаху опустил его на голову стражника. Тот кулем повалился на пол и затих. По сальным волосам побежала тонкая струйка крови. Народ в корчме разочарованно отворачивался: все закончилось слишком быстро.

Из задней двери выскочили отроки, поволокли лежащих стражников во двор. Подошедший хозяин был хмур.

– Зря вы так. Это городская стража. Они вам теперь прохода не дадут.

– Так что же нам, щеки подставлять? – удивился Данило.

– Щеки не щеки, а княжьего суда не избежать.

– Не впервой, – махнул он рукой.

Мы вернулись за стол. Я был во власти боевого задора и ожидал одобрений, но калики невозмутимо продолжали трапезу, мой спутник тоже спокойно взялся за нож. Я даже разобиделся. Данило приметил мое настроение и спросил:

– Чего надулся? Похвалы ждешь? Победить смердов в личине стражников – подвиг невеликий. Вот ежели б ты один столько же воинов в бою уложил, тогда честь тебе и хвала.

Я покраснел. Старший калика улыбнулся.

– Коли вы, добры молодцы, до Киева, тогда не станете возражать, если мой спутник составит вам компанию?

– Мы не против, а у него конь есть? – ответил Данило.

– Коня найду, – сказал младший. – Зовут меня Всеславом, а это Олег.

– Для таких цепей богатырского коня надобно, – не замедлил съязвить мой спутник. – Меня звать Данилою, а его Иванкою.

– Не цепи это, а вериги, – вступился за собрата Олег. – Для усмирения плоти.

Я покосился на груды костей, разбросанных вокруг стола, под столом, на столе и на блюдах.

– А плоть надобно восстанавливать, дабы было в чем удержаться духу, – продолжал калика.

– Ладно вам, – сказал Всеслав. – Где ночевать будем?

Все предпочли свежий воздух. Устроились во дворе. Я смотрел на звезды, которые яркими россыпями разноцветного бисера усыпали черную-пречерную небесную твердь, и думал, что же ожидает меня дальше.

Глава 4

Утром прощались. Олег уходил своей дорогой, как он сказал, в Муромскую землю, в село Карачарово помочь какому-то немощному, который тридцать три года не мог встать с печи.

Мы посовещались и решили отправиться на базар за припасами, но не успели выйти со двора, как нас окликнули. У меня упало сердце. К нам приближалось человек десять стражников, и хотя вид у них был такой же затрапезный, как у вчерашних, возглавлял их высокий плечистый молодой мужик с черноволосой непокрытой головой, мелкими и резкими чертами лица, носатый и хищноглазый. Одет он был в начищенную кольчугу и дорогие порты, на ногах ладно сидели воинские сапоги.

– Никак на суд княжеский зовут? – сказал Всеслав.

Данило незаметно кинул ему калиту с деньгами и замахал за спиной рукой: уходи, мол, пока тебя не увидели. Но Всеслав и так все понял – натянул пониже капюшон своего балахона и коричневой тенью мелькнул за забором.

– Ты Данило?

– Ну, я.

– Князь просит тебя к себе.

– Князь… Я-то думал, он великокняжеский посадник. А коли не пойду?

Черноволосый усмехнулся.

– Коли не пойдешь, тогда других попросит тебя привести. В железах. Ну, а князем сам повелел себя называть. Ослушаешься – накажет, и неслабо.

– А Владимир-солнышко знает ли, что у него новый удельный князь появился?

– Когда надо, узнает. Так идете?

– Эй, Асан, дай мы их сами уговорим, – угрожающе проговорил кто-то из стражников.

– Молчать, собаки! – вспыхнул черноволосый. Видно, его боялись, потому что тут же отодвинулись. – Надо будет, сам сделаю. Пошли! – Уже с приказом обернулся он к нам.

– Ну пошли, князю отказывать нельзя, – хмуро согласился Данило.

Княжеский терем за крепким забором стоял высокий, в два или три поверха, – сразу не разберешь, потому что к парадному входу в горницы вело высокое резное крыльцо с остроконечной кровлей. На просторном дворе я увидел несколько отдельно стоящих строений – хором, конюшен, амбаров, некоторые соединялись с теремом переходами. Здесь было многолюдно – сновала челядь, бахвалились друг перед другом именитые дружинники, неподалеку упражнялись в воинском искусстве княжеские ратники, среди которых было немало степняков. Данило, увидев воинов, стал еще мрачнее – снаряжены они были не в пример лучше городской стражи и сражались с умением.

– Данило!

К нам спешил дружинник огромного роста в богатых одеждах, с перстнями на толстых пальцах.

– Ты какими судьбами у нас? – Пробасил он. Они обнялись, троекратно облобызались.

– Проездом, Адальберт. А ты как здесь оказался?

– Князь службу предложил, вот и пошел к нему.

– Переветник, стало быть.

– Почему ж переветник? Мы воюем за того, кто платит. Присягу Владимиру не нарушил, служу его вассалу. Эй, Сванарг, посмотри, кто тут!

Подошли еще двое или трое, долго хлопали друг друга по плечам, шутили, пока Асан не поторопил, напомнив, что нас ждут.

Дорогой Данило пояснил:

– В дружине князя Владимира вместе служили. Все они из варяг. В битве воины знатные, но служат за деньги. Среди гридней и дружины приметил много пасынков варяжских.

– Чьих пасынков?

– Пасынками, Иванко, зовут наемников. В Киеве даже живут в отдельном тереме, своей общиной, народ их не слишком жалует за буйство, потому как пограбить и поиздеваться горазды. Владимир-солнышко, как на великокняжеский престол взошел, изгнал их в Византию, да отписал царьградскому василевсу, чтобы не пускал их обратно на Русь, но многие остались.

Мы поднялись в сени, из которых широкие передние двери вели в княжеские палаты. Стоявшие по обеим сторонам дверей гридни распахнули створки и мы увидели просторную богато расписанную горницу, в дальнем конце которой стоял то ли трон, то ли просто кресло, накрытое дорогими мехами. На нем сидел посадник – невысокий немолодой мужичонка с реденькой бородкой и маленькими бегающими глазками, одетый в богатое, расшитое золотым шитьем и жемчугом платье и в сафьяновых сапогах с высоченными каблуками. Он в нетерпении барабанил пальцами по подлокотнику. Рядом стояли дюжий воин в сверкающем бахтереце, и невзрачный старикашка, одетый настолько убого, что, если бы не властный, уверенный в своем положении взгляд, его можно было принять за дворню, невесть как попавшего в княжеские палаты. За ними висели тяжелые бархатные занавеси.

Мы поклонились, Асан отошел и встал за троном.

– Ты – Данило, светлокняжеский дружинник, – обличающе ткнул перстом в моего друга посадник.

– Да, гм… княже.

– А почему торговым гостем на городских воротах прикидывался, какой-такой у тебя хозяин? Не лазутчик ли ты?

– Купцом, чтобы поскорей пропустили, а насчет хозяина аль лазутчика – навет. Вот Иванко, ученик мой, не даст соврать.

– Не-е, не было такого, – подтвердил я.

– Не ты ли обоз вел, что намедни степняки пограбили?

– Нет, мы с Иванкой про тот обоз слыхом не слыхивали.

– Не-е, – опять встрял я.

Глазки-буравчики Асана перебегали с моего лица на данилово и обратно. Он нагнулся и что-то прошептал посаднику на ухо.

– Почему драку в корчме устроил, моих стражников побил?

– Что ты, разве то драка? Так, забава молодецкая. Я думал, твои стражники поразмяться, удаль показать хотят.

– А зачем их покалечили?

– Не-е, не было такого, – неуверенно пробормотал я.

Посадник щелкнул пальцами. Из-за бархата вытолкнули вчерашнего наглого стражника с замотанной грязной тряпкой головой. Он тут же наставил на меня палец.

– Вот этот меня давеча по кумполу блюдом треснул.

– А что в нем было?

– Да ничего.

– Это я знаю. Я про блюдо спрашиваю.

– Тоже, вроде, пустое было. Но тяжелое.

– Пшел вон.

Стражник, отвешивая поклоны, торопливо попятился. Посадник вздохнул.

– Вот с такими людьми приходится работать. Только и думают, как на базаре с торговок полушку содрать да пьяного ограбить. Позор! Куда ты смотришь, Асан? – Начальник стражи поклонился, прижав ладонь к груди. – Ладно, я добрый, я всех прощаю. Вас тоже. – Он вдруг уставился на Данилу. – Пойдешь ко мне на службу? Я о тебе наслышан. Возьму воеводой, вместо этого. Платить буду втрое.

– Не в деньгах дело, княже, я Владимиру присягал.

– Ну и что? Я ж с ним не воюю. А то ведь обидеться могу, тогда плохо будет.

– Надо подумать.

– Ладно, думай. Я посчитаю до двух, а ты пока подумай.

– Да что ты, гм… княже. Не успею. Надо хорошо подумать.

– Хорошо, так хорошо. Посчитаю до трех.

– Дай времени до завтра, дело ведь серьезное.

Посадник наклонился на троне, снизу вверх всматриваясь в его лицо.

– Ну-ну. – Он откинулся на спинку, побарабанил по подлокотнику и словно нехотя согласился. – Ладно, пусть будет до завтра. А теперь самое время поразвлечься. – Лицо его оживилось, на щеках появился румянец. – Все готово?

– Все готово, князь, – ответил Асан. Воевода, как мне показалось, слегка поморщился.

– Тогда идем.

Мы вышли на высокое крыльцо. Внизу во дворе полукругом собрался народ. В центре была вырыта узкая глубокая яма, неподалеку стражники держали какого-то человека в исподнем, его руки были связаны за спиной. Присмотревшись, я увидел, что он еле держится на ногах: лицо распухло и посинело от побоев, рубаха и порты в крови и грязи.

Посадник хлопнул в ладоши. Стражники, державшие человека, мигом стащили с него одежду, повалили на четвереньки, пригнули голову к земле, а двое других сзади с размаху всадили острый струганный кол. Раздался жуткий, нечеловеческий вопль. Человек забился в судорогах. Стражники быстро подхватили его, подняли за руки, установили кол в яму, вбили туда клинья и стали забрасывать землей, не обращая внимания на корчащегося от боли казнимого. Тот кричал не переставая, крик звучал на одной страшной ноте, забиваясь в уши, в голову, холодя кровь. Я чувствовал, как рядом в сладостном возбуждении дрожал посадник. По белому дереву потекли струйки ярко-алой крови, человек в яростном страдании запрокидывал голову, дергал ногами, постепенно сползая все глубже и глубже, пытался за что-то ухватиться связанными за спиной руками и кричал, кричал, кричал… Постепенно надсадный крик перешел в хрип, но казнимый продолжал судорожно ворочаться на колу. Мне было жутко, но я не мог отвести глаз от ужасной сцены. Наконец, перевел взгляд на толпу. Посадские и дружинники наблюдали с интересом, у некоторых разгорелись глаза, но я заметил, что и угрюмых лиц было немало.

– Некоторые до трех дней не умирают, – с довольной улыбкой повернулся к нам посадник. – Утром выходишь…

В воздухе зазвенела тугая тетива, и в левом глазу несчастного появилось оперение стрелы. Он разом обмяк, голова повалилась на грудь, руки обвисли.

– Кто?! Кто посмел? – завопил посадник. – Найти немедля и самого на кол посадить!

– Что с этими делать, князь? – спросил Асан.

– Сам не знаешь? В темницу их, пущай думают! А может вместо одного завтра двоих получим, а? – вдруг повеселел он. – В темницу!

На крыльцо стремительно взбежали стражники, наставили короткие мечи, связали сыромятными ремнями. Грубые руки отобрали данилин меч, мой топор, обыскали, казалось, не столько в поисках оружия, сколько кошеля с деньгами, и толкнули вслед за Асаном опять в сени, но не в палату, а тесными переходами вниз, еще вниз, в темное подземелье, где трещали и чадили факелы. Заскрипела толстая дубовая дверь. Получив мощный тычок в спину, я воткнулся головой в земляную стену и упал. Рядом грохнулся Данило. Вошедшие вслед стражники, награждая нас пинками, ловко связали ноги. Один вознамерился было отомстить за поруганную вчера честь городской стражи, но его остановили:

– Князь не велел.

Тот смачно сплюнул. Раздался лязг железного засова.

– Пес смрадный, – выругался Данило, пытаясь вытереть лицо плечом. Он улегся на живот, упершись щекой в пол, и натужно закряхтел. Я подумал, что ему опять невзначай дали по голове, и ему стало плохо, но тут он сел, и я успокоился.

– Крепкие ремни, не разорвать.

– Что делать-то будем? Неужто ты к этой гадине служить пойдешь?

– Думать надо, – отрезал Данило. – Не все тут так просто. Есть у меня одно подозрение…

– Какое?

– Понимаешь, ведь посадник этот знает, что я с обозом шел. Откуда? Наверняка знает, что не зерно, а казну везли. При дворе князя Владимира об этой казне всего человек пять ведало. Стало быть, измена.

– И потому как ты о ней догадываешься, тебя выпускать живым нельзя, – закончил я за него.

– Верно. Я ему нужен только для того, чтобы указать, куда золото с драгоценными каменьями перепрятал. Даже ежели соглашусь служить, доверия мне не будет, все одно убьют; а коли не соглашусь, тогда пытать станут.

– Выходит, что посадник своих степняков на грабежи посылает, они же и весь мою сожгли.

– Выходит так. На неподкованных лошадях и с их стрелами, чтобы думали на настоящих степняков, а не на прирученных. И вот тебе еще одна загадка: зачем посаднику отборная дружина и крепко укрепленный город, коли он собирается Владимиру верно служить, а не земли окрестные подчинять? Стало быть, выбираться нам отсюда надо, а не выберемся – смерть лютую примем.

– А как выбраться?

– У меня засапожный нож остался. Я его, когда нас вели, поглубже в сапог протолкнул. Эти дармоеды даже обыскать как следует не смогли. Смерд смердом так и останется, будь он хоть в личине князя, хоть стражника городского. Попробуй достать.

– Чего же ты сразу не сказал? – возмутился я.

– Чтобы ты учился на себя надеяться. Давай, работай.

Вначале я, повернувшись спиной, ощупал мягкое голенище. Рукоятка оказалась у самого края, хотя Данило пытался перед входом в терем затолкать ее поглубже. Я попытался взяться за нее, но сапоги были узкие, а ноги у Данилы – что твои дубовые столбы, и рука на пролезала. Тогда, уцепив рукоятку двумя пальцами одной руки, второй принялся кое-как спускать голенище, и хотя пальцы затекли и почти не слушались, ухватился покрепче и начал вытаскивать. Два раза нож выскакивал из плохо слушающихся пальцев, приходилось все начинать сначала. Наконец, получилось. Я тут же распилил ремни на руках, разрезал на ногах, принялся за Данилу и даже в полутьме увидел, что на запястьях у него от попыток разорвать ремни отпечатались кровавые рубцы.

Освободившись, долго разминали затекшие конечности, осматривались, хотя осматривать было нечего. Темница представляла из себя тесную, высокую земляную каморку с оконцем под потолком, через которое поступал свежий воздух. В углу пол устилал тонкий слой соломы. Забравшись на плечи Даниле, я выглянул в оконце. Оно было пробито в каменном фундаменте терема и прикрыто кованой решеткой, нижний его край находился вровень с землей. Окно было недостаточно большим, чтобы в него можно было пролезть, да и будь оно попросторней, сбежать незамеченными вряд ли удалось, потому что выходило оно на задний двор, где готовили съестное, толклась дворня, отроки и гридни.

– Худо дело. – Я рассказал Даниле о том, что увидел. – С той стороны, если постараться, выдернуть решетку можно.

– Стало быть, будем думать, как попасть на ту сторону.

Он подошел к двери и стал барабанить ногой. Ответ оказался неожиданным: окно закрыли мягкие сапоги степняка.

– Чито стучишь? Конязь сказала до утра сидеть, думать.

Мы едва успели броситься в угол на солому, но потом я подумал, что при ярком дневном свете разглядеть, что мы освободились от пут, почти невозможно.

– Пить хочишь?

– Давай, – буркнул Данило.

– На!

Раздалось журчание и в оконце потекла дурно пахнущая струйка – хорошо что на нас не попал. На дворе захохотали – «шутка» степняка понравилась.

Данило зашипел от бессильной злости, да и у меня кулаки зачесались.

– До того, как они меня убьют, я их десятка два голыми руками передушу!

– Им тебя убивать нельзя.

– Тем более.

Мы уселись в угол и проговорили до вечера. Данило рассказывал о своих походах и подвигах, а мне и рассказать было нечего, я сидел и внимал. Бабка говорила, что умный человек все время учится, даже когда слушает. Я себя умным не считал, но слушать других любил. Когда надоедало, выходили в центр нашей ямы и начинали бороться. Один раз я даже положил его, наверное потому что Даниле было не до борьбы, я это чувствовал.

Ни еды, ни воды нам так и не принесли. Пару раз в окно заглядывал давешний тюремщик, издевался, а когда я пообещал, что самолично вырву и скормлю собакам то, из чего он нам воды налил, рассердился:

– Русская свинья! Я твою маму…

– Был ты моим папой, я бы тебя еще в колыбели задушил!

– Буду воеводой у здешнего князя – первого тебя на кол посажу! – пообещал Данило.

Видимо, такая возможность тюремщику пришлась не по душе, потому что он, ругаясь, отошел.

– Силу за собой чувствует, мразь. Мне бы с ним в чистом поле встретиться, я его одним мизинцем…

Я посмотрел на его сжатые до хруста кулаки-кувалды и ни на секунду не усомнился, что будь Данило даже с одним мизинцем, от степняка осталось бы мокрое место.

Прошло время, на дворе стемнело, говор и шаги стали утихать. Когда мы почти потеряли надежду, в оконце кто-то поскребся.

– Тихо! – послышался шепот Всеслава. – В тереме пируют, но во дворе все равно стража стоит.

– Где?

– У ворот, у крыльца и дворы обходят.

– Эх, меда бы сейчас? – мечтательно вздохнул Данило.

– Нашел время! У посадника перед смертью попросишь, – зашипел я на него.

– Да не нам, чудило, а страже подсунуть.

В окне я видел только силуэт Всеслава, но почувствовал, как он усмехнулся.

– Не один ты такой умный. Я бочонок уже выкатил. Как Медведица опрокидываться начнет – приду снова, а пока держите…

Мы услышали, как что-то звякнуло о пол. В свете звезд, пробивавшемся в темницу, различили пару ножей и короткий меч, какими нас загоняли стражники. Я подумал, что его хозяин наверняка спит где-нибудь в амбаре… вечным сном. Ножи были швыряльные, такими дед Еремей учил меня попадать в цель и своего достиг: я с сорока шагов вонзал нож в тонкую березку и промахивался один раз из ста.

– Умеешь ими пользоваться? – спросил Данило, увидев, как я привычно примеряю их к руке.

– Еще бы!

Мы прижались к стене в ожидании Всеслава. Сердце у меня стучало так, что, наверное, его было слышно в Киеве. Мой соратник был спокоен. Я ему позавидовал. Через некоторое время во дворе раздались ленивые шаги. Неожиданно они остановились.

– Во! – раздался тихий возглас. – Волобуй, гляди, чего я нашел!

– Похоже на мед, – немного погодя удивленно отозвался второй голос. – Вареный, – произнес разочарованно и еще через минуту добавил: – Но крепкий!

– Дай попробовать!

– А вдруг князь узнает?

– Мы ему не скажем, – хихикнул первый.

Послышалось продолжительное бульканье.

– Ух, хорошо-о-о…

– Ну-ка дай мне.

Снова бульканье.

– Да-а, хорошо-о-о…А не пойти ли нам отдохнуть в амбар?

– Думаешь, не хватятся?

– Куда им! И давай Коваля позовем, он мне давеча похмелиться дал.

– Ну да, Коваля! Он сам все выпьет, нам не достанется, – обиженно протянул первый.

– Не жмись, тут на десятерых хватит, берись за бочонок – приказал Волобуй.

Кряхтенье, нетвердые шаги – и все стихло. Мы с Данилой с облегчением перевели дух. Прошла, как мне показалось, целая вечность. Все было тихо. А вдруг Всеслава схватили? Или ему что-то помешало, и утром нам предстоит закончить жизнь в битве с княжескими воинами? Я так пристально вслушивался и вглядывался в темноту, что мне уже стало мерещиться розоватое сияние за виднокраем.

Всеслав появился не там, где мы его ждали. Раздался негромкий стук засова и дверь, скрипя, отворилась. Стоящую в проходе черную фигуру я сначала не узнал. Калика был не в балахоне, а в кольчуге, поверх которой надел волчью душегрейку мехом наружу. На шее, тем не менее, оставил многопудовые вериги.