Текст книги "Одри Хепберн – биография"

Автор книги: Александр Уолкер

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 25 страниц) [доступный отрывок для чтения: 10 страниц]

ВОТ МОЯ ЖИЖИ!

На следующий день после завершения съемок, 31 мая 1951 года, Одри с матерью поехала во Францию, где должен был сниматься новый фильм. Они сделали остановку в Париже: нужно было платье от Диора, в котором она появится в фильме. Ей предстояло исполнить роль кинозвезды, которая вовлечена в дело, связанное с похищением ребенка. Этот ребенок попадает в руки гангстеров, главарем которых был Вентура. Продюсером фильма был тоже Вентура. Весьма любопытное совпадение! Одри радовалась тому, что платье от Диора после окончания съемок останется у нее. На другую прибыль от этого фильма она и не рассчитывала.

Как бы то ни было, работа над лентой «Мы едем в Монте-Карло» – название в США изменили на «Ребенок из Монте-Карло» – оказалась сложнее, чем Одри первоначально предполагала. Ее сценарист-постановщик Жан Буайе метался в промежутках между дублями по съемочной площадке, и Одри вскоре чертовски устала вызывать в себе нужные «двуязычные чувства» для английской и французской версий фильма. Расписание съемок составлялось в соответствии с привычками французов, а это значило, что работа начиналась после ленча и завершалась поздно вечером. У Одри оставалось утро, чтобы осмотреть Монако.

К числу неумирающих мифов принадлежит история о том, что французская романистка Колетт впервые обратила внимание на Одри, когда та снималась в Отель де Пари, где писательница гостила у принца Ренье и сразу же решила, что именно эта девушка должна сыграть скороспелую девчонку-женщину, героиню ее романа «Жижи». На самом деле Одри попалась на глаза этой проницательной, внешне очень хрупкой, но при том невероятно властной старухе, которой было уже далеко за семьдесят и которая уже какое-то время была прикована к инвалидной коляске, гораздо раньше. Колетт вез по пляжу в инвалидной коляске муж, писатель Морис Гудеке, и тут она увидела худенькую девушку в купальном костюме черного цвета. Она резвилась у самой воды. И выглядела дерзкой и при этом удивительно невинной. «Вот моя Жижи!» – сказала Колетт Гудеке.

За последние несколько месяцев они видели немало самых разных Жижи: в парках, на бульварах, в универмагах Парижа. С тех самых пор, как американская писательница Анита Лоос создала пьесу на основе ее романа, Колетт только тем и занималась, что повсюду искала Жижи. И она находила ее – тот девический тип, чья здоровая природа побеждает алчность, несмотря на все наставления, которые она получила от своей бабки и тетки, в свое время знаменитых куртизанок. А бабка и тетка учили, как подцепить молодого миллионера. Проблема же заключалась в том, что ни одна из тех «Жижи», на которых останавливался взгляд Колетт, не была профессиональной актрисой.

Джильберт Миллер, нью-йоркский импресарио, купивший права на сценическую версию книги, терял терпение из-за того, что ему приходилось откладывать постановку пьесы, и угрожал, что, основываясь на дополнительном условии договора, назначит свою собственную актрису на эту роль, если Колетт так и не сделает свой выбор.

Колетт с мужем в тот же день хотели попасть в главную обеденную залу Отель де Пари, но узнали, что туда по каким-то причинам не пускают. Оказалось, съемочная группа готовилась там к работе над очередной сценой фильма, и потому обед должны были подавать в зале для завтраков. Колетт, раздраженная таким нарушением ее дневного распорядка, заявила, что пожалуется начальству отеля. Ее все-таки вкатили в залу, где ослепляли прожектора, которые подчеркивали контраст между барочной величественностью интерьера и дешевой мелкой комедией, которая снималась. «Невыносимо!» – подумала писательница, прикрыв глаза ладонью от нестерпимого света. Но здесь была «ее Жижи»!

Инвалидная коляска, попавшая в поле ее зрения, на какое-то время отвлекла Одри от дела. Она запнулась в диалоге. «Остановите!» – крикнул Жан Буайе, проследив за взглядом Одри, который она бросила на незваную гостью. Не прошло и нескольких минут, как Буайе засыпал словами о своем фильме эту крошечную, сгорбленную, ненасытно любопытную старуху, напомаженные щечки и рыжие волосы которой делали ее похожей на персонаж карикатуры Домье Но она не обращала на него никакого внимания, Колетт не сводила глаз с Одри. Марсель Далио, известный французский характерный актер, которого уговорили появиться в этом фильме в коротком эпизоде и сыграть самого себя в надежде, что его известность поможет фильму, хорошо знал Колетт и представил ей Одри. Вскоре они уже вели светскую беседу по-французски. Жан Буайе позднее признавался, что у него в тот момент не хватило смелости попросить Колетт проехать в своем кресле перед кинокамерой и сняться в роли «самой себя».

Исполненная восторга и желания завладеть замеченным сокровищем, Колетт в конце концов пошла дальше. Ее кресло подкатилось в фойе отеля к матери Одри. Вслед за этим Колетт направила Одри официальное предложение, больше напоминавшее указ королевы, сыграть Жижи. Первая инстинктивная реакция девушки была такова: «Нет, я не могу. Я никогда раньше не играла в театре. Я танцовщица и не умею говорить со сцены». Играть в театре? Но этому можно научиться, заверила ее старуха.

Джильберту Миллеру и Аните Лоос в Нью-Йорк была послана телеграмма с приказанием не приглашать на роль Жижи никакую актрису до получения письма от Колетт, в котором будет названо имя. В письме пояснялось, что Одри едет в Лондон в начале июля. Она будет в это время свободна и сможет сыграть роль Жижи на Бродвее. Все в этом письме было преувеличено. Одри пугало это предприятие, которое, как ей казалось, выходило за пределы ее творческих возможностей Кроме того, она спешила выйти замуж за Джимми Хэнсона. Но главным был ее контракт с «Ассошиэйтед Бритиш», по которому она должна сниматься в фильмах этой компании еще три года. На любую театральную роль надо было получать разрешение. И если бы у студии в этот момент была для нее роль, то она оказалась бы не на Бродвее, а в Илстри. Ей следовало бы прыгать от счастья, получив предложение Колетт. Но вместо этого она пребывала в странном замешательстве. Одри чувствовала, что у нее отняли право самой распоряжаться собственной жизнью.

Она обратилась за советом к человеку, значительно превосходившему ее по возрасту, – к Марселю Далио. Возможно, она видела в нем человека, который мог заменить ей отца. И даже в этом случае жизнь как бы сопрягалась с искусством: ведь Жижи обращается за утешением и советом к Оноре, хитрому плуту и почтенному «дядюшке». Слова Далио успокоили Одри и указали ей путь. «Следуй своим внутренним побуждениям, – так, по его собственным воспоминаниям, сказал этот „мудрый дядюшка“. – Если ты почувствуешь, что поступаешь правильно, значит, ты действительно поступаешь правильно». Немного же пользы в подобных «правильных поступках», если они влекут за собой судебную тяжбу за нарушение условий контракта. Как бы там ни было, слова Марселя отложились в сознании Одри и, как показало время, принесли свои плоды. Это была именно та «философия», которой она придерживалась, когда вопросы интервьюеров слишком далеко вторгались в ее личную жизнь и начинали причинять неудобства. Слова Марселя звучали мудро и при этом обличались столь необходимой в подобных случаях неопределенностью.

Она уже входила в номер Джильберта Миллера в отеле «Савой» вскоре после возвращения из Франции, но у нее еще не было окончательного решения. Все эти дни ее агенты не сидели сложа руки. Каковы бы ни были сомнения Одри, но пользоваться услугами актера с репутацией бродвейской звезды – это все равно, что снимать проценты с чужого вклада. Такое чаще случается в волшебных сказках, чем в жизни театральных агентов. Для решающего разговора Одри одели в костюм, который выглядел так, словно она уже репетирует роль Жижи. Мужская рубашка, которая была ей слишком велика, усиливала образ «беспризорной девчонки», какой она казалась при первом взгляде на нее. А коротенькие носочки подчеркивали «девичью» длину ног. Туфли без каблуков уменьшали ее рост до возможного предела. Ей было двадцать три года, но подобный стиль одежды создавал впечатление, что перед вами девчонка-сорванец лет тринадцати. Непробиваемый бизнесмен Джильберт Миллер был очарован. Он много в своей жизни попутешествовал, немало повидал, был знатоком истинных произведений искусства (некоторые из них украшали стены его нью-йоркской квартиры). Он разбогател благодаря собственной предприимчивости. Не лишним дополнением к его состоянию были и крупные деньги, полученные в наследство его женой Китти. Другими словами, Джильберт Миллер умел безошибочно оценивать настоящее «качество». Без промедления он повел Одри по коридору в номер Аниты Лоос, где писательница ждала ее вместе с Полетт Годдар, актрисой и бывшей женой Чарли Чаплина.

Обе женщины прибыли в Лондон неделю назад. На вокзале Виктория их встретил шофер Миллера Глинн, которому хозяин доверял, как Господу Богу. Шофер тут же вручил им большую папку с фотографиями и сказал: «Мисс Лоос, вот – актриса на роль Жижи».

– Итак, мистер Миллер уже с кем-то подписал контракт? – спросила Анита Лоос, слегка задетая.

– Нет, – ответил Глинн с мрачным удовлетворением, – пока нет. Он сопротивляется моему давлению.

Тем самым влиятельный шофер подчеркнул, что девушка на фотографиях одобрена им полностью и без всяких оговорок. И пока Глинн вез их в «Савой», обе дамы просматривали фотографии. И как позднее заметила сама Анита Лоос, Одри Хепберн обладала «всем тем, что имеет в женщине значение». После этого Полетт Годдар сказала:

– С этой девушкой явно что-то не в порядке. Если бы это было не так, она бы прославилась уже в возрасте десяти лет.

И вот теперь эти две весьма проницательные дамы, до пресыщения познавшие таланты тех людей, которым они служили, которых высмеивали, за которыми (очень недолго) были замужем, уселись рядом и стали рассматривать протеже Колетт, представшую перед ними живьем. Первое, что их поразило в Одри, была ее «свежесть». «Казалось, что вокруг нее очерчена некая линия, – вспоминала Анита Лоос, – такая, которую чувствуешь вокруг очень немногих детей. Что бы она ни делала, она всегда выделялась на любом фоне».

За этим последовала проба, точнее две пробы. В первой Одри читала наиболее драматическую сцену с участием Жижи, где она решительно отказывается выходить замуж за миллионера, в жены которому ее прочат. Получилась у нее эта сцена, однако, не слишком хорошо: она «спотыкалась» о слова, не могла подыскать нужное чувство. Оценивая это в свете последующих событий, можно предположить, что Одри, вероятно, тревожило то, что ей придется отложить брак с Джимми Хэнсоном, ее нетерпеливым поклонником. Ведь роль Жижи увлекала ее за океан. Не намного лучше прошла и голосовая проба в зале лондонского театра. Кэтлин Несбит, для которой предназначалась роль чопорной бабки Жижи, пыталась из задних рядов партера управлять слабыми, напряженными интонациями юной актрисы. Но она почти ничего не услышала из того, что та произнесла на сцене. Одри никогда не занималась профессиональной постановкой голоса. Она никогда не училась в театральных школах. Было совершенно ясно, что ей нужна серьезная тренировка. Ситуация выглядела слегка абсурдной. Признанная многими за начинающую звезду, Одри обладала не большей актерской техникой, чем абитуриентка какого-нибудь театрального училища. Каким бы ни оказалось вознаграждение за это испытание, бремя, которое она возлагала на свои хрупкие плечи, было чудовищно.

Кэтлин Несбит взяла на себя театральную подготовку совершенно взвинченной Одри, как только та прибыла в Нью-Йорк. Успокоенный заверениями опытной актрисы, Джильберт Миллер попросил «Ассошиэйтед Бритиш» «одолжить» ему Одри для исполнения заглавной роли в «Жижи». Мысль о том, что кто-то другой будет рисковать за них, но позволит получить кусок прибыли, очень понравилась руководству студии.

Созданием звезд не занимались прижимистые чиновники из «Ассошиэйтед Бритиш», а вот на голливудской студии «Парамаунт Пикчерс» это было обычным повседневным делом. Именно оттуда в июле 1951 года поступил запрос на девушку, сыгравшую единственную значительную роль в «Секретных людях», которые еще не появились на экране. Не успела Одри пройтись по Бродвею, как студия «Парамаунт» уже предложила ей роль в новом фильме «Римские каникулы». Неудивительно, что у Одри в буквальном смысле перехватило дыхание.

Режиссер фильма Уильям Уайлер был в ту пору в Европе, где оценивал различных претенденток на роль юной принцессы, которая сбрасывает с себя в Риме оковы дворцового этикета и отправляется на прогулку по городу в компании американского журналиста.

«Подходит ли на эту роль французская актриса Колетт Рипер?» – телеграфировали из Нью-Йорка Ричарду Миланду, руководителю лондонского отделения студии «Парамаунт», явно основываясь на каких-то намеках Уайлера.

"У меня есть другая кандидатура на роль в «Римских каникулах», – ответил Миланд на запрос из Нью-Йорка 9 июля. – На меня сильнейшее впечатление произвела ее игра в «Смехе в раю». Из Нью-Йорка последовал очередной запрос: «Пожалуйста, пришлите авиапочтой подробные сведения и фотографии…»

«Римские каникулы» ни с какой точки зрения нельзя назвать новой свежей идеей «Парамаунта». Сценарий был написан Дальтоном Трамбо и Яном Мак-Лелланом Хантером еще в середине сороковых годов. Он предназначался для режиссера Фрэнка Капры, но у того возникли проблемы с подбором актеров, и потому сценарий переходил от одного режиссера к другому, но все это ни к чему не вело. Когда же он попался Уайлеру, тот только что закончил съемки «Керри» с Лоуренсом Оливье и Дженнифер Джоун, фильма, который не оправдал коммерческие надежды. Одновременно Уайлер ожидал выхода на экраны «Детективной истории» с Керком Дугласом. Полагая, что уж этот-то фильм наверняка будет иметь кассовый успех, руководство «Парамаунта» разрешило Уайлеру взяться за работу над «Римскими каникулами». Он поехал в Рим подыскивать места для съемок. Но пока у него не было подходящей актрисы на роль принцессы. «Мне нужна была девушка без американского акцента, – вспоминал Уайлер, – такая, которая не вызывала бы никаких сомнений в том, что она получила воспитание настоящей принцессы». Поначалу ему показалось, что он нашел ее в Элизабет Тэйлор, которая родилась в Англии. Новый фильм с ее участием «Место под солнцем», ради которого «Парамаунт» позаимствовал ее у «МГМ», раскрыл в молодой актрисе яркую, хоть пока еще и хрупкую привлекательность, притягательную нежность. Это, по мнению Уайлера, было как раз то, что нужно.

Но «МГМ» не согласилась. И Уайлеру пришлось забыть об Элизабет Тэйлор.

Подробный отчет, присланный Ричардом Миландом, показался многообещающим. «Ей двадцать два года, ростом она 168 см, волосы темно-каштанового цвета… Несколько худовата… но очень мила. В ее артистических способностях не может быть никаких сомнений, а танцует она превосходно. Голос у нее чистый и ясный, по-девически звонкий, без каких-либо особенностей произношения. Она больше походит на европейскую девушку, чем на англичанку».

Ответ гласил: «Студия заинтересована Хепберн. С нетерпением ждем возможности увидеть ее на экране». Тотчас же вслед за этой телеграммой пришла и вторая: «Спросите у Хепберн, не против ли она изменить свою фамилию во избежание конфликта с Кэтрин Хепберн».

Другие на ее месте, не раздумывая, согласились бы на это столь обычное для Голливуда предложение. Но Одри с самого начала показала свой характер. «Если вы хотите получить меня, вам придется взять меня вместе с моим именем», – гласил ее ответ.

Не стоит забывать, что все это происходило одновременно с подготовкой Одри к исполнению главной роли в пьесе по роману Колетт на Бродвее. Даже если бы предложили только одну из этих двух ролен, – Жижи или принцессы Анны, – у любой молодой актрисы вскружилась бы голова и возникла мысль, что она удостоилась особого покровительства богов. И то, что ей сразу навязывались обе роли, заставляло предположить, что боги буквально по уши влюблены в Одри Хепберн.

Из Лондона в Нью-Йорк поступило сообщение: «Проба назначена в студии „Пайнвуд“ на 18 сентября 1951 года. Делает пробу Торольд Дикинсон. В ней также участвуют Лайонел Мертон и Кэтлин Несбит. Проба состоит из двух сцен из „Римских каникул“ и беседы». Торольду Дикинсону, который только что завершил работу с ней над «Секретными людьми», она нравилась, да и сама Одри чувствовала себя с ним уверенно. Канадский актер Лайонел Мертон подружился с Одри во время съемок «Мы едем в Монте-Карло». Кэтлин Несбит, которая должна была вместе с Одри играть в «Жижи», взяла на себя труд по подготовке девушки к работе над этой ролью, и потому есть все основания полагать, что она также готовила ее к кинопробе. Все указывает на то, что Миланд разрешил Одри и ее агентам самим подбирать людей для кинопробы. Сам Уайлер не смог приехать: он все еще был в Риме. Но он прекрасно знал, как ненадежны бывают подобные пробы. Могут дать как преувеличенно лестный образ актрисы, так и явно (из-за ее волнения, например) преуменьшить ее достоинства. Но приведенная здесь деловая записка не раскрывает то конфиденциальное соглашение, которое Уайлер заключил с Дикинсоном и представителем «Парамаунта» Полом Штайном. Он попросил их оставить камеру включенной и после окончания пробы, не сказав об этом Одри, с тем, чтобы можно было судить о ее естественном поведении, о том, какая она тогда, когда не играет.

Кинопроба сохранилась до сих пор. В противовес тому, что писал Миланд, Одри Хепберн выглядит удивительно приземистой – возможно, виной тому французская кухня в период съемок на Лазурном берегу. Она просыпается в постели американского репортера, мило по-кошачьи потягивается, простирает руки к утреннему солнцу с девичьей невинностью и свежестью новичка в этом чудесном мире обыкновенных людей, затем вступает в беседу с журналистом (Лайонел Мертон), идет к двери, демонстрируя все то легкое изящество, которое она развила в себе балетом. Вот она открывает дверь, оборачивается и подмигивает нам, словно шаловливый эльф.

«Вот оно!» – слышен голос Пола Штайна. Одри застывает в легкой нерешительности, смотрит прямо в камеру, и тут выражение изумления озаряет ее лицо, когда она начинает понимать, что ее пытаются обмануть. Но ее не так-то легко провести. «Только один человек имеет право произнести: „Закончено!“, – говорит она, явно обращаясь к Торольду Дикинсону, – и я не сделаю и шага до тех пор, пока не услышу его». Камера продолжает работать, и внезапно Одри начинает корчиться от смеха, который не в силах сдерживать. Эта реакция – поразительно непосредственная и удивительно располагающая к актрисе. «Очаровательно!» – воскликнул Уайлер, просмотрев пробу в Риме. В Нью-Йорке с ним полностью согласились. «Примите наши поздравления. Проба Хепберн превосходна, – гласила телеграмма. – Все здесь считают ее великолепной».

Письмо из Нью-Йорка, пришедшее через несколько дней, придало этим впечатлениям официальную форму. Под именем «Одри Хепберн», подчеркнутым красными чернилами, стоит следующая резолюция: «Эта дама назначена на роль в фильме. Проба, вне всякого сомнения, – одна из лучших, когда-либо делавшихся в Голливуде, Нью-Йорке или Лондоне. Примите наши сердечные поздравления. От Барни, Фрэнка и Дона». Барни Балабан, Фрэнк Фримен и Дон Хартман составляли руководящую тройку «Парамаунта». Ни одно благословение не давалось с большей авторитетностью. И только один человек не разделял общего восторга. Архивы «Парамаунта» сохранили личную записку Ричарду Миланду, написанную округлым ученическим почерком Одри Хепберн. «Господи, помоги мне справиться со всем этим», – такими словами заканчивается записка Одри.

«Парамаунт» попытался выкупить Одри у английской компании, резонно полагая, что если поручается главная роль начинающей и никому не известной актрисе, то надо иметь право и на доходы от этого предприятия. Предложили «Ассошиэйтед Бритиш» 100 тысяч фунтов откупных, равнявшихся тогда полумиллиону долларов, а по сегодняшнему курсу составлявших более пяти миллионов фунтов. Сделка была заключена. Правда, английская студия продолжала настаивать на соблюдении Одри ее контрактных обязательств: она должна была сняться, по крайней мере, еще в двух фильмах. «Парамаунту» было разрешено подписать с ней контракт на семь фильмов, по одному фильму в год, которые будут сниматься с ее участием либо на «Парамаунте», либо с разрешения этой студии любой другой кинокомпанией. За Одри оставалось право работать на телевидении и в театре. «Ассошиэйтед Бритиш» получала гонорар за каждый фильм, в котором Хепберн снималась по контракту с «Парамаунтом», либо они получали право на прокат этих фильмов в Великобритании, что даже выгодней. Что же касается Одри, то ей должны были заплатить две с половиной тысячи фунтов (7 тысяч долларов), что по тем временам показалось ей целым состоянием. Невольно задаешься вопросом, а понимала ли она, как обделили ее в ходе заключения всех этих сделок. Кроме того, в американском контракте содержалось и дополнительное условие, позволяющее «Парамаунту» отказаться от ее услуг в том случае, если бы в фильме «Римские каникулы» она не оправдала тех обещаний, которые с избытком дала в своей кинопробе.

Надвигавшаяся постановка «Жижи» была связана с еще большим риском для Одри. Так как она еще не подписала контракт с Джильбертом Миллером, «Парамаунт» мог принудить импресарио вывести Одри из пьесы, как только Уильям Уайлер начнет работу над фильмом летом следующего года. В качестве компенсации Миллеру Одри пришлось соглашаться на участие в гастролях по Америке со спектаклем «Жижи» сразу же по окончании съемок «Римских каникул». Но если предположить, что «Жижи» ждет провал на Бродвее? В этом случае Одри приступит к съемкам в столь важном для нее фильме, сознавая, что ее актерская репутация уже очень сильно испорчена бродвейской катастрофой. Та ответственность, которую она приняла на себя, показалась совершенно неподъемным грузом для хрупкой добросовестной девушки.

Джимми Хэнсон уныло следил за всеми этими переговорами. Ему стало ясно, что Одри теперь настолько опутана сетями своей профессии, что перспективы их брака отодвигаются далеко на второй план. И все равно они поклялись, что их взаимное чувство достаточно сильно, чтобы выдержать и это испытание. А кроме того, бизнес вынудил Хэнсона поехать в Америку. Это совпадало с поездкой Одри. Но она отправилась в Нью-Йорк в одиночестве по морю, чтобы в дороге подготовить роль. Баронесса осталась в Лондоне в квартире на Саут-Одли-стрит, медная табличка на двери которой гласила: «Баронесса ван Хеемстра», а немножко ниже: «Одри Хепберн».

Одри вылезла из своей постели в каюте на рассвете, когда судно подходило к Манхэттену. Она увидела знаменитую панораму Нью-Йорка. Сбылось так много прекрасных снов и мечтаний, и кажется почти неизбежным, что одному самому маленькому ее желанию суждено было остаться неудовлетворенным. «Мы прибыли в Нью-Йорк в три часа ночи в абсолютной темноте, – вспоминает она. – Я стояла, дрожа от холода, в одной ночной рубашке перед иллюминатором и ничего не видела».