355 500 произведений, 25 200 авторов.

Электронная библиотека книг » Александр Трокки » Молодой Адам » Текст книги (страница 1)
Молодой Адам
  • Текст добавлен: 10 октября 2016, 06:06

Текст книги "Молодой Адам"


Автор книги: Александр Трокки



сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 8 страниц)

Александр Трокки
Молодой Адам (Young Adam)

ЧАСТЬ ПЕРВАЯ

Глава 1

Иногда невысказанные слова смотрят на тебя из прошлого, как если бы ты шёл по улице, а они наблюдали за тобой из окна. Оставшиеся и прошлом отрезки времени и различные поступки становятся странным образом изолированными; между ними и тобой, вспоминающим о них, больше нет связи.

Встав с кровати сегодня утром, я первым делом посмотрел на себя в зеркальце из хромированной стали. Я всегда ношу его с собой. Оно небьющееся. За ночь борода едва заметно выросла, и теперь мои щеки и подбородок были покрыты короткой щетиной. Глаза уже не были такими красными, как на протяжении последней пары недель. Наверное, я наконец-то выспался. Некоторое время я смотрел на свое отражение, не находя в нем ничего необычного. Это был тот же самый нос и тот же рот, да и маленький шрам, рассекающий левую бровь, был не более заметен, чем вчера. Все как всегда, и вместе с тем, все по-другому, потому что между зеркальцем и мной было то же расстояние, та же прерванная связь, которая, как мне казалось, всегда существовала между совершенными мною вчера поступками и моим сегодняшним их восприятием. Но это не проблема.

Я не пытаюсь разобраться, где мое истинное «я»: в человеке, смотрящем на отражение или в самом отражении; в человеке, который совершает поступок или в человеке, который этот поступок осмысливает. Ведь теперь я знаю, что коварна сама структура языка. Трудности возникают, как только я начинаю использовать слово «Я». В самих вещах противоречия нет, оно есть лишь в словах, которые мы придумываем для их обозначения. Слово «Я» имеет расплывчатое определение и содержит в самом себе собственную несостоятельность и противоречие.

Проблемы нет. Откуда-то из самого дальнего края вселенной донесся смех гиены. Тогда я отвернулся от лица в зеркальце. За этот промежуток времени я выкурил девять сигарет.

Тело плыло вниз по течению, гибкое как спутавшиеся водоросли. Она была прекрасна своей бледностью. Я не говорю о лице, хотя оно мне тоже нравилось. Прекрасно было то, как ее полностью расслабленное тело отдалось воде; длинные белые раздвинутые ноги плывут на поверхности, а ступни слегка уходят в глубину.

Свесившись за борт баржи с багром в руках, я не думал о ней как о мертвой женщине, не думал, даже глядя на ее лицо. Она была похожа на прекрасный белый водяной гриб, странное светящееся нечто, поднявшееся из глубин. Ее плоть напоминала мясистый зрелый плод.

Но прекраснее всего были ее волосы. Плывущая по воде трава. Живая трава. Само тело было медлительным, тяжелым, вялым, а волосы были похожи на подвижные усики насекомых. Они одновременно и ласкали воду, и впитывали её.

Из оцепенения меня вывел Лесли, крикнув, чтобы я активнее работал багром. Только после этого я притянул тело к барже.

Мы стали вытаскивать ее руками. Прикосновение к холодной плоти заставило меня двигаться быстрее. Тело выскальзывало из наших рук и тупо и некрасиво билось о днище баржи. Только прикоснувшись к этому телу, я понял, насколько оно раздулось.

Лесли сказал: «Господи боже, да держи ты ее, черт возьми».

Я наклонился так, что мое лицо почти коснулось воды, и правой рукой схватил одну из ее лодыжек. Тогда она плавно перевернулась, как толстая рыба. Вместе мы вытащили ее из воды и перекинули через планшир. При этом с нее стек настоящий водопад. Тело шлепнулось на дощатую палубу. Лужи воды быстро образовались у ее колен и подбородка.

Мы посмотрели на нее, потом друг на друга, но никто из нас не проронил ни слова. Все это выглядело вульгарно. Такова смерть. Одновременно страшна и вульгарна.

«Сто тридцать по одиннадцать пенсов за фунт», – неуместная мысль. Не знаю, как она пришла мне в голову, и почему-то, отчасти из нежелания шокировать Лесли, я не высказал эту мысль вслух. Позже вы поймете, что я имею в виду.

«Скорая» приехала только после завтрака. Вряд ли они торопились, ведь я сказал им по телефону, что она была мертва. Мы спрятали ее под двумя мешками картошки, чтобы не напугать ребенка. Потом я пошел позвонить, а когда вернулся, сел завтракать с Лесли, его женой и сыном.

«Что, сегодня яичницы не будет?» – спросил я. Элла сказала «нет», она забыла купить яйца вчера, когда ходила в магазин. Но я знал, что это неправда. Я ведь видел, как она доставала их из корзины, когда вернулась. Меня это разозлило: она даже не удосужилась вспомнить, как она внимательно изучала каждое яйцо, потому что боялась, что могла по дороге одно из них разбить, а я все это время стоял рядом в каюте. Я был оскорблен.

– Соль? – спросил я. И этот единственный слог выразил все мое недоверие.

– У тебя перед глазами, – сказала она.

Соль промокла. Мне пришлось ножом отковыривать ее от тарелки. Элла проигнорировала царапающий звук, а Лесли продолжал читать газету. Лицо его при этом слегка дергалось. Такое бывало с ним иногда.

Только когда я добрался до бекона, я понял, что они ели яичницу. На их вилках все еще были видны ее остатки. И это после того, как я бегал через всю пристань до телефона… Лесли с шумом поднялся, забыв попросить вторую чашку чая. Ему было стыдно. Элла стояла ко мне спиной, и я выругался на нее про себя. Через минуту она тоже поднялась на палубу, забрав с собой ребенка, и я доедал свой завтрак один.

Мы все находились на палубе, когда приехала «скорая». Это была машина новой модели, обтекаемой формы. Люди в ней тоже выглядели солидно. Двое полицейских прибыли одновременно. Один из них был сержантом, и Лесли выбрался на берег, чтобы поговорить с ним. Джим, ребенок, сел на перевернутое ведро на носу баржи, чтобы лучше все видеть. Он ел яблоко. Я все еще не мог прийти в себя. Сел на люк и ждал. Я смотрел на отражавшийся в воде быкообразный силуэт буксира, который шел вверх по течению. На том берегу окружённый подъемными кранами и строительными лесами стоял корабль. «Уплыть бы отсюда на таком корабле, – подумал я. – Прочь. В Монтевидео, Макао, куда угодно. Какого черта я здесь делаю? Проклятый Север». Было еще рано и только начинало светать, но над крышами уже собиралось облако прозрачного дыма.

Затем на причал приехала «скорая», и санитары поднялись на баржу. Я показал им, где лежало спрятанное под мешками тело, и отошел в сторону. Я снова думал о мертвой женщине, яичнице и соли, и на меня нагоняла тоску мысль о том, что это было начало дня, а не конец. Все дни были похожи один на другой, как бусины на нитке. Только работа на барже и разговоры с Лесли. Я ведь редко когда говорил с Эллой. Казалось, она меня недолюбливала, накатывало такое ощущение, что она мирится с моим присутствием только из-за мужа: необходимое зло этот наемный работник.

И тогда я увидел, как Элла развешивает белье на корме.

Я часто видел, как она это делает раньше, но это никогда не производило на меня такого впечатления. Я привык думать о ней, как о жене Лесли (вечно орущей на него за что-нибудь или с издевкой называющей его мистер Всемогущий), а не как о женщине, которая способна привлечь другого мужчину. Это никогда не приходило мне в голову.

Но вот она стояла спиной ко мне, изо всех сил пытаясь не оборачиваться, притворяясь, что ее не волнует происходящее: ни ребята со «скорой», ни все остальное. И я вдруг понял, что смотрю на нее другими глазами.

Она была полной женщиной, не старше тридцати пяти с подтянутыми ягодицами и широкими бедрами, и на ней было облегающее зеленое шерстяное платье, которое задиралось выше колен, когда она тянулась вверх, чтобы развесить белье на веревку, а её розовые щиколотки при этом выскакивали из туфель.

Да, она была полной, но ее талия была стройной, как, впрочем, и ноги, и вдруг я понял, что мне нравится ее крепкое сочное тело. Я наблюдал за ней и представлял, как она идет ночью по парку, немного торопливо стуча каблучками, а ее полные белые икры движутся прямо передо мной, как светляки в темноте. Я даже мог представить мягкий звук от соприкосновения ее ляжек. Когда она тянулась вверх, ее ягодицы напрягались, а шерстяное платье подчеркивало их форму, потом она опускалась, нагибалась вниз и отжимала воду со следующей вещи.

Вдруг она обернулась. Любопытство взяло верх, и она увидела, что я на нее смотрю. Казалось, она была озадачена. Она слегка покраснела, может быть, вспоминая яичницу, а потом очень быстро вернулась к работе.

Сержант полиции записывал что-то в маленький черный блокнот, иногда облизывая огрызок карандаша, а другой коп с открытым ртом смотрел на тех, кто нес носилки, причем последние, казалось, не торопились. Они положили свою ношу на набережную и вопросительно смотрели на сержанта полиции.

Тот подошел и заглянул под простыню, которую накинули на тело. Кто-то сплюнул. Я снова отвернулся.

Краем глаза я наблюдал за движением ног Эллы.

Четверо взявшихся неизвестно откуда мальчишек (из тех, что вечно слоняются по пустырям, приходят поглазеть на похороны или дорожные происшествия) наблюдали за происходившим с расстояния около 5 ярдов. Они стояли там почти с самого начала. Теперь тот полицейский, что постарше, подошел к ним и велел уйти.

С неохотой они отошли не так далеко и остановились. Они хихикали и перешептывались, а потом завопили на подававшего им знаки полицейского и убежали. Но опять же недалеко. Только за угол сарая на другом конце набережной. И я видел, как они высовывают головы из-за угла, карабкаясь друг на друга, чтобы все увидеть. Помню, у одного из них были огненно-рыжие волосы.

Ребята со «скорой» снова подняли носилки, но один из них споткнулся. Голая белая нога выскочила из-под простыни и стала волочиться по земле. Я взглянул на Эллу. Она все видела. Она была напугана и одновременно заворожена этой сценой. Не могла оторвать от нее глаз.

«Эй!» – сказал санитар, который шел позади. Они снова опустили носилки, кто-то из впереди идущих повернулся и спрятал ногу обратно, все это он проделал так, как будто ему было стыдно.

А потом они подняли носилки в «скорую» и захлопнули двери. В этот момент Джим доел яблоко и кинул огрызком в кота, который лежал, свернувшись клубочком на самом краю причала. Кот подскочил, немного пробежал, потом остановился и гордо медленно пошел, задрав хвост. Джим вытащил какую-то свистульку и начал на ней играть.

Сержант закрыл свой блокнот и пошел поговорить с водителем «скорой». Лесли закурил трубку.

В молодости Лесли был сильным мужчиной и все еще оставался таковым, но в мускулах уже недоставало твердости, а второй подбородок придавал его голове вид квадратной розовой карамели и, поскольку брился он нечасто, его румяные щеки были покрыты бесцветной, всё больше разраставшейся щетиной. Его маленькие голубые глаза были похожи на плавающие в мягком воске пуговицы. Они могли быть добрыми или злыми. Когда он напивался, они розовели и не предвещали ничего хорошего.

«Скорая» уехала, а сержант снова пошел поговорить с Лесли. Помню, мне это показалось чудным, что он все время обращается к Лесли. Я наблюдал, как кот возле причала обнюхивал что-то похожее на рыбную кость. Он пытался перевернуть ее лапой. Потом я услышал, как Элла кричит на Джима. Похоже, она его только заметила.

– Разве я не велела тебе оставаться внизу? Все расскажу отцу!

А потом она набросилась на меня и сказала, что мне должно быть стыдно, что я не уследил за ребенком. Может, я думал, что ему будет полезно увидеть труп? Для чего тогда было прятать его под мешками? Я уже собирался сказать, что Джим не выглядел таким уж испуганным. Он сидел и наигрывал на своей свистульке «Ты потеряна навеки, дорогая Клементина». Но я видел, что Элла не особенно злится. Было заметно, что она пытается так встать, чтобы я снова смотрел на нее сзади. Это было забавно, и я промолчал. Она отвернулась, подняла таз, где раньше было мокрое белье, и спустилась в каюту. И вдруг я засмеялся. На меня смотрел Джим, но я продолжал смеяться.

* * *

Мы обсуждали самоубийство это или убийство. Она спросила об этом мужа, как только уехали полиция и «скорая», а сержант наконец-то отстал от Лесли, который с погасшей трубкой вернулся на баржу.

«Что сказали полицейские?» Я внимательно за ней наблюдал. Она была любопытна, но вместе с тем хотела сделать вид, что в отличие от нас, она выше всего этого.

Лесли сказал, что сержант ничего не знал. Но на теле не было никаких отметин, так что вряд ли это было убийство.

Я заранее знал все, что скажет Элла. Что мужчины никогда не могут оторвать глаз от женщины, особенно если на ней нет одежды, и я подумал, что эти слова прозвучали как нельзя более естественно из уст женщины одетой в облегающее зеленое шерстяное платье, которое так хорошо подчеркивало форму ее ног. Когда она говорила, я понял, что мокрое белье на веревке было частью общей картины, фоном, оттенявшим резкую сексуально-озабоченную женщину, взывающую к Господу, чтобы он ниспослал кару на презираемых ею мужчин.

Создавалось ощущение, что ее слова были обращены скорее ко мне, чем к Лесли, хотя говорила она с ним. Она как бы упрекала меня за то, что я на нее смотрел. Она сказала, что мы оба – подлые ублюдки. А потом отвернулась.

Лесли мне подмигнул. В белках его глаз я заметил красные пятна. Он сказал, что Элла утром встала не с той ноги. Он кивком показал на нее (она подметала палубу) и снова подмигнул мне.

Но я вспомнил, что утром меня разбудил ее смех, доносившийся сквозь деревянную перегородку между нашими каютами и, может быть, именно с него-то всё и началось, а не с развешивания белья. И еще я думал, что она, возможно, злилась на меня за то, что я знал о купленных ею яйцах и уличил ее во лжи.

Лесли сказал: «Теперь-то какого хрена им надо?» Я увидел, что «скорая» остановилась по другую сторону пустыря, который доходил прямо до причала. Водитель, не выходя из машины, разговаривал с мужчиной в простой одежде.

Мы наблюдали за ними в полной тишине, а потом мужчина поднялся на подножку «скорой», и они уехали.

– Здесь не все так просто, как кажется, – сказал Лесли. Я пожал плечами и сказал, что мы тут ни при чем.

– Но ведь мы нашли тело.

– Это мог быть кто угодно.

– Но это были мы.

В нем проснулся собственник. Мне не хотелось с ним спорить. Я думал об Элле и хотел, чтобы Лесли убрался отсюда подальше, и я мог бы пофлиртовать с ней. Я хотел ее.

– В любом случае, – сказал я, отворачиваясь. – Все уже позади.

– Может быть, – сказал он.

А потом было нечего делать, пока мы ждали машину с грузом. Мы должны были после обеда повезти антрацит в Эдинбург и Лейф. У нас была моторная баржа, так что мы могли доплыть по реке до канала, не дожидаясь буксира. Мы стояли на палубе без дела и чувствовали себя неловко, потому что Элла ни на минуту не прекращала работать. Закончив подметать, она принялась чистить картошку в деревянную бадью. Время от времени раздавался плеск от падающей в воду очищенной белой и сияющей картофелины. Она сидела как раз на таком расстоянии от нас, что было трудно определить, слышит ли она наш разговор, и при каждом взгляде на нее мне казалось, что она только что отвернулась, хотя, возможно, у меня просто разыгралось воображение. Вполне вероятно, ведь с тех пор, как я увидел ее, развешивающую белье, я не мог выбросить ее из головы, и я ощущал легкую тошноту в желудке при мысли о том, что она может ко мне испытывать то же, что и я к ней. В первый раз за долгое время я почувствовал себя бездельником, потому что она на меня смотрела. Лесли чувствовал то же по вполне объективным причинам («Ты что весь день так будешь прохлаждаться?» – кричала она на него), и он старался занять себя хоть какой-нибудь работой, но явно не мог придумать ничего путного. Элле, казалось, было безразлично, делали мы что-то или нет. Она просто сидела на маленьком деревянном стуле, выставив на показ свои большие голые колени, чистила картошку и напевала себе под нос. Я не слышал ее пения, но мне так казалось, что она пела, а по уголкам ее губ было заметно, что она улыбается.

Лесли заговорил о трупе. Он сказал, что она могла упасть в воду. Если бы кто-то столкнул ее, на теле остались бы следы. Разве не так? Она бы сопротивлялась. Я спросил его, как он объяснит то, то на ней была лишь короткая нижняя юбка, а на ее ягодицах оказались ссадины. Он сказал, что она, возможно, была пьяна.

Он вытряхнул трубку и вновь наполнил ее из серого непромокаемого кисета. Теперь, когда он произнес вслух эту фразу, я думаю, она прозвучала неубедительно далее для него самого. Я обернулся, будучи уверенным, что Элла все слышит. Она улыбалась, глядя на картофелину в своих руках. Я увидел, как картофелина свинцовым грузом упала в бадью. Элла достала из мешка другую.

Лесли спросил, что я думаю обо всем этом. Может, она устроила себе веселую ночку? То есть, может она была шлюхой, которую снял офицер с какого-нибудь судна. Лесли пытался представить, как она лежит пьяная на палубе, ее юбка задрана выше колен, а ноги раскинуты в ожидании мужчины, который потом избавился от неё.

Я сказал: «Она могла быть беременна».

Но он ответил: «Нет, мы бы заметили».

В его голубых глазах застыло беспокойство, стараясь сосредоточиться, он сдвинул брови, а его розовая, похожая на сахарную, голова слегка отклонилась назад, как будто от боли. Я думал о белом теле, медленно плывшем под поверхностью воды, и о мокрой нижней юбке, которая как лепесток цветка приоткрывала кремовые полные бедра. Полицейско-судебные подробности, беспорядочная серия утренних образов: кот, коп с открытым ртом, неожиданно выскочившая из-под простыни нога, просто одетый человек, запрыгнувший на подножку «скорой» – все это, и даже неожиданный холод, который ощутили мои пальцы, когда я схватил лодыжку, не имело к этому отношения.

Как ни странно, Элла напротив, была ко всему этому близка (хотя, строго говоря, она появилась в самый последний момент). Причем настолько близка, что я не мог думать о трупе, не вспоминая о ней. Я помню, что в тот момент думал о том, как полны ее губы и как иногда, когда она готовила в каюте, над ее верхней губой проступали маленькие капельки пота, сверкавшие на свету.

Потом я увидел другой образ. В тот день Джим пролил чашку чая на платье своей матери. Она с криком вскочила, и тут в трех футах от меня я увидел тяжело нависавший низ ее живота, ее плоть стала видна через оказавшуюся теперь прозрачной шерстяную ткань, которую она торопливо подобрала перед собой, как полотенце. Так она спустилась в мою каюту, откуда велела принести ее синюю юбку из саржи. Тогда меня это позабавило, может потому, что Лесли сказал, что по-настоящему горячей она становится лишь в такие моменты.

Когда Лесли снова заговорил, я сначала подумал, что речь идет об Элле.

– Она была чуть полновата. – Кто?

– Покойница.

Он снова подмигнул.

– Это из-за воды, – сказал я.

– Ты так думаешь?

Я прикурил сигарету. Лесли и Элла были странной парой.

Он, должно быть, лет на двадцать старше нее. И поскольку между нашими каютами была лишь деревянная перегородка, я знал о них очень много. Я, например, знал, что Лесли импотент. А однажды ночью, когда он напился, я слышал их ссору. Они шепотом ругались по ту сторону перегородки, а потом завалились на стол. Звук шлепающейся на деревянный стол плоти, испуганный голос ребенка и сильный удар, за которым последовал крик Эллы. Она лежала на столе лицом вниз, а он порол ее кожаным ремнем. По крайней мере, я, не видя ничего, так себе все это представлял. Через некоторое время он перестал шуметь. Я слышал, как он грубо говорил с сыном. Элла не проронила ни звука.

– Что ты думаешь, Джо? – спросил Лесли.

Я засмеялся и начал сочинять историю про ночной мост, и пока я говорил, то понял, что повысил голос. Я осознал, что хотел, чтобы Элла услышала мой рассказ. Я сказал Лесли, что женщина подошла к мосту одетая, а потом спокойно всё с себя сняла и упала с моста в воду, как роза.

Лесли выглядел озадаченным. Он не был уверен, пытаюсь ли я над ним подшутить или говорю всерьез. Он осторожно спросил у меня, что это была за женщина.

– Обыкновенная женщина, – сказал я.

– Необыкновенная! – воскликнул в тон мне Лесли, неосознанно взглянув на жену.

Я сказал, что он может называть ее эксгибиционисткой. Он спросил, что это значит. Он был подозрителен. Он не хотел показаться глупым и был готов в любую минуту засмеяться над шуткой, смысл которой пока был ему непонятен. Он вынул трубку изо рта.

Я взглянул на Эллу. Она смотрела в деревянную бадью, но я видел, что она перестала чистить картошку. Я сказал, что это была такая женщина, которая не покончила бы с собой в одежде.

Когда я снова посмотрел на Эллу, она бросала очередную картофелину в бадью. Раздался всплеск. Она взяла еще одну и начала ее чистить.


    Ваша оценка произведения:

Популярные книги за неделю