Текст книги "Последняя загадка тунгусского метеорита"
Автор книги: Александр Титов
Жанр:
Научная фантастика
сообщить о нарушении
Текущая страница: 7 (всего у книги 10 страниц)
73
Что там есть еще? Это осталось неизвестным. В уши Сальвадора ворвался звук тормозящей электрички. Подняв с платформы в воздух бумажки, мимо пронеслись зеленые пыльные вагоны, остановились, и двери со стуком разъехались в стороны. Сальвадор встал, потянулся и вошел в вагон. В воздухе стоял привычный умиротворяющий рокот мотора. Перед Сальвадором протянулись пустые желтые ряды деревянных лавок, и он выбрал себе место посередине. Еще несколько минут отдыха, и электричка тронулась, рокот прекратился, а за окном под тихое постукивание колес стали проплывать кроны сосен. Электричка въезжала на насыпь, и слева можно было рассмотреть Москва-реку. Сама Москва приближалась, и приближался конец сладостного безделья. Нужно было явиться по адресу: улица Станкевича, 9. Сальвадор смутно помнил, что Станкевича где-то между Арбатом и метро "Парк культуры", вышел на Арбате и, углубившись в лабиринт выметенных старых переулков, спросил, где. Прохожий показал, и скоро Сальвадор уже шагал со средней скоростью по улице Станкевича, боковым взглядом осматривая дома. Больше прохожих не было. Казалось, люди избегают этих тихих улиц с чистыми тротуарами, где расположено много иностранных посольств. По сторонам тянулись то серые монументальные дома начала века, то особняки с оградками и без оградок. В высоких домах, наверное, жили люди, и, может быть даже, вполне обычные люди, но улица все равно была пустынной, и стены были покрыты пылью. Дом девять тоже оказался посольством неизвестной Сальвадору страны. От улицы двор отделяла старинная кованая решетка с каменными столбиками, внутри виднелся особняк, а рядом с воротами на решетке были укреплены стеклянный ящик с картинами процветания и тяжелый пестрый флаг. В стеклянном ящике фотографии полуголых улыбающихся людей на фоне джунглей, соломенных хижин и вполне среднерусской лошади. Сальвадор прочитал табличку: Brizanya Ambassadorum, на каком-то странном варианте латыни. В воротах стояла будка с милиционером, который неодобрительно посмотрел на Сальвадора, но не пошевелился. Сальвадор в прежнем темпе прошел мимо. Пролет. Теперь нужно уходить отсюда и думать, как пользоваться этим адресом – если только он что-нибудь значит. Сальвадор шел не спеша и не особенно опасаясь. Он знал, что искусство наружного наблюдения, так лелеемое Медниковым и другими асами сыска, давно утрачено. К тому же, согласно внешнему виду событий, выслеживать Сальвадора на улицах некому. Да и нет в этой стране никаких шпиков, жучков и прочих легендарных персонажей. Только пыль и мордобой. Не надо лишь ходить на вокзал, там могут проверить документы. Сальвадор мысленно поблагодарил безголового Александра Ивановича: он снабдил Сальвадора костюмом охранника. Комбинезон имел лесной вид, но был достаточно чистым и не бросался в глаза. Совершенно непонятно было, куда девалась целая ночь. Сальвадор дочитывал рукопись вечером, а вышел из подземелья ранним утром. И сейчас еще было далеко до полудня. При этих мыслях сразу захотелось жрать. Сальвадор выгреб из карманов оставшуюся мелочь: сорок три копейки. Этого могло хватить на целую канистру воды и на хлеб. Он вошел в первую попавшуюся булочную. Там вкусно пахло свежим хлебом, в кассе сидела толстая баба в накрахмаленном халате. Сальвадор купил ржаной хлеб и отправился на набережную Москва-реки обедать и размышлять. Он с видом праздного любопытства наклонился над перилами, глядя в мутную воду и отколупывая кусочки хлеба. Сальвадор никак не мог рассмотреть в колеблющейся воде, отросла у него щетина или нет. Было похоже, что нет, и это согласовывалось с потерей целой ночи. Налево простиралась панорама Москва-реки. Там сиял золотыми куполами Кремль, а почти напротив громоздилось большое серое здание двадцатых годов. Было жарко и неуютно. Теперь следовало звонить в справочную. Brizanya. Какое-то дурное название. Сальвадор сосчитал двушки: их было всего три. Он развернулся к реке спиной и отправился к метро "Парк культуры" – искать телефон-автомат. Там было полно народу, по тротуарам бегали мужички, толстые бабы и красивые девушки. Сальвадор вспомнил Бормана: тот, наверно, так и не догадался, что Сальвадору нужны девушки. Но сейчас трудно было понять, что нужнее всего. Может быть, только несколько слов из песни? В будках были выбиты стекла, внутри пахло мочой. Сальвадор открыл скрипучую тяжелую дверь, осторожно сделал шаг вперед и устроился возле телефона. Потом набрал "09" и спросил номер посольства Бризании. И опять, как уже было раньше, попросили подождать, раздался стук каблучков, а потом мужской голос произнес:
– Ваша фамилия?
– Клеточников, – ответил Сальвадор.
– Там и стойте. От телефона далеко не отходите.
74
Сальвадор вышел из будки и остановился под единственным здесь деревом, лицом к тротуару. Выставляться было большим риском, но другого выхода Сальвадор не видел. Он стал внимательно рассматривать окрестность, хотя, в общем, это было незачем. В ушах гудело от множества проносящихся по Садовому кольцу машин. Если бы не этот мерзкий звук, все вокруг было бы замечательным: нарядно одетый народ, деревья, клумбочки, солнце и веселое оживление. Самое странное, что на давящий гул машин никто не обращал внимания. Мимо, смеясь, прошли еще две красивые девушки, тоже не обращая внимания ни на шум, ни на Сальвадора. Над той стороне возвышались белые здания Провиантских складов. Они царили над площадью, но никто этого не замечал. Пустые пространства стен были покрыты вездесущей серой пылью, но все равно казались белыми. Барельефы под самой крышей тоже были облеплены пылью и старой побелкой. Люнеты и барельефы казались с этой стороны улицы маленькими, но Сальвадор знал, что они огромны. Здания как будто пребывали во сне, отгороженные от Москвы коркой грязи, призванной охранять покой стен. Как сказал Альтшуллер: "Жирные русские женщины и покосившиеся города". И вдруг Сальвадор увидел, что все другие дома, асфальт, неисчислимые столбы, лотки, крыши и червивое шевеление метро – только мусор и пыль в пустыне, где среди барханов возвышаются Провиантские склады, лучшее произведение Стасова. С другой стороны, это здание строилось почти во времена Альтшуллера, и непонятно, чем он был недоволен. Лучшеют ли города, или только женщины? В гул потока машин ворвался визг тормозов. Напротив Сальвадора остановилась толстенькая блестящая иномарка с зелеными стеклами, и оттуда с радушной улыбкой вышел совершенно незнакомый Сальвадору человек в отутюженном пиджаке, пожал Сальвадору руку и, здороваясь, усадил его в машину.
75
Никогда еще Сальвадор не ездил в иномарках. Все внутри было отделано каким-то бархатом или вельветом. Несмотря на жару, в машине было прохладно. Мотор работал бесшумно. Спутник Сальвадора управлял машиной, почти не двигаясь, и Сальвадор представил, как нужно было бы вертеть головой, нажимать на педали и дергать рычаг в советской машине. Иномарка легко обгоняла всех остальных. Садовое кольцо было забито машинами, но дым не проникал в салон. Они круто развернулись и помчались к Павелецкому вокзалу, свернули по дороге направо и скоро выскочили на Каширское шоссе. Проехав пару километров, опять свернули направо и потом долго петляли по каким-то дорожкам между деревьями, складами и одиноко торчащими в парке кирпичными домиками. Машина остановилась у одного из таких домиков, типичных для дореволюционных больниц или зданий железнодорожного ведомства: хороший кирпич, высокие стены, высокие окна, деревянный навес крыльца. Кругом запустение, разбитые дорожки, одинокие кусты и серые слежавшиеся мусорные кучи, в которых поблескивали стекла. Зато здесь было прохладно. Внутри оказался небольшой коридорчик, а в стороны вели высокие, до потолка, двери, обитые в неизвестно какие времена черным дерматином с торчащей ватой. Шелестя обивкой по полу, спутник Сальвадора открыл дверь и ввел Сальвадора в просторную комнату, где на стульях вдоль стен сидело несколько человек, некоторые в кепках. На стене висела небольшая фотография Ленина. Один из них спросил:
– Это вы загрызли Бормана?
– Я, – ответил Сальвадор.
– Да, сделано отлично... Что с остальными? Амфитеатров, Таратута?
– Амфитеатрова убили при мне, Таратуту растворили в кислоте на Проспекте Вернадского. Так мне сказал Борман.
– Теперь, как мы с вами будем работать?
– А кто вы такие?
– Мы не имеем отношения к Борману. Мы хотим, чтобы те, кто улетел, благополучно вернулись и заняли свое место. Мы знаем, что вы вызваны, или призваны, или, вернее, сами напросились – не важно. Мы знаем, что вас нельзя убить. Мы знаем, что ракета возвращается или уже вернулась. Больше мы не знаем ничего, и главное, не знаем, какова ваша функция, зачем понадобилось ваше вмешательство. Наверняка вы и сами этого не знаете. Мы просим вашей помощи.
– Борман тоже просил моей помощи. Вы не побрезгуете, что я простой подзаборный инженер, бездомный и безденежный?
– Вы говорите глупости. У нас нет этих номенклатурных предрассудков. Лучше расскажите, что вы видели на проспекте Вернадского.
– Знаете ли вы об отчете Альтшуллера?
– Не знаем, расскажите. И главное, расскажите, как вы загрызли Бормана! При возможности его загрыз бы любой из нас.
Сальвадор оглянулся в поисках стула. Напряжение, которое чувствовалось вначале между Сальвадором и этими людьми, уменьшалось. Все загремели стульями, подвигаясь к стоящему у окна старому письменному столу. Один стул выдали Сальвадору, он уселся у стола и стал рассказывать свою историю – как и раньше, умолчав про талисман.
76
– Так как же вы все-таки загрызли Бормана? – спросил один из собеседников, когда Сальвадор закончил.
– Не знаю. Наверно, таково мое свойство, – ответил Сальвадор. Я ничего не помню с того момента, как увидел остатки Таратуты, до того, как вылез через отдушину метро на Мичуринском проспекте.
– Там же решетки, – подал голос один из слушателей.
– Повторяю, я не знаю. Думаю, это мои личные проблемы. Я и так рассказал вам все.
Слушатели, до этого неподвижные и сосредоточенные, переменили позы и посмотрели друг на друга, а потом все уставились на сидящего в центре человека в отутюженном пиджаке. Это был тот самый, что привез Сальвадора.
– Давайте решать, что теперь делать, – произнес тот. И добавил, глядя на Сальвадора: – Вас не смущает, что здесь так много людей?
– Это не совсем понятно, – ответил Сальвадор.
– Это все наши люди. И огласка скорее поможет нам, чем помешает. Конечно, если мы не будем специально трубить на весь мир. Но вот в чем вопрос: почему они сами молчат, если уже приземлились?
– Может быть, для посадки или еще для чего-то нужно присутствие на базе. Думаю, нужно поехать в Индию.
– Прямо сейчас? – скептически спросил один из слушателей.
– Прямо сейчас, – сказал начальник и встал. – Теперь всем ждать, работать в прежнем порядке. Его я забираю с собой. Леонид Макарович, вечером я принесу вам паспорта. Завтра вы подготовите мне билеты на самолет. На этом мы с вами закончим. Спасибо.
И они все вышли на улицу. Одни заговорщики разбрелись по замусоренным аллеям по направлению к скрытым в гуще деревьев другим таким же домикам, другие набились в начальникову иномарку. Начальник высадил их возле завода "ЗИЛ" и поехал дальше вдвоем с Сальвадором.
77
Они остановились возле многоэтажного дома в районе Таганки. Начальник с шумом, облегченно вздохнул, запер машину и, улыбнувшись, сказал Сальвадору:
– Меня зовут товарищ Херзон. Я полковник ГБ.
Звеня ключами от машины, товарищ Херзон вошел в подъезд и поднялся по лестнице вверх. Сальвадор шел за ним. Они открыли дверь квартиры, и товарищ Херзон гостеприимно заявил:
– Здесь я живу. Оставайтесь тут, будьте как дома. Продукты в холодильнике. Я ухожу до вечера. Думаю, все будет тихо, в случае чего действуйте по обстановке. Готовьтесь, завтра мы улетаем.
И он ушел, оставив Сальвадора одного. Сальвадор пошел осматривать квартиру. Похоже, здесь действительно жили. Женской руки в квартире не чувствовалось, но и голых красоток не было на стенах, сообразно с положением хозяина. Было всего две комнаты и маленькая прихожая между ними, а между вешалкой и входной дверью стоял старый холодильник "Саратов". Сальвадор открыл дверку и увидел, что холодильник отключен от сети и используется как шкаф. Он был набит альпинистским и туристским снаряжением, и Сальвадор подумал, что они все-таки знали об отчете Альтшуллера. Вопрос разъяснился, когда Сальвадор увидел на стене фотографию – там была вся троица в сборе: Александр Иванович, товарищ Херзон и Таратута. Они стояли на фоне каких-то скал и весело улыбались, в полном альпинистском снаряжении, и были намного моложе, чем теперь. Но все равно каждого легко было узнать. Настоящий холодильник нашелся на кухне, и Сальвадор наконец-то поел. Потом он не торопясь выпил несколько стаканов чая и снова принялся ходить по квартире. В первой комнате было прохладно, здесь стояли диван, журнальный столик, книжный шкаф и всякие комнатные растения на полках и на полу – что-то вроде гостиной. Сальвадор подошел к книжной полке. Набор книг был совершенно случайным: иностранные книги про животных, Пикуль, библиотека классики для юношества, несколько словарей. Сюда же затесалась ксерокопия с надписью на обложке "Hewlett Packard. Operation manual". Сальвадор вернулся на кухню, вытащил из холодильника пиво и покайфовал немного на диванчике, а потом отправился смотреть другую комнату.
78
Там его ожидал сюрприз: то, что Сальвадор сначала принял за импортный одежный шкаф, оказалось вовсе не шкафом. Под стенкой рядом с настоящим шкафом для одежды стояла типовая эсэмовская стойка. На белый каркас были навешены стандартные блоки СМ ЭВМ черного цвета с красными лампочками. Рядом на низком столике стоял дисплей, на котором висели большие пестрые трусы с коричневым следом по шву.
В нижней части шкафа располагался блок питания, оттуда торчал провод со штепселем, сиротливо висящим на спинке стула. У противоположной стены находилась хозяйская кровать. Сальвадор убрал трусы с дисплея. Под ними оказался новейший фрязинский монитор 15-ИЭ-0013, конусообразный и зеленый, висящий на кронштейне. Рядом на столике лежал похожий на световое перо блестящий цилиндр с проводами, идущими за стойку машины. Сальвадор знал машины ряда СМ-3, СМ-4 – эти машины сдирались с машин фирмы DEC. Здесь, похоже, стояла машина CM-2 или CM-1, содранная с Hewlett-Packard. Сальвадор воткнул штепсель в розетку и, пошарив за углом железной стойки, включил машину. Комната наполнилась гудением вентиляторов, хотя и не таким громким, как можно было ожидать. Видно, вентиляторы были хорошо смазаны. Сальвадор наклонился над дисплеем. Если там нет автостарта, придется изучать Operation manual. Но машина сразу загрузила какую-то программу, которая вывела на экран меню:
1. Режим
2. Начало
0. Отмена
Сальвадор нажал двойку, и ничего не произошло. Тогда он нажал единицу, и машина выдала на пустом экране колонку цифр от нуля до девяти. Наверное, это были номера режимов. Сальвадор вводил разные цифры, но безрезультатно. Нажав АР2, он снова вышел в главное меню, опять выбрал двойку и стал рассматривать световое перо. Оно было толстым, сантиметров в двадцать длиной, половина никелированная и блестящая, а другая половина покрыта пластиком, и оттуда торчали подключенные к машине провода. Никелированный конец был пустой внутри, в виде трубки с очень толстыми стенками, покрытыми изнутри чем-то вроде черной губки или кожи. Сальвадор безуспешно тыкал никелированным концом в дисплей, а потом сунул в отверстие палец. Сразу цилиндр в его руке дернулся, а зеленый экран фрязинского дисплея загорелся ярким светом. На экране появилась картинка, черно-белая, или, вернее, серо-зеленая, но все равно хорошо была видна очень худая девчонка с длинными волосами и таинственным выражением лица. Она была совсем голой и смотрела куда-то влево. Сальвадор очень удивился: такие дисплеи не могут выводить картинки, а показывают только буквы. Дисплей этот явно был усовершенствован. Сальвадор пошевелил пальцем, и сбоку экрана выехал длинный залупленный член с острыми краями головки. Цилиндр у Сальвадора в руке начал вибрировать, а девица старательно облизывать член снизу, не теряя загадочного выражения лица. В уме у Сальвадора всплыли никогда не раньше не слышанные, но почему-то знакомые слова: "Виртуальная реальность". Сальвадор встал и выключил машину. После гула вентиляторов в комнате наступила приятная тишина, и в это время Сальвадор услышал лязг ключа в замке входной двери.
79
Вошел товарищ Херзон, и, увидев Сальвадора возле машинной стойки, произнес:
– Знакомитесь с техникой? Это, кстати, тоже продукция Бормана. Его фирма делает и полезные вещи. И это еще не последнее слово техники: сейчас они разрабатывают новую модель, создающую иллюзию полного погружения. На голову надевается шлем вроде мотоциклетного, а в нем стереоэкраны напротив глаз. В шлеме – инерционный датчик, машина отслеживает повороты головы, наклоны, в общем – знает, как вы двигаетесь. Соответственно меняется изображение на экранах. Жаль только, что управляющая машина очень большая. Сейчас у них это сделано на базе ЕС-1060, она не влезет в мою квартиру. Вы уже успели попробовать?
– Что-то не хочется.
– А напрасно! Вы уже настолько уклонились от общей линии, что можете без страха освободиться от условностей. Я больше всего ценю свободу. Свобода – это прежде всего свобода "от", – (он выделил слово "от"), – а потом уже можно говорить о свободе "для". Большая свобода и большое наслаждение начинается с маленькой свободы и маленьких наслаждений. Для того, чтобы решать глобальные задачи, вы должны быть свободны по крайней мере от мелочных ограничений.
– Я и так свободен дрочиться, когда захочу.
– Но здесь совсем другой уровень! Уже в самом начале у вас есть возможность выбора и возможность творчества. Во-первых, вы можете выбрать любой из десяти режимов. Стандартные режимы различаются только по силе и скорости. Но если вы хотите, я могу показать вам другую программу – она вызывается не по меню, а из операционной системы. Чтобы вызвать эту программу, нужна определенная квалификация, это нужно, так сказать, заслужить. Там можно спроектировать другой режим и вставить его вместо стандартного. А если вы умеете программировать, то есть описание формата, в котором задается режим. Тогда вы сможете запрограммировать практически любой вид воздействия, без всяких ограничений. Вам дается возможность творчества. И заметьте, мы еще не касались связи машин!
– Я понимаю, что все это очень хорошо и классно, но зачем тут теоретическое обоснование? Не бойтесь, я пойму вас и так. Просто сейчас мне не хочется этим заниматься.
– Если бы все мои желания ограничивались этой машинкой, – товарищ Херзон толкнул ногой край стойки, – то так бы оно и было. Но мы тем и отличаемся от таких, как Борман, что бескорыстно думаем не только о себе, но и о других. Или, может быть, это какая-то другая корысть, будем говорить пока так. Есть коммунисты и коммунисты. Те, кого представляет Борман, хотят буржуйского благополучия для себя, и если условием их благополучия является благополучие остальных, то они не возражают. Они могут даже реформировать, или, вернее, деформировать социализм, с тем, чтобы он меньше ущемлял общественное благополучие. Их кредо – это сохранение нынешнего порядка. Наше дело – дело изменения мира. Мы не знаем с такой определенностью, чего мы хотим, мы постоянно в поиске, а для этого нам нужны теория и творчество. Мы, так сказать, чувствуем идеал, приблизительно содержащийся в словах: "Свободное развитие каждого есть условие свободного развития всех".
– Но вас устраивает сотрудничество с человеком, которого не интересует теория?
– Вполне. Что же тогда вас интересует?
– Давайте присвоим мне гордое название "Авантюрист".
Товарищ Херзон рассмеялся и направился к выходу из комнаты. В коридоре он вытащил из портфеля желтую бутылку с коньяком, и они пошли распивать ее на кухню, закусывая огромным количеством холодной ветчины. Новый начальник сказал, что самолет отлетает утром.
80
Сальвадора разбудил пронзительный грохот будильника. Вчерашний коньяк был хорош, от него ничего не осталось ни в голове, ни на лице. "Вот что они, сволочи, пьют", – подумал Сальвадор и отметил про себя, что более подходящую для советского человека мысль трудно придумать. Они спустились во двор, где была утренняя прохлада. В аэропорт ехали долго, но лучше, чем вчера – в этот ранний час было мало машин. Пустые широкие проспекты просвечивались вдоль яркими косыми лучами восходящего солнца и казались чистыми, потому что машины еще не подняли пыль. Сальвадор подумал, что он и в самом деле перестает быть советским человеком – советские люди не ездят так часто на хорошем транспорте. Тот самолет, этот автомобиль, теперь еще Шереметьево-2... К большому темно-серому зданию аэровокзала вел длинный бетонный пандус, посередине которого у бортика торчало несколько молодых людей неопределенного вида. Еще парочка стояла возле дверей, даже не пытаясь хотя бы курить, и бесцеремонно оглядывая всех входящих. "Нас это не касается", – тихо сказал товарищ Херзон, и Сальвадор взглянул вверх. В высоту уходила темно-серая бетонная стена с черными стеклами, а под самой крышей висели циклопических размеров красные буквы "Москва". И это тоже было достойно Шпеера, хотя аэропорт и строился по иностранному проекту. Внутри все было чисто, весело и опрятно. В разных местах стояли стеклянные лотки и тележки, заставленные разноцветными непонятными вещами, возле них улыбались девушки с розовыми лицами. Никаких объявлений по радио не было слышно, не было и никаких клеенчатых диванчиков. Сальвадор и его спутник поднялись наверх и уселись у стойки бара. Товарищ Херзон заказал какую-то желтую жидкость, газированную и пахнущую апельсином. "Надо бы сходить в туалет", – не стесняясь, сказал Сальвадор. Товарищ Херзон с неудовольствием глянул на часы и пошел в конец этажа. Туалет благоухал, но запах не был навязчив. Унитазы здесь были не белыми, как привык Сальвадор, а голубыми, и стены были покрыты невиданным узорчатым кафелем. Потом они подошли к одной из широких дверей, расположенных в ряд в черной стене, и без помех вошли внутрь. Не было ни толкотни, ни давки, и никаких объявлений по радио. Еще один молодой человек неопределенного вида просмотрел документы, а потом билеты взяла толстая баба с черными волосами и жирной кожей, в синем халате, похожая на парикмахершу. Это было последним приветом родины.
81
Когда они приземлились, и Сальвадор вышел на край самолетного люка, его лицо обдало жаром. Здесь было намного жарче, чем в Москве. Прямо возле аэровокзала по тротуару бродили священные коровы, с длинными копытами и длинными рылами. Они обмахивали хвостами стоящие на стоянке автомобили, а в стороне стояли трое смуглых индийцев с большими глазами и смотрели на коров. Один из индийцев, в белой чалме, недовольно говорил что-то остальным, и вот они куда-то побежали, выполняя указание. Белый маленький аэровокзал походил на Шереметьево-1. Высоко вверху мотались под ветром хвосты торчащих из газонов длинных изогнутых пальм. Товарищ Херзон вышел к кромке тротуара и остановился, чего-то ожидая. Сальвадор встал рядом, смотря на пеструю толпу. К ним подошел человек во френче, с черными волосами и в очках. Он поздоровался с начальником и Сальвадором за руку и повел через площадь к японскому джипу, стоящему ближе всех к выезду.
– Марш-бросок, – произнес товарищ Херзон, – и чем быстрее, тем лучше. Этот человек рискует, но ему хорошо заплачено. Служба безопасности должна контролировать всех иностранцев, а он сам начальник службы безопасности аэропорта. Правда, у нас бы этот номер не прошел.
Товарищ Херзон замолчал. Сальвадор с интересом смотрел на проносящиеся мимо дома столицы. Индия влекла его не меньше, чем некогда Альтшуллера. Сальвадор никогда раньше не подозревал, что иностранная толпа так сильно отличается от нашей. Все были одеты невероятно пестро и разнообразно и совершенно независимо от возраста. Выпятив животы, фланировали какие-то старички и старушки в шортах, деловой походкой проходили невероятно смуглые и черные индийцы в безукоризненных серых пиджаках и галстуках, семенили круглоголовые женщины в оранжевых длинных платьях, при этом некоторые прохожие шли группами, не стесняясь и громко разговаривая на всю улицу. То здесь, то там стояли, приткнувшись к тротуару, остроносые священные коровы. Автомобили, среди которых еле протискивался джип, были разрисованы надписями и облеплены пестрыми наклейками, причем половина машин ехала явно без всяких правил. Неторопливо проплывали красные двухэтажные автобусы. Искусно лавируя среди машин, мимо проехали двое молодых индийцев на мотоцикле, парень и девушка в европейских обрезанных джинсах. У девушки на лбу был приклеен кружок, а волосы ее были собраны в хвост и завязаны черной резинкой. Все это так не походило на серую пришибленную публику центра Москвы, и вместе с тем напоминало эту публику, что Сальвадору стало весело. Как раньше Альтшуллер, Сальвадор безмятежно глядел то вокруг, то на своих спутников, которых, вероятно, придется убить. Дома на улицах было трудно рассмотреть из-за вывесок, занимающих каждый сантиметр стен и висящих в самых неожиданных местах в самых разных положениях. Только одна странность была в этой толпе: изредка на тротуаре попадались люди в серых френчах, обтягивающих круглые маленькие животики, идущие уверенно и как-то отстраненно, и толпа как бы обтекала каждого такого человека во френче, оставляя между собой и ним пустое пространство.
82
Потом город кончился. Промелькнули белые корпуса каких-то фабрик, бетонные заборы, и началось многорядное шоссе, уходящее вдаль. Спутники молчали, и Сальвадор подумал, что они не знают языка, который был бы понятен им обоим. Может ли полковник КГБ знать английский язык? Сомнение разрешил индиец, который на ломаном русском спросил Сальвадора:
– Как называть вас?
Товарищ Херзон бросил на Сальвадора беглый взгляд, и тот ответил индийцу:
– Сальвадор.
– Salvatore? Espanol?
– Нет, русский.
– Я трудно звать русским. Звать я Жорж.
– Джордж, – поправил товарищ Херзон. – Тут полно русских школ. Давайте отдохнем, у меня есть армянский коньяк.
Жорж тут же стал перестраиваться в правый ряд, лихо срезая углы перед самыми носами других автомобилей. Раздались истошные визги клаксонов, но водители, замечая за рулем человека во френче, резко ускоряли движение и уезжали вперед. Жорж выехал с шоссе на обочину и остановил машину. Опять появились вчерашний коньяк и ветчина. Коньяка пили очень мало, только маленький стаканчик, и Жорж с сожалением проводил взглядом недопитую бутылку, исчезающую в сумке товарища Херзона. Зато ветчины, как и вчера, было много.
– Надо всю ее съесть, – предупредил товарищ Херзон, – иначе она испортится.
Все это походило на безобидный пикник. Потом они снова отправились в путь, причем Жорж выехал на самую левую полосу, где только изредка со свистом проносились длинные, наверное, американские, автомобили, и здесь Жорж показал класс. Ветер свистел в ушах, товарищ Херзон замер в напряженной позе, полусогнув руки и корпус, а горы на горизонте, казалось, приближались на глазах. Когда солнце стало краснеть и опускаться к горизонту пыльной каменистой равнины, они въехали в старинный город с узкими улицами. Сегодняшняя цель путешествия была достигнута: Химачал Прадеш, город Шимла.
83
В этом городе почти не было машин. Кривые узкие улицы вились по горным склонам, и можно было встретить здания разных эпох: от современных до старинных английских. Но, в общем, все это выглядело бедно, и Сальвадор догадывался, что за приличными еще фасадами скрываются обыкновенные трущобы. Шимла походила больше не на Ялту, а на Москву в районе Белорусского вокзала.
Утром они все трое вышли из гостиницы и отправились куда-то по лабиринту старого города. Улицы были прохладными и коричневыми, а небо над железными крышами чистым и синим. Казалось, крыши соседствовали со снежными вершинами, откуда дул свежий ветер, но Сальвадор знал, что горы еще очень далеко. Иногда старая застройка как бы разрывалась, освобождая место для чистенького скверика и бетонного здания европейского вида с автостоянкой за сетчатым забором. Дворники поливали из шлангов цветы и деревья. Индиец Жорж пристальным взглядом осматривал подъезды гостиниц и перспективу улиц. Постепенно в воздухе стала появляться пыль, дальние горы в просветах улиц заволокло дымкой, стало жарко, и улицы начали наполняться пестрой толпой. Публика здесь была не такой, как в Дели: гораздо больше любопытных пузатеньких стариков и старушек с белой кожей (видимо, западных туристов), часто встречались пожилые мужчины в потрепанной шерстяной одежде, с усталыми и агрессивными, как у всех крестьян, лицами. Понтовые молодые люди, тоже в свитерах и каких-то шкурах, напоминали Сальвадору Беню Крика. По камням мостовых цокали копытцами мохнатые ослики, накрытые шерстяными покрывалами и навьюченные серо-коричневыми тюками. Вдруг Жорж тихо сказал что-то, и товарищ Херзон взял Сальвадора за руку и не торопясь развернулся лицом к витрине только что открывшегося магазинчика. Индиец пошел дальше. Сальвадор наблюдал за ним краем глаза. Жорж спокойно шел по самому краю тротуара и, поравнявшись со стоящей у обочины чужой машиной, небрежным движением (но Сальвадор заметил, с каким усилием тот зафиксировал тело в напряженной позе) опустил боковое стекло и просунул внутрь руку. Потом он открыл дверцу, сел в машину и немедленно поехал, развернувшись к Сальвадору и товарищу Херзону. Они подошли к проезжей части и плюхнулись в автомобиль почти на ходу, после чего индиец, медленно прибавляя скорость, помчался по наиболее прямым улицам. Потом он вдруг резко затормозил, свернул в узкий переулок, куда выходили одни только стены высоких домов без окон, и короткими четкими движениями заменил на машине номера. Товарищ Херзон смотрел на индийца с интересом и вместе с тем с каким-то неудовольствием. "Зачем эти уголовные штучки? – сказал он Сальвадору. – Плохо организовано". Сальвадор промолчал. Индиец ничего не понял или не расслышал, только поднял на них раскрасневшееся от работы потное лицо со злым взглядом. Товарищ Херзон с улыбкой сказал: "Ну, поехали", – и индиец опять уселся за руль, с довольным видом поерзав на кресле. Они с места рванули вглубь переулка, где дорогу перегораживала какая-то серая стена, но прямо перед ней обнаружился крутой поворот, и машина стала петлять по старинным улицам, постепенно переходящим в каменистые пустыри, где на веревках было развешано белье и возле камней лежали лохматые коричневые овцы с мусором в шерсти. Город закончился и началась индийская проселочная дорога.