Текст книги "Последняя загадка тунгусского метеорита"

Автор книги: Александр Титов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 10 страниц)

50

Впрочем, поиск отклонений геоэлектрического поля – увлекательное занятие. Сначала трассировка делается с помощью обычной проволочки или палочки – совсем как легендарные лозоходцы. Ничего загадочного здесь нет, и всякий, кто возьмет на себя труд изучить закон магнитной индукции, а также поэкспериментирует ну хоть с железным листом, работая с разными палочками: из проводника и из диэлектрика, поймет, что все просто. Плохо одно: регистрируются не абсолютные уровни поля, а отклонения от фона, и звеном в регистрирующей системе служит сам лозоходец. Это в точности то же самое, что езда на бицикле: никто не знает конкретно, как циклист держит равновесие, и никто не знает, как лозоходец движениями пальцев компенсирует фоновое поле. Мы с моим индийским помощником находим опорные линии, вдоль которых проволока реагирует на аномалии, а потом в действие включаются мои приборы, те самые, из-за которых я надолго попал в поле зрения Хозяина. Они находят аномалию на расстоянии, если правильно расположить датчики относительно опорных линий. Мы все время считали, что искомая аномалия, скорее всего, не на поверхности, а где-то в толще скал или вообще в пустом пространстве над какой-нибудь пропастью. Горы откликались на измерения по-разному: иногда поле было равномерным и однообразным, несмотря на сложные формы рельефа и разнообразие горных пород, а иногда на совершенно гладком месте выявлялась сложная сеть аномалий, на распутывание которой уходили долгие часы. Азарт поиска захватил нас обоих, и мы пришли к выводу, что все равно, как называть цель наших поисков – Шамбала или просто аномалия, раз это вынюхивание следа, а не следование по Пути. И однажды Шин рассказал мне, с чего все началось. Но перед этим была наша беседа втроем: он, я и еще один монах или йог, который однажды утром встретился нам среди скал. Так же, как и Шин, он был одет в грязно-белый балахон, но выглядел старше.

51

Разговор показался мне тогда интересным. Привожу его содержание по-русски:

– Вы – секретный агент. Сообщаем вам, что мы коллеги. Мы думаем, что сейчас наши интересы могут совпадать. Кого вы представляете?

– Не Россию. Я работаю по личному поручению.

– Мы представляем влиятельные круги Тибета. Мы не заинтересованы в российской экспансии.

– Рерих – авантюрист, вряд ли он представляет интересы, связанные с экспансией. Трудно сказать, как он будет использовать результаты экспедиции.

– Важность результатов может выйти за пределы интересов тех, кого мы представляем. Мы вынуждены просить вашей помощи. Просим вас препятствовать использованию результатов экспедиции против Тибета.

– Почему бы вам не прекратить совсем эту экспедицию и утечку информации?

– Потом все повторится, но уже без нашего контроля. Поэтому лучше всего, если вы сейчас найдете то, что ищете.

Я встал и посмотрел на разноцветные горы вокруг, небо и долину реки, лежащую глубоко внизу. Мои собеседники сидели и молчали. Если сделать два шага к краю обрыва, в долине видны две большие машины, похожие отсюда на маленьких черных жучков. Из жучков выползли еще две козявки: Хозяин и его шофер, и засуетились снаружи. Одна козявка – второй шофер – осталась внутри. В животах этих козявок шевелятся козявки и червячки поменьше, а внутри них, может быть, еще какие-то, совсем уже маленькие козявки. Другие, черные и крылатые, проносились прямо над головой, ловя козявок в низких мягких облаках. Облака были большими, белыми, плыли неторопливо, наливаясь дождем.

– Я не имею никакого задания относительно использования результатов. Я должен исполнить вашу просьбу.

– Мы надеемся, что это не принесет зла. Коллега расскажет вам все, что знает. Он – единственный, кто знает хоть что-то реальное о Шамбале.

В соседстве с явным упоминанием Шамбалы слова "коллега" и "реальное" выглядели дико. Тот монах ушел, а Шин рассказал мне, что приключилось с ним в детстве. Шин родился недалеко отсюда, отец его ходил в Индию с караванами торговцев шерстью. Шин много раз слушал рассказы отца об Индии, о сказочной стране тигров, ярких птиц, золотых храмов, больших рек и других чудес. И однажды, собирая коз по склону горы, маленький Шин вдруг действительно очутился в сказочной стране. Он сделал только один шаг, и уже не было ни каменистого склона, ни удирающих коз, а только зеленая равнина, дорога и золотая повозка, запряженная большими, как верблюды, рычащими кошками. Шин понял, что это тигры. Но он их не боялся. Дверца повозки открылась, и оттуда вышел мальчик в синей одежде, такой же, как сам Шин, и дал ему котенка – того, который уже несколько недель как пропал, и никто в семье Шина не мог его найти, хотя осмотрели все окрестные дворы и горы. Потом мальчик залез в карету, закрыл дверцу, тигры зарычали, и карета, дорога и равнина исчезли, а Шин снова оказался на склоне горы с мяукающим котенком в руках. Шин был ошеломлен и обрадован, и все говорили, что это знак Шамбалы. Кот прожил положенное ему число лет, а Шин рассказывал иногда об увиденном в детстве, пока ему не запретили это делать. Когда Шин вырос, он много раз думал о происшедшем: галлюцинация это, вызванная жарой, усталостью и потерей любимого котенка, или что-то было на самом деле. Эти сомнения завели Шина достаточно далеко, сначала в один из тибетских монастырей, а со временем и в библиотеки англичан. Шин стал отличаться от других гималайских святош, лишь кое-как заучивших обрывки текстов. Но с помощью книг не удавалось понять, что же это было тогда. Не помог ему даже европейский психоанализ. – И это все? – спросил я его. – Это все, что известно нам. Поверьте, это в самом деле так. Конечно, есть еще легенды, вы их знаете. Есть еще много легенд, которые вы не знаете, но можете быть уверены – они годятся только для молитв. Приезжал один русский, он был здесь очень недолго, и почти совсем не знал нашу страну. Он спросил у меня только одно: могу ли я указать то место, где ловил коз. Потом он сразу уехал. Скорее всего, ему больше ничего не было нужно. И я думаю, что кто-то из наших товарищей по экспедиции разбирается в этом больше нас.

52

На Гималаях мы знаем совершенное Вами. Вы упразднили церковь, ставшую рассадником лжи и суеверий. Вы уничтожили мещанство, ставшее проводником предрассудков. Вы разрушили тюрьму воспитания. Вы уничтожили тюрьму лицемерия. Вы сожгли войско рабов. Вы раздавили пауков наживы. Вы закрыли ворота ночных притонов. Вы признали, что религия есть учение всеобъемлемости материи. Вы признали ничтожность личной собственности. Вы угадали эволюцию общины. Вы указали на значение познания. Вы преклонились перед красотой. Вы принесли детям всю мощь космоса. Вы открыли окна дворцов. Вы увидели неотложность построения домов Общего Блага! Мы остановили восстание в Индии, когда оно было преждевременно, также мы признаем своевременность Вашего движения и посылаем Вам всю нашу помощь, утверждая Единение Азии! Знаем, многие построения свершатся в годах 1928-1931-1936. Привет Вам, ищущим Общего Блага!

53

Я – Альтшуллер Наум Исакович, секретный агент российской полиции. Нигде и никогда я не был разоблачен, хотя работал в разных местах: с эсерами, с Бундом, с социал-демократами, с теософами. Моим начальником был крупнейший сыщик Медников Евстрат Павлович. Настоящий отчет предназначен для него. Ставлю в известность того, кому достанется эта тетрадь: вы можете распоряжаться информацией, как хотите. Саму тетрадь отдайте Медникову. Это странная просьба? Поймете сами. Моему начальнику: следовало бы полагать, что события вышли из-под контроля, что я провалил задание. Я не собираюсь сглаживать углы и специально привел здесь текст ихнего опуса. Хозяин назвал его "Письмо махатм" и повез в Москву, а также горсть земли на могилу "брата нашего махатмы Ленина". Каганович, Луначарский. Майтрейя-победитель. Но об этом далее. Сейчас я хочу, чтобы Вы вспомнили тот день, когда мы сидели в полицейской конторе, в черных кожаных креслах возле большого фикуса, среди тяжелых шкафов с бумагами, и мы говорили тогда об эзотерике. Лакей только что протер листья фикуса мокрой тряпочкой, и они блестели, а на концах веток желтели острые молодые отростки. Мы пили восхитительный золотистый чай (наверное, индийский), и я сказал, что чай под фикусом мне гораздо дороже, чем все золото Рейна. Вы мне не поверили тогда и предложили задание. Я согласился. Я должен был прекратить агентурную работу среди революционеров, симулировать религиозный сдвиг, втереться в доверие к теософам. Вы были твердо уверены, что кто-то из них знает, где настоящая Шамбала. Мне должно было быть легче: эзотерикой я интересовался всегда, и к тому же был инженером-электриком, изобретателем. Именно мое изобретение – детектор геоэлектрического поля – должно было служить приманкой. Но как мне было трудно! Я выбрал надежный, но трудный путь – спутался с теософической девочкой. Я был тогда молод, и тем было труднее, надо было расстаться с ней не раньше, чем войти в круг приверженцев теософии. Проще говоря, член мог и не встать. Но я хотел в Индию! Мне слишком надоели жирные женщины и покосившиеся русские города. Задание было представлено Вами как личное, но я продолжал получать оплату в прежнем порядке, хотя и в увеличенном размере. Пусть будет личное – Вы сказали сами, но, повторяю, все это не имеет никакого значения.

По двум причинам:

– Срок годности этих консервов вышел. России нет, а об интересах большевиков и их экспансии мы с Вами не договаривались. Фикус мне все-таки дороже, чем белый пароход, плывущий к морю крови по голубой реке демократии. (Не считая того, что Вы сейчас в Париже и вряд ли служите большевикам).

– Кому попадет эта тетрадь и кто именно будет продолжать выполнение задания, и даже что это на самом деле за задание – все это зависит вовсе не от нас.

54

Никаких измерений не потребовалось. Через два дня, в знойный полдень, когда мы, как обычно, ползали с мешками по горам возле деревни Чхота, суета внизу, возле машин, усилилась, и даже стали долетать отдельные звуки. Я присмотрелся – там был кто-то еще, похоже, из местных. Потом внизу началось размахивание руками, и мы потащились назад. Хозяин был потным и красным – непонятно, от жары или нет, но тюбетейку он не снял. Рядом стоял старик в шерстяной одежде и что-то возмущенно говорил на местном языке. Шин прислушивался с удивлением, а потом вступил в разговор и долго уговаривал старика, пока тот не успокоился и не сел на большой камень. Тогда Хозяин подошел ко мне и спросил, какого черта мы хозяйничаем на чужой земле. Я ответил, что все мы здесь хозяйничаем на английской земле. Хозяин фыркнул и велел садиться по машинам. Шин сел, как всегда, со мной, а местный старик вместе с Хозяином, и мы поехали. По дороге Шин сказал, что на участке этого старика кто-то за одно утро построил сарай, и определенно это сделали мы.

– Какой еще сарай?

– Очень большой сарай, деревянный.

– Откуда здесь дерево на сарай?

– Сейчас посмотрим. Если старик не спятил.

55

Как вспомню, до сих пор чувствую отвращение. Это и в самом деле был сарай, нелепо торчащий посреди склона среди разбросанных камней. Сарай был очень высок, высотой с двухэтажный дом, и действительно состоял из досок. Из старых, побелевших от дождей, трухлявых от времени досок, весь в дырках, как решето, и некоторые доски отвалились и валялись рядом, а несколько штук не успели упасть и лениво колыхались под самой крышей без всякого соединения со стенкой. Через дырки был виден какой-то большой предмет. Шин подошел к старику и опять принялся его уговаривать. Потом стал помогать Хозяин, и на расстоянии чувствовалось, что любопытство прибавляет ему красноречия. Наконец старик ушел, а мы втроем – Хозяин, Шин и я – направились к странному сооружению. Внутри было сумрачно и пыльно, полуотвалившиеся доски качались от ветра, хотя весь сарай выглядел устойчиво. Посередине стоял высокий, до потолка, аппарат овальной формы, основанием которому служили две толстые пружины, закрученные навстречу друг другу. Витки были толщиной с руку и сужались от пола к корпусу. Все это было покрыто пылью, а на стенке аппарата из-под пыли виднелась овальная дверь, какие бывают на кораблях. Я стоял к аппарату ближе всех и смотрел на него снизу вверх, наверное, открыв рот, и вдруг услышал сзади азартный хриплый крик и движение, отскочил, обернулся и увидел, как Хозяин с радостными криками "ЕЕЕЕЕЕ" наносит с размаху удары какой-то заточкой. Шин, согнувшись, вертелся на месте в соответствии с направлениями ударов, и наконец упал в пыль. Я замер в позе готовности, но Хозяин только скользнул по мне взглядом и вышел из сарая, поскользнувшись в луже жирной грязи, в которую превратилась кровь, смешанная с пылью. Я услышал, как он скомандовал:

– По местам. Ждать, из машин не выходить.

И он снова вошел в сарай. Заточка уже куда-то исчезла. Лицо у Хозяина было спокойное и довольное, даже какое-то одухотворенное. В щели между досками проходили косые лучи света, хорошо видные в пыли, и подсвечивали его бородку и седые виски. Хозяин подошел ко мне на несколько шагов и сказал:

– Ну вот, Наум Исакович, мы и нашли все, что хотели.

Я стоял неподвижно, готовясь к драке. Хозяин усмехнулся и сказал усталым тоном:

– Наум Исакович, эта машина подчиняется только мне. Вы не сможете извлечь из нее никакой пользы. Если вы убьете меня, она может даже исчезнуть, и все вернется на свои места, а мои помощники снаружи останутся. Вспомните, ведь вы так ничего и не нашли. Думаю, мне достаточно было оказаться поблизости от этого места. А проводник больше не нужен.

– А зачем я?

– Вы можете оказаться нужным. У меня нет специальных знаний по физике, по технике и прочим вашим вещам. Я могу просто не справиться с управлением. Наум Исакович, пока помощники не соскучились, давайте попробуем войти.

Я встал на виток толстой пружины и, двигаясь по нему, добрался до двери. Там не было никаких запоров, никаких рычагов или кнопок. Я ударил ногой по корпусу, и не раздалось никакого звука. Корпус аппарата был твердым, как камень. Хозяин направился к пружинному основанию, а я спрыгнул в сторону. Едва Хозяин приблизился к люку, он со скрипом открылся.

56

И, конечно, я вошел вслед за ним. Там было темно и, кажется, тоже пыльно, наверх уходило что-то вроде винтовой лестницы, и оттуда сочился свет. Хозяин уже был наверху. Обходя выступы, я вскарабкался наверх и очутился в небольшой, но просторной, залитой дневным светом кабине. Стены ее состояли из прозрачного материала, вставленного в толстый металлический каркас. Снаружи не было никаких досок, а только наклонная каменистая равнина, на которой стояли две большие черные машины. Совсем недалеко поднимались горы, а вдали виднелся какой-то домик. Хозяин стоял рядом и смотрел на пульт. И опять мне стало не по себе: пульт был не лучше сарая, он был таким, как будто его изготовили – даже не в Берлине, а где-нибудь в Петербурге. На черной эмалевой поверхности располагались гальванометры со стрелками и реостаты в эбонитовых корпусах. И я до сих пор не могу понять, зачем понадобилась эта мерзкая декорация, да и вся постановка. Я подошел ближе к пульту. Прямо посередине торчала большая поворотная рукоятка со стрелкой, лежащей на черной панели с белыми надписями: Home, Process, Accelerate. Рукоятка стояла в положении "Home". Я сдвинул ее. Сразу внизу послышался звук, похожий на гудение электромотора, а потом раздался глухой удар и пробежал легкий ветерок. Видимо, закрылась входная дверь. Хозяин наблюдал за моими действиями без страха, на его чистом румяном лице был только интерес. Я сдвинул ручку дальше, завыло уже сразу несколько электромоторов, закрылась и вторая дверь, вернее, люк в полу, через который мы поднялись в кабину, и на пульте слабым светом зажглись лампочки. Ракета оживала на глазах. Очевидно, декораторы имели в виду ракету в духе идей Циолковского. Большевики что-то твердят и о Кибальчиче, моем бывшем объекте наблюдения, но это все глупость – такую ракету, как Кибальчич, придумали еще древние китайцы. Я повернул рукоятку еще дальше, к самому слову "Process", и местность вокруг заволокло густой пеленой дыма или пыли, доходящей почти до стекол кабины. Это происходило бесшумно. Когда стрелка коснулась слова "Process", стекла вокруг потемнели, а клубы пыли осветились изнутри желтым огнем. И ракета начала подниматься. Коричневые выжженные солнцем склоны стремительно ушли вниз, и вокруг осталось только темно-синее небо и белые зубья гор на горизонте. Ракета сотрясалась, двигаясь рывками. Горы на глазах становились все ниже, а небо темнее, но линия горизонта оставалась на том же уровне. Казалось, горы опускаются в огромную чашу. Они опускались, а из-за горизонта наплывали все новые горы, белые и серые, и казалось, что им не будет конца. Потом хребты дальних гор скатились внутрь чаши, став туманно-голубыми, а края чаши совсем выровнялись, и равниной на горизонте, наверное, был уже Китай. Хозяин следил за полетом с восторгом, а я не мог понять, почему нет перегрузок и почему мы можем стоять спокойно, как на смотровой площадке. Конечно же, это была не ракета Кибальчича! Некоторое время вид за стеклом не менялся, только линию горизонта затягивало туманом, но вдруг я заметил, что горизонт перестал быть прямым. Мне представляется цельной такая точка зрения: прав египетский мудрец Птолемей, а не Коперник. На самом деле Земля не круглая, а плоская, и ее накрывает хрустальный свод. Есть гравюра, где любопытный путешественник добрался до края земли, до соединения с небесным куполом, проделал дырку и с любопытством смотрит на шестерни и цепи мирового механизма. Какую бы конечную физическую преграду господь бог ни ставил людям, их хитрость и гордость разрушат любую стену. Безграничная пустота космоса на самом деле не означает безграничную свободу – это просто та стена, которая не может быть разрушена. Там нет ничего, кроме камней. И я в самом деле думал бы так, но я не религиозен. Мне только было непонятно и обидно, почему вместо тайн и мудрости Шамбалы лишь эта совершенная, но, в сущности, примитивная ракета да круглый как лысина шар Земли.

Но настало время разобраться с остальными приборами. Два больших реостата задавали угол полета по горизонтали и вертикали. И еще было много каких-то кнопок и лампочек. Я пробовал их нажимать, но ничего не изменялось. Тогда я стал с умным видом передвигать рычаги и нажимать на кнопки, ведь с одним колесом и двумя реостатами Хозяин мог справиться и без меня. Ракета продолжала подниматься. Теперь округлость Земли стала хорошо видна, а на краю шара появилась тонкая радуга. Я стал двигать реостаты, стараясь поймать в поле зрения Луну. Она выскочила сбоку совершенно неожиданно и оказалась непривычно яркой и огромной. Стрелка стояла между "Process" и "Accelerate". Я развернул ракету прямо к Луне. Хозяин смотрел на меня с одухотворением и благодарностью. Мы молчали. Я снова взглянул на Луну: она заметно увеличилась.

– Возвращаемся, – сказал я.

– Почему? – спросил Хозяин.

– Чтобы вернуться! Потом объясню! – я перевел рычаг сразу на "Home". Ракета затормозила рывками, а потом все опять стало спокойно, и только через несколько минут Луна снова уменьшилась. Больше я ничего не трогал. И Хозяин до самого приземления так и не произнес ни слова, только смотрел неподвижно сначала в черноту космоса, потом в оранжевое пламя, пожирающее все чуждое Земле, а потом в пыль, поднятую при посадке. Я не хотел оставаться там с Хозяином. К тому же это путешествие было предназначено для него, а не для меня.

57

На Земле был уже вечер, и последние лучи выглядывали из-за гор. Машины, слава богу, были на месте, и надо сказать, что помощники имели завидное терпение. Яйцеобразный аппарат опустился на то же место, откуда стартовал. Вокруг валялись обгорелые обломки сарая. Скалы были оплавлены, и труп Шина скорчился и почернел. Черная обугленная кожа на спине топорщилась, как растрескавшаяся земля в засуху. Хозяин велел подтащить его под пружинное основание ракеты – теперь я понял, что пружина была посадочным амортизатором. Один из водителей с машиной и оружием был оставлен возле ракеты для охраны, а мы с Хозяином поехали в базовый лагерь. Сотрудники, проходя мимо, приветствовали нас, но Хозяин не поддерживал разговор и привел меня в командирскую палатку. Он сам стал готовить чай, для чего был извлечен настоящий самовар. Разжигали его на дворе. Потом вошли внутрь и стали пить чай.

– Почему мы вернулись? – спросил Хозяин.

– Луна приближалась очень быстро. Мы летели со слишком большой скоростью.

– Что это значит?

– Специальная теория относительности. Если лететь с околосветовой скоростью, местное время не изменяется, а в точке отлета могут пройти годы.

– Я что-то читал, но не верю.

– Мы проверили. Мы стартовали в полдень, а сейчас уже почти ночь. Если бы мы летали дольше, мы вернулись бы в будущее. Или вы точно знаете, куда лететь?

– Нет. Дайте подумать. И никому не говорите об этом.

58

Утром я проснулся поздно, и вчерашние события с большей достоверностью могли быть сном, а не явью. Но Шина не было, а в командирской палатке проходило какое-то совещание. На отсутствие Шина, одного водителя и одной машины пока никто не обращал внимания. Я спустился вниз, к ручью, и стал умываться. Камни вокруг еще не потеряли разноцветной утренней окраски, и от них тянулись длинные тени. Солнце поднималось на глазах, и пока я вскарабкался по склону обратно к лагерю, все уже приняло обычный вид: коричневые камни, вдали белые вершины, голубое небо, пыль и жара. Хозяин уже искал меня вдвоем с Игорем Анатольевичем, тем, который вез меня из Бомбея. Мы опять пошли в командирскую палатку, где посередине стоял походный столик с разложенными на нем бумагами и картами. Мы сели к столику, и Хозяин начал разговор. Он предложил нам увести ракету в безлюдное место и ждать там дальнейших указаний. Перевозчиков (как я уже говорил, вряд ли это его настоящая фамилия) должен после посадки сообщить Хозяину, где находится ракета. Если ракета не полетит без Хозяина, мы отправимся вдвоем: я и он сам. Пока он все это говорил, я смотрел на клочок бумаги, лежащий на карте – то самое письмо Махатм. Хозяин спросил мое мнение, и я ответил, что литературные достоинства послания великолепны. После этого мы отправились на машине к Шамбале.

59

Шамбала осталась в прежнем состоянии. Второй водитель ковырялся в машине, яйцеобразный корпус ракеты стоял на своем месте. Никакого торжественного прощания не было. Как только машина остановилась, Хозяин сухо произнес: "Идите", Перевозчиков вылез из-за своих рычагов, и мы вдвоем пошли к ракете. Я был уверен, что люк не откроется. Как и вчера, я встал на пружинное основание, под которым лежал уже воняющий труп, и подобрался к люку. И он открылся. Я вошел, и Перевозчиков вошел следом. Мешки с продуктами, оружием и инструментами я предоставил таскать ему. Полет был восхитительным. Кнопкой "Ноmе" я решил не пользоваться, предполагая, что "Home" – это назад в горы. Вместо этого я решил управлять только скоростью и реостатами рулей. К счастью, сила тяжести в этой ракете так все время и оставалась направленной к полу кабины, даже когда поверхность Земли была прямо над нашими головами. Прежде всего я увел аппарат подальше от Земли и решил тренироваться там. Ракета долго металась зигзагами, пока я не привык к управлению. Один раз мы пролетели в атмосфере над самым Лондоном – жаль, что ЕПБ уже оттуда убралась. Впрочем, думаю, что страждущих чуда и без нее там хватало. Я не чувствовал себя властелином пространства (и времени). Потный и злой, я дергал реостаты машины, а Перевозчиков скакал козлом и азартно подавал реплики вроде следующей: "Еще туда, туда крути!". В конце концов он притих и стал что-то искать, а потом помочился прямо возле пульта – видимо, не мочился утром. Наконец на большой высоте я установил аппарат над центральной Сибирью, восточнее Енисея, и медленно стал двигать рукоятку назад к слову "Process". Сначала ракета просто замедлялась, продолжая удаляться от Земли, а когда стрелка коснулась слова "Process", ракета начала посадку. Я больше не трогал рукоятку. Ракета опускалась медленно, не так, как в прошлый раз, и направление движения можно было корректировать реостатами рулей. И мы медленно и плавно приземлились в тайгу, на какую-то мокрую поляну с чахлыми наклоненными лиственницами.

60

Мы с опаской подошли к выходному люку. Снаружи были зелень и воздух, чистый и пахнущий хвоей. Все это немного напоминало леса под Вильно, и мне захотелось отдохнуть от индийской экзотики. Но рядом со мной стояла, к сожалению, неотъемлемая часть этой экзотики – Перевозчиков Игорь Анатольевич. Держась за края люка, он высунулся наружу, осматривался и принюхивался. Положение наше было скользким: люк этого аппарата явно мог закрываться и открываться, когда хотел. На правах пилота я предложил своему спутнику прыгать, и он подчинился. Вода не доходила до колен. Перевозчиков двинулся к берегу болота, туда, где деревья были ровнее и толще. Там начиналась высокая трава, и наверняка там было полно клещей, но искать другое место не хотелось. Мешки с вещами стояли прямо возле входа, и я стал давать их Перевозчикову по одному, а тот носил их на траву. Я не спускал с него глаз. Да простит меня бог, когда он пошел за последним мешком, я взял винтовку, тщательно прицелился и выстрелил. Он тут же упал в воду, но не погрузился полностью, и я смог сделать еще пару выстрелов. Пули не оставляли на воде никакого следа – ни всплеска, ни брызг. А вот шум был явно лишним, и следовало побыстрее убираться из болота, чтобы тоже не стать мишенью. Я повесил на плечо обе винтовки, отодвинул от стенки последний мешок и увидел рядом с ним на полу какую-то помятую цветную тетрадь. Я сунул ее в мешок, закинул его за спину и спрыгнул в болото. И услышал за собой глухой стук. Люк закрылся.

61

И вот теперь я спокойно сижу здесь и пишу этот отчет. Тайга вокруг пуста на десятки верст, и я никогда никого здесь не видел. Почему я вообще тут торчу? Самое разумное – уйти своей дорогой и больше не вмешиваться в чужое дело. Смешно, но меня удерживает обещание, данное двум монахам. Если бы не я, Шин не привел бы Хозяина к заколдованному месту. Следующее по разумности – сидеть здесь и ждать, не суетиться. Отправить ракету обратно в Гималаи? Что будет с ней потом? И вообще, откроется ли дверь? Это тоже суета. Я построил себе домик из бревен, маленький, но прочный. Лето кончилось, и я благополучно перезимовал, занимаясь охотой, но больше рыбной ловлей. Когда я выхожу на порог, передо мной открывается вид на болото с редкими, чахлыми, наклоненными в разные стороны лиственницами и темной водой. Ракету теперь не видно. Если двигаться к середине болота, вокруг поднимается туман, потом он совсем закрывает берег и тайгу, а потом становится коричневым и превращается в горы. И вот уже вокруг безлюдная горная долина, замкнутая со всех сторон, и ракета стоит на каменистом склоне. Никаких трупов возле ракеты нет. И уйти оттуда можно только обратно в тайгу – при приближении горные склоны снова превращаются в болотный туман. Я давно уже туда не хожу. И даже не снимаю с полки тот предмет, который подобрал у стенки, выходя из ракеты. Это иллюстрированный журнал за 1973 год с безобразной картинкой на обложке: розовая плоская баба на темно-зеленом фоне, стоит на доске на воде и держится за канат. Я почерпнул оттуда массу сведений о будущем, и на основании этих сведений оно представляется мне розовым (и плоским). Данных явно не хватает. Там есть и моя статья, о том, что взрыва в тайге не было. И вот теперь я спокойно сижу здесь и жду: может быть, кто-нибудь придет.

62

И они пришли. Однажды ветер донес с запада странный звук: как будто гудок автомобильного клаксона. Места здесь совсем непроходимые, тем более для автомобиля. Через десяток верст на западе начинаются высокие, крутые и скалистые горы, которые тянутся до самого Енисея. К югу и к северу местность ровнее, но дорог никаких нет. Я долго прислушивался, но звук не повторялся. А через два дня у меня объявился гость. Гость как гость, с виду охотник, весь заросший щетиной. Он заявил, что сюда направляется делегация советского правительства. Только этого я и ждал. Потом он спросил, где Перевозчиков. Я с невозмутимым видом ответил: "Не дошел", и тот больше уже ни о чем не спрашивал. Я сказал, что готов встретить делегацию, и он ушел обратно в лес, в западном направлении.

Когда прибыла делегация, я был поражен ее размерами и составом. Там было не меньше десятка известных лиц, в частности: Сталин, Луначарский, Каганович, Берия, Тимирязев. Было несколько женщин, из которых мне запомнились две: Надя и Инна. Было им каждой лет пятьдесят, но называли они себя все равно Надя и Инна, и всегда ходили вместе, только что не взявшись за руки. Все были одеты по-походному, тащили с собой огромные рюкзаки. Настроение у них было очень бодрое, веселое, жизнерадостное. Излагаю их собственное объяснение, которое остается только принять на веру: в Москве остались двойники. Подвойский и Арманд инсценировали смерть. Это мне было непонятно. Кто такие Подвойский и Арманд, я и сейчас не знаю, а портреты Сталина и Тимирязева мне приходилось видеть еще в Берлине, и сходство было несомненное. Может быть, это как раз двойники, а может, это и не люди совсем, а часть декорации. Зачем – тоже не знаю. Все они плотной группой, громко разговаривая, вышли из леса, и каждый поздоровался со мной за руку и представился. Тайга сразу наполнилась шумом, суетой, кто-то пошел рубить дрова, Сталин и Берия потащили свои мешки в дом и принялись готовить чай. Жратва в мешках вряд ли была декорацией: я уже год не видел нормальных продуктов. Никто ничего не объяснял, и я решил поговорить с Тимирязевым. Он стоял у самой воды и всматривался в болотные кочки, причем губы его слегка шевелились, а бородка дергалась. Мне показалось, что он читает какие-то стихи. Я прислушался: он бормотал что-то вроде "друзья, караваны ракет...". Я спросил его:

– Климент Аркадьевич, что это за пикник?

– Это, Наум Исакович, не пикник! Это для меня настоящий праздник!

– Что вы собираетесь делать?

– Чудак, вы же сами первый и догадались! Мы все сейчас сядем в ракету и полетим к Луне. К Марсу, к Юпитеру! На околосветовой скорости. А потом мы вернемся, да-да, вернемся на нашу Землю, и каждый будет заниматься своим делом. Знаете, как сказал однажды Владимир Ильич: нет ничего интереснее, чем делать историю своими руками. Мы с вами такую историю сделаем!