Текст книги "Последняя загадка тунгусского метеорита"

Автор книги: Александр Титов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 10 страниц)

– А Ленин, Троцкий? Ленин в самом деле умер?

– Ленин умер в самом деле, окончательно и бесповоротно! Это я вам как биолог говорю. А Троцкий, представьте себе, не захотел! Он как услышал от меня, говорит, иди на х.. со своим Эпштейном! Я так его и не понял.

Я тоже не понял Климента Аркадьевича. Но мне ужасно захотелось досмотреть весь этот водевиль до конца, не упуская ни одной подробности!

– Хотите взглянуть на аппарат?

– Да. Он там? Там как будто невысокий такой холмик из тумана.

– К сожалению, придется идти по воде.

И мы пошли по болоту – прямо в сердце гор.

63

Большевики оказались приятными, демократичными людьми. Они с трогательным любопытством расспрашивали меня, как я жил один в тайге, а Луначарский даже блеснул знанием индийского эпоса. Оказывается, Хозяин привез ему в подарок картину "Майтрейя Победитель", и Луначарский жалел, что не смог взять ее с собой. Она так и осталась в кабинете у московского двойника. Все раскрыли свои мешки и принялись, как один, бриться и причесываться. Кроме необходимых в тайге вещей, в мешках у них были тщательно упакованные парадные костюмы. Сталин и Берия угостили всех чаем, а теперь принялись собирать роскошный стол, с бутылками, закусками и прочей снедью. Удивительно, как они смогли все это тащить. Но бабы, бабы! Надя и Инна, видимо, стесняясь переодеваться в такой толпе, подошли ко мне вдвоем и спросили:

– Нет ли тут места, где поменьше комарей?

Комарей – это слабо сказано. В тайге есть такая штука – гнус, или мошка. Мошка может буквально съесть человека за день. Я проводил их на ближайший сухой, обдуваемый ветром холмик, и пошел назад в домик. Когда стол был уже накрыт, и все приготовились садиться, Надя и Инна еще не пришли. Мне пришлось идти за ними. Если бы не начинало темнеть, я бы их там оставил развлекаться: они поснимали с себя трусы и лизались по очереди, судорожно втягивая морщинистые животы и шевеля кривыми босыми пальцами. Ноги у них были поцарапаны, облеплены хвоей и комарами, так что к столу женщины пришли потрепанные. И мы стали пировать. Отлет был назначен на завтрашнее утро.

Я дописываю отчет при первом утреннем свете, на вершине холма. Домик отсюда виден, как на ладони: вся нечисть еще спит. Прилагаю журнал "Техника – молодежи" за 1973 год. И я уверен: водевиль это или еще какой-нибудь вид театрального искусства – спектакль окончится не скоро, и еще одним действующим лицом будет тот, кто найдет эту тетрадь.

Альтшуллер Н.И. Центральная Сибирь, июль 1928 г.

64

Сальвадор закрыл тетрадь. "И в самом деле, какой-то балаган", подумал он и посмотрел в окно. Там был проспект Вернадского: машины, троллейбусы, прохожие: меньше на этой стороне, больше на той, возле многоэтажных домов. Ветер качал березки возле ограды. Кому-то нужно, чтобы Сальвадор принял правила игры. Сальвадор никак не мог сориентироваться в датах: Альтшуллер читал "Аэлиту" или нет? И Медников был знаком Сальвадору по книгам, не должен был Медников рассуждать об эзотеризме. Потом Сальвадор понял, что думать над этим не следует: это уже игра по навязанным правилам. В это время вернулся Борман.

– Что было дальше? – спросил Сальвадор.

– Был взрыв. Все остальное вы знаете. Рерих вернулся в Индию дальним путем, через Китай. Во время зимовки ему, скорее всего, удалось уничтожить свидетелей. Потом он остался жить в Индии, состарился и умер у подножия Гималаев, в долине Кулу. Он не захотел лететь в космос.

– А где журнал?

– Где-то лежит. Он все равно такой же, как и в библиотеках. Статьи в нем нет.

– А тот, что был у меня?

– Думаю, в нем тоже статьи нет. Она исчезла во всех журналах сразу после вашего звонка. Никто не смог заметить, как это происходило. Когда журнал попал ко мне в руки, я стал ждать. Когда номер вышел на самом деле, он был такой же. Многие помнили, как готовилась эта статья, но никаких бумаг не осталось. Действующим лицом мне стать не удалось: сколько я ни ходил вокруг этого журнала и всего, что с ним могло быть связано, – все без толку. Я звонил по всем телефонам, указанным в журнале, говорил со всеми авторами, и чего только ни делал еще – все, все без толку. Журнал дожидался вас.

– Но для этого надо было десять лет сидеть на телефоне!

– Во-первых, это осуществимо. Во-вторых, не десять лет, а только два дня. Ракета возвращается.

65

– Откуда вы это взяли?

– От агента КГБ. Была фотография, ее прислал астроном из Бюраканской обсерватории. Между орбитами Земли и Венеры произошел взрыв, похожий на атомный. Нигде, кроме Бюракана, он не зарегистрирован. Этот участок космоса стали фотографировать и получили изображение космического корабля. Такого, как в "Аэлите", в форме яйца с пружинным амортизатором. Естественно, стали искать автора шутки. Чтобы устроить такую шутку, кто-то должен был подсунуть аппаратуре телескопов фальшивую информацию. Технически это очень сложно. Шутника не нашли, а агент решил на всякий случай доложить. В КГБ только посмеялись. И совершенно случайно эта информация попала ко мне, а через два дня позвонили вы.

– А кто вы?

– Я – Борман, Михаил Семенович Борман. Штирлиц, если угодно. Я – не КГБ, я начальник опытно-экспериментального завода. Это опытно-экспериментальный завод, он секретный и имеет свою небольшую службу безопасности. Знаете, что было самым трудным? Уничтожить всех потенциальных свидетелей. Сами видите, об этой истории могло знать очень много людей. Пока все молчит, и думаю, что уже никого, кроме нас двоих, не осталось.

– Это вы хотели меня убить?

– Да, это я хотел. Но теперь у меня другая задача: не убить вас, а убедить. Вспомните слова того китайца: все повторится снова, но уже без нас. Я умру, и останется только эта тетрадь. А если тетради не будет, останется что-то еще. Мне кажется что Альтшуллер прав, и существует какая-то цепь событий, или, вернее, людей, которая не разорвется, пока не дойдет до конца.

– Прежде, чем убеждать, скажите сразу, что вам от меня нужно.

– Я хочу, чтобы вы помогли убить вождей. Может быть, для этого придется поехать в Индию. Там могла остаться какая-то база, может быть, дистанционное управление. Или, может быть, мы пойдем другим путем, это будет видно.

– Теперь начинайте убеждать.

– Хорошо. Давайте определимся и зафиксируем ваш статус. Вы Клеточников Николай Васильевич, люмпен-инженер, бездомный и никому не нужный. Безделье, безденежье, пиво и преферанс. У вас начинает разлагаться психика. Уверен, что вы позвонили просто по глупости. Но вам повезло: вы включились в эту цепь чудес. Или, может быть, именно вам заранее была предназначена такая судьба, не знаю. Теперь у вас появился выбор. Внимание, это очень важно! У большинства так называемых советских людей выбора никогда не бывает, совсем как у кур в курятнике. Ценность представляет собой даже такой, двухвариантный выбор. Иногда говорят даже, что свобода – это свобода выбора. Чем больше вариантов выбора, тем больше свободы. Силы любого отдельного человека ограничены, и для того, чтобы что-то сделать, нужно заручиться поддержкой большей силы, выбрать ту или другую, присоединиться или подчинить себе, или даже вступить в противоборство. Второй вариант – откармливаться далее, можно пивом, можно колбасой: сначала когда хочешь, после свадьбы – в день получки. Вы будете в самом лучшем случае жить в таком курятнике (Борман показал на многоэтажные дома за окном), а скорее всего проторчите всю жизнь в общаге. Вы будете всю жизнь смотреть телевизор.

– Я во многом с вами согласен. Но я не считаю себя советским человеком. Вы обратились не по адресу.

– Но вы согласны, что жизнь лучше телевизора?

– Да, я согласен.

– Прекрасно! Теперь другая сторона вопроса: что именно мы хотим сделать. Вы не считаете себя советским человеком – тем лучше. Думали ли вы когда-нибудь, как это стало возможно? Ваши родители сидели в своей деревне тихо, как мыши, и о таком, что вы сказали, даже подумать не смели. Они только дрожали мелкой дрожью в надежде, что в этот раз в суп отправят не их. Брежневизм есть источник наших свобод. Неужели вы думаете, что в КГБ сидят одни тупые живодеры? Везде люди хотят того же, что и вы: безопасности, порядка, профессионализма, достойной платы за достойное занятие. И так будет, и так начинает быть во всем мире, и у нас тоже – с разной скоростью, но никогда жизнь не улучшается сразу. Она нормализуется постепенно, а вот сорвать этот процесс можно сразу. Наша свобода еще не так сильна, новое появление Сталина может ее разрушить. Эти имена – флаг, люмпены его сразу поднимут. Приличные люди не хотят новых революций. У вас есть шанс из, повторяю, подзаборного инженера сделаться приличным человеком. И у ваших действий будет достойная цель и оправдание.

– И достойное вознаграждение.

– Какая чушь! Посмотрите на меня, я – Штирлиц, и об этом никто знать не должен. И тем не менее я жив, даже руковожу заводом, и никто меня не убирал, не убивал. В этой профессии свои правила, своя технология, и в правила не входит убивать таких, как я или вы. Даже если вы не согласитесь – идите, живите, питайтесь, рассказывайте, кому хотите! Вас даже не посадят в психушку, я позабочусь. Но вы будете иногда вспоминать, что у вас был выбор.

– Я имел в виду оплату. Если уж фиксировать статус, так до конца и последовательно. Если я стремлюсь к свободе, то моей внутренней свободы, моего существования мне достаточно – не важно, считают другие меня люмпеном или нет. Вы должны знать, что для таких людей моральное удовлетворение от общественных дел может быть несущественным. Теперь, если я не таков, то каков же я? И откуда вы знаете, чего я хочу? И что вы можете мне предложить кроме морального удовлетворения?

– Ну, власть. И любое другое удовлетворение, если хотите. Бывают разные виды. Вы можете себе выбрать. Если хотите, я вам могу кое-что показать.

66

Борман встал и поплелся к двери. Сальвадор вышел вслед за ним. Они прошли по светлому пустынному коридору и спустились по лестнице на первый этаж. В этом вестибюле Сальвадор уже был, только с другой стороны. Такой же вахтер со скучающим видом торчал у стойки. Стеклянная входная дверь была заблокирована железной скобой. Выходной день, никого нет. Они повернули и стали спускаться в подвал. Там тоже был длинный коридор, заставленный, как и в других подобных подвалах, старой мебелью и картонками. В торце коридора оказалась еще одна лестничная клетка, и лестница с железными перилами вела вниз. Двери этажей были закрыты, краска на них облупилась, косяки обросли пылью и паутиной. Потом в воздухе почувствовался запах застоявшейся воды, плесени и мыла, как в бане. На штукатурке стали попадаться мокрые пятна. На следующей площадке дверей не было совсем, только гнилые доски рамы. Дальше вел коридор с окрашенными зеленой масляной краской стенами. Посередине коридор расширялся, образуя большой квадратный холл, а в дальней стене холла находилась двустворчатая стеклянная дверь, управляемая фотоэлементом, наподобие тех, что бывают в аэропортах или больших универмагах. За дверью был большой, хорошо освещенный зал, с бассейном в центре, над которым поднимался пар. От едкого запаха першило в горле. Цемент на стенках бассейна был темным. Посередине на поверхности маслянистой жидкости плавали черные лохмотья.

– Это наша продукция, – произнес Борман, – бассейн с серной кислотой. Мы сделали его по заказу друзей. Ну, и всякие другие вещи: бункера, охранные системы, некоторые виды оружия, даже компьютеры. Это слишком громоздко и вычурно, в Камбодже делалось проще. Наверное, здесь преследуется какая-то другая цель. Может быть, пустить в народе рассказы про эту штуку, запугать, может быть, кому-то это просто нравится. Нас это не интересует, мы ведем научно-технические разработки, делаем опытные образцы, зарабатываем валюту и авторитет. Друзьям нравится. Кстати, там плавает ваш кировоградский знакомый, Таратута. Его растворили вчера.

– Все вы брешете, Борман, – ответил Сальвадор. – И вы непоследовательны. Сначала вы хотели меня убить, потом, когда это не получилось, стали уговаривать, а теперь опять угрожать.

– Молодой болван! Неужели вы до сих пор не поняли. Вас, скорее всего, вообще нельзя убить. По крайней мере, подобными средствами. Я даже не собираюсь пробовать. Вы, наверно, желаете иметь всю информацию, играть с открытыми картами. Я не хочу ничего от вас скрывать. Я просто собирался показать вам институт. Вдруг бы вам понравилось. И запомните: внутренней свободы не бывает без внешней. Камень на дороге может быть внутренне глубоко свободен, добродетелен и гостеприимен, вот только водки он не наливает. Но у меня есть способ, он может для вас подойти. Та машина, что ехала за вами, стоит во дворе, и в ней мина.

– Какая еще мина?

– Атомная мина, двадцать килотонн.

– Мне надоели ваши бомбы.

– Если хотите, это традиция. Теперь у меня есть еще к вам невыясненный вопрос. Что это за вещь?

И Борман достал из кармана талисман от покоя. Сальвадор совсем про него забыл, и даже не заметил, когда его отобрали, – наверное, еще в тайге, при посадке в вертолет. В свете люминесцентных ламп чешуйки на камне горели ярко-голубым цветом. Вдруг свечение усилилось, цвет камня изменился, перешел в фиолетовый, в воздухе почувствовалось электричество, как при грозе или под высоковольтными проводами, даже гудение. И еще Сальвадор услышал движение в углу комнаты. Борман не успел пошевелиться из-за спины Сальвадора метнулось большое мохнатое тело, и чьи-то зубы с хрустом сомкнулись у Бормана на шее.

67

Когда Сальвадор опомнился от неожиданности, все уже было кончено. Возле лежащего Бормана стояла молодая овчарка черно-рыжей окраски и виновато косила глаза на Сальвадора. Шея у Бормана была разгрызена, и оттуда торчали торчали какие-то белые разорванные трубки. Камень лежал в стороне, светясь фиолетовым огнем. Свет играл бликами на стенах коридора, как отблески от поверхности воды в солнечный день, и казалось, что стены прозрачны. Овчарка отошла от Бормана и направилась в дальний конец коридора. Сальвадор подобрал камень и посмотрел на собаку. Она оглянулась, характерным собачьим жестом приглашая за собой, язык у нее был высунут. Сальвадор пошел за ней. Здесь не так ярок был свет ламп, но светил фиолетовый свет талисмана, и через зеленую масляную краску на стенах ясно просвечивала каменная кладка. В конце коридора, где крашеная стена заканчивалась тупиком, сквозь краску и штукатурку вдаль уходил другой коридор, с круглыми желтыми лампами на потолке. Овчарка легко прошла сквозь стену в этот коридор и еще раз оглянулась на Сальвадора. И Сальвадор отправился за ней.

68

Сначала он решил, что это вход в бункер, подземный город, который советское правительство построило для себя под огромным пустырем за высотным зданием Московского университета. Сальвадор раньше учился в этом университете, и иногда ему приходилось забредать в тихий мир полыни, ржавой колючей проволоки, огораживающей чахлые огороды, полных тины маленьких прудов и луж, в которых купалась местная молодежь, и бродячих собак. Кругом громоздились горы земли и железобетона. Попадались то ровные заросшие травой полянки, то большие мусорные кучи. Те, что появились давно, были уже безвредны, они проросли травой, и консервные банки в них стали коричневыми от ржавчины, а тряпки выцвели. Новые помойки появлялись редко, потому что трудно заехать сюда на машине. Нужно знать неприметные въезды среди железнодорожных путей и бетонных заборов. Со стороны университета и Мичуринского проспекта пустырь окружают автобазы и склады, со стороны институтов въезда нет, а от дальнего конца заехать нельзя, там занято, там въезд в сам подземный город. С пустыря под землю через какое-нибудь вентиляционное отверстие вполне могла просочиться бродячая собака. Сальвадор посмотрел на овчарку. Она бежала по коридору на порядочном расстоянии от него, высунув язык и часто оглядываясь. Сальвадор попробовал подойти ближе, но собака ускорила ход. Все же было видно, что собака ухоженная, хотя и худая, с гладкой шерстью, влажным носом и белыми крепкими зубами, не похожая на бродячую. Потом Сальвадор стал внимательно рассматривать коридор. Стены состояли из огромных грубо вытесанных камней, и чувствовалось, что камни настоящие, что это не просто тонкая гранитная плитка, подделка под вечность. Матовые полукруглые плафоны, прилепленные к белому потолку капитальными золотистыми кольцами на винтах, размещались через каждые несколько шагов. Сальвадору приходилось идти очень быстро, чтобы успеть за собакой. Когда Сальвадор замедлял шаг, овчарка начинала сначала оглядываться, а потом скулить, виляя хвостом. Но близко к себе она тоже не подпускала. Потом они вышли в просторный зал с низким потолком и такими же каменными стенами, вдоль которых были расставлены роскошные золотые подсвечники. Через равные промежутки в стенах зала находились глубокие ниши, за которыми тускло отсвечивала сталь тяжелых дверей с заклепками и штурвалами, какие бывают в бункерах и на кораблях. Собака подошла к одной из таких дверей, и дверь бесшумно отъехала в сторону, открывая новый коридор с лампами на потолке. Коридор был совсем такой, как первый, но каменные стены имели ядовито-синий цвет. И так повторялось все время: коридор, зал, опять коридор, другой зал, другой коридор... Стены в коридорах были разных цветов, иногда на стенах залов встречались развешанные через равные промежутки яркие коврики или знамена с геометрическим орнаментом. Сальвадор никак не мог понять, какой новый Шпеер и зачем построил это огромное и, наверное, очень дорогое подземелье. Нескончаемое мельтешение коридоров и залов привело Сальвадора в полусонное состояние, и он слепо шел за собакой, уже не обращая особого внимания на окружающее. Но что-то этот лабиринт ему напоминал, и в голове Сальвадора стали крутиться знакомые откуда-то слова: "Wolf 3D", "Doom". И вдруг он вспомнил: да это же из компьютерной игры, где доблестный вояка сражается с фашистами в бункере. Сальвадор хорошо помнил и эту игру, и сам вид компьютера, и одновременно он ясно сознавал, что ему не приходилось ни играть в такие игры, ни даже видеть когда-либо машину с цветным дисплеем. Как будто в голове Сальвадора появлялось какое-то новое знание, чужое, но несомненно достоверное. Можно было вспоминать дальше, но Сальвадор решил разобраться с этим новым знанием потом. Сейчас надо было выбраться отсюда, тем более что на пути появилось препятствие: впереди со стены коридора, почти загораживая проход, свисало большое красное знамя. Оно слегка шевелилось от ветра, будто кто-то прошел здесь совсем недавно, зацепив край знамени. Овчарка прошла между красным полотнищем и стеной, прижимаясь к стене, а Сальвадор замедлил шаг и подошел поближе. Края знамени были замусоленными, как будто знамя осеняло собой тысячи прошедших под ним по коридору. Собака впереди остановилась и заскулила, и Сальвадор боком протиснулся вперед, плотно прижимаясь к стене и стараясь не задеть край ткани. И опять начался нудный круговорот каменных залов и коридоров, и снова Сальвадор шел, как в полусне. Еще только один раз на пути встретилось разнообразие: в нишах одного из залов были не двери, а открытые проходы в другие комнаты, и Сальвадор заметил во всех проемах одновременно одинаковое движение одинаковых низкорослых плотных фигур в черном, с лысой головой и заложенными за спину руками. Собака бежала здесь особенно быстро, и Сальвадор не успел больше ничего рассмотреть, но ощутил облегчение, когда сзади закрылась тяжелая железная дверь.

Путь закончился неожиданно: очередная дверь открылась не в новый каменный коридор, а в какое-то залитое летним светом, движением и зеленью пространство. Повеяло свежим воздухом, и Сальвадор выскочил на дно заросшего тонкими деревьями и кустарником оврага, ярко освещенного утренним солнцем, с быстрым чистым ручьем внизу. Куда девалась собака, Сальвадор не заметил, а когда он оглянулся, то успел уловить последнее движение тяжелой ржавой двери с заклепками и штурвалом, которая втягивалась в проем в стене оврага, прямо в уходящем вверх травяном склоне. Сальвадор шагнул вперед и ощупал дверь: она была старой и ржавой, и в щели по краям давным-давно набилась земля. Сальвадор знал это место. Осмотревшись вокруг, он прошел немного вверх по течению ручья и вскарабкался на земляной откос, по которому проходило асфальтированное шоссе с чистенькими ограничительными столбиками.

69

На шоссе Сальвадор повернул направо, перейдя на другую сторону. Впереди совсем близко – платформа Усово, а на противоположной стороне осталось Зубалово-1, дача Ворошилова, бывший дом нефтепромышленника Зубалова. Дом расположен на холме над оврагом, выстроен в начале века в романтическом стиле и обнесен кирпичной стеной. Сальвадору приходилось здесь бывать в студенчестве. Знал он и заброшенную ржавую дверь в овраге, заросшем черемухой, и аккуратные асфальтированные шоссе, ведущие к госдачам, со стеклянными будками милиционеров на лесных перекрестках. Эти места любимы пригородными московскими туристами, лыжниками и просто любителями пикников. Отдыхающих терпят, к ним привыкли, хотя за заборами находятся совсем не простые люди. Уж очень живописные здесь леса. Маршрут выходного дня "Усово-Перхушково". Садимся на Белорусском вокзале в электричку, которая за Кунцевом уходит вбок от основной железнодорожной трассы, переезжает окружную дорогу и останавливается возле розовой кирпичной церковки с колокольней. Потом еще две-три остановки. Слева леса, справа дачи, Рублевское шоссе, потом Москва-река. Усово – конечная остановка. Тупик, тишина. Электричка ходит редко. Выходим к шоссе, и идем вперед. Слева поднимается холм с красной кирпичной дачей Ворошилова. Нам налево. Хорошо осмотревшись (собьют), переходим шоссе и движемся вдоль оврага под самой стеной ворошиловской дачи. Здесь и находится старая ненужная дверь в холм, ржавая, с заклепками по краям и штурвалом. Тропинка ведет дальше по оврагу. Овраг становится все глубже, а черемухи все больше, пока она совсем не заполняет овраг, от ручья на дне до маленькой деревни вверху, а справа начинается роскошная березовая роща с лимонно-желтыми сыроежками в траве. Еще немного проходим по левому краю оврага и вступаем в другой лес. Около старых мокрых деревьев растет кислица, или заячья капуста, и нужно идти по извилистым лесным дорогам до дорожки из растрескавшихся бетонных плит. В конце дорожки пионерлагерь, а где-то слева в лесу остался еще один бункер: штаб противовоздушной обороны Москвы. Иногда можно видеть в лесной чаще выпивающих солдат, на время ускользнувших от работ и от начальства. Бетонная дорожка выходит на перекресток. Налево въезд в штаб, прямо – дорога на платформу Перхушково, вправо – на госдачи. Кругом все зеленеет, капает, лужи под ногами и ни с чем не сравнимый дождевой запах подмосковного леса. И ощущение комфорта: лес, обжитой и исхоженный насквозь, от кольцевой дороги до Звенигорода, и окрашенные свежей краской церквушки, река и ручьи, и годы истории, и молодой студенческой жизни, и электричка через пять минут – за сорок копеек, вторая зона Белорусского вокзала, дома тепло, сухо, на полке книжки о революционерах, на столе пресловутая яичница с ветчиной. Довольство малым, покой и чай.

70

– Что, и в самом деле одни бункера?

– Одни бункера. Бункера начинаются на востоке Москвы, за Преображенкой и даже за кольцевой автодорогой. Говорят, что штаб ПВО Москвы именно там, но точно я не знаю – какой-то штаб. Линия метро идет оттуда к министерству обороны на Арбате, параллельно настоящему метро. Другая ветка метро выходит из-под Кремля и тянется далеко на юг, до самого аэропорта Домодедово. Это очень далеко, но это правда. Настоящее метро проводят туда только сейчас, параллельно секретной линии. Секретная линия ведет к резервным взлетным полосам, предназначенным для экстренной, скажем так, эвакуации. Эти две ветки идут параллельно настоящим, и снаружи отличить их трудно – тот же стук поездов под землей, слышный ночами, те же зарешеченные тумбы вентиляционных шахт. Есть еще третья ветка. Она тоже начинается в Кремле и ведет на запад, к Университету, институтам и пустырю, где расположен подземный город. Под Мичуринским проспектом нет метро для людей, но вентиляционные шахты может видеть каждый желающий. Оттуда дует такой же теплый, пахнущий потом воздух, как и везде в метро. Все тоннели, секретные и настоящие, соединены между собой. Слева от платформы "Матвеевское" военная часть, один из въездов в подземный город. Этот въезд раньше использовали для строительства, теперь здесь расположены ракеты ПВО – последний эшелон обороны главного бункера. Как можно было построить все это в такой стране? Вопрос интересный, но не такой уж сложный, как кажется на первый взгляд. Грунт в Москве и Подмосковье легок для проходки, там нет скал.

Как летит ракета? В основном она летит сама по себе, по орбите, и при этом она не требует никакого вмешательства и может летать очень долго. Но сначала ее нужно вывести на орбиту. Двигателями и рулями ракеты управляют маленькие моторчики, которые включаются по радиокомандам с Земли. Подчеркиваю: ракета летит на самом деле, и на самом деле с Земли подаются радиокоманды. Некоторые думают, что ракеты не летают, а просто в телестудии стоят их макеты. Но это уж слишком. Во всяком случае, метро и самолеты тоже следовало бы считать иллюзией, но, по-видимому, вопрос об их реальности должен быть решен положительно. И ракеты, и бункера на самом деле есть, другой вопрос – какие. Итак, моторчики (они называются "сервомоторы") приводятся в действие командами с Земли, из бункера в районе Голицино, между Москвой и Перхушково. Там находится настоящий центр управления полетом (сокращенно "ЦУП"). Тот, что показывают по телевизору, с огромным полутемным залом, экраном во всю стену и дисплеями, только для отвода глаз. В бункере много заставленных радиоаппаратурой маленьких комнат. К каждой комнатушке приписан свой набор космических аппаратов. Когда вы входите в комнату, вас обдает крепким запахом лейтенантских подмышек. Военные сидят в потных, пожелтевших майках, потому что там очень жарко. Особенно жарко во время так называемых сеансов. Сеанс – это когда ракета стартует или когда в зону видимости антенн попадает спутник, требующий коррекции орбиты. Каждый лейтенант управляет одним сервомотором, уткнувшись красными глазами в круглый экран осциллографа и стараясь не упустить кривую за ограничительные линии, нарисованные прямо на стекле карандашом начальника. Непослушная кривая дергается, извивается, и рука потного человека в майке тоже совершает конвульсивные движения, двигая рукоятку, похожую на рычаг скорости в автомобиле. Итак, бункера начинаются на востоке, но никто не знает, как далеко они протянулись на запад.

71

Сальвадор, не торопясь, шел по лесу и размышлял. Может быть, и можно пройти сюда под землей от самых Ленинских гор – от бункера до бункера, но Сальвадор понимал, что решение должно быть другим. Возможно и такое: он как-то задремал на ходу или слегка поехал, пока шел сюда от Перхушково, а вот теперь перед самым концом пути, на ровной асфальтовой дорожке, ведущей к платформе, очнулся от холода и свежего ветра. Сальвадор прислушался к своим ощущениям – все, вроде, было в порядке, и даже появилось что-то интересное, новое – то новое знание, которое вошло в Сальвадора в каменных коридорах. Сальвадор поднялся по бетонной лестнице, ведущей на пустую платформу, прошел в самый конец и сел на деревянную скамейку с изогнутой спинкой. Позади высокой платформы проходила тихая асфальтированная улица, за путями медленно качались сосны. Сальвадору было хорошо, он не знал, когда будет электричка – сейчас или потом, но решил отдохнуть и разобраться в свежих новостях.

72

У машины дисплей белого цвета, с белой клавиатурой и проводом, скрученным в тонкие кольца, как у телефонной трубки. Сальвадор привык к тяжелым клавиатурам синего цвета, с черными клавишами и белыми надписями. Здесь клавиатура тонкая, белая, надписи на клавишах черные, часть клавиш серые, смысл некоторых кнопок непонятен. Буквы только латинские, клавиши расположены не так, как обычно. Экран стоит на фигурной ножке, а под ней корпус дисплея – тоже серовато-белого цвета, с тремя кнопками на передней панели. Сальвадор знает, что этот дисплей называется "компьютер", и вдруг вспоминает, что никакой другой машины в машинном зале нет, что весь компьютер здесь, в подставке дисплея, и имеет огромный размер памяти и еще много другого, от чего холодеет внутри. Экран светится чистым, ярким голубым цветом, на нем белые буквы. Это отличная игрушка. Красный прямоугольничек – Сальвадор знает, что он называется "указатель мыши" стоит на слове "Doom-2", но Сальвадору не хочется возвращаться в подземелье, даже в игре.

Лай митингов и вой собак. Как в детстве, когда Жучок, услышав музыку от проходящей по улице демонстрации, забивался в дальний конец огорода и выл там, пока не прекращались звуки труб, так и сейчас: длинная улица с деревянными, серебристыми от времени и дождей домами, мощеная булыжником, и лающие звуки мегафона вдалеке вместе с обрывками какого-то марша, и вой собак за заборами. На перекрестках митинг слышен лучше: дома не заслоняют звук, и доносятся обрывки речей. Сальвадор останавливается и прислушивается. "...жидовскую сволочь!" – доносится до него, а потом неясный звук множества голосов, что-то вроде "Ура". Сальвадор идет дальше, и на одном из перекрестков видит небольшую демонстрацию, состоящую из мужчин в серых куртках и ватниках, молча идущую в сторону митинга, почему-то с французским флагом.

Огромная бетонная стена, по верхней кромке которой проходит асфальтовая дорога. На дороге разделительная полоса, по краям черно-белые защитные бортики и колючая проволока. Медленно поворачиваются антенны. Сальвадор находится где-то в воздухе, выше стены. Совсем рядом пролетает легкий вертолет со стеклянной кабиной. Пилот в серой форме не замечает Сальвадора. Такие же серые фигуры в сетчатых касках стоят у колючей проволоки и смотрят в бинокль. На плечах у них странно маленькие автоматы. По пешеходной дорожке маршируют еще шесть человек. Вдали ползет танк. С площадки на краю срывается другой вертолет, ныряет вниз и исчезает на востоке. Сальвадор знает, что стена начинается в Греции и тянется на север, до самых льдов. Стена непроходима, но для тех, кто нужен, вход открыт.

Желто-коричневая степь под жарким солнцем в чистом голубом небе. Непривычно высокая трава, в рост человека. Сальвадор прячется в траве. Вокруг стоит душный запах цветочной пыльцы и высыхающих трав, очень жарко, и дорога плохо видна. На дороге босые чумаки с мешками, закутанные в цветные тряпки. На дороге пыль. Неумолчный треск кузнечиков. Потом новый звук: рокот мотора. Паника, разбегаются в стороны, но они не успели: вертолет вылетает из-за травы над самой головой. У вертолета корпус из железных труб, тонированные стекла кабины отражают слепящее солнце, на хвосте белая эмблема НАТО. Шипение, ракеты оранжевыми огоньками летят в пыль. Треск, пыль клубится тучей, вертолет улетает. Сальвадор поднимается из травы и выходит на дорогу. Валяются разорванные мешки с зеленым порошком, сильно пахнущие коноплей. Загорелые трупы с рваными ранами и разрезами, красная кровь на коричневом теле. Несли мешки в город. Сальвадор вспоминает: это место называется юкрейн.