Текст книги "Сталин-центр"

Автор книги: Александр Титов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 3 страниц)

– Я так и знал, что у тебя в холодильнике шаром покати. Кстати! Ты не хочешь пойти одеться, пока я готовлю завтрак? – поинтересовался я, забирая у нее пакет, который она все это время так и не выпускала из рук.

Глубоко вздохнув, явно сдерживая клокочущую в ней злость, Галина, постояв еще немного, молча развернулась и вышла. Вскоре из ванной послышался шум воды. Усмехнувшись одними губами, я перевел дух: впервые за долгие годы мне было не по себе от предстоящей лжи.

Когда она вернулась, умытая и более одетая, завтрак уже был на столе. Я невольно остановился и вновь внимательно посмотрел на нее: никогда раньше мне даже не приходило в голову, что моя помощница, всегда собранная, деловая, холодная, может быть такой уютной и простой. Правда, это если не обращать внимания на глаза. Они метали молнии.

– Так зачем же ты приперся ко мне, де еще ни свет ни заря?

– Я же уже сказал: за помощью. Да ты кушай-кушай, оцени мои старания.

Подойдя вплотную, я обошел Галину и осторожно положил ладони на ее плечи. Она передернула ими, стараясь освободиться, но это не получилось; с чуть большим усилием я направил девушку к столу и усадил за него.

– Врачи категорически не рекомендуют ругаться на голодный желудок, – поведал я шутливо-нравоучительным тоном. – Вот когда позавтракаешь, тогда – пожалуйста.

И убрал руки. Она не подскочила, что дало мне возможность вернуться к прерванному приготовлению чая.

– Сколько сахара? Лимон? Сливки?

– Просто черный кофе. Без сахара.

– Досадно. – Чай отправился в раковину. – Хотя стоило догадаться: чай был слишком далеко спрятан…

– Может, хватит заговаривать мне зубы? Говори, с чем пожаловал.

Поспешно приготовив кофе, я приступил к рассказу. Совсем чуть-чуть отклоняясь от правды, подробно поведал о том, как лишился своей фирмы и имущества. Эти известия вызвали у нее противоречивую реакцию. С одной стороны, было заметно, что она искренне мне сопереживала, а с другой – радовалась справедливости судьбы, о чем не преминула мне заявить.

– Поделом тебе, Максим. Как пришли денежки, так и ушли, – с набитым ртом подвела она итог моим злоключениям.

Потом, когда мой рассказ коснулся сути предстоящей работы, она слушала уже с открытым от изумления ртом (благо, с завтраком было уже покончено). От повышенного внимания мне было несколько сложнее говорить, ведь ей было теперь легче заметить искажение истины, которое состояло лишь в том, что музей я обрисовал как реальную цель, а не только как средство обогащения полицейского-взяточника и способ мне самому уйти от ответственности.

– Таким вот образом меня и поставили в безвыходное положение, чтобы я работал на них, – завершил я свое повествование. – Но одному мне не справиться…

– И ты вспомнил обо мне. – Я утвердительно кивнул. – А ты не вспомнил, как увольнял меня год назад?

– Вспомнил. Поэтому и пришел не сразу, а только тогда, когда не осталось другого выхода. Так что скажешь?

Она молчала слишком долго. За это время я уже успел совсем отчаяться, но виду не подавал.

– То есть ты и вправду считаешь, что я поверю во все это?

Видимо, после этих слов скрывать отчаяние у меня больше не вышло. Она внимательно рассматривала меня, и вскоре во взгляде появилось неподдельное удивление.

– Так это правда?

Вместо ответа я только кивнул и опустил глаза.

– Вот что я тебе скажу, Самохин: на сегодняшнее число у меня билет. Я улетаю в отпуск. – Мои плечи независимо от меня опустились точно так же, как незадолго до этого глаза. Заметив это, она, недолго поразмыслив, продолжила медленно и внятно: – Но, в память о старой дружбе и из-за твоей такой редкой честности, я променяю свой отпуск на помощь тебе.

Я с недоверием поднял на нее взгляд. Она сидела, уставившись в чашку, и покачивала головой – мол, что же я делаю?

– С меня билеты на море, когда все закончится, – горячо заверил я, не зная, что же еще такого сказать.

– Ну-ну…

Появление у нас в стане Галины вывело нашу деятельность на новый уровень. Теперь я смог спокойно поручить ей всю юридическую деятельность, а сам принялся за внедрение идеи, так сказать, в массы.

Стоит отметить, что все необходимые шаги по уходу от налогов и возможности выводить собранные деньги я предпринял заранее и тщательно скрыл все следы. Это на тот случай, если мою вновь обретенную помощницу начнут терзать муки совести.

Она моментально влилась в наш коллектив, словно состояла в нем изначально. В день своего появления, снова холодная и деловая, она больше слушала и осматривалась. Несмотря на очевидную экстравагантность, офис и вся наша немногочисленная компания, судя по всему, произвели на нее хорошее впечатление, и Галина засучив рукава принялась за дело. Вскоре из первичного хаоса начал зарождаться порядок, который волей-неволей всем нам теперь приходилось поддерживать.

Примерно в это же время я начал ясно осознавать, что сам уже не отношусь к фигуре Сталина столь же негативно, как раньше, – даже наоборот, начинаю испытывать к нему какую-то сыновнюю почтительность и уважение. Сложно сказать, явилось ли это результатом изучения поставляемой мне Григорьевым литературы или причина крылась в чем-то другом. Могу сказать только одно: подготавливаясь к ведению предстоящей агрессивной рекламной кампании, я был вынужден свыкаться с ролью защитника и проповедника, а в такой ситуации возникновение симпатии было лишь вопросом времени.

В целом, несмотря на то что раньше благотворительные фонды мне создавать не приходилось, все пошло достаточно гладко. Но ровно до того момента, пока в бумагах не начало фигурировать имя Сталина. Стоило только ему появиться на официальном бланке, как на пути встали невидимые доселе преграды. Там, где у простого народа возникал энтузиазм, бюрократы, созданные словно под копирку, округляли глаза и стремились поскорее отделаться от нас, будто эта фамилия жгла им руки.

В завершение первого месяца наших трудов настал тот день, когда Маргарита Васильевна впервые потерпела неудачу.

– Как только он увидел фамилию, так прям весь затрясся, – едва переступив порог, начала громогласно причитать она. – И как только потом я его не уламывала, что только не говорила, а он ни в какую! Деда у меня, говорит, лес валить отправил. Да за дело, поди, и отправил! Подлюка! – Кому было адресовано ругательство, понять было невозможно. То ли деду чиновника, то ли ему самому.

– Значит, в проведении благотворительного концерта нам отказали… – подытожил я.

– Ага.

– Придется готовить сбор подписей в его поддержку. Мы этого отказника по-другому одолеем, – подала голос Галина, легко и своевременно на корню разрядив начавшую было зарождаться упадочническую атмосферу.

– Правильно! Только прежде нужно запустить рекламную кампанию.

Но развить эту тему мне не дал громоподобный стук в ворота. Мы втроем – Григорьева не было – вопросительно переглянулись, и я отправился открывать. Как только лязгнул засов, дверь стремительно распахнулась, едва не сбив меня с ног. В комнату молниеносно ворвались люди в масках и с автоматами в руках. Практически сразу я все равно оказался на полу, только уже с их помощью. За моей спиной охнула Маргарита Васильевна. Галина сохранила молчание.

– Не сопротивляйтесь! – крикнул я им и сам тоже последовал своему совету.

В голове сразу же пронеслись две наиболее вероятные догадки о том, кто же это может быть. Первую, состоявшую в том, что нас банально грабят, я отмел сразу же: мою голову бесцеремонно за волосы оторвали от пола и ткнули прямо в нос какие-то бумаги. Прочесть их я, естественно, не успел, но правдивость второго предположения стала очевидной. К нам заявилась первая, но, как мне кажется, далеко не последняя проверка.

6

Небольшой, вытянутый в длину кабинет сквозь незанавешенные окна практически на всю длину пронзали косые снопы вечернего солнечного света, в которых плясали ярко освещенные пылинки. Молчаливые люди, все так же не снимая масок, завели меня сюда и усадили на стул возле одного из двух письменных столов. За вторым какой-то хмурый дядька флегматично что-то печатал. Не могу с уверенностью сказать, был ли человек, вскоре занявший место хозяина стола, за которым сидел я, среди тех, кто обыскивал наш гаражный офис, но бисеринки пота, предательски видневшиеся под коротким ежиком волос, весьма красноречиво намекали на недавно снятую с головы маску. Покопавшись несколько минут в бумагах из принесенной с собой папки, он как-то резко захлопнул ее, отбросил на край стола и вопросительно уставился на меня.

– Скажите, Максим Сергеевич, а вы правда затеяли музей Сталина построить?

– Разве это не ясно видно из тех документов, которые вы изъяли? – спросил я, высокомерно вскинув бровь.

Мерные удары по клавишам из-за соседнего стола стали происходить гораздо реже – вопрос, видимо, показался интересен не только моему собеседнику.

– Ну зачем же вы так? – укоризненно покачал головой собеседник. – Может, я вам помочь хочу.

– Если так, то у вас весьма интересный способ оказывать помощь. Что нам инкриминируется?

Он коротко ответил:

– Возбуждение ненависти либо вражды. Двести восемьдесят вторая.

– Я так и думал.

– Я так и думал?! – Было заметно, что он едва сдерживается. – Да ты хоть понимаешь, что можешь легко загреметь за решетку? Вот скажи мне, с какой стати тебе, успешному дорогому юристу, приспичило бросить все и заняться этой авантюрой?

Я промолчал со спокойным видом: сценарий этого разговора был продуман мною заранее в мельчайших подробностях. Сейчас, например, после первого проявления чувств, мне следовало выждать, чтобы определить личное отношение моего интервьюера к данной теме. Ждать пришлось недолго.

– Пойми, Самохин, не дадут вам этого сделать. Время нынче не то…

Теперь все окончательно стало на свои места, и дальше мне можно было не опасаться.

– А может, пора его уже делать тем самым, а не сидеть и ждать, пока все само изменится? – все-таки не выдержал я.

– Разжигание розни – это не обвинение в махинациях. Это серьезно, – всплеснул он руками. – Тут откупиться не получится.

После этих слов на некоторое время воцарилось молчание. Мне уже было совершенно ясно, что наша возрастающая активность стала кому-то поперек горла и этот кто-то, используя столь устрашающие методы, решил наставить нас на путь истинный. Но вся соль состояла в том, что даже человек, призванный меня напугать, по всей видимости, оказался на моей стороне. Это было ясно как божий день. Собеседник явно не поддерживал тот приказ, который приходилось выполнять. Да и обвинить нас было действительно не в чем. Взвесив все за и против, я решился задать ему один вопрос, который должен был положить конец этой беседе.

– Вот знаете, что мне остается непонятным? Почему Ельцин-центр рознь не разжигает, а музей Сталина непременно это сделает? А?

Мой расчет оказался верным. Несколько мгновений на лице собеседника отражалась борьба, впрочем не очень яростная, между приказом и личным мировоззрением. Личные мотивы одержали верх. Он поднялся, давая понять, что разговор окончен, и протянул мне руку, которую я крепко пожал.

– Ох и трудный же путь вы для себя избрали… – проговорил он, с сожалением и уважением качая головой. Но потом, не отпуская моей руки, добавил казенным голосом: – Желаю вам больше со мной не встречаться при подобных обстоятельствах.

И все. Дальше, предъявив на проходной врученную мне на прощание собеседником бумажку, никем не задерживаемый, я спокойно вышел на улицу и легкой походкой направился к входу в метро.

Вереницы встречных прохожих, хмурых и веселых, сосредоточенных и рассеянных, живущих каждый в своем маленьком мирке и одновременно являющихся частью одной могучей страны, мало-помалу избавили меня от воинственного настроения, владевшего мной на протяжении всего недавнего времени, и направили поток мыслей в несколько иное русло. Трясясь в душном вагоне метро, я впервые, наверное, всерьез задумался о смысле происходящего.

К чему я приду в конце этой истории? Сегодняшние события совершенно точно показали, что выйти сухим из воды у меня нет ни единого шанса. Слишком большой размах – кажется, так я пытался вразумить Григорьева в самом начале. Но то, что я тогда понимал лишь умом, сейчас пришло ко мне с полным осознанием. Вопрос теперь стоял так: смогу ли я опуститься до состояния мерзкой топкой грязи, прикарманив деньги вкупе с чужими надеждами, предназначавшиеся для великой цели, тем самым бесповоротно покончив с нею? Смогу ли, фактически втоптав в грязь предательством едва ли не самый важный символ величия своего народа, окончательно встать в один ряд с теми нелюдями, которые пируют прямо на трупе страны, их породившей? И этот вопрос оставался открытым. Причем сейчас я ясно осознал, что не вижу особой разницы, сбегу ли я, прихватив с собой все собранные средства, или передам их, пусть даже и не оставив себе ни крохи, в руки алчного Григорьева, – в любом случае это будет моим концом. Как человека и как личности.

Безответным, к слову сказать, был не один этот вопрос. Только что мне был предоставлен уникальный шанс вообще покончить со своим участием в этом деле, попутно поквитавшись с глубокоуважаемым Михаилом Ивановичем. Более благоприятного случая ждать было просто глупо: осмотрительности ради, я все-таки сумел обзавестись кое-какими доказательствами нечистоплотности вышеозначенного господина, и сейчас была реальная возможность выложить все карты на стол. В надежном месте, устроенном без участия свидетелей, была припрятана флешечка с записями наших с ним бесед, в которых следователь раскрывал свою злонамеренность и, похваляясь, каялся в некоторых прошлых деяниях. Одним словом, у меня был шанс побороть этого вымогателя законным способом и без особого риска для собственной шкуры. Единственное, что мне требовалось сделать, – это чистосердечно обо всем рассказать. Так почему же я не воспользовался сейчас представившимся шансом? Более того, почему я не воспользовался доказательствами раньше? Хорошие вопросы. Может, потому, что, поработав с Григорьевым бок о бок некоторое время, я перестал его бояться и, уж конечно, более не считал всесильным, а потом и вовсе вознамерился единолично сорвать весь куш по завершении дела? Не знаю. Наверное, еще пару недель назад я бы моментально воспользовался таким шикарным стечением обстоятельств, но сейчас сидел и молчал, незримо сдерживаемый с одной стороны деятельной пенсионеркой, слепо доверявшей Григорьеву, а с другой – женщиной, сумевшей переступить через обиду и вновь поверить уже мне самому. Сидел и так и не мог что-то предпринять.

Скорее всего, из-за этих вот вопросов, прямо сказать разрывавших душу на куски, я и не поехал прямиком обратно в нашу контору, а направился было к месту тайника: этот злополучный компромат на Григорьева буквально жег руки, и мне нестерпимо захотелось во что бы то ни стало от него избавиться. Были это муки совести или причина заключалась в банальном желании проверить, на месте ли еще флешка, – я так тогда и не понял, но, уже переходя на нужную мне ветку метро, остановился как вкопанный. Ввиду того что произошло это в самой гуще достаточно плотного потока людей, пингвиньей походкой продвигавшихся к эскалатору, на меня сразу же налетел кто-то сзади, послышались приглушенные ругательства. Не обращая на это внимания, я, озираясь вокруг, развернулся и стал пробираться в обратную сторону. Только сейчас ко мне пришло понимание всей той глупости, которую я едва не совершил. В свете последних событий очень даже возможно, что за мной ведется слежка, а я сам едва не привел ее к единственному имеющемуся доказательству нашей нечистоплотной игры. Вовремя спохватился, ничего не скажешь.

Конец ознакомительного фрагмента.

Текст предоставлен ООО «ЛитРес».

Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию на ЛитРес.

Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.

Назад к карточке книги "Сталин-центр"