Текст книги "Сталин-центр"

Автор книги: Александр Титов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 3 страниц)

С другой стороны, не мог я воспользоваться и его «советом» собирать откуп со своих клиентов по одной, но весьма значительной причине: меня бы просто-напросто закопали – в буквальном смысле слова. Впрочем, точно такой же конец меня ожидал и в случае, если делу дадут официальный ход. Тогда я бы потянул за собой слишком длинную вереницу серьезных людей, для которых самым очевидным выходом было бы просто навсегда избавиться от меня.

Ситуация складывалась какая-то уж совсем безвыходная, так что мне ничего не оставалось делать, как пренебречь предостережением относительно попытки сбежать. Первый порыв взять руки в ноги возник по истечении первой недели после разговора в тире. Именно тогда стала полностью очевидна невозможность выпутаться из этой истории живым. Я уже даже сумку упаковал, сел в машину, чтобы ехать в аэропорт, но в последний момент передумал. «Какого черта? – сказал я себе. – Нужно подготовиться получше!»

И я взялся за подготовку. Первым делом я продал свою фирму. Получилось за копейки, зато быстро. Покончив с бизнесом, я принялся за все остальное. В итоге за два дня до окончания отпущенного мне срока у меня во владении ничего не осталось: ни машин, ни квартир, ни дома. Правда, появилась приличная сумма (к слову сказать, только четверть того, что требовал Григорьев, но за такой короткий срок продать дороже было попросту нереально) да паспорт гражданина Греции на чужое имя. Я от души надеялся, что об этом приобретении никому не стало известно. Иначе все мои усилия рисковали оказаться напрасными.

Но, даже завершив все дела, опрометью в бега я не бросился: всему должно быть свое время. Отсутствие выдержки в такие моменты чаще всего и является причиной неудачи.

Оставшиеся два дня я безвылазно провел в номере недорогого отеля, либо смотря бестолковый телевизор, либо изучая вид, открывавшийся из окна. Даже еду просил приносить мне в номер. Впервые за несколько лет мне выпала возможность побыть наедине с самим собой. С того самого моего первого рабочего дня я всеми силами сторонился праздности. Причиной этому поначалу была собственная совесть, которая превращала любое уединение в самый настоящий ад. Со временем моя душа все больше и больше покрывалась черствой коркой безучастности, что исключало саму возможность внутренних терзаний.

Сейчас же для меня наступило время перемен. Прошлая жизнь бесповоротно завершилась, а о новой мне было даже страшно думать. Я сидел у окна и просто смотрел на спешащих людей, на вереницы машин, на не знающий остановок в своей суете город. Казалось, сама судьба извлекла меня из этого нескончаемого потока, находясь в котором невозможно думать, и ткнула носом в реальность. Весь окружающий мир предстал передо мной в отвратительном своим откровенным лицемерием свете. Почему, например, неуч, сидящий в своей дорогущей тачке, купленной на заработанные перепродажей китайского ширпотреба деньги, откровенно глумится над пешком переходящим дорогу доктором наук, который, имея возможность предложить стране, ну, скажем, новый, революционный метод выращивания хлеба, стал никому не нужен? Почему разбогатевший на продаже по частям бандитски приватизированного советского завода бывший партийный деятель средней руки, ни разу в жизни не ударивший палец о палец, мнит себя человеком высшего сорта, нежели сварщик, отдавший свое здоровье и молодость этому самому заводу, а теперь вынужденный влачить жалкое существование, работая охранником в супермаркете? Почему узбек, средь бела дня в девяносто первом насиловавший на задней площадке автобуса беззащитную девушку только за то, что она русская, требует нынче равных прав, но не у себя в Ташкенте, а тут, в Москве? Почему процветали такие, как я и Григорьев, падальщики по своей натуре, а честный человек как вид был обречен на постепенное вымирание? Не иначе как мир перевернулся с ног на голову. А ведь я сам служу инструментом еще большего «переворачивания» и расслоения. Вернее, служил до недавнего времени… хотя разве это что-то меняет?

Словно находясь в каком-то трансе, я все думал и думал, не в силах заставить себя отвлечься на что-то. Так эти два дня и прошли. Нетерпение, владевшее мною вначале, исчезло, сменившись чувством какой-то обреченности и опустошенности.

– Максим Сергеевич, вы неважно выглядите. Расстроены чем-то? – приветствовал меня появившийся будто из ниоткуда Григорьев.

Я ждал его появления весь день, просто бесцельно слоняясь по дорожкам ВДНХ с пухлым портфелем через плечо, но его появление все равно застало меня врасплох.

– Сейчас ты тоже расстроишься: мне даже половины суммы собрать не удалось.

Но он, казалось, совершенно не огорчился, а, наоборот, заулыбался еще шире. Лет сорок на вид, высокий рост. Такое простое, открытое, располагающее к себе лицо, гладко выбритые щеки, короткая стрижка, а глаза… Словно детский ясный, пытливый взгляд, который заставил меня поежиться.

– Ну… Придется дать вам небольшую отсрочку. – Глядя на меня в упор, он ободряюще подмигнул. – Так что не нужно так переживать.

– Ты не понял?! – вспылил я, не в силах больше сдерживаться. – Мне неоткуда взять больше! Понимаешь? Дай мне еще хоть год – мне все равно не насобирать полностью. Так что забирай все, что есть, и оставь меня в покое!

Я сорвал с плеча портфель и принялся совать его в руки следователю. Но он отскочил от меня, словно от прокаженного, подтвердив тем самым мои опасения насчет невозможности уличить его в получении денег.

– Вот этого делать не стоит, Максим Сергеевич! – Его голос моментально стал холодным, и в нем появились приказные металлические нотки.

Мои руки вмиг опустились как по команде.

– Мне от вас нужно именно столько, сколько я указал, и ни копейкой меньше. И все сразу, а не частями.

Я обреченно покачал головой и без сил опустился на первую попавшуюся лавочку.

– Как ты прикажешь мне это сделать? Скажи мне! Ты хоть представляешь, какие это огромные деньги?! А у меня уже ничего не осталось, все здесь уместилось. – Я похлопал по портфелю, лежавшему у меня на коленях.

– Если бы я все знал сам, к вам бы уж точно не обратился, – снова ставшим нормальным голосом проговорил следователь и уселся рядом со мной.

– Ну а что ты с ними собрался делать? Чтобы потратить столько, нужно порядком попотеть, да и то, наверное, до конца не растратишь.

Мне вдруг стало интересно, что же он ответит. Он не закатил мечтательно глаза, как делают все жаждущие богатства, а сидел и смотрел прямо вперед.

– Боюсь, что вы меня сейчас не поймете, Максим Сергеевич. Или, может, называть вас Николас? – назвал он имя из ожидавшего меня в камере хранения нового греческого паспорта.

Сказать, что этим вопросом он застал меня врасплох, – не сказать ровным счетом ничего. У меня похолодело внутри. Как он мог об этом узнать? Сколько ни старайся уменьшить количество людей в цепочке и ограничить их информированность на минимальном уровне, всегда найдутся те, кто увидит всю картину целиком. Не иначе как кто-то из них проговорился. Эта и другие мысли плясали в моей голове, создавая самую настоящую панику. Видимо, мое состояние, которое просто невозможно было скрыть, позабавило следователя. Он долго с интересом изучал меня, а потом хлопнул по плечу.

– Ну ладно! Так и быть. – Словно делал мне одолжение. – Я поручу вам кое-какую работу, по окончании которой мы разойдемся.

И он замолчал, продолжая внимательно следить за моей реакцией. А до меня сказанное дошло не сразу, но, когда дошло, показалось настолько абсурдным, что я уставился на него ошарашенными глазами. Истолковав это как сигнал продолжать, он заговорил вновь:

– Скажу честно: работка не из легких, но вам она по плечу. Собственно, именно поэтому и состоялась наша встреча. На сегодня всё. За более точными инструкциями попрошу прибыть завтра. Адрес узнаете позднее.

4

Адрес я действительно узнал позднее. И весьма банальным образом.

Мне ничего не оставалось делать, как направиться в ту же гостиницу, в которой я провел последние два дня. Уже в ее дверях путь мне преградила пожилая женщина с циничным лицом, какие бывают у трамвайных кондукторов.

– Куда прешь? – грубо спросила она, удостоив меня презрительным взглядом. – Места, что ли, мало?

Не имея возможности пройти с ней одновременно, я был вынужден отступить и дать ей выйти первой.

– Мне кажется, для вас на вахте оставлено сообщение, – совершенно неожиданно бросила она мне вслед пренебрежительным голосом.

Удивившись про себя, я все-таки подошел к девочке на ресепшен, который тетка старомодно перекрестила на свой лад. Сообщение меня действительно дожидалось.

– А не вот эта ли «милая» тетечка, с которой я столкнулся на входе, оставила его? – выделив слово «милая», поинтересовался я у девочки.

В ответ она с пониманием утвердительно кивнула.

Я еще толком не отошел от встречи с Григорьевым, а тут еще что-то новое наваливается. Или не новое? На развернутом листке обнаружились напечатанный адрес и время.

– Во что же это я такое вляпался? – удрученно проговорил я себе под нос и, засунув бумажку в карман, снова направился к входу в гостиницу.

Сомневаться в том, что записка была адресована именно мне, не приходилось, поэтому на следующий день, ровно к назначенному времени, я прибыл на место. По указанному адресу возвышалась пятиэтажная автостоянка, поблекшая и неприглядная, по первому впечатлению, наверное, и вовсе заброшенная. Так как передвигаться мне теперь приходилось отнюдь не в комфорте собственной машины, а, как и всем простым смертным, пешком, то добрался я в значительной степени взмыленный и порядком разозленный.

Руководствоваться в дальнейшем маршруте было нечем, поэтому, немного осмотревшись, я просто взял и вошел в главные ворота, однако дальше въездной площадки идти не решился. Несмотря на впечатление запустения, которое создавалось снаружи, внутри имелись красноречивые свидетельства обратного: более половины мест, четко разграниченных не иначе, как свежей краской, были заняты машинами. Из одной и вышла та самая тетечка, которая оставила мне записку.

– Вы вовремя, Максим Сергеевич, – похвалила она. – Здравствуйте.

Сохраняя каменное выражение лица, я подошел к ней.

– Давайте немного прокатимся. – И она повелительно указала на машину.

Машина не подходила этой женщине так же сильно, как и она сама нелепо выглядела в роли заговорщицы. Ну, посудите сами, как слегка полноватая женщина лет шестидесяти, одетая в провинциально-цветастое одеяние, может сочетаться с наглухо тонированной и основательно заниженной черной «приорой»? Однако очевидный контраст ни в коей мере ее не смущал. Более того, она загрузилась в ярко-красное спортивное водительское сидение с завидной сноровкой, свидетельствующей о значительной практике в этом деле. Я пожал плечами и уселся на переднее пассажирское стандартное сидение. Кроме нас, в машине никого не оказалось.

Глушитель, как и следовало ожидать, оказался не родной, а гораздо более громкий. Пробудив среди голых бетонных стен оглушительное эхо, мы под визг шин выехали на улицу.

– Чего вы от меня хотите добиться? – стараясь перекричать рев выхлопа, задал я единственный терзающий меня вопрос.

– Я вам все расскажу, – успокаивающе заверила она. – Но для начала давайте проведем небольшой эксперимент. Он не отнимет у нас много времени.

Мне ничего не оставалось, как молчаливо согласиться на это, и вскоре мы лихо припарковались на стоянке у железнодорожной станции. Я вновь удивился той скорости, с которой она выбралась из машины, и сам поспешил последовать ее примеру. Тетечка этакой слегка утиной походкой просеменила к багажнику, открыла его и, погрузившись туда, принялась копаться. После недолгих поисков она извлекла два черных пакета и, взвесив на руках, передала один мне.

– Сейчас сядем в электричку и пойдем по вагонам. Первый пройдете со мной – посмотрите, что я делаю. Ну а дальше самостоятельно. Пошли.

– Э… Постойте… – начал было я, но она нетерпеливо отмахнулась и ринулась в самую гущу толпы.

Едва мы успели, обзаведясь билетами, выйти на платформу, как подошла электричка. Тетечка втиснулась в первый вагон, я, естественно, последовал за ней. Как только электричка тронулась, моя спутница извлекла из пакета черный платок, какую-то икону и ящик с прорезью в крышке. Повязав платок на голову, отчего стала похожа на взаправдашнюю монахиню, она пошла по вагону, пронзительно прося пожертвовать на строительство какого-то храма. Я плелся за ней, делая вид, что мы не вместе. В тамбуре она перестала орать и обратилась ко мне:

– Обождите, пока я не пройду вагон, а потом идите сами. В пакете все необходимое. Встретимся в последнем вагоне.

И она двинулась дальше. А я заглянул в пакет.

Там была небольшая кумачовая подушка, портрет Сталина и коробка для сбора денег с надписью: «Музей тов. Сталина». Я извлек подушку, водрузил на нее портрет, коробку взял в другую руку, а пакет сунул в карман и, тяжело вздохнув, отправился вперед.

– Товарищи! – громко обратился я к пассажирам. – Наша организация занимается сбором средств на создание в Москве музея генералиссимуса товарища Сталина! Нам кажется несправедливым, что человеку, отстоявшему нашу Родину, преданному своей стране и оболганному неблагодарными потомками, до сих пор не посвящено ни одного музея. Пришло время восстановить историческую справедливость!

Сам не знаю почему, но я говорил пылко и вдохновенно. Слова будто сами собой лились из меня ровным, уверенным потоком. В них начала проявляться какая-то живая сила, придававшая всей речи недоступную ранее правдивость. Ораторское вдохновение нередко посещало меня и прежде на многочисленных судах, где мне приходилось выступать. Все без исключения эти заседания завершались моими победами. Но ни одна из них даже рядом не стояла с этой. Сейчас все было совершенно по-другому. Возвышенней, что ли, ярче, убедительней. Я даже ужаснулся, когда подумал, что, может быть, все дело отнюдь не во мне, а в тематике выступления?..

Удивительным было и то, что на меня глазел абсолютно весь вагон. Даже те, кто сидел спиной, выворачивая шеи, смотрели на меня. Некоторые глаза выражали недоумение и откровенную ненависть, но их было не много. Гораздо больше людей – причем самого разного возраста – смотрели с неподдельным интересом и каким-то, что ли, воодушевлением. А вот безразличных людей я даже и не заметил.

Пока я медленно двигался по вагону, беспрерывно подставляя коробку под протягиваемые со всех сторон деньги, меня буквально засыпали вопросами о том, где будет музей, когда будет, какой он будет и почему бы не запустить рекламу на телевидении. Серьезным, доверительным, громким голосом я отвечал первое, что приходило в голову, стараясь придать ответам больше убедительности.

То и дело напарываясь на отдельные взгляды, полные ненависти, я с опаской ожидал других вопросов и высказываний – гневных и злобных. Но их, к моему искреннему недоумению, не появилось. Видимо, перевес оказался на стороне положительно воспринявших предложение пассажиров, а противники просто побоялись высказать противоположную точку зрения.

В каждом следующем вагоне история повторялась. Раз за разом я добавлял в свою речь новые детали, которые только подогревали интерес слушателей. Да что там интерес?! В последнем вагоне я и сам уже практически верил в каждое произнесенное слово. Поднялся такой ажиотаж, что тетечка, к счастью быстро сообразившая, что мне нужна помощь, буквально вырвала меня из цепких рук потенциальных спонсоров и выволокла на платформу.

Стоит сразу поставить точки над «и»: сам я ни в коей мере не поддержал бы создание этого музея. По моему глубокому убеждению, таким людям, как Сталин, вообще не стоило появляться на свет. Наверное, именно поэтому эффект, вызванный моими речами и портретом поверженного вождя, вызвал мое крайнее удивление и основательно выбил меня из колеи. Я просто не ожидал такой реакции.

Назад мы ехали молча и не давая больше концертов. И только когда наконец снова оказались в машине, она попросила меня пересчитать содержимое коробки. Все еще находясь под впечатлением, я безропотно выполнил просьбу. Там было больше ста тысяч.

– А на церковь дали всего полторы тыщи… – притворно сокрушаясь, сказала она, а потом, вновь став серьезной, добавила: – Хотя, может, это и оттого, что ты толкнул знатную речь… Я слышала, как ты говорил в последнем вагоне. Впечатляюще!

– Так я вам нужен, чтобы собирать подаяние в электричках? – злорадно предположил я, начисто проигнорировав похвалу и момент перехода на «ты».

– Что-то вроде этого, – внимательно рассматривая меня, серьезно кивнула она. – Только малость в больших масштабах.

– Нет, нет и нет! Как вы это себе представляете? – Мои нервы не выдержали абсурдности положения, в которое меня пытались поставить. – Это же не по электричкам дедушек и бабушек лопошить. Вы хоть представляете, сколько дерьма обрушится на наши головы?! Когда я шел по вагону, встречались люди, по глазам которых было видно, что они меня готовы убить только за одно упоминание о Сталине. И если, находясь среди людей, большинство из которых действительно меня поддерживали, они попросту струсили вступить в спор, это еще не значит, что они не всадят нож в спину, когда… – Я закашлялся. – Если вы заставите провернуть это в большем масштабе… Сталин не та тема, с которой можно шутить.

– Зато какая благодатная… – взвешивая в руке пачку денег, извлеченных из моей коробки, и задумчиво рассматривая меня, медленно проговорил Григорьев.

Мы вновь находились на той самой стоянке. Некоторые места были превращены владельцами в самые настоящие гаражи – видимо, никто не возражал по поводу появления в некоторых местах не предусмотренных проектом стен и ворот. В одном из таких самодельных помещений, с виду ничем не отличающемся от остальных, мы сейчас и располагались. Вообще-то вход был в ворота одного гаража, но логово этих аферистов простиралось на целых три, соединяющихся между собой проделанными в смежных стенах проходами. Внутреннее убранство было под стать небогатому офису, и, находясь внутри, никак нельзя было предположить, что ты не в обычном здании, а на автостоянке. Даже окна имелись. Правда, на поверку они предсказуемо оказались фальшивыми, зато правдоподобно подсвеченными изнутри матовым светом и прикрытыми жалюзи.

Напротив меня, занимая одно из двух кресел в комнате, непосредственно примыкавшей к входу и напоминавшей приемную кабинета стоматолога, сидел следователь. Во второе опустилась тетечка. Я же поместился на диване, обитом черным потрескавшимся дерматином.

– Да и что вам за нужда такая? – не унимался я. – Разве перевелись в стране нечистые на руку чиновники, готовые распрощаться с львиной долей богатства, лишь бы не потерять место у кормушки? Да при твоей осведомленности, Михаил Иванович, и таланте нагнать страху можно за год до отказа набить деньгами, скажем… комнату в общежитии. – Он даже глазом не моргнул в ответ на это замечание. – Так зачем же создавать себе лишний геморрой?..

Я замолчал, озадаченный собственным вопросом. Мои собеседники переглянулись и продолжили рассматривать меня.

– Тут дело не только в деньгах, – глядя по очереди то на Григорьева, то на тетечку, задумчиво проговорил я. – Ведь так?!

– Максим Сергеевич, если такие же вопросы придут в голову и остальным, то нам это только на руку, – не опровергая, но и не подтверждая моих догадок, самодовольно заявил Григорьев. – Вам предстоит работа, от которой вы не в силах отказаться. А о причинах, ее требующих, знать не обязательно.

В безупречном своей логичностью и тонким чутьем поведении следователя появилась хорошо заметная мне трещина. Я почувствовал это нутром, хотя и не мог понять причин, равно как и смысла.

– Так не пойдет, – заявил я после недолгого раздумья. – Положим, я взялся за эту работу. Только предположим. Ведь это каким же грандиозным должен быть размах? Чтобы собрать такие деньги, понадобится всколыхнуть всю Россию. Совершенно точно придется привлекать газеты и телевидение, основательно встряхнуть интернет. Кроме того, все, что мы станем говорить, должно будет звучать убедительно, а это уже попахивает какой-то политикой. Мы явно окажемся не на своей территории. – Я вновь замолчал, осмысливая только что сказанное, а потом в упор посмотрел на следователя. – Как долго мне придется жить в ожидании тщательно подстроенного «несчастного случая»? Повторюсь: при том масштабе, который вы планируете, я убежден в его неизбежности. Так какая разница, убьют ли меня мои бывшие клиенты, после того как ты обнародуешь компромат, или придушат в темной подворотне из-за попытки обелить имя давно умершего вождя? При том, что в первом варианте еще возможны кое-какие оговорки… Ну а уж идея умереть за Сталина мне совершенно не нравится.

Как это ни удивительно, но мои слова вернули лицу следователя обычное выражение безмятежности.

– Вижу, вы всерьез опасаетесь за свою жизнь. – Я утвердительно кивнул. – Естественно, предлагаемая нами работа не так безопасна, как, скажем, шахматный турнир среди школьников, но вы определенно переоцениваете риски. Скажем так, у нас в распоряжении имеются все необходимые средства, чтобы гарантировать безопасность. А когда все закончится, обязательно найдется способ устроить вам безбедную жизнь в любом месте, каком только пожелаете. Поверьте мне, Максим Сергеевич.

После этих слов я уяснил для себя еще один важный факт: они во мне нуждаются. Совершенно непонятно почему, но очень сильно. Ну что ж… Чего-чего, а заинтересованности выказывать я не собирался.

– Я не пытаюсь уличить вас во лжи, но фактов, которые могли бы подтвердить прозвучавшие гарантии, у меня явно не имеется.

– Это какие такие факты тебе нужны?! – внезапно возмущенно подала голос молчавшая до сих пор тетечка. – Да бандиты твои даже пикнуть не дадут перед тем, как закопают, что бы ты там ни думал! А с нами ты будешь на виду, и по темным подворотням мы тебе гулять не дадим. Ломаться он вздумал!

Ее простодушные слова, несмотря на сумбурность, были логичны и вполне убедительны. Действительно, зачем тешить себя пустыми надеждами: мир, к которому я до недавнего времени принадлежал, перемелет меня и выплюнет, даже не заметив. В противовес этому работа – пусть даже и ради туманной перспективы, но на людей, которые в тебе откровенно нуждаются, – может оказаться единственно возможным выбором. Знать бы еще, почему они так настойчиво хотят воспользоваться именно моими услугами…

– Маргарита Васильевна права, – кротко вставил Григорьев, заметив и правильно истолковав мою задумчивость. – В одной связке у нас больше шансов добиться успеха. И, если честно, мне ужасно не хочется пускать в оборот те документы.

Я колебался. И причиной тому было отнюдь не только желание выбрать путь, наиболее безопасный для собственной шкуры. Что-то еще, неопределенное, глубоко спрятанное где-то внутри, зашевелилось и внесло неразбериху в логичный по обыкновению ход моих мыслей. Я сидел и молчал, силясь докопаться до причин этого, как вдруг будто бы со стороны услышал свой собственный голос.

– Ладно! Черт с вами, – словно бросаясь в прорубь, проговорил я и даже махнул рукой. – Масштабное и весьма интересное дело нам предстоит провернуть.

Следователь позволил себе улыбку облегчения и беззвучно проговорил что-то, едва шевеля губами. Тетечка – Маргарита Васильевна – отреагировала куда менее сдержанно. Я все еще не мог привыкнуть к такой несвойственной ее плотной фигуре стремительности, с которой она выбралась из кресла, подошла ко мне и кинулась обниматься.

– Молодец. Ты сделал правильный выбор.

– Повремените с поздравлениями и не радуйтесь раньше времени, – качал я головой, уже начиная сожалеть о своем необдуманно данном согласии. – Вы даже не представляете, что нам еще предстоит.

5

Все последовавшее за моим «наймом» время я практически полностью стал проводить в этом гаражном офисе, отлучаясь только по нерешаемым без моего участия делам и на несколько часов по ночам в гостиницу, чтобы поспать да привести себя в порядок. Ввиду колоссальной суммы, которую предстояло собрать, дело нужно было запустить с величайшим размахом и в очень сжатые сроки.

Если говорить вкратце и именно теми терминами, которые в полной мере называют вещи своими именами, то мне предстояло купить солидный участок земли – и не где-нибудь на отшибе, а в непосредственной близости к Кремлю. Неудивительно, что, услышав впервые об этом намерении да еще и узнав, на кой черт им сдалась эта земля, я с таким жаром отказывался. И только когда я, основательно поразмыслив, уяснил себе, что это не реальная цель, а лишь правдоподобная легенда, обладающая именно той долей безумия, благодаря которой она только и может вызвать доверие всех окружающих, все мои противоречивые мысли пришли к общему знаменателю, породив веру в возможность успеха. По хитроумной задумке моих новоиспеченных компаньонов, земля предназначалась для строительства музея И.В. Сталина. После некоторых раздумий я действительно признал гениальность открытой мне идеи: не было среди наших прошлых и настоящих соотечественников фигуры более любимой (хотя в равной степени и ненавидимой), чем последний генералиссимус. Это, собственно, и предопределяло грандиозные возможности предстоящего мероприятия.

Однако была и вторая причина согласия, хотя и вовсе не очевидная, но едва ли не более значительная, – моя природная тяга к большим делам. Правда, тогда я сам об этом едва ли догадывался, хотя и ощущал временами тоску, с завидной регулярностью наполнявшую душу: уж больно мелкими мне всегда казались мои занятия. Так или иначе, я с жаром принялся за воплощение плана в жизнь.

Подготовка необходимых заявок, создание фондов, открытие счетов, написание договоров, заключение отношений с сотовыми операторами – это лишь часть того, чем мне пришлось заняться. Маргарита Васильевна, которая поступила в мое полное распоряжение, большинство времени находилась в разъездах – так сказать, «приделывала ноги» создаваемым мною бумажкам. И надо отдать ей должное, с этими задачами она великолепно справлялась. Не было случая, чтобы она вернулась, не добившись желаемого результата. Боюсь даже предположить, к каким методам она прибегала. Я искренне удивлялся ее живости и подвижности.

Григорьев тоже не остался в стороне. И хотя личного участия в деле он практически не принимал – работа связывала его по рукам и ногам, – тем не менее пользу приносил громадную. В редкие и непродолжительные визиты он буквально нашпиговывал меня всякого рода информацией, среди которой имелась статистика, результаты всевозможных опросов и социологических исследований, которые, собственно, и подтолкнули его заняться данной темой. Не знаю (да, если честно, и не хочу знать) его источников, но все, что происходило далее, и прямо, и косвенно ее подтвердило.

Другим видом информации было его практически энциклопедическое знание биографии и трудов Сталина. Григорьев не только снабжал меня ссылками на книги и статьи, но и безудержно сыпал цитатами, которые, казалось, знал на память. Эта вторая категория информации натолкнула меня на мысль о, так сказать, программной части нашего предприятия. В электричке народ всего-навсего клюнул на мою спонтанную, неподготовленную речь. Что-что, а уж выступать на публику я умел в совершенстве: многочисленные судебные заседания даром для меня не прошли. Но в масштабах страны такая тактика явно не годилась. Нам требовалась мощная рекламная акция и широкое освещение в СМИ. Под это еще предстояло разработать проект самого музея и его наполнения. Все нужно было делать правдиво, добротно, быстро, чтобы нам верили и воспринимали нас всерьез. Вскоре я столкнулся с банальной нехваткой времени, преодолеть которую в одиночку мне представлялось невозможным.

Как только проблема стала для меня очевидной, я подошел с ней к Григорьеву. Он выслушал со своим всегдашним беззаботным видом и спокойненько выдал:

– А кто же вам мешает нанять помощника?

Больше он ничего не сказал, а собрался и ушел по своим делам.

Я принялся соображать, кого можно привлечь. Вся моя карьера была построена на основе одного принципа – доверяй только себе. Повсеместно ему следуя, я собирал вокруг себя хороших исполнителей, не обремененных способностью к глубокому самостоятельному анализу и прочим вредным вольнодумствам. Сейчас такой метод не годился. Мне было необходимо не просто избавиться от рутины, а заиметь надежного компаньона. Это было гораздо сложнее. После долгих размышлений я пришел к выводу, что среди моих знакомых имеется только один подходящий человек. Взвесив все за и против, отложив все дела, я и отправился к нему на следующее же утро.

– Самохин!? – Она явно была удивлена. Именно удивление не позволило ей тут же закрыть дверь у меня перед носом. Осознав это, она, не вполне владея собой, спросила:

– Что тебе нужно?

– Мне нужна твоя помощь, – просто ответил я.

Вообще, в отношениях с Галиной лукавить было не то что невозможно, но еще и вредно: она чувствовала ложь издалека. Понимая это, я долго колебался, прежде чем обратиться к ней.

– Помощь в новом грязном деле? Кого на этот раз ты будешь обкрадывать? Детей? Стариков? Инвалидов?

Я прекрасно понимал, что минимум одна из этих названных категорий и будет основным, так сказать, спонсором, потому с ответом несколько замешкался.

– Вот видишь, – с сожалением в голосе опередила она мой ответ. – Я не буду больше работать на тебя.

И она потянулась, чтобы закрыть дверь, и закрыла бы, если бы я не подставил под нее плечо. Опешив от такой наглости, Галина отступила на шаг и осталась стоять в плотно запахнутом халате на пороге своей маленькой квартирки, хрупкая и женственная, но с глазами злыми и полными отвращения. Руки скрещены на груди. Я окинул ее внимательным взглядом с головы до ног, а потом, собравшись с духом, легонько отодвинул в сторону и прошел внутрь.

– Я, кажется, не приглашала тебя! – раздался ее гневный возглас. – Пошел вон!

– Не кричи, – постаравшись придать своему голосу максимум спокойствия, уверенно сказал я. – Я всего лишь хочу поговорить. – Не дожидаясь реакции, скинул туфли и, быстро осмотревшись, направился туда, где, по моему мнению, должна была располагаться кухня.

К моему удовлетворению, за спиной послышался звук запираемой двери. С направлением я тоже не ошибся. Она в два шага нагнала меня и теперь следовала за мной по пятам. Вручив принесенный с собой пакет со всякой всячиной ей в руки, я вымыл свои и принялся хозяйничать. Наполнил чайник и поставил его на плиту, отыскал сковороду; сокрушенно покачав головой, осмотрел содержимое холодильника, вымыл одиноко стоявшую в раковине чашку. Галина все это время с мрачным видом наблюдала за мной.