Текст книги "Искривлённое пространство"

Автор книги: Александр Тесленко

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 7 страниц)

– Антон Сухов... Но, простите меня, произошла ошибка...

– Ошибка? – удивленно подняла глаза старушка. – Почему вы так думаете?..

– Маргошка, пришей мне пуговицу! – неожиданно вмешался в разговор Серафим. – Вот она, держи, – и начал снимать с себя комбинезон.

Сухов готов был сквозь землю провалиться.

– Сегодня у меня выдался очень странный день... Поверьте, в вашу квартиру я попал совершенно случайно...

Сняв комбинезон, Серафим набросил его на плечо старушке. Та улыбнулась мальчику по-домашнему мягко.

– Я сейчас пришью, – сказала тихо. – А ты ступай к себе, озорник.

Серафим, подпрыгнув на одной ножке, побежал в комнату, даже не оглянувшись на Антона.

– Я должен извиниться перед вами за свой случайный приход...

– Неважно, можете не извиняться, – прервала его женщина, – если пришли к Гиате, или, как вы сказали, Галине, ее многие называют Галиной, но она – Гиата. Я пока еще не забыла, как назвала свою дочку.

– Вы можете мне не поверить, но я не знал, что...

Маргарита Николаевна взяла Антона под руку:

– Пойдемте же, я вас внимательно слушаю. Что вы не знали?

– Я не знал, что в этом помещении живете вы и Галина... то есть Гиата.

– Правда? Какая интересная случайность...

Открыв дверь, Антон сразу же увидел в кресле возле окна ту златовласую женщину, с которой они ехали в машине. На ней было зеленое платье свободного покроя, волосы эффектно спадали на плечи...

Сухова охватил внутренний трепет, граничащий с паническим страхом. Что это? Безумие? Шутка? Что-то вообще невообразимое? Но ни руки, ни лицо не выдали состояния Антона. Врач Сухов умел владеть собой.

Он решил спокойно осмотреться.

В большой комнате возле окна стол и два кресла, на столе бумаги, штатив с пробирками и три небольшие реторты, газовая горелка, маленькие аналитические весы, еще один штатив с какими-то реактивами, портативная пишущая машинка и прибор, похожий на кардиомонитор. (Любой прибор с экраном осциллографа напоминал Антону кардиомонитор.) Все стены в комнате заставлены стеллажами с книгами: старыми – с бумажными страницами, и новыми – библиоскопами.

– Вас зовут Гиатой? – Сухов не нашелся спросить о чем-нибудь еще, чувствуя, что пауза затягивается.

– Да. Я – Гиата. А вы – Антон Сухов, я слышала, как вы знакомились с моей мамой. Садитесь. – Она указала взглядом на кресло против себя.

Сухов медленно подошел к столу, остановился в напряжении.

– Как все это понимать?

Женщина тихонько рассмеялась.

– Что понимать?

– Вы хотите сказать, что я знал ваш адрес, а вы просто сидели дома и ждали меня, пока я натешусь с вашим Серафимом... Не так ли?

– Все случилось действительно не очень складно. Я прошу извинить меня, но... – Женщина улыбнулась какой-то заученно-кроткой улыбкой. – Но ко мне вы попали, разумеется, не совсем случайно. Но не нужно волноваться. Никто из нас не сошел с ума. По крайней мере вы. Можете мне поверить, это я вам гарантирую. Все в порядке, Антон. Можно мне вас называть просто Антоном и на "ты"? Тебе плохо гулялось с Серафимом?

– Погуляли прекрасно, – процедил сквозь зубы Сухов, – но, может, вы все-таки объясните, к чему этот спектакль?

– Это не спектакль. Надеюсь, что как врач и просто как умный современный человек без лишних комплексов ты не только все быстро поймешь и воспримешь, но и скажешь свое слово... Однако давай по порядку... Чудесный день сегодня. Разве не так? Сегодня у тебя рано закончились операции, ты торопился домой, и вдруг...

– Откуда вы знаете, где я работаю и когда закончил оперировать?

– Все это элементарно, Антон. Просто я читаю твои мысли. Но не торопись с умозаключениями. Хочешь кофе?

– Благодарю, не хочу.

– Напрасно отказываешься.

Сухову захотелось встать и уйти. Но любопытство и необычность ситуации заставляли сидеть.

– Почему напрасно?

– Кофе – напиток бодрости! – патетично воскликнула Гиата. – Разве не так написано в кафе на Киевской площади?

– Не помню. Я очень редко бываю на Киевской площади.

– И очень редко пьешь кофе... – лукаво смотрела Гиата, и Антон Сухов сразу почувствовал многозначительную иронию. Он любил кофе давно, и Гиата, оказывается, и об этом догадывается. А может, даже знает?

– Да, я очень редко пью кофе... на Киевской площади.

– А кофе там чудесный.

– Может, прекратим имитацию непринужденной беседы?

– Почему? – она так прелестно, с таким естественным удивлением улыбнулась, что у Сухова мурашки пробежали по спине. – А что тебя интересует, Антон?

– Казалось бы, ты и сама должна знать не только время окончания операций, но и круг моих интересов, – отчеканил Сухов каждое слово, тоже переходя на "ты".

– Не преувеличивай моих возможностей. – Гиата блеснула рядами ровных белых зубов. – Я могу многое. Могу читать твои мысли. Но это еще не все. Далеко не все.

– Кто ты?

– Гиата Бнос.

– Я сейчас встану и пойду. Если я спросил о тебе, то совсем не для того, чтобы услышать еще раз твою фамилию.

– А что же ты хотел услышать?

– Собственно говоря, ничего не хотел... Но если я оказался у тебя дома, да еще таким странным образом, то, может, ты сама хотела что-то мне сказать?

Гиата снова лукаво улыбнулась.

– Зачем так торопиться? Хочешь кофе?

– Да...

– Вот это уже лучше. Кофе – напиток бодрости. А торопиться никогда не следует. К тому же у тебя такой прекрасный день сегодня. Легкий день. Сегодня ты можешь отдыхать душой и телом... Послушай, почему ты такой взвинченный?

Гиата говорила неторопливо, спокойно, доверительно.

– Чем ты испуган? Ведь ничего особенного не произошло... И тебе не пристало смущаться в присутствии молодой... очень молодой женщины.

Сухов прикрыл веки.

– Разве мое состояние вызвано присутствием молодой женщины? Кстати, почему ты подчеркиваешь, что "очень молодой" женщины?

– Ну... Галантного кавалера, как вижу, из тебя не получится, но не отчаивайся. Не будем распространяться о наших годах. Ладно? Серафимчик! Дверь в комнату почти сразу же открылась. – Принеси нам кофе и немного коньячку.

– Любите кофе с коньяком? – спросил Сухов.

– Люблю. Все люблю, что существует на этом свете. На то оно все и существует. Не так ли?

– Все?

– Да. Именно все. Я рада, что ты как раз на этом слове заострил внимание. Мне отрадно, что ты способен так тонко чувствовать.

В это время вошел Серафим с небольшим подносом в руках. Он лукаво подмигнул Сухову, поставил поднос на стол.

– Завтра пойдем гулять? – Мальчик хитро смотрел на него. – Слышишь, Сухов?

Антон промолчал, даже не глянул в его сторону.

– Молчание – знак согласия. Итак, до завтра. Хотя мы и сегодня еще увидимся. Ведь ты не торопишься домой?

Серафим вышел, прикрыв за собой дверь.

– Милое создание! Не правда ли? – спросила Гиата, закинув рукой прядь золотистых волос за спину.

– Да... У тебя интересный сын...

– Сын? – рассмеялась Гиата.

– Разве не сын?

– Сразу десять сынов, в нем одном... Прекрасный кофе. Молодец Серафим. Он с каждым днем становится все умнее. Антон, а тебе не хотелось бы иметь такого же умницу сына?

Сухову стало совсем плохо, он убедился, что находится в обществе психически больного человека. Пока он смотрел с обреченным видом на письменный стол, реторты и прочее, Гиата будто непроизвольным движением поправила платье, оголив колени.

– Кажется, ты знаешь им цену, – довольно зло заметил Антон.

– Чему я знаю цену? – улыбнулась женщина.

– Цену своим коленям.

– По крайней мере, мне кажется, что они у меня вполне приличны. Разве не так? Но почему мы начали говорить о моих коленях?

Сухов понял свой проигрыш: мог и не обратить внимания на это якобы невольное движение. Но сработала врожденная непосредственность, которая прежде никогда Антону не изменяла. Он успокоил себя, мол, все к лучшему, главное – всегда оставаться самим собой.

– Послушай, Гиата, ты, должно быть, плохо читаешь мои мысли...

– Ошибаешься, Антон, именно таким я тебя и люблю.

Это "люблю" прозвучало для Сухова точно выстрел. Он решил немедленно уйти, оставив эту психопатку со всеми ее ретортами, осциллографами, серафимами... Но, сам не зная почему, он улыбнулся и спросил:

– Любовь с первого взгляда?

– Думаю, не следует считать мои взгляды, Антон. Мы можем сбиться со счета.

– Ты опять имеешь в виду, что наша встреча не случайна?

– А разве в этом мире есть что-либо случайное? Буквально все от чего-нибудь зависит, чему-то подчиняется. Законы природы: физики, биологии, физиологии... Понимаешь?

– Яснее некуда.

– Вот и наша сегодняшняя встреча тоже кем-то запрограммирована.

– Тобой запрограммирована?

Гиата удовлетворенно улыбнулась, прищурившись. Сухов почувствовал, что его охватывает неодолимое желание грубо отругать эту самодовольную, не в своем уме красавицу...

– Антон! – вдруг окликнула его Гиата, и с ее лица мигом исчезла маска приветливости. – Ты ведешь себя как мальчишка! Если тебе кажется, что я легкомысленно болтаю с тобой, то ошибаешься. Я жду, когда же ты, наконец, придешь в себя, успокоишься. Ты сидишь взвинченный, злой... Откровенно говоря, я немного разочарована. Не вижу в твоем взгляде настоящего интереса. Почему ты не пьешь кофе? – Последние слова прозвучали почти как приказ.

Антон смотрел на Гиату с нескрываемым раздражением и неприязнью.

– А чем, по-твоему, я должен заинтересоваться? Причудами моего появления здесь? Так поверь, я очень удивлен и заинтригован всем сегодняшним, но если ты ждешь, что...

– Кофе остынет, – произнесла Гиата вновь кротко и миролюбиво. Хочешь, я включу музыку? Что ты любишь?

– Ничего.

– Тебе плохо со мной? – спросила Гиата тихо, с интимной грустью, словно знакомы они уже много лет. – Хандришь... Ты не в духе. Я – причина твоего раздражения, Антон? Ты только скажи, какою хочешь видеть меня, и я стану такой... Скажи, что во мне тебе не нравится, и я постараюсь исправиться. Ты пойми меня, Антон... Я капризная, взбалмошная особа, и знаю это, но я прежде всего человек и ничего не могу поделать с человеческими недостатками.

– Ты давно была у психиатра?

– Спасибо за откровенность. Но психиатр мне не нужен. И вспомни-ка, Антон, припомни, не сам ли ты пришел ко мне, я не звала тебя, не приглашала, но, видимо, кто-то свыше предопределил нашу встречу, какой-то мудрый случай...

– Рассчитанный тобою.

– Смешной ты, Антон. Оказывается, совсем не понимаешь шуток. Просто я пошутила, разговаривая с тобой. А что я могу рассчитать? Я обыкновенная женщина... Ну, не совсем ординарная, но... Кого теперь удивишь умом, способностью мыслить... А нашим знакомством мы обязаны моему Серафиму, он у меня большой шутник, а я и не возбраняю ему шутить... Веселее жить... Я обыкновенная, одинокая женщина, Антон...

Сухов с тоской вспомнил о жене, о детях. С радостью подумал о завтрашнем дне. Рабочий день. В который уже раз захотелось встать и пойти домой. Но неведомая сила удержала его.

4

Я против любой экспансии: научной, военной,

литературной... Жизнь прекрасна простотой своих

сложностей, гармонией, таинственностью неведомого, еще не

открытого и не разгаданного. И не нужно торопиться.

Человечеству дано великое благо – каждому поколению заново

открывать для себя мир, который якобы несовершенно

устроен, но не это ли несовершенство и таит в себе

привлекательность, возможность открытий, ибо вполне

совершенна только смерть.

Антон Сухов выбежал на магистраль и остановил геликомобиль. Было далеко за полночь. День, который обещал стать таким приятным, почти идиллическим, и превратившийся внезапно в свою противоположность, наконец закончился. Сухов сидел в кабине машины совершенно опустошенный. От избытка событий и впечатлений донышко душевного сосуда не выдержало, вытекло все: мысли, слова, желания, силы. Он попытался припомнить сегодняшнюю операцию, которая сейчас не казалась такой удачной, как утром. Уверенности в том, что с больным все хорошо, как не бывало.

"Следовало позвонить в клинику, спросить... Все нужное вылетело из головы при разговоре с этой сумасшедшей Гиатой. Сумасшедшей? Как бы не так..."

"Вероника, безусловно, спит уже. И дети спят. После операции, когда я уходил домой, больной дышал самостоятельно. К тому же ночью дежурит опытная бригада..."

Антон старался думать о чем угодно, только бы не вспоминать про Гиату. Но, вопреки здравому смыслу, он ощущал ее присутствие и в кабине машины.

Хотелось спать, но в утомленном теле преобладало нездоровое возбуждение. Антон закрыл глаза и дремал, как частенько дремал на ночных дежурствах – сторожко, не теряя способности все слышать, чувствовать. Нередко спал так и дома, не раздеваясь, в кресле возле стола. Такой сон для него привычен. И лишь иногда, когда бывал переутомлен до крайности, как вот сейчас, ему требовалось полное расслабление, необходимо было провалиться на несколько часов в пропасть полного забытья.

– Вы врач? – спросил геликомобиль.

– Да, – машинально ответил Антон, а виделась ему большая прозрачная камера наркозного аппарата, и почему-то на этом прозрачном колпаке сидела Гиата, подогнув под себя ноги, блестя красивыми коленями, и таинственно улыбалась. Правой рукой она поправляла и разглаживала на плече золотистые волосы, а левой держалась, чтобы не соскользнуть с гладкого стеклянного купола наркозного аппарата. Под колпаком ритмично сокращался дыхательный мех. Рядом на пульте мигали датчики газоанализатора. Анестезиолог Митрофан сидел на круглом стульчике возле аппарата.

– Все нормально? – спросил Сухов анестезиолога.

– Что? – послышалось в ответ. – Что вы сказали?

Антон открыл глаза и понял, что он не в клинике, не в операционной, и сразу вспомнил прежний вопрос геликомобиля.

– А почему вы подумали, что я врач?

– Лекарствами пахнете. Так все медики пахнут. Я их уже много перевозил. Запомнил. Вы хирург?

– Да.

– С работы едете?

...Навстречу ему по коридору, освещенному яркими виоловыми светильниками, шел профессор Павич, руководитель клиники. В левой руке он держал флакон консервированной крови, но флакон почему-то был откупорен, и при каждом шаге, – а ходил Павич быстро, порывисто, – из флакона выплескивалось по нескольку красных капель: на белый халат, на пол, на стены. Но Павич не замечал этого, торопливо шел по коридору, насупившись, думал о чем-то своем. Антон остановился, долго смотрел ему вслед, потом достал из кармана носовой платок и принялся вытирать забрызганные кровью стены, но тут же сообразил, что нужно позвать санитара – тот это сделает быстрее и лучше. Но не успел крикнуть, как заметил в конце коридора густой белый дым, выбивавшийся из семнадцатой палаты. В воздухе чувствовался запах горелого, слышался приглушенный смех Гиаты. "Ну, это уже слишком, подумал Сухов. – Всему должен быть предел! Сколько можно терпеть всякие выходки Гиаты?" Антон со всех ног бросился вперед, но почему-то, теряя равновесие, больно ударился обо что-то невидимое.

– Простите, – сказал геликомобиль. – Я не заметил, что вы задремали. Резко затормозил. Вы не ударились?

– Все в порядке, – буркнул Сухов.

– Кажется, в вашем доме пожар, – сообщил геликомобиль.

– Что-о?

Антон сам открыл дверцу. Быстро вышел из кабины. В ночных сумерках, тускло освещенных редкими фонарями, Сухов почувствовал сначала запах пожара, потом увидел, как из форточки на втором этаже дома, в котором он жил, валит дым. За темными стеклами вспыхивали язычки пламени. Антон знал, кто живет в той квартире. Пожилая Наталья. Фамилии он не помнил, но хорошо знал эту женщину – одинокую, без мужа и детей, худощавую, всегда бодрую. Окна затемнены – ее, вероятно, нет дома. А вдруг она там? Может, нуждается в помощи?

"Такого дня у меня никогда не было. Хотя... час тому назад начался новый день. Что же делать? Да и можно ли что-либо сделать? Двери у Натальи наверняка закрыты. Может, их выломать? Пожалуй, их уже выломали..."

Под окнами дома собралась небольшая группа людей.

– Беда у кого-то, – послышался за спиной голос геликомобиля.

В глубине улицы завыли пожарные машины. Завывание сирен приближалось и становилось громче. Вот взвизгнули тормоза. Из кабин быстро выпрыгивали биокиберы-пожарники. Антон подумал, что все это ничуть не похоже на кадры кинохроники или передачи телеинформатора. Впервые в жизни он видел настоящий пожар. Биокиберы в серых комбинезонах с отвращением смотрели на дым, на языки пламени, ловкими, отработанными движениями разматывали шланги, подсоединяли их к машинам. К окну на втором этаже поднималась телескопическая лестница, на вершине которой стоял наготове пожарник с брандспойтом в руках. Мощная струя раствора вмиг раздробила стекла. Биокибер переводил струю из стороны в сторону, стараясь скорее сбить пламя. Он шагнул на подоконник и исчез в густых клубах дыма.

Антону почему-то припомнились операционная, минуты собственной беспомощности, когда не можешь сообразить элементарно простой вещи, к примеру, попросить отрегулировать свет от рефлектора. Санитар первым догадывается и спрашивает заботливо, с плохо скрытым раздражением: "Вам лампу нужно поправить, она же не туда светит..."

За первым пожарником поднялся второй с большим фонарем. Осветил клубящийся белый пар в комнате.

– Беда у кого-то, – вновь повторила машина.

Антон обернулся. Геликомобиль все еще стоял у тротуара.

– Там была прекрасная библиотека, – сказал в раздумье Сухов.

– Вы знаете, кто там живет?

– Старая одинокая женщина...

– Одному плохо, – резюмировала машина.

Наконец пламя унялось. Все четче становились очертания фигур пожарников. Один из них крикнул из окна:

– "Скорую помощь" вызвали?

"Значит, Наталья дома, если спрашивают о "Скорой". Жива?"

Антон побежал к дому.

Дверь помещения распахнута. В коридоре Антон увидел пожарника с фонарем-прожектором в руке. Сухов переступил порог, не говоря ни слова. Биокибер ослепил его прожектором и загородил проход своей мощной фигурой:

– В чем дело?

– Я врач. Живу в этом доме. Где она?

Пожарник направил луч в глубину комнаты. На полу лежало обгорелое тело.

– Врач ей уже не нужен, – сказал тихо.

Антон подошел к Наталье, за ним шагнул пожарник, ярче освещая застывшее в неестественной позе тело.

Сухов почувствовал под ногами вязкое месиво. Посмотрел на пол, чтобы не видеть того, что осталось от Натальи. Он стоял на какой-то грубой тряпке, пропитанной влагой. Поднял взгляд: дверцы шкафа открыты, все, что было в нем, выброшено на пол и на стол возле окна.

Очевидно, Наталья старалась погасить огонь. Но почему вдруг все загорелось?.. Существует же автоматическая противопожарная система. От старых книжек с бумажными страницами ничего не осталось. А библиоскопы тоже, пожалуй, вышли из строя. Блоки памяти не выдерживают большой температуры. В комнате стоял мерзкий тошнотный запах мокрого пожарища и горелых волос. Что же здесь произошло?

– В какой вы квартире живете? – спросил вдруг пожарник.

Антон ответил.

– Вы ее хорошо знали? Понимаете ли, здесь такое дело... Очень похоже на самоубийство. Противопожарное устройство сознательно заблокировано. Точнее – выведено из строя...

Антон долго молчал, потом направился к выходу, высоко поднимая ноги, хотя ботинки уже промокли насквозь, на пороге повторил номер своего помещения и добавил после паузы:

– Это на пятом этаже.

Пожарник посветил ему, чтобы он не споткнулся в коридоре о валяющийся стул.

– У вас, случаем, нет запасной вилки? – спросил другой пожарник, когда Антон выходил на лифтовую площадку. – От температуры здесь все лампы лопнули или, может, кто их специально...

Сухову показалось, что он теряет сознание. Не задумываясь, есть ли у него дома запасная виолевая лампа, тяжело выдохнул:

– Нет, – и поплелся к лифту.

Войдя в свою квартиру, долго, как-то неумело переобувался. Проходя мимо детской комнаты, споткнулся о пушистый коврик перед дверью, потерял равновесие и упал. Разбудил сына, но скорее всего, тот и не спал еще.

– Это ты, папа?

Антон, услышав голос Витасика, зашел в комнату.

– Да, это я, сынок.

– Опять ты поздно... Включи свет.

– Не нужно, Аленка проснется. И тебе давно пора спать.

– Папа, ты не брал дистанционный пульт от Антика?

– Нет, не брал. А ты занимался сегодня математикой?

– Да... Но без Антика очень скучно. Ты не знаешь, куда мог задеваться пульт?

– Не знаю... Спи. И пусть тебе снятся хорошие сны. Пусть приснится, что ты летаешь...

– Не буду выбирать такой сон.

– Почему?

– Не хочу летать во сне. Хочу по-настоящему.

– Со временем полетишь и по-настоящему, Витасик.

– Полечу. Я сделаю себе такие... такие... Нет, не крылья, а... знаешь...

"Когда-то и я мастерил себе воздушный шар, чтобы самому полететь по-настоящему. Когда это было? Вроде вчера, или приснилось? Вчера приснилось. Посреди двора стоял проволочный каркас, и все спотыкались о проволоку..."

– Я сделаю себе такие аккумуляторы, они поднимут в небо.

– Аккумуляторы не смогут поднять тебя в небо. Но когда-нибудь, Витасик, ты... сделаешь все как следует... Спи...

– Зачем ты вошел к ребенку? И не стыдно тебе?! Сам живешь, как перекати-поле, и ребенка приучаешь.

– К чему приучаю, Вероника? Витасик не спал.

– Ты негодяй, – бесстрастно произнесла жена и зевнула. – Твоя операция давно закончилась. Я звонила в клинику. Ты думаешь лишь о себе.

Сухов стиснул зубы.

– Спи, сынок. Нужно спать.

Он знал, что Вероника не спросит его о том, где он был. Знал, что несколько дней они вообще не скажут друг другу ни слова, притворяясь умиротворенными и внутренне спокойными.

"Собственно говоря, вовсе не притворяясь. Каждый из нас действительно уймется. Равнодушие? Усталость? Разочарование? Что-то иное или все сразу? Но как она может спокойно стоять на пороге комнаты, зевать и при ребенке обзывать меня..."

– Наталья сгорела, – сказал чуть слышно.

– Какая Наталья? – невозмутимо переспросила жена, лишь удивленно подняв брови.

– Наталья из нашего подъезда.

– Когда?

– Я только что из ее квартиры. Пропусти меня. Я смертельно устал и хочу спать.

Сухов медленно вошел в свою комнату, не глядя на жену и ничего больше не говоря.

5

Может, было бы лучше, если б ты меня меньше любил,

Зевс? Лучше бы ты меня вообще не любил! Я совершенно

обессилена твоей любовью, мой великий Повелитель. Я

умираю.

– Ну где же он? – произнес Витасик почти в отчаянии, обыскав все закоулки. – Не может быть, чтобы он просто так потерялся.

"Не может быть, но может статься", – подумал Антик.

Витасик, словно услышав эту непроизнесенную фразу, выглянул из-под кровати и, уставившись на Антика, сердито заговорил:

– Тебе-то что. А мне каково? Велели, чтобы из комнаты не смел выходить. Скука какая! – Мальчик вдруг сменил тон и умоляюще закончил: – А может, ты и без него сумеешь?

Антик невозмутимо смотрел со стола на Витасика. В инструкции четко написано, что игрушка "Космический разведчик" действует только после подключения дистанционного пульта управления. Так о чем еще спрашивать? Кто, если не сам Антик, обязан строжайше придерживаться каждого пункта инструкции? Да и не сам ли он просил кота Юпитера затащить пульт куда-нибудь подальше. В конце концов каждый имеет право на отдых. К тому же и комплект батареек почти истощился. Хорошо еще, что хватает энергии вот так просто стоять, смотреть, рассуждать. Замена источника питания инструкцией не предусмотрена. Батарейки впаяны намертво, их должно хватить на год беспрерывной работы. И вот это время уже заканчивается.

– Значит, не можешь? – Витасик со слезами на глазах спрашивает Антика.

Но Антику ничуть его не жаль. Он прекрасно помнит, всего лишь позавчера мальчик заставил его опять прыгать в духовку калориферной печи, представляя, что посылает разведчика в кратер действующего вулкана. С Антиком, конечно, ничего не случилось. Но лезть – который уже раз! – в эту ненавистную духовку, стараясь не опалить свой красивый комбинезончик, было не только неприятно, но и унизительно.

Антик стоит на краю стола, прислонившись спиной к прохладной стене, с удовольствием предвкушая отдых.

"Отдохнуть! Спасибо Юпитеру! Однако долго пришлось его уговаривать, вернее – искать возможность хоть как-то понять друг друга".

Кот не сразу догадался, что от него хотят. Антик сам помог ему выдернуть штекер из гнезда, и Юпитер потянул куда-то пульт дистанционного управления. Сейчас Антик и сам не знает, куда тот его задевал. С Юпитером по-настоящему не поговоришь. Но это, пожалуй, и к лучшему.

– Ну скажи же, Антик, где он может быть... Ты ведь знаешь... Ты только подмигни, я догадаюсь... Среди книжек? На кухне? На балконе?

"Отдыхать, отдыхать. Какие еще могут быть подсказки. Космический разведчик разведал уже все, что мог. Вот так-то, мальчуган. Какое это счастье – просто стоять, думать о чем-нибудь своем и не спешить с выполнением чьих-то прихотей. За окном – солнышко на безоблачном небе, за окном поблескивает днепровский залив в просветах между рядами домов, за окном – скоростные машины, проносящиеся по магистралям. Как красиво. Как спокойно".

– Антик, пожалуйста, подскажи... Ты же знаешь, я тебя люблю. Мне хочется играть только с тобой.

"Эти слова тешат самолюбие даже в последние месяцы и дни существования. С каждой минутой уменьшается питающее напряжение, невольно вызывая мысли о логическом финале... Мне всегда было приятно видеть увлеченность и воодушевление Витасика в играх со мной, пока я чувствовал себя молодым. Тогда я был безмерно счастлив. А теперь... Лучше бы ты меня меньше любил, Витасик. Лучше б ты меня вообще не любил. Поставил где-нибудь в уголке и вспоминал обо мне лишь в праздники... Я истощен твоей любовью, Витасик..."

Мальчик умоляюще смотрит на Антика и вслух сетует:

– У всех каникулы! А меня заперли дома. И все из-за противной математики. Папа и сам ее терпеть не может, а от меня требует, чтобы я ее любил. Телеинформатор выключили, меня закрыли – учи математику. Антик, ну скажи, где спрятали пульт управления. Я не буду искать... Слышишь? Мне просто хочется знать, где?

Антик, конечно, ничего не ответил, но на мгновение ему стало жаль мальчика. Но сразу же вспомнилась духовка калориферной печи, и жалости как не бывало. В последний раз Антик немного подпалил рукав своего комбинезона: споткнулся и попал прямо в пламя. Это очень испортило ему настроение. Но, справедливости ради, следует сказать, что Антик сознавал и свою провинность в том, что Витасик послал его в "кратер действующего вулкана". Мальчик знал неприязнь Антика к внутренности калориферной печи. Но в тот день космический разведчик почему-то (он и сам не знал почему) сказал: "Твой отец, Витасик, напоминает мне мыслящую куклу. Он такой послушный. Послушнее меня. И все его слова похожи на подробную инструкцию к собственному пользованию".

А Витасик обиделся:

"Зачем ты так говоришь о моем папе?! Сам ты кукла! Пошли играть!"

И тут же послал Антика в "кратер действующего вулкана".

Но сегодня все иначе. Нет пульта, и значит, не последуют никакие приказы. Сегодня спокойно. Отдых. И ощущение счастья от собственного существования.

"А действительно, зачем я тогда назвал отца Витасика мыслящей куклой? О чем я тогда думал?.. Пожалуй, напрасно я теряю энергию на воспоминания, но... Если не думать, не вспоминать ничего, то к чему вообще существовать? Финиш?! Мне, собственно, и припоминать ничего не нужно, дело не в каком-то отдельном случае. Дело в ежедневных наблюдениях, которые приводят к выводу: я – послушная кукла!"

Однако Антик заставил себя ни о чем не думать. Он устал. Ему хочется отдыхать. Нужно беречь энергию.

6

Однажды биокиберу Дьондюрангу положили на стол

короткую записку на стандартном бланке: "57АПРШН769 +

АП75666677756 АА6777767ОРП777 АМ777АМ777АМАМАМ".

Можете себе представить, как он не то что удивился, а

испугался, даже не успев как следует осознать последствия

случившегося.

Они заметили загадочное космическое тело совершенно случайно. Строго говоря, заметили не тело, а изменение на одной из спектрограмм. Поначалу даже не обратили должного внимания, подумав, что это дефект изображения. Но профессору Виктору Гару пришло в голову сделать несколько контрольных снимков, и стало ясно – службе Околосолнечного Пространства предстоит работа.

Сухов-старший срочно связался с Козубом – заместителем председателя Европейского филиала Высшего Совета Земли. Выслушав Сухова, тот немедленно вылетел в расположение третьей лаборатории.

Они с профессором Гаром долго рассматривали снимки, советовались, дискутировали. Микола Сухов прислушивался к их беседе лишь краем уха, потому что занимался расчетом траектории движения обнаруженного тела.

Наконец, Козуб, как бы подводя итог разговорам, сказал:

– Вашей внимательности и усердию в наблюдениях, профессор, можно, как всегда, позавидовать. – А затем, обратившись к Сухову, спросил: – А как долго этот объект находится на околоземной орбите?

– Вполне вероятно, что появился он сравнительно недавно...

– Не уверен, коллега, совсем не уверен... И для своего суждения имею веские основания. Но об этом потом, мне еще во многое нужно внести ясность. Тщательнейшим образом прозондируйте все квадраты пространства, насколько возможно точнее рассчитайте траекторию движения объекта, а сейчас вызовите машину – попробуем выйти на контакт. Если, конечно, все именно так, как представляет себе уважаемый профессор Гар.

Микола Сухов вставил перфокарту в третий блок, передавая приказ.

Козуб уселся поудобнее в глубокое кресло, пригладил рукой седые пряди волос:

– Наш уважаемый Виктор Никифорович уверен, что мы имеем дело с гостями из далеких миров, которые до сих пор почему-то скрываются от нас...

– Вы сами видели снимки, – тихо произнес Гар. – Речь идет об искривлении пространства, а оно, если не принимать во внимание всяческие фантастические варианты, может быть лишь искусственного происхождения. Объект находится на околоземной орбите...

– Меня беспокоит, профессор, что наши гости пытаются скрыться от нас, маскируются! А вы меня продолжаете убеждать, что это не артефакт, не космический мираж, не антивещество! По мне, так лучше бы это оказалось обыкновеннейшей космической глыбой – холодной и бездушной. И не было бы тогда никакого искривления пространства, никакой опасности. Согласитесь, профессор: с добрыми намерениями незачем прятаться!

– Но согласитесь и вы, они тоже не знают наших намерений, – улыбнулся Виктор Гар. – Помните, как было с центурианами? И учтите, что центуриане были прекрасно информированы о земной жизни и могли ничего не бояться. Или они просто опасались, что земляне могут сознательно отблагодарить их за прежнее центурианское негостеприимство? – Профессор хрипло засмеялся. Помните, какими они казались до смешного осторожными.

– Да помню. И мне все понятно. Но не нравятся мне эти детские игры в прятки с использованием искривленного пространства. Меня это, откровенно говоря, раздражает... Очевидно, просто старею. Когда человек теряет любовь к играм, он уже стар. Не правда ли? К тому же я не имею права успокаиваться.