Текст книги "Суглоб"

Автор книги: Александр Строганов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 8 страниц)

Антонина чахла. Семейная любовь покидала ее.

Антонина чахла и хирела.

С тем, чтобы как-то взбодрить жену, Продин решил покончить с собой. Не столько повеситься, сколько обозначить факт повешения.

В четверг, пятнадцатого сентября, за десять минут до возвращения Антонины, Продин приладил заранее заготовленную веревку с петлей к трубе в ванной комнате и принялся ждать дверных звуков.

Впервые за долгие годы Антонина задерживалась. Она в окружении болтливой и сердечной одноклассницы, по настоянию последней, превозмогая головную боль, вспоминала девичество.

Ожидание супруги казалось писателю бесконечностью

Нервное возбуждение сменилось унынием.

Уныние сменилось пустотой.

Пустота сменилась любопытством.

С тем, чтобы испытать торжество висельника Продин сунул голову в петлю и… удавился.

Возвращение Антонины совпало с гибелью трубы, так что бездыханное тело мужа явилось ее взору в клубах пара. Столь потрясающего зрелища Продин не мог себе представить даже в самых коварных своих фантазиях.

Первое, что проронила Антонина, немного оправившись от шока, было – Кто же это?

В эту минуту она еще не знала, что перед ней Продин, и что Продин жив, как и прежде.

* * *

Межу тем, за окном воцарились вечнозеленые болота.

– Скоро Суглоб, – подумалось мне.

* * *

Однако без Продина скучно, подумалось Андрею Сергеевичу

Что он мне? ведь еще вчера я и знать не знал его, а вот теперь он ушел и чего-то не хватает, подумалось Андрею Сергеевичу.

Как образуются эти связи между людьми? Молниеносно.

Молниеносно! подумалось Андрею Сергеевичу.

Вот я теперь помню о нем. Зачем?

Тревожусь?

Нет, не чувствую. Да и не о чем тревожиться. Он так скоротечен в своей сути, что скверному событию за ним не угнаться, подумалось Андрею Сергеевичу.

Что со мной?

Надо бы до Суглоба сходить облегчиться.

Кто знает, что там будет и как? подумалось Андрею Сергеевичу.

Продин прав, надо бы посмотреть на проводницу. Как же так ехать и не узнать проводницы? Зачем?

Кто знает, может быть… что-нибудь существенное… а может оказаться пустое… так или иначе, не дело… хотя… нет-нет, надобно, и все тут… в противном случае – малодушие и никчемность, подумалось Андрею Сергеевичу.

Хотя подлинного любопытства нет.

Во мне любопытство Продина, вот чье во мне любопытство. Как он, однако, заразителен! А как я заражаем!

Совсем нет иммунитета, – подумалось Андрею Сергеевичу.

С другой стороны, путешествие в путешествии, подумалось Андрею Сергеевичу.

Малое путешествие – это неплохо. Даже и хорошо. Очевидный плюс. Новые люди. Новые знания. А вдруг, что-нибудь из важного и насущного?…

Решено.

Или…

Да нет же, не дело это, сиднем сидеть, факт. И так уже…

Что так уже?

Кто знает этих людей?

Оттого и не знает, что не знакомится. Да разве это труд, в моем-то возрасте?… совсем, напротив… и поперек… дело должно быть сделано, всякое дело… вот, пришла в голову мысль – и, следом, дело… а как же? как же иначе? По-другому выходит малодушие и никчемность.

Несколько сумбурно, но, по сути, верно.

Сомнения не могут не быть сумбурными, на то они и сомнения.

И нечего себя уничижать.

Нечего себя уничижать.

Нечего себя уничижать.

Так и до суда Линча недалеко, подумалось Андрею Сергеевичу.

При чем здесь суд Линча?

Вот при чем здесь суд Линча?!

Привязался суд Линча, черт знает, что такое!

Да, много времени потребуется, прежде чем мы по-настоящему полюбим Америку. Любой, даже самый никчемный американец на моем месте уже давно бы сходил и вернулся. И еще раз сходил, и еще раз вернулся. А я что же? Нечто я хуже?

А случись что?

А что может случиться?

Да все что угодно

Окончательно отринув сомнения, покачиваясь на механических волнах, Андрей Сергеевич боком перемещается в коридор, и… ловит себя на том, что улыбается.

Беспричинно!

Ах ты, Господи! Вот, опять привязалось. Вот она, фальшь, гадость, размышляет он, живет и здравствует.

И что за чрезвычайное событие? Вышел в коридор.

Опасность? Изумление?

Нет

Нет никаких причин для волнения, а неприятная, чужеродная, глупейшая, улыбка тут как тут.

Беда.

Усилием воли Благово уничтожает на своем лице приметы малодушия и отправляется в левое крыло вагона.

Когда нет ясности, субъект, как правило, направляется влево, приходит в голову Андрея Сергеевича.

Нужно запомнить и по возвращении записать.

Не забыть бы.

С чего начать? С туалета или проводницы? Проводница, по моему разумению, должна находиться справа.

Вот, откуда такие мысли? Точно всю жизнь только и делал, что путешествовал на поездах.

Проверим.

* * *

Наш герой делает шаг, другой. Невольно поворачивает голову и в дверном проеме по соседству видит веретенообразного старца с двумя пустыми стаканами и двумя же колодами карт на столике. Веретенообразного потому, что оставаясь в покое, старец, в то же время, как будто, все время находится в неуловимом движении.

При виде Андрея Сергеевича старец тотчас зашевелил губами, руками принялся описывать в воздухе кольца, точно давно поджидал его. Притом, что и губы и руки старца оставались неподвижными.

Так и есть веретено, подумалось нашему путешественнику.

– Входите, входите, мамочка-любочка, – звуки издаваемые Веретеном были протяжными и скрипучими точно жернова мельницы.

Пожалуй, он еще старше, чем выглядит, подумалось нашему путешественнику.

Пожалуй, таких необыкновенных старцев больше и нет на свете, подумалось нашему путешественнику.

Не знак ли это?

Пожалуй, что здесь сокрыта опасность и вред, подумалось нашему путешественнику.

И зачем я повернул голову? Любопытство губительно, черт… что там сказывали про Варвару? Ей, кажется, прищемили нос?

– Опасаетесь? – выстрелил и сразу же победил Андрея Сергеевича старик, – Чего? Ах, вот оно что – карты. Так это – не то, что вы подумали. Это – совсем другое.

* * *

Благово, истово крестясь про себя, прокрался к неприбранной полке против старца, попытался присесть, но обнаружил в ворохе железнодорожного белья нечто живое, что очень испугало его и вызвало смех Веретена.

– Это так, это… не смущайтесь. Он без чувств от водки. Спит всю дорогу, проснется, выпьет чуть-чуть, и снова – в сон. Вы подвиньте его и садитесь. Он худенький. Его почти что нет уже.

– Нехорошо это.

– Хорошо, хорошо. Его познабливает, а вы его согреете. Доброе дело сделаете.

Что-то неодолимо властное содержалось в трескучем голосе Веретена. Его хотелось слушаться. Даже не так. Сопротивляться ему не было никакой возможности.

Андрей Сергеевич подвинул спящего, показавшегося ему совсем легким, как будто это был и не человек совсем, а скрученное одеяло, и уселся.

– Вот и славно, – воссиял старик, – одному ехать совсем неплохо, но, случается, хочется собеседника. Знаете, разные мысли приходят, хочется поделиться. Вот вы все на карты смотрите, мамочка-любочка. Сами-то – не игрок?

– Нет, я карт не знаю.

– Есть такая старинная игра, пикет, как раз на две колоды… Шучу я. Какой вы, однако, пугливый, мамочка-любочка. Наверное, редко путешествуете.

– У меня нет денег, – вырвалось у Благово.

– Говорю же, шучу. Вот когда бы вы чаще в поездах гостили, научились бы разбираться в людях. Игрока – сразу видно. Ну, ничего, у вас все впереди.

– Я шел…

– Успеете. Вы все успеете. Может быть, вам неприятно мое общество?…

– Нет, нет, напротив…

– Я же прекрасно отдаю себе отчет, в том, что старость – далеко не самая желанная взору материя…

– Вы не так меня поняли. Просто все неожиданно. Вы меня пригласили и…

– И вот вы рядом. И очень хорошо. А там, в пикете – следующим образом. Каждый игрок играет своей колодой, которую сам же готовит. Карты снимаются противником. Перед началом каждого королика определяется сдача по картам. Карты сдаются по двенадцать каждому. Остальные восемь – служат для прикупа и распределяются так: пять откладываются направо, три – налево.

О чем я? Кажется – о пикете. Вот – старый болтун. Вырвалось. Простите великодушно.

О чем угодно намерен был говорить, только не об этом. Это все, знаете, молодость. Она как щенок тычется мокрым носом у меня в душе, с годами все чаще и чаще. И вот я, как будто сам не свой становлюсь. Так и на женщин молоденьких засматриваюсь, и начинаю околесицу нести, затем прихожу в себя, стыдно. Ну, теперь уже, что скрывать, смолоду поигрывал, случалось, но в последствие взял себя в руки. Когда уже потерял все или почти все. Хотя, знаете, как посмотреть. Не бывает, чтобы человек только терял. В потерях он обретает многое. Теперь, по моему разумению, он даже в большей степени приобретает. Нежели теряет. А карты? Карты – это повод для раздумий. Впрочем, я, кажется, уже докладывал вам. Каких раздумий? А вот, к примеру, случалось ли, чтобы вам гадали?

– Нет, откровенно, говоря.

– Ай, умница, счастливый человек! Никогда не соглашайтесь на это. Ни при каких обстоятельствах. И я поясню вам свою позицию. Принято считать, что гадание на картах способно предугадать судьбу. Ну, принято, и принято. Все так и думают. Вообще, вы обращали внимание на то, что люди способны принимать за истину, или, хуже того, руководство к действию, всякий уверенно и жестко сформулированный постулат?

Русский человек в массе своей чрезвычайно наивен, с рождения, ментально, так сказать. Еще русский человек, впрочем, это проистекает из предыдущего моего замечания, склонен видеть себя в негативном свете. Постоянные сомнения, чувство вины, ожидание справедливого наказания и прочее, и прочее. Этим пользуются те немногие, что имеют натуру испорченную и властолюбивую.

Но я – не об этом. Я о гадании. Итак, большинство думает, что гадание – это способ узнать судьбу. А, на самом деле, все обстоит совсем иначе. Карты не угадывают грядущие события, но определяют их. Понимаете, о чем я? Вот как ляжет карта, так и будет. Каково? Ужас.

Или вот еще. Вот ответьте мне на вопрос – вы фантазер?

– Не знаю.

– Знаете, знаете. Мы все про себя знаем. Не всегда говорим вслух, даже себе не всегда признаемся в том или ином, но знаем. Не хотите говорить – не настаиваю.

– Скорее всего.

– Что?

– Фантазер. Или нет.

– Зачем же вы так с собой? Этак вы и ручку стоп-крана сорвать не сумеете в нужный момент. Нельзя так, честное слово. В вашем возрасте так уже нехорошо.

– Фантазер.

– Что и требовалось доказать. Да вы не смущайтесь, я вас сразу узнал. А знаете вы, дорогой мой собеседник, что человек вообще не умеет фантазировать?

– Не знаю.

– А я вам скажу. Человек напрочь лишен этого свойства. Да-с! Иными словами, всякая фантазия – не есть продукт его умственной деятельности, но информация, ниспосланная свыше. Да, да, мой дорогой, все что грезится и снится нам – есть информация, посланная свыше. А, следовательно – данность. Реальность, проживающая по соседству. И стоит вам сделать шаг в сторону, вы окажетесь в той самой реальности.

Не верите? А вот, скажите, чего такого в истории человечества не было, чтобы могло вам пригрезиться или присниться? Предупреждаю, о всевозможных единорогах, драконах, ангелах и чертях мы просто ничего не знаем. Мы вообще очень мало знаем. Мы знаем только то, что нам дозволено знать. Мы очень малы и слабы, мой дорогой. Можете ли вы привести пример того, чего бы ни было никогда?

– Мне сложно так сразу.

– Простите великодушно, когда бы я спросил вас, был ли у вас в детстве хвост, вы тотчас ответили бы, что хвоста у вас не было. Или был?

– Не было.

– Но вы могли этого не знать. Хвост вам могли удалить еще в возрасте несмышлености.

– Нет, хвоста у меня не было.

– Почему вы так уверены в этом?

– Мама сказала бы мне…

– Не факт. Она могла скрыть от вас эту деталь, чтобы не травмировать вашу психику.

– Остался бы шрам.

– Умница! Вот вы уже отстаиваете и настаиваете. Как говорится, сомнения прочь! Вот и на мой вопрос вам следовало бы ответить либо твердым да, либо решительным нет.

– Но история человечества – слишком обширная тема. Нужно много читать, заниматься этим вопросом…

– Еще больше запутаетесь. Знания умножают печаль. Помните? Никто никогда ни о чем не сможет сказать с уверенностью и оказаться правым. А коль скоро правых нет, чего голову ломать? Нужно занять ту или иную позицию и ее отстаивать. В противном случае вас растопчут, мокрое место от вас останется, в противном случае.

– А как же хвост?

– А что, хвост?

– В том, что у меня не было хвоста я уверен, и я прав.

– Уверены?

– Уверен.

– А если я вам скажу, что копчик – есть не что иное, как рудимент хвоста? Что, сели в лужу?

– Пожалуй.

– Вот-вот. В то же время находятся ученые, которые считают, что это – совсем не так. Кто же из них прав?

Что же получается? А получается вот что. Прав тот, кто с большей уверенностью отстоит свои позиции. Предположим, у меня нет окончательного суждения на этот счет. Я никому, разве что вам, в качестве примера, не предлагаю эту шараду. Кто бы ни поднял при мне тему хвоста, я – нем как рыба. Мне это не нужно. И так – всю жизнь. Потому что мне этого не хочется.

Какой же мы имеем итог, мамочка-любочка?

– Какой?

– Никому и голову не взбредет, что я – великий специалист по хвостам.

– А на самом деле?

– А на самом деле я мог бы быть им. И неизвестно, в таком случае, как сложилась бы моя биография. Так-то, мамочка-любочка.

– А как вы определяете, что вам нужно, а что нет?

– Интуиция. Мы недооцениваем свое шестое чувство, а оно, в некоторых случаях, если не сказать, в большинстве случае, является для нас наиважнейшим. Как кино, – Веретено проваливается в смех, увлекая за собой Андрея Сергеевича.

– Ноги ведут нас, – заявляет, вернувшись в реальность, старик, – Ноги знают. Ноги, руки, живот. Вам же не нужно долго размышлять, когда сосет под ложечкой, над тем, что требуется сделать? Отправитесь на кухню и достанете кусок мяса из холодильника. Отчего же мы сомневаемся, направиться нам туда или в обратную сторону? Любите вы или нет? Есть Бог или нет Бога? Чего тут сомневаться? Интуиция дает точный ответ.

– Да-да…

– Вам хочется спросить меня о чем-то?

– Спросить?…

– Ну, да, я же чувствую.

– Не знаю, мой вопрос может показаться вам неожиданным…

– Я похож на человека, которого можно застать врасплох вопросом?

– Просто не хочется выглядеть, как бы это лучше сказать?…

– Задавайте свой вопрос.

– Вы верите в существование Гипербореи?

– В будущем или прошлом?

– ?

– Это важно.

– Не думал об этом.

– А это как раз самое важное.

– Вообще.

– Нет.

– А как же?…

– Никак. И на том стою. Расстроил вас?

– Немного.

– Ну, что же, без этого нельзя. Знаете, как говорится? Не все коту масленица. Любите Островского?…

Еще один библиофил. Да их как будто специально собирали для меня.

…Нет? Напрасно. Там все такие живые. Смешные имена. Его хорошо читать. Полезно. А куда, позвольте полюбопытствовать, вы направляетесь?

– В Суглоб.

– Печально.

– Почему?

– Пепелище.

– В каком смысле?

– А вы что же, ничего не знаете?

– Нет.

– Ну, и ни к чему вам.

– Позвольте, но…

– И не спрашивайте. Одно могу присоветовать – подумайте хорошенько. До Суглоба еще есть время одуматься.

– Но почему?

– И не спрашивайте.

Некоторое время собеседники проехали молча.

Упоминание Андреем Сергеевичем пункта следования привлекло в беседу нечто необъяснимое и опасное, наподобие шаровой молнии. С того момента, как прозвучало Суглоб, старец как-то скис, точно исполняемую им дивную мелодию нарушил убийственный стон дрели. Наш путешественник же почувствовал необъяснимый страх.

Первым опомнился Веретено, – Вот, что, я вас сейчас чаем горячим напою, с лимончиком, и не спорьте, без чая вам не уйти от меня.

Точно освободившись о незримых пут, старец заходил всем телом, так несуразно, что человек, не слышавший его намерений, никогда не догадался бы, что тот отправляется за чаем, и вообще намеревается куда-то идти. Тем не менее, тело Веретена переместилось в коридор и исчезло за поворотом.

Благово почувствовал легкую тошноту. В минуты тревоги с ним нередко случалось такое.

Зашевелился ком за спиной. Показалась землистого цвета голова со слипшимися рыжими волосами, – Товарищ, пожалуйста. Там, под столиком стакан, пожалуйста, подайте.

Андрей Сергеевич извлек из-под столика теплый нечистый стакан с водкой и передал страждущему.

Страждущий сделал глоток, вздрогнул, вернул стакан, – Товарищ, пожалуйста, поставьте на место.

Благово механически выполнил и это поручение.

– Спасибо, товарищ. Вы не переживайте. Он это иносказательно. Он не Суглоб, он всё имел в виду.

– Всё?

– Да что же вы сами не видите?

– Что?

– Всё – пепелище. Вы на меня посмотрите, на него. Да хоть на себя посмотрите. Вы давно себя в зеркале видели? То-то. И знаете что, ступайте с Богом, пока он не вернулся. Он вас заговорит. Да еще и в карты играть заставит. Ступайте от греха.

От этих слов наш путешественник встрепенулся, – Да, да, конечно, – вскочил и был таков. Отчего-то страх сменил мучительный стыд. Андрей Сергеевич даже покраснел.

* * *

Валентина!

Я не вижу ни малейшего смысла в том, что ты ушла, равно, как не вижу смысла и в том, когда бы ты осталась.

Пишу плохо не потому, что волнуюсь, а потому, что мне совершенно, то есть абсолютно безразлична ты, равно как и все окружающие тебя, равно как и окружающие меня люди, если то, что называется людьми можно так назвать. Ибо им в точности также все равно. Такие настали времена, Валентина.

Ибо эмоции кончились, и кончились вдвойне по причине того, что назвать эмоциями то, что принято называть эмоциями, к эмоциям не имеет никакого отношения.

Пишу плохо и витиевато, но ты поймешь, меня, если захочешь, хотя прекрасно отдаю себе отчет в том, что понимать здесь нечего и незачем.

Я продолжаю проживать свою жизнь, хотя какая это жизнь? Если вдуматься, человек, Валентина, в чем я убедился, это такое дивное существо, что, сколько его не корми, сколько его не гладь по головке, сколько его не утешай, будет говорить и действовать не сообразно каким бы то ни было установкам и правилам, и не вопреки, что напрашивается, но неизвестно для чего. По воле, так сказать, склизких волн обстоятельств, приготовленных неизвестно кем.

Исходя из вышеизложенного, жизнь не то, чтобы прекрасна, скорее сумрачна и задумчива. И это я готов повторять раз за разом хоть самому себе, хоть с трибуны, хоть на смертном одре.

* * *

Вольная, но практичная женщина Виктория Молот догадывалась, что она проститутка, но от этого ее желание успешно выйти замуж не убывало. Потому что это в прежние годы, годы ханжества и тщедушия, слово проститутка несло в себе ярко выраженное негативное звучание. С наступлением всеобщего просветления и вдохновения, всякое понятие наполнилось жизнью, во всем ее многообразии, и обрело вполне разумный вид. Так что ничего удивительного в мечтах Виктории не было. Мало того, с учетом приобретенных ею специфических умений и трезвому взгляду на жизнь, ее шансы, в сравнении с довольно наивными представительницами постных профессий, выглядели более предпочтительными.

Тем не менее, время шло, а предложений как-то не следовало. Становилось очевидным, что без привлечения метафизики предвкушение брака может затянуться. И Вика, согласно рекомендации уже создавшей к тому времени крепкую семью подруге, в недалеком прошлом такой же вольной и практичной женщине Жанне Жимкиной, отправилась к пожилой цыганке Ляле Геннадьевне, дабы та погадала, а, по возможности, и нагадала ей женского благополучия. Желательно сорока лет от роду, смирного и при деньгах.

Гадание незамедлительно выявило короля червей. Радостное событие должно было произойти буквально со дня на день. Промелькнула мысль, стоило ли вообще ходить к пожилой цыганке Ляле Геннадьевне, когда, судя по всему, червовый король уже навел стрелки на брюках и выбирает или не выбирает галстук в тон?

Это случилось в среду вечером. Уже стемнело, когда Виктория вернулась домой. После встречи с неведомым у нее разболелась голова, и она, приняв таблетку аспирина, сразу же легла спать.

Четверг и пятница прошли впустую. У любвеобильной женщины стали возникать некоторые сомнения.

Желанный стук в дверь раздался в субботу, что-нибудь около шести утра, когда не только Виктория Молот, но вообще все спят. Стук был столь нелепым и неожиданным, что мысль о счастье, не приходя в сознание, повернулась на другой бок и засопела аки ёж.

Хозяйка, обращаясь скорее к себе, нежели к невидимому визитеру, прошептала кто? и собралась было зарыться с головой в жаркую утробу пухового одеяла, но тотчас получила новую, уже настоятельную дробь. Только тогда озарение осветило всю комнату. Кажется, даже бесплодная лампочка вздрогнула и высунула на мгновение свой ядовитый язычок.

– Иду, иду! – уже в пути, покрывая себя настырно летящим прочь халатом, запела мечтательная женщина.

– Иду, иду! – уже в пути внезапно прорезавшимся фальцетом запела мечтательная женщина.

– Иду, иду! – уже разверзая врата судьбы, все еще пела мечтательная женщина, пока не увидела визитера, и звук ее спиралью вернулся в окончательно пробудившееся горячее нутро ее.

Перед ней по пояс в кресле, в точности как на карточном изображении, восседал настоящий червовый король, облаченный в соответствии с традицией азартных игр.

Виктория, настоящая кисейная барышня, погрузилась в обморок.

Преувеличение.

Ослепительно побледневшая Виктория рухнула на пол и рассыпалась на тысячи мертвенных мошек. Так штукатурка отваливается от стены.

Виктория растянулась на полу, грохотом своим вполне оправдывая свою фамилию Молот.

– Ну, что же? Следовало ожидать, – прокомментировал встречу король.

– Как же это вы так неловко, мамочка-любочка, – прокомментировал встречу король, а трамвайчик за окном, брякнув невидимой мелочью, выдал вольтову дугу.

Вот такая история.

* * *

После того, как Продин покинул общество нашего героя, в душе Андрея Сергеевича поселился вакуум.

Похоже, в моей душе поселился вакуум, подумалось нашему герою

Похоже, я чересчур настроился на своего попутчика, и впал зависимость от него, подумалось нашему герою.

Похоже, я чересчур настроился на новое, и теперь всякий раз буду растворяться в людях, даже случайных путниках, подумалось нашему герою. Так и до болезни недолго.

А какая от этого может приключиться болезнь? Всякая. Выбор огромен, подумалось нашему герою

Похоже, дороги назад, всё одно, нет, подумалось нашему герою.

Стиснуть зубы, зажмуриться и, единственное, с Божьей помощью, двигаться наугад. Так надежнее.

Так безопаснее.

Так неприметнее.

У Христа за пазухой наблюдения и выводы точнее.

С этими мыслями Благово самым решительным образом вывел себя из купе и свернул налево.

И голову повернул налево, сделав не более трех шагов.

И встретился взглядом с необыкновенным стариком, который, во всяком случае, так показалось, Андрею Сергеевичу, поджидал его именно. Необычность старика заключалась в том, что он самым неестественным образом вращал глазами. Некоторое время сидит спокойно, потом вдруг вытаращит глаза и, помогая всем телом, повернет их по часовой стрелке. Затем снова не шелохнется некоторое время.

Веретено, подумалось нашему герою.

Вот так даются имена и прозвища, подумалось нашему герою.

Однако, если бы не обстоятельства жизни, быть мне насмешником, подумалось нашему герою.

Хотя никакого презрения во мне нет, равно, как и смеха пустого.

Вот так живешь, и не знаешь, может быть, давно уже у тебя за спиной шествует какое-нибудь прозвище или кличка, подумалось нашему герою.

– Далеко путь держите, мамочка-любочка? – поворот глаз.

– Простите? Вы ко мне обращаетесь?

– Вот уж не знаю, кто к кому обращается. Вы уже полчаса стоите как вкопанный и рассматриваете меня, – голос у старика горький и скрипучий как дверь в преисподнюю.

– Полчаса?

– Да уж не меньше, – старик смеется.

Уж лучше бы он не смеялся. В ответ на смех этот в затылок Андрея Сергеевича ударяет ядовитое гусиное шипение.

Однако этот старик – еще тот старик.

Что делать?

Ну, да решено, плыть по течению.

– Да вы входите, не стесняйтесь, вдвоем веселее. Справедливости ради, был у меня попутчик, выбросился минут тридцать тому назад.

– Как выбросился?

– Как нынче выбрасываются с поездов? Пива захотелось. Не мог дождаться станции.

Некрасиво. Очень некрасиво. Не солидно, знаете. Не понимаю таких людей. Нет, не тех, что выпивают. Выпивают все, только некоторые это делают с душком, мамочка-любочка. Подонки. Любят настучать или оговорить. В особенности лакомятся кровью тех простачков, что пьют доблестно, на миру, как говорится. Так вот простачков я как раз не осуждаю, мало того, в известной степени симпатизирую им. В то же время я не перевариваю людей поспешных. Всем хочется своего часа счастья. Разве мне не хочется или вам? И счастье явится. Еще как явится, мамочка-любочка! не сотрешь, но… в назначенный час. Ни минутой раньше, ни минутой позже.

Не раздумывали над этим? Так это же надобно знать! Все беды человечества от торопыг! Эволюции, революции, геноцид, суицид и прочая белиберда.

А прыгать из вагона прежде времени – это не уважать законов мироздания!

– Разбился?

– Упаси Бог! Зачем же ему разбиваться? Справедливости ради, пьяненький он был, это – точно. Однако пьян, да ловок. Есть такие люди. Победители. Я их победителями называю.

Справедливости ради, все мы в какой-то степени победители. Не согласны со мной?

– Даже не знаю.

– Это оттого, что вы молоды. Но это – пройдет, – смех, гусиное шипение в затылке, – Это довольно скоро пройдет. Оглянуться не успеете.

– Все же как-то странно.

– Ничего странного. Вот вы куда следуете?

– До Суглоба.

– Чего вы там забыли?

– Там у меня родственники.

– Ну, это ваше дело. Так вот, мамочка-любочка… как вас звать?

– Андрей.

– В моей молодости поезда даже ход не замедляли, и все мы, ваши ровесники, прыгали. Да как прыгали! И, заметьте, у каждого из нас когда-то это было впервые. Притом, на моей памяти никто ног, рук не ломал, но, справедливости ради, тогда и воздух другой был, и мысли другие.

Мы буквально все стремились. Тем только и жили. И чрезвычайно радовались притом. Радовались всему. Буквально.

Спроси меня сейчас – как ты провел свою юность? отвечу незамедлительно, в радости. И голодали, и болели, и умирали, но жили в радости. Даже уже мертвыми. Что может быть прекраснее?

А в Суглобе вам делать нечего. Вас там сглазят и заговорят, если вообще вы там кого-то найдете.

А, может быть, час счастья уже миновал? Не исключено.

– Почему вы сказали, что мне не нужно в Суглоб??

– А вам что там делать? Вы же молодой человек. Вам расти и летать надобно, мамочка-любочка. А вы что же? На печь? простите великодушно.

– В каком смысле?

– В самом, что ни на есть прямом. В Суглобе же отродясь бездельники, да недоумки жили. А вы не знали? Про Суглоб легенд не счесть. Если в Суглобе, не приведи Господи, загорелась хата, а хозяин, предположим, отдыхает, он, хозяин этот и пальцем не шевельнет, чтобы огонь остановить. Так и будет лежать, покуда не сгорит вместе с хатой. И не пикнет, ибо лениво ему шуметь-то.

– Насколько мне известно, там народ работящий.

– Где? В Суглобе?! Это вы о подземной фабрике?

– Допустим.

– А кто ее видел эту фабрику-то?

– Да, но…

– Оставьте. Нет никакой фабрики. Вред есть – это да. Это – точно. Потому людей оттуда и не выпускают.

– А что за вред?

– Кто же его знает? Может, хворь, может, яд. Так или иначе, не трижды, четырежды подумайте, мамочка-любочка. Как вас звать-то?

– Андрей Сергеевич. Как Тургенева. Только…

– Точно, как Тургенева. Да вы и похожи на него. Вот немного возмужаете, бакенбарды отпустите. Будете вылитый Тургенев…

Еще один библиофил. Не вызывает сомнений тот факт, что их специально собирали для меня.

– Бакенбарды были у Пушкина.

– Да оставьте же вы, наконец, бедного Пушкина. Убили его уже, и еще раз убили, и еще раз убили, и убивать будут до бесконечности. Я говорю о Тургеневе, неужели не понятно?

– Понятно.

– А вы о ком говорите?

– И я – о Тургеневе.

– Так в чем же проблема?

– Не знаю.

– То-то, что не знаете. «Маскарад» читали?

– Читал, кажется.

– Вот ведь как бывает. И, заметьте – подобные события не редкость.

– Наверное.

– Я вам точно говорю. Просто напросто каждый день такое случается. Если взглянуть, как говорится с высоты Каменного гостя. Грустно все это.

– Согласен.

– Так что вы себя, Андрей Сергеевич, поберегите. Тезка такого человека. Это надобно нести. Согласны со мной?

– Наверное.

– Поберегите себя.

– Да, но…

– Что но?

– В каком смысле?

– В наше время соблазнов много. Вот, вы, наверное, уже о девицах подумываете. А знаете, сколько среди них проституток?

– Да нет же… не то совсем…

– А вы меня не стесняйтесь. Разве я молодым не был? Правда, в наше время их было меньше, но…

– Не то, не то.

– Какой вы теплый, однако? Трудно, трудно вам будет.

– Но…

– Ах, да не слушайте вы меня. Я вам только мешаю. Знаю, да поделать с собой ничего не могу. Наступил, знаете ли, скотский возраст, когда требуха моя желает поучать. А с требухой, сами знаете, справиться очень трудно. Далеко путь держите, мамочка-любочка?

Только после этого вопроса Андрей Сергеевич почувствовал, что вновь обретает себя.

Что же это я навертел в себе? подумалось нашему путешественнику.

Передо мной старенький старичок в беспамятстве. Жалкий и безопасный. А я что же?

– Вы не расслышали моего вопроса?

– Какого вопроса?

– Куда следуете, если не секрет?

– Какой же секрет? В Суглоб.

– Я не ослышался, в Суглоб? – переспросил дедушка.

– Не ослышались.

Старик в последний раз вытаращил глаза, и закрыл их. Сквозь его красноватые щели без ресниц просочились слезы.

– Что с вами?

– Ничего.

– Да как же? Разве я не вижу?

– Стыдно.

– Отчего же вам стыдно?

– Завидую вам.

– Вот уж…

– Вот вы, совсем молодой человек, а уже прямиком направляетесь в рай, мамочка-любочка. А я еще не знаю своего распределения.

– Почему в рай?

– А что же такое Суглоб по-вашему? Атлантида? А, может быть, Гиперборея? Нет, мамочка-любочка, Суглоб есть рай. Эдем, если угодно.

– Хотите со мной?

Слезопад старичка усиливается, – Какой вы теплый, однако, хорошо вам там будет.

– Хотите со мной? – повторил свой вопрос Андрей Сергеевич.

Ответа не последовало. Возникла переходящая в стук колес бесконечная пауза.

Уснул, подумалось Андрею Сергеевичу.

Уснул или умер, подумалось Андрею Сергеевичу.

Андрей Сергеевич приложил ухо к груди старика, нашел мурлыкающее сердце, и, искренне на этот раз, улыбаясь, тихонько вышел вон.

Много ли нужно человеку для душевного благоденствия? подумалось нашему мечтателю.

Однако у старости есть свои неоспоримые преимущества. Их немного, но они есть.

* * *

Чем отличаются главные события от второстепенных? Можно ли найти ответ на этот вопрос?

Вы скажете – все очень просто. Главные – это судьбоносные события, те, что составляют сюжет нашей биографии. И тотчас назовете, казалось бы, очевидные примеры: первый поход в школу, женитьба, рождение ребенка, развод, повторная женитьба, рождение второго ребенка и прочие вспышки жизни.