Текст книги "Бой на Мертвом поле"

Автор книги: Александр Ольбик

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 11 страниц)

– Говоришь, надежные хлопцы?

– В каком-то смысле героические...Они в августе 91-го выводили Ельцина с Лужковым из подвалов Белого дома... Они подземную Москву знают лучше своей квартиры...А потом после победы над путчистами Бронька стоял рядом с будущим президентом на балконе дома правительства и держал перед ним пуленепробиваемый щит.

– Говорят, из гостиницы "Мир" кто-то стрелял по Ельцину...

– Да, пуля попала в щит и Бронька не растерялся: мгновенно повалил Ельцина на пол и накрыл его щитом...Вторая пуля угодила парню в плечо...

– Я думал, что это пустая молва, треп...

– Этот инцидент был засекречен, чтобы не вызывать аппетит у потенциальных киллеров...

Арефьев поморщился, отлежал бок, но повернуться у него не было сил.

– Я тебе уже говорил: твои ребята мне понравились, но ты все же определись с Буханцом, он где-то в коридоре дежурит. А лучше всего побеседуй с моим начальником безопасности Воробьевым...Подожди, не перебивай. К сожалению, мои физические дела далеко не блестящи и я прошу тебя только об одном...У Златы, кроме меня, никого больше нет...и она беременна...

Шедов заметно занервничал.

– Не паникуй, Гера, не все так страшно, как нам порой кажется. По собственному опыту знаю, когда лежишь в реанимации, все кажется безнадежным.

– Конечно, не страшно, – Арефьев провел языком по пересохшим губам. – Но я бы не хотел, чтобы мои финансовые проблемы легли на ее плечи. Поэтому... – Арефьев повернул голову к окну, справляясь с затрудненным дыханием, – Поэтому, пожалуйста, позаботься о нотариусе, все мои дела должны быть упорядочены...Я хочу составить завещание...

Шедов поднялся с табуретки.

– У меня тоже сегодня непростой день, похороны зятя, – Шедов взглянул на часы. – Ехал парень на "жигуленке" на работу и за рулем стало плохо. Хроническая аритмия сердца. Вылетел на встречную полосу и лоб в лоб с пятиосным трейлером. Это не поддается никакому описанию...

– Где хороните?

– На Миусском кладбище, там лежат все наши родственники. Когда-нибудь и я там буду лежать... В крематорий не хочу, пусть хоть косточки живут на земле...

– А меня сожгите, я боюсь сырости и одиночества.

Выйдя из палаты, Шедов нос с носом столкнулся с Буханцом. Они поздоровались и отошли к торцовому окну, в конце длинного коридора.

– Как твоя рана, подживает? – Шедов был в курсе последних похождений людей Арефьева.

– Затягивается, как на собаке...Как там шеф?

Шедов не хотел особо распространяться и потому ответил односложно:

– Он человек сильный, как-нибудь выкарабкается...Кто здесь еще кроме тебя дежурит?

– Борис, дышит на улице свежим воздухом. А что, есть проблемы?

– У меня с Германом договоренность насчет коллективной безопасности...Расколов ведь не успокоится, пока мы ему не оторвем башку. Два моих племянника изнывают от безделья и при этом ничего не знают о страхе...

– У нас действительно недобор в службе охраны, но этот вопрос надо решать с Воробьевым или в крайнем случае с Чугуновым. Могу дать номера их мобильников.

– Спасибо, они у меня есть.

...Злата находилась у Арефьева до 22 30. Смочив мужу губы, она поцеловала его, поправила капроновую трубку капельницы и тихонько вышла из палаты. В коридоре она немного переговорила с Буханцом. Внизу, в холле, ее встретил Чугунов и проводил до машины.

Джип развернулся перед широким больничным крыльцом и Злата, сквозь лобовое стекло, окинула взглядом серый больничный корпус, и страдальчески вздохнула.

...Арефьеву после наркоза все время мерещились ностальгические видения. Как будто он в цехе – просторном, светлом и шумном. С помощью тельфера он пытается снять с подставки первую, сорокакилограммовую ступень компресса. Подъемные стальные тросики до предела натянулись, ступень вибрирует, но не поддается. Ее титановые лопатки, словно лепестки ромашки, начинают одна за другой отваливаться и он даже слышит звон и думает, что надо бы убрать ноги и вообще что-то предпринять, чтобы лопатки не погнулись, ударившись о цементный пол. Он боится ответственности, потому что это военный заказ, компрессор, который он ремонтирует, используется на атомоносных бомбардировщиках и он, Арефьев, давал клятвенное обещание работать с полной отдачей и все производственные секреты держать в строгой тайне. Кругом него знакомые лица, но все заняты другими, более легкими ступенями, с меньшими лопатками и, кажется, никому до его проблем нет дела. Он начал звать на помощь, но в этот момент раздался страшный грохот – это сорвалась с подставки и рухнула на жестяной поддон его первая ступень...Лопатки разлетелись по сторонам и он ощутил какую-то непреоборимую силу, потащившую его по полу, который вдруг превратился в сплошной ярко-глянцевый ледяной каток...

...Все, кто в этот момент находился в больнице, ощутили сильнейший толчок, сопровождаемый тугим, раскатистым грохотом. Больница на мгновение замерла, словно ее охватил шок, затем из всех дверей, на всех этажах начали выбегать люди, взвыла противопожарная сигнализация, послышались крики, плачь...

Буханец, находившийся поблизости с 203-й палатой, где лежал Арефьев, увидел как квадрат гипсовой панели отслоился от потолка и косо рухнул на пол. В двух светильниках потухли и вылетели из гнезд лампы дневного света...

Он побежал в палату, однако дверь, ведущая в нее, лишь немного приоткрылась. В образовавшуюся щель пахнуло сгоревшим тротилом и еще не осевшей меловой пыль.

Когда, наконец, он протиснулся в палату, увидел лежащего на полу, лицом вниз, Арефьева. Кровать, с которой свисали одеяло и простыни, лежала на боку. Капельница, сорванная с подставки, валялась между кроватью и тумбочкой. Пол был усеян битым стеклом и кусками штукатурки.

Охранник перевернул Арефьева – он был наг, словно новорожденный младенец, и лишь широкая полоса бинтов опоясывала его могучее тело. С правого бока торчал кусок резинового катетера, на конце которого собралась желтоватого цвета жидкость. Буханец сорвал с кровати простынь и укрыл ею своего беспомощного шефа.

– Потерпи, Герман Олегович, я сейчас позову врачей, – Буханец собрался было звать на помощь, но ему помешал голос Арефьева:

– Где Злата?

– С ней все в порядке, она с охраной уехала домой, – Буханец слышал, как по коридору бегут люди, раздаются крики. В общей разноголосице он различил кем-то брошенную фразу: "Убило какого-то мужчину, лежит под окнами..." Буханец бросился к окну и, остерегаясь, чтобы не задеть острые клинья стекол, выглянул наружу. На газоне, в тусклом свете дальних фонарей, он разглядел лежащего на земле человека. Вокруг него уже собрались люди, а откуда-то со стороны шоссе послышались сигналы милицейских машин.

В палату вбежала молоденькая медсестра. У нее были испуганные глаза, из-под белоснежного колпака выглядывала светлая прядь волос. Она нагнулась над Арефьевым и стала щупать на шее пульс.

– Сейчас придет дежурный врач, – проговорила девушка, концом простыни вытирая Арефьеву потный лоб. – Еще чуть-чуть потерпите, сделаем укольчик и вам будет хорошо, – она сняла с кровати одеяло и прикрыла Арефьева поверх простыни.

Он застонал и потянулся рукой к правому боку, откуда торчала резиновая трубка.

– Пить, – попросил он и стал метаться.

В палату вошли люди в белых халатах, уложили Арефьева на тележку и уже другая, пожилая медсестра, принялась делать ему внутривенный укол. Появился дежурный врач – хмурый, полный, седой человек с капризно оттопыренной нижней губой. Буханец подошел к нему и поинтересовался – куда собираются транспортировать его шефа? Врач хотел было отмахнуться от вопросов телохранителя, но Буханец, жестко взяв его за руку, тихим, не терпящим возражения голосом, спросил: "Куда вы хотите отвезти больного?"

Усталые глаза врача легли на переносицу Буханца.

– Не волнуйтесь, уважаемый, мы его не повезем в крематорий, а всего лишь тремя этажами выше, в реанимационную...Здесь, как видите, ему не место...

Коляску покатили в сторону грузового лифта и вскоре Арефьева подняли на пятый этаж, в послеоперационную палату.

В больнице уже работала оперативно-следственная бригада из городской прокуратуры. Все двери, ведущие в больницу и ее отделения, были взяты под охрану омоновцами, вооруженными автоматами и облаченными в бронежилеты. Однако потрясенную случившимся Злату пропустили в больницу без проблем. Она вбежала в продуваемую сквозняками 203-ю палату и, увидев в ней полный разгром и хаос, метнулась за дверь, где ее встретил санитар, перевозивший Арефьева на пятый этаж.

Она пришла в себя только после разговора с Буханцом. К Арефьеву пока никого не пускали – над ним колдовали лечащий врач и вызванный из Центра трансплантации почек профессор Иванов.

По иронии судьбы, второго телохранителя Бориса Футова положили в палату, находящуюся напротив 203-й. К нему пришли Воробьев с Чугуновым. Состоялся обмен мнениями в довольно резких выражениях. Контуженный при взрыве Борис, еще плохо слышал и невнятно произносил слова. Однако о ЧП рассказал довольно обстоятельно, хотя и с длинными паузами...

...Около двух часов ночи он услышал подозрительный шум, несшийся откуда-то сверху больничного корпуса. Сначала он не обратил на это внимания, поскольку работали в стене два вентилятора, но последовавшие дальше шумы заставили его насторожиться. Затаившись за кустарником, он стал выжидать и вскоре увидел как с крыши спускается какой-то непонятный предмет. Темнота мешала определить, что это был за предмет, но факт остается фактом: он замер на уровне второго этажа, напротив окна 203-й палаты. Все последующее произошло в течение нескольких долей секунды. Желто-синяя вспышка озарила ночь, за которой последовала мощная воздушная волна, бросившая Бориса на металлический штакетник.

– Что-то, братцы, за одну неделю у нас много проколов, – сказал Воробьев. – Милиции еще предстоит выяснить, что это за пикадор, которого сбросило с крыши, но судя по всему закладка тянула не менее чем на 300 граммов тротила...

– Предупреждений в таких объемах не бывает, – Чугунов пальцами изобразил невидимый брикет взрывчатки.

– Разумеется, – сказал Воробьев. – Этого количества вполне хватило, чтобы разворотить дзот...

Борис порывался что-то сказать, но у него не складывались слова.

– Ты не психуй, – остановил его Воробьев. – Тут твоей вины нет... Нам надо было поставить пост у пожарной лестницы.

– Раскол совсем обнаглел и нам пора ему ломать рога в окончательном варианте, – Чугунову хотелось курить и он вертел в руках незажженную сигарету.

– Воз-мо-ожно, это... не... Расколов, – заикаясь, проговорил Борис. – В соседней палате ле...ле...лежал авторитет из Подольска. Мы с Буханцом проверили все со...со...соседние палаты. Возможно, произошла оши-ши-бка...

– Все равно это наш недосмотр, – Чугунов норовил вставить в рот Борису сигарету. – Для чего же мы тут дежурим, если не за тем, чтобы все подходы и подлеты были под контролем.

Борис, испытывающий жесточайший дискомфорт, пытался что-то возразить, но от волнения путался и не мог наладить вразумительную речь...

... На следующий день Арефьев поднял бунт и потребовал одежду и машину. Врачи пытались его отговорить, но он их проигнорировал.

Дома его ласковым визгом встретила Ронда и вместе со своей хозяйкой всю ночь не отходила от кровати больного.

Утром следующего дня приехал Шедов. Он долго сидел у постели, особенно не донимая друга разговорами. Перед его уходом Арефьев заговорил на наболевшую тему.

– Мне не хочется об этом говорить, но тебе, Виктор, придется съездить в гости к Расколову, – Арефьев закатал угол одеяла, чтобы удобнее положить руку.

Шедов ждал.

– Мы должны его обойти. Пока он нас пугает, но зная его стиль, можно предположить, каким будет его следующий шаг. Жертвой станет кто-нибудь из моего ближайшего окружения, а может быть, даже Злата...Меня он, конечно, оставит на десерт...

– С чем мне к нему ехать?

– С предложением отсрочить долг до первого января. Скажем, под двадцать процентов за каждый просроченный месяц. За это время я попытаюсь достать денег, в крайнем случае, придется снять с зарубежного счета.

– Вот этого ни в коем случае не делай! – Шедов заметно нервничал.-Те деньги должны быть неприкосновенны... Начнешь снимать, не заметишь, как все утекут, как вода в песок...

– В гроб я их все равно не возьму. Расколову надо кинуть в пасть кость, пусть подавится... Поэтому... Заедешь в мой офис и Голощеков тебе выдаст 200 тысяч зеленых, которые ты вручишь Расколову под расписку. Заодно проведешь разведку его логова.

Шедов поднялся со стула и, подойдя к столику, на котором сгрудились бутылки с напитками, налил себе фанты. Выпил.

– Наш визит Расколов может воспринять, как слабость...

– Не спеши с выводами! Сейчас слабее меня разве что дитя в люльке. Завтра выбери время и привези сюда нотариуса. Время идет, а я бездействую...

– А если у меня с Расколовым не получится конструктивного разговора?

– И не надо, тогда у меня будут развязаны руки. Я все равно думаю обратиться в Совет...

– Это что-то для меня новенькое...Что это за Совет?

– Своеобразная структура, по инициативе и под ответственность которой и создавался канал передачи денег за рубеж. Собственно говоря, я протеже этого Совета. Это весьма серьезная контора, горю я, то горят и другие.

– Если так, то откладывать обращение к ним не стоит. Мне кажется, надо действовать параллельно, то есть попытаться сбалакаться с Расколовым и одновременно выйти в Совет.

Арефьев протянул руку и взял с тумбочки фарфоровый чайник с клюквенным соком.. Отпил, смахнул с губ капли влаги. Разговор давался ему с трудом.

Когда они уже попрощались и Шедов подходил к двери, позади раздался приглушенный голос Арефьева:

– Ты говорил, что один из твоих близнецов неплохо управляется со взрывчаткой...Когда будешь отдавать Расколову деньги, пусть где-нибудь поблизости его хаты прозвучит артиллерийский салют. И не надо скромничать с закладкой, этого добра тебе Воробьев даст столько, сколько унесешь. Пусть Раскол не забывает и думает о смерти, это возвышает душу...

– Мементо мори? Не беспокойся, Гера, мы этому парню устроим такой фейерверк, от которого содрогнуться Воробьевы горы.

– Во всяком случае, он должен понять, что игры с нами в одну калитку не будет, – Арефьев устало закрыл глаза. Рука, лежащая поверх верблюжьего одеяла, мелко вибрировала.

Шедов смотрел на своего беспомощного друга и сокрушался – как чудовищно быстро болезнь истрепала такого могучего человека. Ему стало невмоготу оставаться рядом с ним и он, приблизившись к кровати, взял Арефьева за руку и несильно пожал ее. Рука была сухая, холодная и совершенно безответная...

Глава девятая

Голощеков, которому позвонил Арефьев и отдал распоряжение насчет денег, уже ждал Шедова на крыльце офиса. Тот приехал с близнецом Брониславом, на котором были джинсы, кожаная куртка и кроссовки "адидас".

Голощеков с Шедовым вошли в офис, на первом этаже которого, в узком проходе, с автоматическим турникетом, находилось четыре рослых охранника. Все с мобильными телефонами и при пистолетах. Шедов, шедший следом за Голощековым, заметил сложенные у плинтусов автоматы, явно не системы Калашникова, и два гранатомета "муха".

На лифте, в сопровождении охранника, они поднялись на шестой этаж, где за стеклянной конторкой их встретила секретарша. В кабинете Голощекова было прохладно и очень светло. Голощеков подошел к довольно громоздкому сейфу и вынул из него металлический кейс.

– Здесь 200 тысяч, – сказал он, но для Раскола я не пожалел бы 200 килограммов "симтекса"...Вот наручники...

– Наручники есть у моих ребят, кто-нибудь из них пристегнет чемодан к себе. Что же касается Расколова, то всему свое время...

– Нам не помешал бы еще один человек, – Голощеков достал из сейфа желтую кобуру, из которой выглядывала вороненая рукоятка "вальтера".

– Ты тоже поедешь с нами? – спросил Шедов у Голощекова.

– Так велел Герман. Нам нужен, как минимум, еще один человек, -повторил Голощеков, – все же повезем крупные бабки...

– А на мой взгляд, чем меньше народа, тем меньше глаз обращают внимание. Но если ты считаешь, что нужен еще один человек, давай заедем ко мне на фирму и я возьму кого-нибудь из охраны.

– Твои люди уже есть, а у нас в этом смысле должен быть паритет, -сказал Голощеков и вышел из кабинета. Возвратился он в сопровождении широкоплечего, с низким бугорчатым лбом крепыша. Один к одному из похоронной команды: черный костюм, застегнутый на все пуговицы, темная в красную полоску рубашка, а на ногах тупоносые черные лаковые башмаки.

– Зинич, – представил человека Голощеков. Он указал рукой на лежащий на столе металлический кейс с деньгами. – Возьми, Игорь, этот рундук и не выпускай из рук, если даже приспичит снимать штаны.

– Пусть пристегнет чемоданчик к своей руке, – Шедов посмотрел на парня и пожалел об этом: на него глянули черные, абсолютно безжизненные глаза.

Когда Зинич снимал с вешалки темный плащ, пола пиджака отлетела в сторону и Шедов разглядел у него под мышкой кобуру, из которой выглядывал обушок рукоятки пистолета.

Они спустились вниз и в сопровождении двух вооруженных охранников вышли в закрытый со всех сторон дворик. С одной стороны его скрывало шестиэтажное здание офиса, с трех других сторон – пятиметровый железобетонный забор, увенчанный спиралью из колючей проволоки. На сравнительно небольшом асфальтовом пятачке, прижавшись друг к другу, стояло несколько иномарок.

К ним подошел человек в камуфляже и протянул Голощекову фибровый чемоданчик с металлическими уголками.

Они забрались в темно-синий джип и Голощеков с помощью пультика открыл металлические ворота. Проем образовался ровно настолько, чтобы в него могла проехать только одна машина.

За рулем сидел очень молодой, остроносенький паренек в джинсовой курточке, на кармашке которой желтел фирменный знак "Вранглер".

Голощеков по мобильнику связался с охраной и велел завести во двор оставленный у подъезда "ниссан" Шедова.

Шедову хотелось спросить у Голощекова – что находится в фибровом чемоданчике? С такими чемоданчиками после войны мужики ходили в баню...

Всю дорогу в джипе царило молчание. Только однажды Зинич спросил у Голощекова что-то насчет какого-то веса... Ответ помощника Арефьева стал ответом на вопрос Шедова – что находится в фибровом чемоданчике: "Шесть тротиловых шашек по 200 граммов каждая..."

Голощеков удобнее уселся на переднем сиденье и время от времени суфлировал водителю, куда ехать...

Плавно обогнув на перекрестке разделительную клумбу, они выехали на широкую, почти пустынную улицу. Через полчаса езды водитель сбавил скорость, Голощеков объяснил, что за тянувшимся справа глухим каменным забором и находится резиденция Расколова, когда-то принадлежащая Микояну. Однако джип миновал ее и вскоре они свернул на грунтовую дорогу, ведущую в смешанный подлесок. На капот и лобовое стекло опало несколько желтых листьев, но их тут же подхватили встречные потоки воздуха и унесли в небытие...

Голощеков и Зинич, в руках которого вместо кейса с деньгами теперь был фибровый чемоданчик, вышли из машины и огляделись.

– Чтобы не мозолить здесь глаза, поезжайте на стоянку к магазину электротоваров, – сказал Голощеков Шедову и направился вглубь рощицы.

– Ты не возьмешь с собой моего парня? – спросил Шедов у Голощекова.

– Пусть пока здесь адаптируется...Со мной пойдет Зинич.

Впереди были слышны голоса, музыка, удары по мячу – это, несмотря на позднюю осень, жил своей жизнью главный стадион России. Они добрались до угла расколовского забора и увидели обрывистый берег. Внизу пенилась довольно быстрая, нешумная речушка. Земля под ногами была сырая, ноги скользили и Голощеков, шедший впереди, дважды чуть было не сорвался вниз. Остановились на небольшой дамбочке, отгораживающей речку от владений Расколова.

– Вот здесь и надо делать закладку, – сказал Голощеков.

– Я думаю, это надо сделать ниже, за валуном, – Зинич направился в сторону серого огромного камня, возвышающегося на гребешке дамбы. Он раскрыл чемоданчик и вытащил все тротиловые брикеты и в один из них вставил запал-замедлитель. Замаскировав место закладки, он размахнулся и бросил пустой чемоданчик в речку. Течение, немного покружив его у прибрежной коряги, подхватило и унесло вниз, за ивовые заросли...

– На сколько ты поставил замедлитель? – спросил Голощеков и посмотрел на часы. – Сейчас 14 40...

– Значит, в 15 40 должно бабахнуть...Плюс-минус пять минут. Кило двести, шума будет много и эта речушка бурным потоком потечет в сторону имения Раскола.

Они вернулись к машине. Шофер, Зинич и Бронислав остались в машине, а Шедов с Голощековым направились в сторону кованных ворот усадьбы Расколова. В руках у Голощеков находился кейс с деньгами. Не доходя до ворот метров пятьдесят, Шедов вытащил из кармана мобильный телефон и связался с Арефьевым. Когда тот отозвался, сказал:

– Направляемся к Расколу, если что, ищи наши трупы в речушке, в которой когда-то Микоян ловил раков.

Потом с Арефьевым переговорил Голощеков.

Они подошли к воротам и поразились их монументальности. Кованые нашлепки четырьмя рядами прошили стальную твердь. Справа – калитка с латунной кнопкой, притаившейся под резиновым козырьком.

– У кого из нас счастливая рука? – спросил Голощеков, глядя на слегка побледневшее лицо Шедова.

– Звони, – сказал тот и механическим жестом дотронулся до левого бока, где томился пистолет.

– Я больше чем уверен, что нас уже засекли, – Голощеков вдавил блестящую кнопку в бетон.

Целую вечность, как им казалось, они ждали отклика. Наконец, почти незаметная створка в калитке открылась и в квадрате показалось лицо молодого усатого охранника. Шедов успел заметить, что человек одет в камуфляжную форму.

– Ждите, – сказал охранник и бесшумно прикрыл окошко.

Калитка неожиданно распахнулась и они попали на асфальтированную площадку. В сопровождении двух человек они миновали ее и поднялись по широкому, из пяти ступеней, крыльцу, и вошли в такие же широкие, под цвет карельской березы, двери. В небольшом холле, с зеркалами, их встретили вооруженные охранники и один из них велел подождать. Стал куда-то звонить. И, видимо, получил разрешение.

– Идите за мной, – сказал охранник и пошел вперед. Но, когда они уже миновали треть холла, шедший позади охранник, поинтересовался – как, мол, насчет стволов?

Шедов поднял обе руки – дескать, я к вашим услугам, обыскивайте.

– Если газовый пистолет вы считаете оружием, я его оставляю на ваше попечение, – Голощеков из кармана брюк извлек газовый "вальтер" и положил его на стол, стоящий впритирку к зеркалу.

Они миновали коридор, по обеим сторонам которого шли двери с большими латунными ручками, по форме напоминавшими львиные головы. Шаги скрадывал толстый, пушистый палас.

Расколов их принял в Ореховой комнате, где кроме двух овальных столов находился большой бильярд. На широкоскулом лице хозяина дома блуждала саркастическая улыбка. По неестественному блеску глаз и, склеротическому румянцу, можно было судить о степени подпития. Да и жест, которым он пригласил гостей садиться, говорил о нарушенной координации...

Они устроились в нарядных, с синей обивкой, креслах. Кейс с деньгами Голощеков держал на коленях, он не спешил. А может, отдалял, ожидаемую реакцию Расколова. Однако, закурив из собственной пачки, Голощеков, как можно сдержаннее, произнес:

– Мы привезли 200 тысяч и это все, что нам удалось наскрести в наших сусеках, – Голощеков, сдерживая волнение, жадно затягивался сигаретой.

Он хотел еще что-то сказать, но вскочивший с места Расколов перечеркнул его намерения. Полился бурный поток матерщины, отборной площадной грязи. Не выбирая выражений, он орал изо всех сил и, казалось, еще мгновение и его огромный квадратный лоб расколется на две части и из него выпрыгнут огненные чертики...

– Вы, суки, хотите, чтобы братва меня оттрахала? – Мать-перемать. -Если бы эти бабки были моими личными, я бы еще мог подождать, когда вы там раскорячитесь, а так – луидоры на бочку и никаких форс-мажоров! – Расколов мясистой ладонью стукнул по крышке кейса, который Голощеков уже положил на стол, чтобы начать расчет, – и снова мать-перемать и еще раз и еще... -Сколько здесь?

– Я уже сказал: 200 штук, – лицо Голощекова приняло землистый оттенок. – Мой шеф передает тебе свои извинения и обещает в ближайшее время рассчитаться сполна.

– Заткнись, шестерка! Мой шеф, мой шеф! – Расколов скорчил гримасу, явно нарываясь на скандал. – За это время с меня трижды снимут скальп и скажут, что так это и было.

Голощеков держался на последнем рубеже самолюбия. Он не терпел столь унизительных заносов.

Шедов незаметно отстегнул среднюю пуговицу на плаще. От вида Расколова его мутило. Когда образовался крошечный зазор в разговоре, он подчеркнуто отстранено заметил:

– Криками и угрозами ситуацию не поправишь... Нужен конструктив...

– Чего, чего? – взревел Расколов и двинулся на Шедова. Схватив бильярдный кий, он угрожающе оскалил зубы и сделал кием широкий замах. Шедов, сам завзятый бильярдист, прекрасно понимал, что значит 450-граммовая свинчатка, вделанная в державный конец кия...Однако он не шелохнулся, лишь вместе с креслом немного отодвинулся от стола, обеспечивая пространство для своей правой руки. И когда расколов уже опускал кий на голову своего гостя, Шедов из-под полы плаща продемонстрировал "глок", дуло которого смотрело прямо в живот хозяина дома. А вернее, в стрелку шелкового, свисающего до самого гульфика галстука. И Расколов, хоть и был пьян и распален дурью, однако, угрозу быть застреленным не проигнорировал. Но замах он уже не мог сдержать и лишь чуть подправил руку и кий просвистел над самой головой Шедова. Удар пришелся по бутылкам и тарелкам, в которых были остатки еды и которые занимали чуть ли не половину огромного стола...

– Охрана! – мать-перемать, загудел ошеломленный Расколов, понимая свою несостоятельность.

Мгновенно четыре лба, во главе с Кривозубом, обступили их и, не стесняясь, стали демонстрировать численное превосходство, подкрепленное четырьмя пистолетами.

– Заберите у этих туристов стволы! – визжал Расколов. – Они, наверное, думают, что пришли в городской тир... – И опять мать-перемать и еще двадцать раз то же самое...

Однако охрана оказалась умнее своего шизоидного хозяина: "глок-17" Шедова и десятизарядный "мустанг" Голощекова внушали ей страх и почтение. У Расколова от запахов оружейного масла и вида вороненых стволов с лица слетела пунцовость, щеки обвисли и в руках появилась предательская дрожь.

Голощеков взглянул на часы, которые висели над бильярдным столом – до взрыва дамбочки оставалось чуть больше десяти минут. И он, подчиняясь внутренним ощущениям, пошел на обострение ситуации.

– Перестань, Раскол, выпендриваться, мы ведь пока тебе даем, а не отнимаем. Пиши расписку и мы по-хорошему отсюда выметаемся, если, конечно, уберешь с дороги своих лабрадоров.

Расколов подошел к столу и взял пачку сигарет, однако, тут же вернул ее на место. Было видно как тяжело он пережевывает только что сказанное Голощековым. Предпочел сигаретам спиртное: из темной граненной бутылки налил себе почти полный фужер, и, взяв его за тонкую талию двумя пальцами, медленно, чтобы не пролить, поднес ко рту. И так же медленно начал опорожнять бокал. Он напоминал ленивца, которому нет никакого дела до такого пустяка, как время...

– Уведи людей! – гортанно выкрикнул он Кривозубу. – И вы тоже убирайтесь и передайте Арефьеву, что я с него сниму три шкуры и сделаю из них абажур... А тебя помощничек... – мать-перемать, – похороню без гроба и на могилу положу венок из кровельного железа, а вместо памятника -черепушку твоего шефа...

– Гони, Раскол, расписку, – повторил Голощеков. – В комнату снова ввалились люди Кривозуба и недвусмысленно дали понять – аудиенция закончена...

Но Голощеков и сам не стремился продолжать и без того затянувшийся "светский раут". На часах было без пяти минут до взрыва...

Они поднялись и направились к выходу. Первым за Кривозубом шел Голощеков, за ним, пятясь, отступал Шедов. Руки у них находились в карманах плащей, сжимая в ладонях пистолеты.

Вышли в коридор и в обоих его концах увидели людей с напряженными лицами...

– Не спускай глаз с того, который в темных очках, – предупредил Шедова Голощеков. Но Шедов и сам видел, что затемненный парень выделяется среди других и слишком близко его рука находилась к откинутой поле пиджака.

– Ты не забыл отжать предохранитель? – ответил Шедов любезностью на любезность.

Они дошли до угла и повернули направо, в сторону холла, который им еще предстояло пройти. В холле находились еще четверо крепких парней. Двое стояли у самых дверей, и двое других – у столика, на котором Голощеков оставил свой газовый "вальтер". Однако ему никто не предложил забрать его назад.

Послышались торопливые шаги, они приближались и Шедов негромко сказал: "Видимо, Раскол забыл что-то важное нам сказать..." И действительно, Расколов, не удостоив вниманием Шедова, подошел к Голощекову и встал лицом к лицу. Полы его пиджака были расстегнуты, на лацканах серебрилась дорожка из сигаретного пепла, галстук доходил ему почти до колен.

– Сделай, Раскол, одолжение, отвали на пару шагов, а то дышать нечем, – Голощеков, демонстративно отвернулся.

Расколов побагровел, словно до инсульта остались считанные мгновения.

– Закрой щель, – сказал он, и притрись к тому, что я сейчас скажу...Вам с Арефьевым выделено господом Богом всего двадцать четыре часа, после чего вас ждут гробовая доска и вечное блаженство. Понял или повторить по-китайски?

Голощеков демонстративно, свободной рукой, вытащил из кармана мобильник и набрал номер Арефьева. Ответила Злата, голос расстроенный. Он не стал отключаться и громко, чтобы слышали все, сказал: "Злата, передай Герману Олеговичу, что мы заканчиваем визит к господину Расколову. Деньги вручили и, в принципе, нашли с ним общий язык..."

Голощеков, взглянув на Шедова, направился на выход. Однако самым опасным местом мог оказаться участок между крыльцом и воротами. Их свободно могли застрелить из любого окна, хотя и не без риска для тех, кто ждал их у калитки.

Шедов чувствовал, как у него под мышками текут струйки пота, а во рту – ссыхается горячий песок. Он сглотнул горечь и бросил взгляд на здание, откуда только что они вышли. На фронтоне, украшенном лепниной, он прочитал год постройки особняка – 1936.

Когда они уже вплотную подошли к калитке, за воротами послышался автомобильный сигнал. Створки кованных ворот медленно раздвинулись и на территорию въехал серебристый "ровер-800" типа "хэтчбек". Внимание Шедова вдруг привлек овал человеческого лица, мелькнувший в бликах затемненного лобового стекла. Шедов мог поклясться, что это лицо он раньше уже видел.