Текст книги "Бой на Мертвом поле"

Автор книги: Александр Ольбик

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 11 страниц)

...Воробьев связался по трубке с Буханцом и велел ему начинать проникновение в дом. Между тем, в комнате резко стала меняться мизансцена. Полоз неожиданным ударом ноги сшиб со стула Бобона и стал им играть в футбол.

– Нн-а, сука, нн-а и не говори, что мало! – потом Полоз обратился к рядом стоящему охраннику: – Серый, давай сюда водонагреватель, я этому пикадору засуну его в прямую кишку...Из-за него все дело провалилось...Пузырь, сука, смылся и теперь ищи ветра в поле...

Допрашиваемый, закрыв руками лицо, пытался уползти под стол, однако охранник ногой, словно колоду, отбросил его от стола. Полозу под ноги. Но, видно, тому было жалко своих изящных с широким рантом ботинок, ибо Полоз, схватив Бобона за волосы, приподнял его и сильно саданул коленом по лицу. Потом еще раз, задрав ему голову, резко, со стуком, ударил ею о кромку стола.

Воробьев видел, как кровь брызнула во все стороны. Несколько капель упало на стекло.

Он сместился по ветке в сторону балкона и шагнул на его узкий мокрый карниз. Но когда перелезал через невысокий барьерчик, задел ногой стоящие на балконе стеклянные банки. Он прикусил губу, сжал до боли цевье автомата. Сам застыл, затаил дыхание. Клацнул шпингалет и окно отворилось. Воробьев увидел голову охранника, который до этого стоял у дверей комнаты.

– Кошка или голуби, – охранник бросил вниз окурок и, отхаркавшись, сплюнул. Рама со стуком захлопнулась.

Бобон лежал на полу без движения. В двух шагах от него стоял Полоз с намотанным на кулак электропроводом от водонагревателя.

Сняв предохранитель, Воробьев нащупал ручку балконной двери и осторожно нажал на нее. Однако давно немазаные петли выдали его, они скрипнули и на этот звук мгновенно отреагировал охранник, находящийся рядом со столом. Он поступил довольно грамотно: в прыжке подался в сторону Полоза и заслонил его, доставая на ходу пистолет. А Воробьева как будто вела нечистая сила. Он рывком откинул дверь и сделал это так напористо, что раздался звон вылетевших стекол, и тоже рывком ворвался в комнату. Падая за стол, резанул из автомата. Он пытался одной диагональной очередью достать сразу троих и отчасти это ему удалось. Тот, кто стоял у дверей, с вытянутой вперед рукой, рухнул на пол. Второй охранник, прикрывавший собой Полоза, и принявший изрядную порцию свинца, тяжело захрипел, однако продолжая нажимать на курок пистолета. Но смерть взяла свое: его ноги подкосились и он всей своей нешуточной массой завалился на подоконник и сполз на пол. Он явно мешал Полозу, который, отталкивая охранника, пытался высвободить руку с пистолетом,...

Воробьев, не спуская с блондина глаз, услышал как внизу, сдавленный глушителем, задолдонил автомат. Вслед за ним последовали одиночные выстрелы. Это был явно "глок", любимое оружие Буханца. И снова короткое автоматное токката. Воробьев отвалился к стене и осел на корточки. Их взгляды встретились. "стечкин", в недрогнувшей руке Полоза, смотрел в сторону Воробьева, а его автомат – давил на психику Полоза.

Лоб Полоза покрыла испарина, его большие, тонкие уши горели огнем, а ноздри наоборот – побелели и походили на две морские ракушки.

– У меня слишком слабый спуск, – предупредил оппонента Воробьев. -Поэтому давай, Полоз, быстрее договариваться.

– Дельное предложение, хмырь, только после такой разминки, – он кивнул в сторону лежащего рядом с ним охранника, – я первым из игры не выхожу. Вдвоем – ради бога, но не один и не первым. – Полоз свободной рукой вытащил из кармана плаща пачку сигарет и одну из них подхватил губами.

– Я мог бы тебе сейчас прострелить башку, – сказал Воробьев, – но ты нам нужен как главный свидетель... обвинения твоего шефа Раскола... Однако вечный спрос на тебя не будет. Даю на размышление одну минуту...

– Устанешь, мусор, ждать.

– Зачем убил моих людей?

– И тебя убью...

– Мы бы по-братски поделились с тобой, если бы ты был хорошим мальчиком.

– Заткнись, краснолобый, мне терять абсолютно нечего.

– Ты потому такой храбрый, что принимаешь меня за мента. Это самая большая твоя ошибка. Не бери пример с Фуры, не спеши в морозилку...

За дверью раздались непонятные шумы.

– Слышишь, мент, это идут мои люди, – Полоз переложил пистолет в правую руку. – Сейчас все решит численное превосходство.

– Еще раз ошибаешься, Полоз, все решит один точный выстрел.

Расклад для Воробьева был однозначный: если за дверью окажется человек Полоза, значит, его шансы испарятся в течение секунды, а если кто-то из его команды...Однако он не додумал до конца эту мысль – вместе с распахнутой дверью в комнату ввалился незнакомый человек и начал падать на пол.

Воробьев отреагировал первый:

– Как видишь, Полоз, численного преимущества у тебя не получилось...

– Сволочи! – взвыл Полоз. – Подняли руку на Гашетку. – И он, не целясь, выстрелил в сторону Воробьева.

У "стечкина" особый тембр, отнюдь не колоратурное сопрано, выстрел сильно саданул по ушным перепонкам. Одна пуля просипела возле самого уха, вторая цапнула его за плечо, вырвав с мясом кусок куртки. Еще не успели капли крови обагрить стену, как Воробьев вогнал полмагазина в подложечную область Полоза. Несколько мгновений долгое тело того трясла судорога, голова со смертельно сжатыми челюстями откинулась назад, в то время как пистолет продолжал посылать пулю за пулей. И все пули вошли в лежащего напротив телохранителя. Когда ствол "стечкина" последний раз дернулся и с дымком замер, Воробьев поднялся и, опираясь о стену, пошел на выход.

По всей лестнице тянулся темно-бурый штрих-пунктир. Это была кровь того, кого Полоз назвал Гашеткой и кто остался лежать в комнате.

Воробьев услышал сдавленный голос Буханца. Тот сидел на нижней ступеньке, в позе, в какой обычно сидят язвенники – согнувшись, подперев живот сложенными руками. Когда Воробьев оказался рядом с ним, он все понял: возле ног Буханца набралась порядочная лужица крови. Тот поднял искаженное болью и бледностью лицо.

– Нас тут хорошо прошерстили, – произнес он и сделал вялую отмашку рукой.

– Как же так? – изумленный Воробьев увидел в камуфляже и десантных ботинках лежащего человека. Лицо скрывал скомканный половик, который человек подгреб под себя, находясь в смертельной агонии.

Когда Воробьев зашел внутрь помещения, его поразили результаты побоища. Кругом валялись игральные карты, сигареты, битое стекло и много стрелянных гильз. В центре комнаты, на полу, рядком, лежали три трупа. Лиц не было видно, к подошве одного из них прилип желтый лист вместе с глиной. Справа, на диване, с откинутой к полу рукой, лежал бездвижный Рюмка. Его нейлоновая с капюшоном куртка была прострелена в нескольких местах.

Заполошный находился на полу, возле батареи. Воробьев оторопело огляделся, он искал Чугунова. Возвратившись в прихожую, спросил у Буханца:

– Где Чугун?

– Его тоже звездануло, он на улице.

– Как же вы попали в такую непруху? – спросил Воробьев.

Буханец скрипнул зубами, на глазах навернулась слеза...

– У Рюмки произошла осечка. Один из этих глотов находился в туалете. Когда мы уже были в прихожей, он внезапно появился из-за спины Заполошного и три пули всадил в Рюмку, а когда Заполошный повернулся, он и его двумя выстрелами уложил на месте... – Буханец, сглотнув слюну, продолжал: -Потом, этот сучара, рванул наверх, но я его все же достал.

– Это был Гашетка, дружок Полоза, – пытаясь разрядить гнетущую атмосферу, сказал Воробьев. – Это был Гашетка...

– Возможно...Он выскочил из туалета, – повторил Буханец и снова скрежетнул зубами. Поморщился, нестерпимо болела рана.

– А те трое, что лежат в комнате?

– Они играли в карты и, видимо, были под балдой. Когда я вошел и велел им тихо сидеть, они схватились за стволы и один из них успел даже выстрелить. Засадил, гад, мне в бок...Ну я их всех и порешил...

– Тебе не кажется, что это перебор?

– Не кажется...Ты бы видел, как они разделались с Рюмкой и Заполошным! Этот, как ты говоришь, Гашетка, вставил ствол ему в ухо и дважды выстрелил. Можешь посмотреть, что от мозгов Заполошного осталось на стене...А как ты, Вадим, себя чувствуешь?

– Ты можешь передвигаться самостоятельно? – вместо ответа спросил Воробьев.

Буханец со стоном поднялся.

– Тебя ведь тоже зацепило? – он рукой оперся о перила.

– Могло быть хуже...

Преодолевая боль в плече, Воробьев оттащил от порога человека в камуфляже и вышел на крыльцо. В лицо полыхнула влажная свежесть.

Чугунова он увидел сидящим возле строения, находящегося рядом с гаражом.

– Руслан, если ты в состоянии, вызови сюда Бориса с Семеном, будем грузиться...Пусть прихватят водки, – и Воробьев, пошатываясь, направился снова в дом. С крыльца сказал Чугунову: – Встреть ребят и ободри. Передай Голощекову, чтобы он оставался на месте...это картина не для его воспитания...

Когда он вернулся в дом, Буханец стоял, опершись о перила. Его рука была прижата к правому боку, он тяжело, с присвистом дышал.

– Иди на выход... – однако Воробьева перебил взрыв, прозвучавший наверху. Казалось, еще секунда и потолок рухнет им на голову.

Воробьев побежал наверх. Дверь держалась на одной петле, весь пол был усыпан штукатуркой, перемешанной ошметками человеческой плоти. Нижняя часть туловища Гашетки напоминала кровавое месиво. Судя по всему, взорвалось то, что было зажато у него в руке, когда он ввалился в комнату.

Трупы Полоза, его охранника и Бобона тоже были погребены под известью и обломками досок. Ни стола, ни кейса с деньгами Воробьев не обнаружил. Кругом царил хаос и, присмотревшись, он заметил в разрухе несколько потраченных осколками долларовых купюр. Одну из них он взял в руки и, как ни странно, от денег продолжали исходить запахи дорогих одеколонов и не менее дорогих сигарет.

Он подошел к Полозу и смахнул с его лица мусор, припорошенный известковой мукой. Верхняя губа бандита, поднятая к ноздрям, обнажила прокуренные крупные зубы, омытые предсмертной сукровицей.

Когда Воробьев спустился вниз, Буханец уже лежал на полу, как рыба на суше, хватал ртом воздух. Видимо, у него произошло самоподдувание раненого легкого...

– Кажется, мне финита, – с трудом выговорил он. – Но это лучше, чем подыхать на больничной койке. Верно, Вадик?

– Верно, но это не про тебя. Мы тебя отвезем к первоклассным эскулапам, поэтому потерпи.

– Только не в больницу. Куда угодно, лучше сразу в морг, но только не в больницу...

Дверь распахнулась и вошел водитель Семен. В руках у него была бутылка водки.

– Кому это добро? – он потряс бутылкой.

– Отдай Буханцу, пусть немного взбодрится, – велел Воробьев.

Буханец сделал несколько глотков и возвратил бутылку Семену. Вытерся.

Появился Голощеков с двумя санпакетами.

– Отсюда надо быстрее уходить, – сказал он Воробьеву. – Чугунов говорит, что ты тоже ранен...Давай перевяжу...

– Я обойдусь, перевяжи лучше Буханца, у него, кажется, проникающее, -и Воробьев переключил внимание на Семена и подошедшего Бориса. Он приказал им упаковать в целлофановый мешок труп Полоза и собрать наверху уцелевшие доллары.

Буханец все время стонал и временами терял сознание. В подогнанные к воротам машины начали укладывать Рюмку и Заполошного. Воробьев видел, как сверху спускали Полоза. По самый подбородок он был упакован в толстый целлофан, который на шее был стянут нейлоновым шнурком. Мешок оказался коротким для бандита...

– Что у него в карманах? – спросил Воробьев у Бориса.

– Мы еще не проверяли, взяли только его пистолет.

Подошел Семен и протянул две пачки стодолларовых ассигнаций.

– Не уверен, что собрал все деньги. Там настоящий завал. Чемоданчик я тоже прихватил, как вещественное доказательство, – водитель тряхнул иссеченным осколками кейсом.

– По машинам! – скомандовал Воробьев, вложив в команду последние силы. Он почувствовал огромную тяжесть, которая стальной плитой давила его к земле.

К нему подошел Семен.

– Нам всем не поместиться. Рюмку с Заполошным мы положим в джип, Буханца надо устроить в "девятке", на заднем сиденье, а куда остальные сядут? Во втором джипе поедите вы с Голощековым, Борис, Чугунов...Вахитов совсем расклеился, возможно, у него инфаркт...

– Тогда выгоняйте из гаража их тачку, не пропадать же добру...Вахиту сделайте поддерживающий укол, он нам еще понадобится в качестве главного свидетеля...

Воробьева донимала жгучая боль и потому в его словах сквозило раздражение. Он окинул взглядом мертвый дом и, ощущая дикую опустошенность, направился к воротам. Их уже открыли и кто-то начал выгонять из гаража серую "девятку" с темными стеклами. Из нее вылез Борис и Воробьев увидел у него в руках милицейскую фуражку.

– Там еще три таких... бронежилеты, – сказал он, – боюсь, это с того поста, который вчера расстреляли...На этой тачке опасно выезжать, она наверняка находится в розыске...

– Опасно дышать, а мы дышим, – вяло отреагировал Воробьев. -Запасные номера есть?

– Найдем...

Воробьев подошел к джипу и что-то спросил у Семена. Тот подал ему армейскую флягу. Пил пока не почувствовал внутреннее тепло.

– По дороге заедем в лес и избавимся от оружия. Наших погибших и Полоза полейте спиртом, в случае проверки нетрудно будет представить их пьяными...

– Эту проклятую хату надо спалить, – садясь в машину, сказал Чугунов. – Там полно наших следов...

– Так в чем же дело? – подзадорил его Голощеков. – Бери канистру и дело с концом.

– Ты это серьезно? – Чугунов, ища подтверждения, взглянул на Воробьева.

– Я согласен, чумное место другой участи не заслуживает. Сеня, далеко у тебя канистра с бензином?

– В багажнике нашей "девятки", только оставьте что-нибудь про запас.

Борис открыл багажник и, подхватив из него черную пластмассовую канистру, направился с ней в дом. Но вскоре, пятясь, вышел из дверей, поливая из канистры крыльцо и стены дома...Передав канистру Семену, он вжикнул газовой зажигалкой и, не раздумывая, бросил ее в парящее бензиновое озерцо. Пламя потекло по крыльцу, перекинулось через порог и стало ластиться к стенам, мебели, быстро взбираться по лестнице...

Они еще не проехали и пяти километров, как над садами взвился огромный стог огня, не оставляющего сомнений в том, что огненная стихия доведет дело до конца...

Глава шестая

Арефьев пребывал в трауре. Погибших телохранителей Рюмку и Заполошного похоронили на Химкинском кладбище. Буханца положили в частную, полуподпольную, клинику, где после сделанной операции он уже шел на поправку. Там же два дня лежал Чугунов. Ему повезло: пуля, задев по касательной брюшную полость, прошла сквозь карман, в котором лежала запасная обойма от пистолета.

Воробьев лечился, что называется, в амбулаторных условиях.

В дороге, когда они возвращались из Хлебниково, состояние Вахитова стало угрожающим. Пульс почти не прощупывался, и Голощеков велел Борису отвезти его в ближайшую больницу. Однако через пару километров стало ясно, что до больницы он не дотянет: Борис по мобильнику вызвал "скорую помощь" в район метро Таганская... Однако сердце Вахитова перестало биться за полторы минуты до прибытия неотложки...Борис вынес тело из машины и, положив его на скамейку, уехал...

Труп Полоза, который привезли в Опалиху, оставили на ночь в гараже -на дощатом настиле, положенном на сдвинутые капоты двух машин. В первую же ночь, Арефьев, взяв фонарик, спустился во двор. К нему подошел охранник Борис, но хозяин жестом дал понять, чтобы его оставили одного.

Он зашел в гараж и включил свет. Долгое, плоское тело Полоза казалось отчужденно беспомощным. Кто-то из охраны в его сложенные на груди руки вставил сигарету. Арефьев, сочтя это издевательством над мертвым, выдернул сигарету и бросил ее под машину.

Постояв несколько минут над трупом, и, не получив от свидания с ним успокоения, он отвел взгляд от заострившегося, объятого желтизной лица и пошел на выход. Злата ждала его на крыльце. Он обнял ее за плечи и увел в дом. В постели долго ворочался, отчего растревожил бок и ему пришлось встать и принять лекарство.

Прошедший день он считал позорным. Утром состоялся "разбор полетов". Воробьев, с рукой на перевязи, рассказал о том, что произошло в Хлебниково. Выслушав доклад, Арефьев, по очереди оглядев присутствовавших, неопределенно сказал:

– Смерть не есть зло...Дело в другом.

И он завел речь о деньгах. При этом Арефьев выразительно посмотрел на финансиста Коркина. Тот, не заглядывая в лежащий перед ним лист бумаги, назвал цифру – 700 тысяч долларов.

– Это все, что нам удастся наскрести, – сказал он. – Вы же знаете, наш груз задержан на таможне Украины, а это не много, не мало, три тысячи тонн спирта.

– Я знаю, – сухо перебил финансиста Арефьев. – А кредит, о котором мы с тобой говорили? Я имею в виду "Альфа-банк"...

– Там слишком высокие ставки...В банке "Столичный", где приемлемые проценты, мы уже взяли кредит, другие наши средства брошены в Тюмень, на разработку новых нефтяных полей...Кроме этого, до первого числа мы должны произвести выплату акционерам общества "Северное сияние"...Это последний срок, после чего к нам могут быть применены солидные штрафные санкции...

– Не много ли этих санкций? – Арефьев взглянул на часы. – С минуты на минуту должен звонить Расколов – что мы ему скажем?

– Может, пока не стоит ставить его в известность? – предположил Голощеков.

– Не будем наивничать, ему уже наверняка все известно.

– Но есть другой вариант, – Воробьев отпил из своего фужера минеральной воды. – Бортинженер умер и мы в конце концов можем все списать на него. Я понимаю, это не по правилам, но надо учитывать, что нас кинули именно по его наводке.

Арефьев взглядом остановил Воробьева.

– Кто кого кинул еще неизвестно, а за доставку валюты целиком отвечаем мы. Но это для нас не только вопрос чести, но и вопрос выживания. Я не хочу пугать вас, но не исключается крупная разборка. Возможно, даже с применением оружия и взрывчатки...Поэтому Воробьеву и Голощекову надо подумать о безопасности нашей фирмы. Как вы думаете заменить вышедших из строя людей? – обратился он к Воробьеву.

– Мы уже давно работаем с охранной фирмой "Вердикт"...Вот и Борис оттуда и Буханец, так что...

...В половине одиннадцатого утра телекамеры наружного слежения зафиксировали человека, который подошел к калитке. В руках у него была двухлитровая стеклянная банка с содержимым белого цвета. Охрана впустила козьего пастуха. Как будто погода его не касалась: он по-прежнему был в дырявых, на босу ногу, кедах и в своей потерявшей первоначальный вид выгоревшей безрукавке. Подошедший Борис завел с ним разговор.

– Хозяин сейчас обедает, – сказал он Раздрыкину. – Что ему передать?

Пастух протянул охраннику банку с молоком.

– Передайте вот это, жена только что подоила, – он собрался уходить, но что-то передумав, обратился к Борису. – Передайте Герману Олеговичу, что справедливость все же восторжествовала. Он поймет, о чем идет речь...

– Обязательно передам, – улыбнулся Борис, – и, я думаю, это понравится ему.

Не успела калитка захлопнуться за пастухом, как у ворот строения No 9 остановилась серая "волга". Из машины вышел довольно высокий, средней комплекции, человек в форме подполковника милиции. Не спеша он подошел к воротам, и нажал на звонок. Это был Коризно, начальник отдела милиции Опалихи. Его встретили с почтением. Сам Арефьев провел его в свой кабинет и открыл бар. Однако Коризно от выпивки отказался, лишь заметив: "Если не сложно, то чайку бы я стаканчик выпил ..."

– В газетах пишут о покушении на редакторшу, – сказал Арефьев, наливая в фужеры минеральной воды. – Наверное, недостатка в версиях у вас нет?

– Основные две: разбой с целью похищения автомашины и вторая версия -заурядная месть. Вы же знаете, что наши СМИ за последние годы стали своего рода киллерами и...в ответ получают по полной программе.

– А куда денешься, издержки демократии. А кому мог помешать наш мэр?

– С ним сложнее...Но пока ничего определенного сказать не могу...– Я вам принес документы, – подполковник достал из папки и положил на стол официальные бумаги. Это разрешение на хранение и пользование двух гладкоствольных ружей. Прошу...

Речь шла о шестизарядном "ремингтоне" двенадцатого калибра и о "тулке" шестнадцатого калибра...

Арефьев взял в руки важные для него бумаги.

– Исполнение просто классическое, – сказал он и протянул Коризно руку. Они обменялись рукопожатием.

– Что вы хотите, компьютерное оформление, чистописание...Хороший, между прочим, у вас чай, наверное, цейлонский, – сказал подполковник.

– Честно говоря, я в этом не разбираюсь. Обычно я пью шиповник в пакетиках, крепкий чай мне пока нельзя...

Помолчали. Это были абсолютно разные люди, без каких бы то ни было точек соприкосновения. Взглянув на хозяина дома и, видимо, уловив какой-то свой момент, Коризно сказал:

– В прошлый раз мы разговаривали с вами насчет моих сотрудников...Я посоветовался с начальством и оно в принципе не возражает против...спонсорской поддержки. Только чтобы это особо не рекламировалось...

Арефьев встал с кресла, подошел к сейфу и достал оттуда пачку долларов. Отсчитав несколько купюр, вернул их обратно в сейф.

– Здесь четыре тысячи пятьсот...

– Огромные деньги. Я сейчас напишу вам расписку, – подполковник покрылся пунцовой краской и лихорадочно стал обивать себя по карманам в поисках ручки.

– Прошу вас, Михаил Иванович, не делать из этого бюрократической канители. Ваши ребята хорошо поработали и общество обязано их поощрить. А эти деньги я заработал честным трудом и пусть ваша совесть будет спокойна..

– Ладно, я так, для проформы, – Коризно встал. – Ладно, – повторил он, – у меня нет слов, чтобы выразить вам свою признательность... – Он извинялся, долго тряс руку Арефьеву и, вытерев ладонью вспотевший лоб, раскланялся. И что-то в плечах Коризно изменилось, они как будто стали на вершок уже и согбеннее. У порога он зацепился ботинком за угол паласа и едва не упал.

– Э, черт! – тихо выругался подполковник и не очень уверенно перешагнул порог.

Шедший позади него Арефьев глянул на часы – до приезда его старого товарища Виктора Шедова оставалось чуть больше часа.

– Хорошая у вас дорога, – сказал Коризно, садясь в машину, – только фонарей маловато...

Пока хозяин дома поднимался по ступеням крыльца, шел через прихожую, до него доносились телефонные звонки. Однако он не спешил к ним: в последнее время ничего хорошего они не приносили. Когда снял трубку, услышал голос Шедова, который звонил из своей машины на подъезде к Кольцевой дороге.

Арефьев поспешил в кабинет, откуда позвонил Злате, чтобы она убрала чайный прибор и принесла "чего-нибудь посолиднее".

Шедов приехал на оранжевом "ниссане". Коренастый, лысеющий человек, с румяным свежим лицом и слегка надспущенными на глаза веками. На вид 45-50 лет. Не обошлось без объятий и поцелуев, после чего они вошли в дом.

– Если есть желание, можем немного вспрыснуть нашу встречу, – Арефьев не скрывал радости от встречи.

– Если самую малость. У меня сегодня с утра что-то пошаливает сердечко, – гость сидел в кресле и рассматривал богато обставленную гостиную.

Однако работающий в углу телевизор напоминал о вещах неприятных: о правительственном кризисе, рухнувших банках и торге, который начала Госдума с президентом.

– Так всегда в России было и так всегда будет, – философски заметил Шедов. – Прошедший год для меня тоже был хуже не придумаешь. Сначала язва открылась. Потом микроинфаркт, а в декабре, когда стал понемногу оклемываться, взорвали машину...Наезд банды на племянников...

– А как сейчас?

– Как ни странно, все пока складывается до смешного удачно. Хотя порой приходится надевать бронежилет...Но зато я бросил курить.

– А это? – Арефьев посмотрел на стоящую на столе бутылку сухого вина.

– Это даже врачи рекомендуют. Холестериновые бляшки исчезают да и стресс как рукой...Когда ты мне позвонил, я понял – что-то у тебя не того...Рассказывай, может, совместными усилиями что-нибудь придумаем...

Арефьев по природе скрытный человек, но обстоятельства...Да и доверял он своему другу, как никому другому в жизни. Он уложился в десять минут и когда кончил, наступила долгая пауза.

Шедов смотрел на висевшую возле секции неброскую картину, на которой доминировала голубая ваза, ярко-желтые цветы и темно-синяя драпировка.

Арефьев взял из пачки сигарету, без нужды стал ее разминать.

– Что ты думаешь предпринять? – спросил Шедов.

– А у меня вариантов не так уж много... Побыстрее собрать деньги и вернуть их Расколову. Но сам видишь, в какой переплет попали банки. Я не могу получить от них собственные деньги. А та наличка, которую можно собрать со своими компаньонами, Расколова, разумеется, не устроит.

– К сожалению, я тебе тоже не могу как следует помочь. Та же история с банками, доллар взбесился, поставщики отказываются везти сюда товар. Ужас что творится, пришлось все три магазина закрыть на переучет...Конечно, тысяч сто-сто пятьдесят могу наскрести, во всяком случае до весны...

Арефьев положил руку на плечо друга.

– Я не к тому говорю, чтобы попросить у тебя бабок. Мне, возможно, потребуется от тебя другая помощь. Ты ведь знаешь, я потерял шестерых человек, а прибегать к помощи охранной фирмы, во-первых, начетисто, во-вторых, не знаешь, кого себе в дом приведешь...А теми силами, которые у меня есть, семейный очаг не защитишь...

– Если, Гера, ты имеешь в виду Расколова, то числом против него ничего не сделаешь. Насколько мне известно, на него работают человек 100-120 накаченных мерзавцев. Это настоящий спрут...Говорят, после убийства авторитета Муфлона, царицынская группировка тоже переходит под его крыло, а это еще полста рыл...Вообще тут нужна не позиционная защита, а мощный упредительный удар. Чтобы мозги во все стороны...

Шедов пододвинул к себе фужер с вином, однако сразу пить не стал. Подняв фужер, долго рассматривал вино на просвет.

– Если я это сделаю, значит, объявлю тем самым Расколову войну, а у меня Злата на шестом месяце беременности и сам я в любой момент могу загреметь в больницу...

– Тогда смирись и возврати ему долг.

– Я могу его вернуть только по частям, а это его не устраивает. Он берет меня за горло. Если бы не кризис, может, я что-нибудь придумал, но сейчас это мне не по силам.

– Тогда попытайся провести с ним переговоры, потяни время. Там, смотришь, начнется еще одна пролетарская революция, которая спишет со всех все долги, – Шедов улыбнулся, обнажив золотые коронки. – Но в любом случае, ты должен иметь в виду, что эти деньги, которые Расколов отправлял через тебя за рубеж, принадлежат нескольким бандам. Общак. Если ты их не вернешь ему, братва его замочит в одну секунду и он это прекрасно понимает. И потому, не получив быстро назад гроши, он будет на тебя наезжать как танк...

Они умолкли. Видимо, лежащая у ног Арефьева Ронда, тоже почувствовав напряженность, встала и положила морду на колени хозяина. Он ее погладил, дал со стола кусочек ветчины и собака с подарком снова улеглась у кресла.

– Значит, по существу у меня нет выхода? – Лицо Арефьева при этом не выражало и тени отчаянья. Он поднял фужер и предложил выпить за удачу. – Я, конечно, пойду на компромисс – верну какую-то сумму, остальные деньги пообещаю отдать в течение года. Если это общак братвы, он на это, разумеется, не пойдет, но если он хотел их переправить на личный счет, тогда будет ждать. Поерепенится, посулит завернуть меня в асфальтовое одеяло, но в конце концов смирится. Ему ведь лучше держать в руках наличный миллион и еще один иметь в уме, нежели видеть мой обезображенный тротилом труп...

– Это хорошо, что ты юморишь, значит, не все фишки еще израсходованы. Давай, Гера, дерзай, но при этом не забывай, что имеешь дело с отъявленным подонком, для которого твоя логика не подходит. В этом случае о логике и порядочности вообще забудь. Что касается моей помощи... Я могу отдать в твое распоряжение двух прекрасных мальчуганов. Близнецы, мои племянники...

– Спецназовцы?

– Бронька чемпион западной зоны по биатлону, второй – Димка, бывший шеф-повар ресторана "Анютины глазки". Фанаты... Я могу хоть сейчас их тебе представить, они в машине играют в нарды...

– В чем заключается их фанатизм?

– Ну как тебе сказать...У Броньки глаз-ватерпас, с дистанции в 100 метров расстреливает наперсток. Во-вторых, он, несмотря на молодость, тертый калач. Уже понюхал пороху...я, по-моему, тебе уже рассказывал о наездах банды Кривозуба на него и его друзей. Кстати, сейчас этот Кривозуб, если не ошибаюсь, обслуживает Расколова...

– Не ошибаешься, его шестерка...

– Так вот, мои хлопцы на этого лютого Клыка имеют серьезный зуб...

– С одной стороны это неплохо, больше злости будет, но с другой...Чтобы в горячке твои ребята не наломали дров...А что второй близнец?

– Димка помешен на восточных единоборствах, умеет также неплохо стрелять и обращаться со взрывчаткой.

– Самородок?

– Я его кое-чему научил, жизнь заставляет. Ты ведь знаешь, моя военная учетная специальность – подрывник... А у них дела...Ресторан закрылся, команду по биатлону некому содержать, спонсор из-за бесконечных наездов рэкета обанкротился. До денег близнецы не жадные, на карманные расходы ребятам чего-нибудь подкинешь...

Шедов говорил горячо и Арефьев ему поверил, но со знакомством с "фанатами" спешить не стал.

– У меня тоже неплохие орлы служат и тоже кое-чего умеют, – Арефьев почувствовал подступающую в спине боль. – Я тебе, Виктор, дам знать, когда мне понадобится твоя помощь.

– Смотри, не промедли. Иногда события опережают нас.

– Я знаю. Сегодня я больше всего хотел бы вернуться на наш завод, в моторный цех.

Лет пятнадцать назад они работали на авиационном военном заводе. Арефьев с бригадой ремонтировал ротор, Шедов – фронтальное устройство, был асом аргонодуговой сварки. Их портреты висели на доске почета. С приходом перестройки оба перевоплотились...

– А что, может, и в самом деле нам уже пора возвращаться на родину, а? – вдруг спросил Арефьев и по лицу его прошла судорога.

– Я "за"! – по-пионерски бойко откликнулся Шедов. – Только не знаю, где эта дверь...В меня дважды стреляли и один раз взрывали в собственном доме...В каком страшном сне могло это тогда приснится?

Арефьев поднялся с кресла.

– Извини, брат, я сейчас вернусь...

Он не хотел при Шедове делать укол, а потому направился в спальню, где в тумбочке находился приготовленный шприц с порцией морфия. Трясущимися от боли руками он взял шприц и, не закатывая рукава, через рубашку, сделал инъекцию. Сел на кровать, опустил голову в колени. Он знал: через пару минут наркотик взбодрит кровь. Расслабит утомленные нервы, освободит от железного обруча сердце.

И действительно, очень скоро он уже был в состоянии функционировать. Когда вернулся в кабинет, услышал как Шедов разговаривает по мобильному телефону. Очевидно, под впечатлением обволакивающей каждую клетку теплоты, Арефьеву хотелось говорить, действовать...