355 500 произведений, 25 200 авторов.

Электронная библиотека книг » Александр Ольбик » Дублет из коллекции Бонвивана » Текст книги (страница 2)
Дублет из коллекции Бонвивана
  • Текст добавлен: 10 сентября 2016, 12:55

Текст книги "Дублет из коллекции Бонвивана"


Автор книги: Александр Ольбик



сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 13 страниц) [доступный отрывок для чтения: 5 страниц]

Глава вторая

Рощинскому показалось, что к дому подъехала машина. Вытянув короткую шею, он стал выжидательно прислушиваться. Безотчетное беспокойство подняло его с места и он подошел к окну. Однако кроме нахохлившегося куста сирени и части забора он ничего там не увидел и это, успокоив душу, заставило вернуться на место. Он продолжил пить чай из большой чашки, без сахара, вприкуску с белыми сухарями. Но снаружи опять что-то громыхнуло, дверь с шумом распахнулась и через мгновение на пороге нарисовались незваные гости. Их было четверо: двое в милицейской форме и столько же в гражданском одеянии.

– Кто тут Рощинский Владимир Ефимович? – довольно развязно спросил тот, на ком была надета капитанская форма.

– Допустим, это я, – отодвигая от себя кружку, смиренно ответил хозяин дома, и с трудом поднялся с табуретки.

– Обыск, – объявил ему. – А это, – жест в сторону гражданских, – понятые, прошу любить и жаловать…

– Как обыск? – ослабевая в коленях, промямлил Рощинский.

– Обыкновенный, законный, – отрезал капитан. – И хочу предупредить, что добровольная помощь органам может смягчить вашу участь и избавить моих людей от лишних трудозатрат…Поэтому давайте без обиняков…где у вас тут запрятано золотишко, брильянты и прочая зелень?

Под старой клетчатой рубашкой Рощинского заструились липкие ручейки пота. Его полное одутловатое тело начала забирать дрожь.

– Хотелось бы знать, по какому праву произвол? – едва сдерживая себя, спросил он. – Я что – преступник или вы имеете основания для…

– Пианиссимо, господин Рощинский! – сказал тот, который в милицейской форме. – Ничего страшного пока не произошло, нас интересует лишь то, что нажито нечестным путем. Где ваш тайник?

Рощинский видел, что в действиях непрошеных гостей была какая-то суетливость, так противоречащая обстоятельности сыска. А он-то это уже проходил…

– Все при мне, – он хлопнул себя по ляжкам, изображая на лице полную отстраненность от мира. Про себя подумал: «Мы напасали, а вы пришли да взяли…У долговязого такая рожа, что сама на пулю нарывается.» – Нет в моем доме никаких тайников…И не мешало бы взглянуть на ордер, если, разумеется, таковой у вас имеется…

Ему сунули под нос бумажку и он увидел неразборчивую печать и подпись прокурора, сделанную хоть и витиевато, но обыкновенным «шариком». «Ни один уважающий себя законник шариковой ручкой такую бумагу подмахивать не будет», – сказал себе Рощинский и ощутил некоторое облегчение.

Шмон начался с комнаты, примыкающей к кухне. Он заметил, что у того, кто с лейтенантскими погонами и который так бесцеремонно роется в комоде, не сходится ворот милицейской форменки. Она ему явно мала. Правда, галстук это почти скрывает, но сбоку, особенно когда этот тип наклоняется, хорошо видна не застегнутая верхняя пуговица.

Рощинский взглянул в окно и на обочине дороги увидел темно-синий джип с толстым, выдвинутым вперед никелированным бампером.

Он незаметно, на полшага, придвинулся к окну и это позволило ему расширить сектор обзора. Дальше улица была пустынна, не считая подростка, гоняющего на велосипеде. «Сейчас, сизые голуби, я сыграю вам мыльную оперу в одном акте», – пообещал гостям Толстяк и, схватившись за сердце, начал падать на стул.

– Отставить цирк! – рявкнул капитан и откинул на затылок фуражку. – Лейтенант, дайте подозреваемому воды…

Тот, у которого форменка не по росту, кинулся на кухню, где через мгновение зашумела в кране вода. Рощинский сквозь полуприкрытые веки видел, как к нему приближался лейтенант с ковшиком в руках. Он впился взглядом в массивный перстень, надетый на средний палец «милиционера». Машинально про себя отметил: «Червонное золото с агатом, огранки кабошон».

Рощинский отпил глоток воды, глубоко вздохнул и в ноздри ударил кислый перегар, смешанный с табачными запахами. От отвращения его передернуло. Последние сомнения покинули хозяина дома: «Меня трясут „кровельщики“, органы работают солиднее…А это обыкновенный гоп-стоп…»

– Оклемался, дед? – дернул его за плечо капитан.

– Вон в том ящичке лежит нитроглицерин, – обратился Рощинский к тому, кто поил его водой.

– Мы тебе не «скорая помощь», – кривая ухмылка сломала часть лица капитана. И Владимир Ефимович разглядел в ее изломе превосходные белые зубы. «Зверь, – подумал он, – такой сыч вопьется клыками и спасибо не скажет.»

Он видел как из шкафа стали вылетать его простыни и пододеяльники, как чужие руки скидывали с вешалок его большие тяжелые одежды, бросали их на пол, ходили по ним. Один из гражданских, как будто нарочно, топтался на белой, в синюю полоску, сорочке Рощинского.

Из задней комнаты вышел второй «милиционер» и, обращаясь к «капитану», сказал: «Здесь одно старое барахло…Что будем делать с телеаппаратурой?»

– Все тащите в машину! – рукой, в которой была зажата сигарета, он указал на стоящие в углу телевизор с видеомагнитофоном. – Прощупайте все углы и устройте шмон в кладовке…Не верю, чтобы у этого барана оказался пустой курдюк…

– Может, чтобы дядя стал разговорчивее, позвать на помощь нашего правдолюбца?

– Не возражаю…Давай его сюда, – с готовностью поддакнул «капитан». – Мне тоже кажется, что этот пикадор собирается корчить из себя молодогвардейца…

Один из гражданских, сухой как вобла, достал из-за пазухи небольшой паяльник и начал глазами искать розетку. Вскоре Рощинский почувствовал запах раскаленного металла, который однозначно исходил от «правдолюбца». Он понял: промедление для него хуже смерти. Он был способен на многое только не на пытку. Его правая рука, которая была ближе к окну, сунулась за штору и, нащупав шероховатый рисунок обоев, заскользила вверх… Затаив дыхание и прикрыв глаза, он взял в руки нечто, приподнял, как поднимают пальто, прежде чем снять его с вешалки, и уже не таясь, с шумом выдернул руку из-за шторы. На непрошеных гостей хищно глянул трехствольный обрез бельгийского «франкота». Узрев это дивное диво, «капитан» колебался лишь мгновение. С криком «кабан, брось пушку!» он рванулся к окну. И почти дотянул до него, однако, в этот момент правый ствол обреза грозно брызнул волчьей картечью. Ковер сплошь покрылся осколками былой роскоши Рощинского – антикварной люстры с 3682 хрустальными подвесками. Выстрел был настолько убедительный, что вся банда, как по команде, распласталась на полу.

Рощинский восседал на стуле, устроив тяжелый ствол обреза на его спинке. Он видел как «капитан» сгруппировался для прыжка. Толстяк сквозь зубы процедил: «Предупреждаю, я не в том настроении, чтобы отвешивать вам поклоны…»

Мысленно он выбрал новую мишень, по которой , с целью устрашения, будет стрелять: большое овальное зеркало, висящее в простенке между дверью и бельевым шкафом.

Начал допрос с «лейтенанта».

– Я спрашиваю, сосунок, по чьей наводке сюда притащились?

Однако вопрос повис в воздухе: главарь с ловкостью степного кота перевернулся на спину и в руках у него заворонел пистолет. В сноровке они почти уравнялись: выстрелы прозвучали одновременно, хотя бас «франкота» поглотил вероломный фальцет браунинга. Картечь прошла по касательной с вытянутой рукой бандита, оторвав от нее пистолет вместе с пальцами. На зеркало легли густые пятна крови. Зажимая раненую кисть, «капитан» начал рвать зубами рукав форменки. «Ага, каторжник, – подумал Рощинский, – это в их привычках по всякому поводу клацать зубами…»

– Ну, я жду… – голос его выровнялся, в нем уже не было угрозы и натиска. – Чистосердечное признание облегчит вашу участь, – процитировал Толстяк недавно сказанное «капитаном».

Чтоб ты сдох, кабан! – главарь поднял умытое кровью лицо. – Мы могли тебя давно пришить, но не были уверены, что сами найдем металл…

Голос его был глухой, однако слова звучали довольно отчетливо. Он продолжал:

– На твоем месте мог оказаться любой другой, но именно на твоей харе написано, сколько унций золота и каратов находится в твоем зобу.

– А что ты скажешь, маргофон? – обратился Рощинский к «лейтенанту».

– Я не в курсе, – с пионерской готовностью откликнулся ряженый милиционер. – Идея его, – он указал на раненого главаря, – его идея, моя машина, а это – статисты…

«Капитан» перестал рычать и бить истерику. Почти смирившись с участью, заметил:

– Мы тебя, кабан, застолбили при покупке платинового портсигара…И нам все равно, кто оказался бы на твоем месте. Решили сходить к тебе…

Рощинский с олимпийским спокойствием стал перезаряжать обрез. Два патрона он взял в коробке стоящей на подоконнике.

– К вашему сведению, орлы, я не покупал портсигар, а лишь к нему приценивался. Так что вы меня не за того приняли…А сейчас давайте-ка выворачивайте свои карманы, сымайте обувку и ремни со штанов. Только делайте это как можно шустрее, у меня немеет палец на курке…

Но ведя разговоры, Рощинский на мгновение выпустил из виду малозаметного, с испитой рожей, «понятого». Тот быстрой ящерицей приблизился к Толстяку и взмахнул рукой. Но, видимо, Бог берег хозяина дома: в последний миг он ухватил глазом длинный голубой клинок, змеей приближающийся к его сонной артерии. И «франкот», словно живое существо, мгновенно отреагировал на опасность. Его стволы сместились вправо и один из них в упор расстрелял нападавшего.

Человека отбросило назад, что-то липкое, неопределенного цвета разлетелось по сторонам. «Лейтенант» от такого зрелища аж взвыл. Он отвел взгляд от человека, который на его глазах остался без головы. И только Рощинский, не меняя позы, спокойно взирая на происшедшее, заявил: «Теперь, надеюсь, вы понимаете, что тут не рождественская распродажа шмоток…»

Главаря по приказу Рощинского обыскал второй «понятой». На ковер легли ключи, зажигалка, пачка сигарет, портмоне, из которого посыпались деньги и какие-то бумажки. Толстяк видел, что обыскивающий человек свое дело делал недобросовестно и он ему попенял: «Слышь, маргофон, ты не стесняйся, поройся у него в нагрудных карманах…» И верно, в одном из карманов милицейской тужурки находилось удостоверение и несколько визитных карточек.

– Давай это добро сюда, – приказал он «понятому». – И даю вам на сборы две секунды…Убирайтесь, пока я не передумал…

Он держался из последних сил. Его несло по какому-то жуткому кругу и, казалось, еще немного и центробежная сила оторвет ему голову. Он уже почти был без сознания, когда банда уносила ноги. Когда затихли шаги, он вдруг обмяк, придавленный к стулу какой-то чудовищной силой. Из его свинцово-тяжелых рук выскользнул и стукнулся об пол обрез.

И сам хозяин дома, потеряв равновесие, тряпичной куклой отдался силам гравитации, упав на бок рядом со стулом.

Сколько времени он пролежал без сознания, Рощинский не знал. Пришел в себя уже в сумерки. Он долго не мог понять, где он и что делает на полу. Но, увидев рядом безголовое туловище человека, он все вспомнил. Его начал бить озноб и Толстяк снова погрузился в муторное беспамятство. Ему мерещился огромный крокодил, в широко открытую пасть которого залетали маленькие с синими крылышками птички. Он поднял камень и запустил им в крокодила, но тот вдруг превратился в «капитана»…

Когда Рощинский окончательно пришел в себя, он пополз на кухню и каким-то неимоверным усилием воли дотянулся до полки с лекарствами. Потом он согрел чайник и выпил несколько чашек крепкого чаю. С трудом передвигая ноги, он вышел в другую комнату и начал набирать номер телефона Авдеевой.

…Он долго держал в руках трубку, прислушивался к назойливо громким гудкам и не мог решиться позвонить. Труп, находящийся в другой комнате, нес угрозу всей его более или менее устоявшейся жизни.

Рощинский положил трубку на рычаг, потер рукой грудь, где ныло и страдало сердце, взглянул через окно, за которым по-прежнему царила сиротливая будничность. Он поморщился, покашлял в кулак, как бы разгружаясь от остатков пороховой гари в легких, и снова взялся за трубку. И когда в ней послышался ровный, но с вопросительной интонацией голос Авдеевой, он сказал:

– Аня, видно, циклон приближается, сердце… а может, нервишки пошаливает… – он помолчал, прикрыв веки. – У меня кончился «седуксен», привези что-нибудь успокоительное.

Встретил Авдееву на крыльце. На ней был темно-синий английского покроя костюм, к которому так подходили ее русые волосы, забранные сзади в «пирожок», скрепленный простенькой заколкой. Однако в глазах светилась настороженность, причину которой, наверное, и она сама еще не знала.

– То, что ты сейчас услышишь, воспринимай как идиотский фильм, – Рощинский обнял женщину за плечи и попридержал на самом пороге. – Аня, дальше не ходи, дело серьезное и, боюсь, с ужасными для меня последствиями.

– Ты так говоришь, как будто убил человека…

– Ты не ошиблась, – Рощинский рукавом рубашки вытер вспотевший лоб. – Здесь, в моем доме, действительно произошло убийство.

Он увидел как Авдеева отступила от двери и тяжело опустилась на крыльцо. Закрыла руками лицо и так сидела до тех пор пока Рощинский не закончил рассказ.

– У меня просто не было выбора…Нож того ублюдка был настолько близко от меня, что я почувствовал, как он разрывает мне сонную артерию…

– И ты никого из них раньше не знал? Значит, все произошло случайно? Какой-то сумасшедший дом, – женщина заплакала.

– Плачь не плачь, а труп надо из дома убирать. Самому мне с этим не справиться…

– И ты для этого меня позвал? – Авдеева подняла заплаканное лицо, искаженное страдальческой гримасой.

– Да Бог с тобой, Аня! Да я…Я сам зубами потащу этого кретина, но никак не ты…Я о другом веду речь…Может, у тебя есть кто-то на примете, я хорошо заплачу…

Оба долго молчали.

Из водосточной трубы назойливо стучали капли, метрономом отсчитывая траурные доли такта.

– Надо заявить в милицию, все равно это добром не кончится. Да, ты убил человека, но у себя дома, защищаясь. Никто тебя за это судить не будет.

Рощинский поднял к небу лицо, обрамленное серебристой трехдневной щетиной, и с тоской смотрел на постепенно расчищающееся от туч небо.

– Это исключено, – жестко отрезал он. – Всего не объяснишь, но поверь, сделать этого я не могу. Я просто не выдержу следствия. Нет, это исключено…

Авдеева достала из кармана упаковку «седуксена» и выщелкнула из фольги две таблетки. Одну протянула Рощинскому. Тот взял лекарство и положил в рот.

– Моя Танька встречается с одним парнем…Алик Пуглов. Может, его попросить?

– Чем он занимается? Человек должен быть… – с языка чуть не сорвалось слово «порядочный». – Главное, чтобы он потом не сболтнул лишнего.

– Не знаю. Лично мне он не симпатичен. Нигде не работает, но почти каждый вечер играет в казино.

– Похоже, у меня нет выбора, хотя не хотелось бы втягивать в историю тебя. Ты мне скажи, где этого Алика найти или дай его номер телефона.

– Я его не знаю, Танька в курсе…

– А в каком казино он ошивается? – после таблетки у Рощинского перестали дрожать руки, в груди наступало успокоение.

– Казино «Релакс», напротив универмага.

– Жаль, Аннушка, что не могу тебя пригласить попить чайку.

– Не до чая, Владимир Ефимович, – Авдеева взяла его руку в свою и посмотрела в глаза. Видимо, хотела в них что-то прочитать до конца.

– Иди, Аня, мне уже легче. Хорошее лекарство, моментально подействовало.

– Я тебе оставлю всю упаковку, – женщина протянула «седуксен».

– Все пройдет и зима и лето, – бодрился Рощинский, – пройдет и это…

– Не зря сегодня я видела сон…Покупала на рынке крупные черные ягоды. Это всегда к большим неприятностям, – Авдеева спустилась с крыльца и по невысохшей после дождя дорожке пошла в сторону калитки. А он смотрел ей вслед и проклинал себя за то, что ввязал ее в непосильное дело.

Толстяк вытащил убитого в коридор, предварительно укутав размозженную голову старыми газетами. Дверь в чулан была неширокая и Рощинскому пришлось как следует потрудиться, пока труп не оказался в бывшей коптильне, среди разного старого барахла. От физических усилий у него началась аритмия, в висках шумно заполоскалась кровь и он едва добрался до кровати.

Однако спал мертвым сном. Проснулся в девять часов вечера, когда солнце уже светило в окно из задней комнаты. Оно всегда там появляется перед самым закатом. Возвращение к реальности было тягостным, и он долго не мог собраться с мыслями.

Сполоснув лицо холодной водой, он принялся за уборку разгромленного жилья.

Собрал многочисленные осколки от люстры и зеркала, в которое угодила порядочная порция дроби. Ему было тяжело работать внаклонку и он часто, лежа на полу, делал передых. Потом мокрой тряпкой вытирал пол и стены, собрал стреляные гильзы и вынес их во двор, где под старым каштаном их и захоронил. Вычистил и смазал стволы «франкота», а перед тем как с ним расстаться, долго маял ружье в руках, словно это был малый ребенок…

В половине одиннадцатого позвонила Авдеева. Голос у нее был надтреснутый, но спокойный и это спокойствие передалось ему. Но звонила она не за тем, чтобы ободрить его, она сказала, что нашла фотографию, на которой Татьяна запечатлена вместе с Альфонсом Пугловым.

Договорились встретиться в кафе «Нептун».

Глава третья.

Надев черную старую шляпу и такой же старый потертый плащ, Рощинский отправился на свидание с Авдеевой. На улицах еще не горели фонари и город постепенно погружался в фиолетовые сумерки.

Авдеева ждала его возле кафе «Нептун», где они заняли одинокий столик в дальнем углу. Когда-то они сюда часто захаживали – в кафе всегда были отменный кофе и разнообразный ассортимент кондитерских изделий. Особенно оно славилось свежими пирожными и неповторимым фруктовым салатом.

Женщина вытащила из сумочки цветную фотографию девять на двенадцать и положила перед Рощинским. На снимке он увидел Татьяну и на голову выше ее широкоплечего малого. На нем были джинсовые синие брюки и кожаная коричневая куртка., из-под воротника которой выглядывала водолазка красного цвета. Единственное, что делало парня на фотографии не до конца выразительным – отсутствие на голове копны волос.

– Ничего, симпатичный, – сказал Рощинский, – только слишком маленькие уши. Моя мама говорила, что это признак короткого века.

Авдеева взяла в руки фотографию и стала ее рассматривать, словно видела впервые.

– Если верить всем приметам, можно сойти с ума. Мне в этом парне не нравится другое…Мне в нем не нравится абсолютно потребительское отношение к жизни.

– Этим ты сегодня никого не удивишь.

– Но ты с ним будь поосторожней. Он уже один раз сидел и в прошлом году опять чуть не загремел за решетку. Избил парня, который пригласил Татьяну танцевать. Отмечали его день рождения в ресторане…

Выйдя из кафе, они направились в сторону универмага. Издали он напоминал огромный светящийся куб. Понемногу на фасадах зданий стала проявляться неоновая реклама. Рощинский без подсказки заметил красный овал, в центре которого горела синяя надпись «Казино „Релакс“.

– Дальше я пойду один, – Рощинский положил руку на талию своей спутницы. – Я тебе позже позвоню…

– Будь осторожен, – предупредила Авдеева, – в таких заведениях много всякой шушеры. Если его там не застанешь, позвони мне, я постараюсь выпытать у Таньки его телефон.

Пуглова в казино не оказалось. Народу было немного – играли только два стола и одна рулетка, возле которой искали своего счастья две молодые пары. У дальней стены мерцали и переливались соблазнительными сполохами игральные автоматы.

Рощинскому понравилась спокойная обстановка и он, устроившись у стойки бара, заказал себе пятьдесят граммов джина и манговый сок. Он не спешил, надеялся дождаться Пуглова.

Загорелый бармен качал колбу с коктейлем и время от времени с абсолютным равнодушием бросал взгляды в сторону непрезентабельного посетителя. Удостоил его своим вниманием и распорядитель, одетый в черный смокинг, и Рощинский, чтобы не мозолить глаза снялся с высокого стула и, по утиному раскачиваясь, пошел на выход.

Пуглова он увидел в нескольких метрах от входа в казино. Тот вышел из только что подъехавшего такси. На нем был того же, коричневого цвета, кожаный пиджак, красная водолазка и синие джинсы. Но ростом он оказался значительно выше, чем выглядел на фотографии. И намного плотнее.

Рощинский его окликнул:

– Молодой человек, можно вас на минутку?

Пуглов остановился.

– В чем проблема, старина? Я перед игрой не подаю и не одалживаю, плохая примета…

– Спасибо, пока не нуждаюсь, просто к тебе, Алик, есть один вопрос.

– А мы разве с вами знакомы? – Пуглов вытащил из кармана сигареты.

– Заочно – да, но дело не в этом. Я на сегодняшний вечер ищу помощника.

Пуглов прикурил.

– Честно говоря, у меня сегодня другие планы. А если не секрет, по какому делу нужен помощник?

– По мокрому, – Рощинский не считал нужным ходить кругом да около.

– Ага…Любопытно послушать, какую ахинею мне перед игрой придется выслушать. Только не тяните резину…

– Я уже все сказал: надо похоронить одного сыча. Сегодня ночью, а не то завтра всему кварталу придется надеть противогазы.

Пуглов сбил с сигареты пепел и внимательно оглядел странного собеседника.

– Я конечно, могу, послать тебя в одно место, но прежде послушаю, какие нынче тарифы на внеурочное, и, надо полагать, нелегальное погребение.

Переход на «ты» не обескуражил Толстяка.

– Тысяча долларов. Пятьсот до и пятьсот после.

– Мне лучше, если одну до и одну после церемонии, – Альфонс выстрели окурком по проезжающей мимо «хонде». – А как насчет подставы? Меня ведь могут менты взять за задницу как раз в тот момент, когда я того сыча буду опускать в братскую могилу. Какие можешь дать гарантии?

– Гарантия – ночной тариф. А о безопасности позаботься сам.

– Допустим, но кроме этого мне хотелось бы чуть больше знать о своем деловом партнере, – кивок в сторону Рощинского.

– Вот моя визитная карточка, – Рощинский снял шляпу и, задрав кверху голову, помахал шляпой звездному небу.-Кроме вечности, сынок, ничего больше в этом мире стоящего нет.

– Простудишься, старина, – сказал Пуглов. – Через кого ты на меня вышел?

– Предположим, через одну замечательную женщину, у которой такая же, как она, симпатичная дочь.

– Через Авдееву, что ли? Это уже в масть…Ладно, где этот жмурик находится?

– В десяти минутах хода отсюда. Кленовая два, за дощатым зеленым забором.

– Шагай, батя, домой, а я схожу переоденусь. Кстати, чей транспорт? Я без колес…

– Я тоже.

– Тогда нас будет двое. У моего корефана «опель» с большим багажником. Нет возражений?

На лице Рощинского появилась нерешительность.

– Мне, конечно, не хотелось бы иметь дело с целой похоронной командой, но, если ты в своем дружке уверен, что ж, какие тут могут быть возражения.

– Хор! Сейчас половина двенадцатого, думаю, в полночь мы будем у тебя. А кстати, много в доме народу?

– Я да мыши под полом. Постарайся, Алик, не задерживаться, у меня сегодня был сумасшедший день…

Рощинский возвращался домой пешком. Он шел и думал о превратностях жизни. Его грызли сомнения – не слишком ли рискует, доверяясь этому в общем-то незнакомому человеку?

Возвратившись в свой дом, он прошел в комнату и, сняв со стены обрез, отнес его на кухню и спрятал за газовым баллоном. Затем, сделав звонок Авдеевой, коротко дал ей понять о разговоре с Пугловым.

Без пяти двенадцать послышался шум подъезжающего автомобиля. Через окно Рощинский увидел, как свет от фар полощется в кустах сирени. Скинув с ног тапочки, он влез в грубые, без шнурков, башмаки и направился во двор.

За воротами горели два огненных глаза. Движок работал почти бесшумно. Хлопнули дверцы машины и через мгновения в калитке показалась широкоплечая фигура, в которой он не сразу распознал Пуглова. Альфонс сменил экипировку: теперь на нем была надета шапочка с большим козырьком, а плечи обтягивал старый брезентовый плащ с башлыком.

– Отворяй, старина, ворота, – негромко сказал Пуглов.

Когда «опель» подъехал к самому крыльцу, из него неспешно вылез почти не уступающий Пуглову в росте широкоплечий малый. Как с картинки, подумал Рощинский: чернобровый, черноусый, с аккуратной стрижкой, словно только что вышел из салона красоты.

– Это Игорь Ройтс, – представил Пуглов своего товарища.

Однако Рощинский не подал ему руки. Он смотрел парню в переносицу и, хотя двор освещался одной лампочкой над входной дверью, Рощинский разглядел в глазах Ройтса баранье спокойствие.

– Идемте, – Толстяк развернулся и направился в дом. – Осторожно, здесь узкая дверь, – и он первым пропустил в кладовку Пуглова.

Перед ними лежало изрядно потрепанное человеческое тело. Вместо головы – кокон газет. И как в насмешку, на выбившемся клочке газеты каждый из них мог прочитать крупный заголовок: «Ни дня без убийств».

– Его надо во что-то запеленать, – вдруг заговорил Ройтс и Рощинский в его голосе отметил легкую вибрацию. – Не хотелось бы пачкать машину.

– Этого от вас никто не требует…Алик, помоги мне притащить из комнаты ковер.

Они прошли во внутренние помещения дома. Альфонс взялся за угол распластанного на полу шикарного паласа и тут же грязно выругался. Затряс рукой, словно его ужалила змея. К пальцам прилипло что-то непонятное, кроваво-желеобразное.

– Что б мне так жить, это же человеческий глаз!

Пуглов побежал на выход, едва сдерживая рвотные позывы. Вернулся с сигаретой в зубах, бледный, с мокрыми висками.

– Извини, батя, я никогда еще не держал в руках чужой глаз.

В дверях появился Ройтс.

– Этот ковер слишком толстый, – сказал он, – вместе с телом вряд ли поместится в багажнике.

– Кинем на заднее сиденье, – Пуглов нервно курил, делая умопомрачительные затяжки.

– А может, труп разделать по частям? – вдруг спросил Ройтс. – У меня в багажнике без дела лежит бензопила «Дружба»…Принести?

Рощинский застыл на месте. На секунду он представил, как дом заполняется нестерпимо пронзительным визгом пилы, как по кладовке разлетаются ошметки мяса и осколки костей, вместе с серым мозговым веществом.

– Ну как? – Ройтс вопросительно взглянул на хозяина дома. – Может, действительно, притащить пилу?

– Оставьте ее для другого раза. Его и так никто не опознает, – Рощинский вдруг почувствовал отвращение к этому усатому типу.

– А тут и опознавать нечего, – ответил Ройтс. – Это же Ваня Ножичек из команды Суслопарова. Два дня как на воле…

– У него, что – на лбу об этом написано?

– На кисти левой руки жмурика есть знак…

Рощинский нагнулся над трупом и отвернул на запястье убитого рукав. Там, где у людей часы, виднелась небольшая синяя наколка: клинком вниз финский нож и на нем одно слово – «Ваня»…

– Кто-нибудь еще присутствовал при расстреле трудящихся? – Пуглов кивнул в сторону человека без головы.

– К сожалению, их было четверо, – Рощинский понимал, о чем спрашивал Пуглов. – Кроме этого еще один нарвался на мой привет. Такой белозубый и наглый, норовивший взять меня на мушку.

– Длинный, сутулый, с перебитым шнобелем? – Пуглов вместе с Ройтсом уже вытаскивал труп из кладовки, чтобы завернуть его в палас.

– Тогда тебе, старик, не повезло, – сказал Ройтс. Ты тронул самого Нерона, правую руку Суслопарова. Про него говорят, что он открыто живет со своей матерью и дочерью своей любовницы. Особенно метко стреляет в упор.

– Стоп! – увел в сторону разговор Рощинский. – Не мешало бы взглянуть, что в карманах этого Вани.

– Игорь, обшмонай его! – Пуглова опять всколыхнули рвотные позывы.

А для Ройтса, по прозвищу Таракан, это чистое развлечение. На ковер легли пачка дешевых сигарет, пробка от пивной бутылки, ключ, начатая упаковка «промедола» и большой перочинный нож. В тощем, потертом бумажнике – две стодолларовые купюры.

– Это, наверное, аванс за работу, – предположил Ройтс. Ножичку сегодня крупно не повезло, но зато какая бедовая смерть…А вот и визитная карточка, – Ройтс протянул бумажный прямоугольничек Рощинскому. Тот вслух прочитал: «Симчик Роман Борисович, директор антикварного магазина».

Из нагрудного кармана Ройтс извлек еще одну визитку: «Бурин Валерий Иванович». Фирма «Рондо», президент».

– Он такой же президент, как я Тутанхамон, – негромко отреагировал Пуглов. – Этот Бурин делает туфтовые ксивы. Между прочим, конкурент Суслопарова.

Когда труп был завернут в ковер, оказалось, что ноги остались не укрытыми.

– Кроссовки почти новые, мой, бля, размер, – Ройтс указательным пальцем провел по синему ранту.

Однако Пуглов мародерские поползновения дружка категорически пресек.

– Игореха, не валяй дурака! Давай лучше потащим Ваню к машине.

– Неужели ты думаешь, что я могу… – оправдывался Таракан. – Мне это дерьмо задаром не надо…

Рощинский вышел на крыльцо и огляделся.

– Понесли, – сказал он, и это «понесли» было таким же будничным, словно речь шла об охапке дров.

Скатку с трупом положили на заднее сиденье. Однако ноги мешали закрыть дверцу и Ройтс, обхватив конечности Ножичка руками, с силой затолкнул их в глубь салона.

– Куда его повезем? – спросил Ройтс Альфонса.

– Не на Братское же кладбище…Оттараним в дюны, к устью реки.

Ройтс ожидающе взглянул на Рощинского. Пуглов понял этот взгляд и тоже посмотрел на Толстяка. Тот сидел на крыльце. Где-то за забором голос с хрипотцой, с элегическими нотками, выводил песенку: «Плачь, скрипка моя, плачь, расскажи о том, как я тоскую, расскажи о ней, о любви моей, может быть, она еще вернется…»

– Ну что, гоним? – сказал Ройтс, однако, в машину не сел. – Слышь, Алик, хотелось бы получить аванс.

Пуглов подошел к Рощинскому и что-то ему сказал. Толстяк, не вставая, полез в карман своих безразмерных брюк.

– Возьми, Алик, здесь тысяча, как договаривались. Остальное отдам завтра.

– Но у нас, кажется, был другой договор – каждому по штуке сразу и по окончанию работы столько же…

– Нет, у нас такого договора не было. Правда, ты вел речь о таких суммах, но я тебе не сказал «да». Это и так неплохие деньги за два часа работы.

– Но зато какой работы! – Пуглов, зажав в кулаке доллары, направился к машине. Когда уже сидел рядом с Ройтсом, сказал: «Жмется старая посудина».

– Так мы можем ему устроить козу и похоронить Ваню тут же, в его палисаднике.

– Перестань, Таракаша, мы же с тобой не дешевки, верно? Сейчас рули налево и будь внимателен.

Когда «опель» выехал за ворота, Рощинский долго стоял в их створе, прислонившись к сырому от росы бетонному столбу, и смотрел на дорогу. Проезжающих машин было немного, но они шли и шли, куда-то унося свое рубиновое счастье. «Завтра надо позвать Аню, чтобы убрала квартиру, » – подумал он и от этой мысли ощутил неприятное чувство в области сердца. Он понимал, что прежней жизни у него больше не будет…

С дороги, в сторону дома, свернула какая-то легковая машина. И, скинув главный свет, медленно направилась в его сторону. Рощинского пронзил страх. Он отошел от столба, сдвинулся вдоль забора и затаился в тени деревьев. С тревогой прислушиваясь к работе движка, молил Бога, чтобы машина побыстрее умолкла и не тревожила его душу. И Всевышний, видимо, его услышал: набрав некоторую высоту, мотор затих, а затем и вовсе перестал работать. Несколько мгновений стояла абсолютная тишина.


    Ваша оценка произведения:

Популярные книги за неделю