Текст книги "Операция 'Армагеддон' отменяется (фрагмент)"

Автор книги: Александр Ольбик

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 4 страниц)

Когда вошел Пауэлл, Буш тоже встал, но не отошел от своего кресла, а подождал, когда Госсекретарь сам подойдет к нему для рукопожатия. Они обменялись приветствиями, и все делалось с улыбками, легко, непринужденно, как бы играючи, чему во многом способствовал элегантный интерьер Овального кабинета, его особая "историческая" аура и октябрьский солнечный свет, так ласково льющийся через большие окна. Словом, радостный мир, в котором пребывали эти радостные, преуспевающие, абсолютно уверенные в себе люди. Осталось только дождаться главу ЦРУ и тогда можно будет приступить к обсуждению глобальных вопросов, от решения которых зависит дальнейшая их просветленность и радостность.

А пока Буш читал отчет министра финансов, в котором назывались цифры расходов, связанных с переброской в Залив трех авианосцев с судами сопровождения, несколькими базами технической поддержки, двумястами тысячами пехотинцев, сотнями танков и вертолетов..."Экая мощь, восхитился президент, и черт с ним, с миллиардом, победителей не судят." А в том, что он будет в войне с Ираком победителем, не было и тени сомнений. А что важнее кроме этого? Последующий за этим дефицит бюджета, повышение инфляции, некоторые потери в рабочих местах – но так это временный этап, с которым надо считаться, как с неизбежными потерями в великих делах. И которые, конечно же, преодолимы...

Лучезарность...

Президент отложил доклад финансистов в сторону, поднялся с кресла и подошел к окну, выходящему на северную сторону Белого дома. Несмотря на октябрь, за стеклами взору открылся чистенький, изумрудный ковер, рощица рододендронов, оазисы роз, а на дальнем плане мирный ход газонокосилки, на которой сидит в синем комбинезоне садовник Джон Фостер. Этот темнокожий дядюшка Джо еще работал при отце, Буше старшем, и, возможно, будет работать еще сто лет, настолько он законсервировался во времени и пространстве...

Взгляд окинул синее, не по осеннему яркое небо, и вдруг – ассоциация, повергшая его сердце в замирание. Именно такое же было небо в ТОТ день 11-го...Он находился в военном вертолете и направлялся из резиденции в Кэмп-Дэвиде в Белый дом...Он так же, как сейчас, через иллюминатор, любовался проплывающими под вертолетом зелеными рощицами, мирными и милыми сердцу видами одноэтажной Америки, когда к нему подошел побледневший помощник и подал на подносе спутниковый телефон. О, это был миг Наваждения! Суровый час Испытания! Сволочной удар вероломства...

Звонил Чейни. И как только он не умер от разрыва сердца? А Буш не поверил его словам. И если бы у виска находился "кольт"-32, то и тогда бы он не поверил словам "вице" – что, мол, три Боинга превратили башни-Символы Америки в руины, а пятую часть Пентагона смели с лица земли...Бред! Но после того, как эту черную новость подтвердили министр обороны и Госсекретарь, Буш осознал себя в ужасном водовороте, засасывающим его в черную воронку. Именно в тот миг, когда до него дошло, что Америка позорно изнасилована, в его голове прозвучал гонг. Сколько продолжался этот набат, он так и не узнал, как не знает боксер, получивший нокаут, сколько времени он пролежал без сознания. Но то, что оглушило его звоном, было всего лишь микроскопическим взрывом в мозговом микроскопическом сосуде, что впоследствии дало о себе знать, когда он, сидя у телевизора, болел за свою команду... И этот микроскопический изъян мог в любой момент нарушить электрическую цепочку, составленную из десяти миллиардов нейронов и отключить сознание. Случившееся, естественно, было следствием величайшего из стрессов, которые когда-либо переживала династия Бушей. Он готов был воспринять известие о падении на Америку астероида величиной с озеро Мичиган, но только не ЭТО... И с тех пор в нем зародился и вызревал Мститель – беспощадный, маниакально последовательный, наметивший цели для ответного удара, подобравший единомышленников и обозначивший врагов Идеи. К последним относились президент Франции и канцлер Германии. Путина он пока в этот черный список не внес, считая его товарищем по несчастью, имея в виду колоссальные теракты в России... Другое дело Жак Ширак и Шредер, эти отщепенцы, отошли в сторону как раз тогда, когда их поддержка нужнее всего... Но с европейскими еретиками Буш еще будет разбираться, а вот как ему быть с человеком. который сейчас сидел за столом в этой Ситуационной комнате и, надев очки, читал последние сводки электронной разведки?

Колин Лютер Пауэлл – его первейшая опора, белая кость генералитета, возглавлявший при Буше старшем объединенный комитет начальников Штабов, а значит, имевший непосредственное отношение к укрощению Хусейна в операции "Буря в пустыне"... И вот эта надежда, этот пяти-звездный генерал, вдруг заиграл самостоятельную роль... Даже не заиграл, а только повел смычком и то не по струнам, а по канифолю, зажатому в его темнокожей длани.

На совещании в Белом доме, когда шло первое обсуждение резолюции по Ираку, которую США должны были внести в Совбез ООН, этот Колин Лютер подверг сомнению данные разведки, которые якобы свидетельствовали о наличии в Ираке оружия массового уничтожения, вплоть до атомных фугасов. Не говоря уже о сибирской язве и бактерий Эбола...И тогда Пауэлл, со свойственной ему манерой держать голову несколько запрокинутой назад, спросил у Тенета:

– Джорж, ваши выкладки звучат довольно устрашающе, но мы должны знать наверняка, с чем мы имеем дело.

И тогда Кондолиза Райс, ослепив присутствующих своей жемчужно-белозубой улыбкой, с легким налетом иронии в голосе, спросила Колина: "А какие тебе, Кол, надо иметь доказательства кроме тех, которые известны всему миру? Ты вообще газеты читаешь?"

Но Пауэлл не из тех, кто попадается на демагогию, его профессия точность, приверженность фактам, и потому он тут же отпарировал:

– Но если верить газетам, то мы уже давно живем среди инопланетян, "летающие тарелки" которых каждую ночь приземляются на лужайке Белого дома... А Лох-Несское чудовище стоит вот за той дверь...Если хочешь, могу его позвать, – и Пауэлл сделал попытку подняться с места.

Буш не проронил ни слова. Он снова по-прежнему стоял у окна и не пропускал не одного слова спорящих за столом.

– Пожалуйста, Кол, не передергивай, – Райс надула свои и без того полные губы. В ее агатово-черных глазах закрутились опасные торнадо...– То, что инспектора ничего не нашли, еще не факт...

– А что факт? – не унимался Госсекретарь.

Вмешался Чейни и сделал это с улыбкой, которая, кажется, родилась вместе с ним – рот, щеки, переносица улыбаются, а в глазах стоит аляскинский холод.

– Ты, Колин, не прав. Если мы будем к каждому пункту нашей резолюции прилагать доказательства, то это будет не резолюция, а приговор. Да и есть такие агентурные данные, на которые мы не имеем права ссылаться...Ну не мне же говорить тебе о таких прописных истинах. Ты сам воевал против Саддама и знаешь ему цену...

– Да, знаю, это порядочная сволочь, но тогда, в 1991 году, он совершил то, что не требовалось разведывать и доказывать. В Кувейт вторглись его танки и его армия, что и было тут же зафиксировано международным сообществом, прессой всего мира и признанием самого Хусейна. Хорошо, быть может, я ошибаюсь, и у разведки действительно есть неопровержимые данные, что Хусейн у себя на кухне делает атомную бомбу, что у него под кроватью работают биологические лаборатории... И если такие данные, документально, а не газетными вырезками подтвержденные имеются, тогда я пас, подымаю руки и молчу, как сурок...

И вот теперь, им предстояло окончательно обсудить и утвердить Резолюцию по Ираку. Кондолиза, глядя в упор на Пауэлла, спросила:

– Надеюсь, Кол, сегодня ты не будешь упрямиться и поддержишь президента?

– Почему бы нет... Ты так говоришь, будто я помощник Хусейна, а не Госсекретарь США, однако сей факт, не помешает мне исходить только из фактов. Есть факт – есть мое согласие. Нет факта – я против...

– Да, яснее не скажешь, – Чейни достал из кармана тюбик с таблетками. Этому никто уже не удивлялся, вице-президент был зависим от лекарств и буквально каждые полчаса его рука сама лезла в карман и извлекала оттуда какую-нибудь упаковку.

– Я отвечаю за международные дела и мне важен престиж, лицо моей страны, – сказал Пауэлл, – Тенету тоже важно его лицо и лицо его фирмы. Я имею в виду не его нефтеперерабатывающую фирму, а ЦРУ... А вот, кстати, и сам господин Тенет и у него мы можем спросить...

В комнату одновременно вошли министр обороны Рамсфелд и директор ЦРУ Джорж Тенет... Буш обернулся от окна и поздоровался с вошедшими. Рукой посигналил, чтобы они садились к столу. И сам прошел в торец стола.

– И о чем же вы хотите меня спросить? – с улыбкой спросил Тенет, поправляя рукой свои прямые непослушные волосы, что придавало ему вид крестьянского мужичка, приодевшегося в выходной костюм для поездки в город... На самом деле это был не простой человек, хорошо разбирающийся не столько в делах разведки, сколько в перипетиях внутренней политики. А точнее, в играх обитателей Белого дома и Госдепартамента.

– А мы сейчас обо всем поговорим, – президент поздоровался с чиновниками из первой управленческой обоймы. – Надеюсь вы все ознакомились с новой редакцией резолюции?

Молчание – знак согласия. Президент мельком взглянул на Пауэлла и увидел на его лице то, что легко считывается даже у человека, умеющего прекрасно владеть лицевыми мышцами – несогласие...Однако Пауэлл никогда не спешит и не обгоняет. Он смиренно сидел за столом, напротив Кондолизы, и его взгляд был где-то далеко-далеко. Возможно, в детстве, которое было не безоблачным и не сытым. Детройт, семья мусорщика, шестеро детей, из которых "в люди" вышел только Колин. Он гордость и любовь семьи да и не только семьи, а и всей улицы имени Рузвельта, на которой он жил до поступления в Вестпойнт, в высшее военное училище Америки.

А может быть, Пауэл в думах своих был во сне, который накануне приснился. Он видел себя бегущим за поездом, и не за пассажирским, блестевшим надраенными поручнями и безукоризненно чистыми, отливающими радужными стеклами. Нет, он бежал за уходящим товарником, и тот вагон, в которой он пытался вскочить, но не вскочил, был дряхл, с зияющими дырами и торчащими осколками сломанных досок. И в дверном проеме он увидел президента Буша, который одной рукой держался за поручень, а другой призывно махал ему, Пауэллу, что-то крича – видимо, призывал убыстрить бег...Но осталось загадкой, почему в такой ситуации у президента лицо оставалось веселым и в какой-то момент Буш отцепился от поручня и, схватившись за живот, как-то неестественно рассмеялся...А поезд все набирал и набирал ход и Колин, поняв всю тщету гонки, остановился и так ему стало одиноко и грустно...

– Вы, конечно, помните предыдущий вариант резолюции, – сказал Буш, поэтому повторяться не будем. Есть ли у кого-то какие-то замечания, возражения или уточнения? Что у тебя Кондолиза?

– Меня одолевают сомнения насчет расширения роли ООН... В прошлом варианте США оставляли за собой единоличное право ввода войск коалиции в Ирак, если, конечно, для этого будут весомые основания.. Теперь же, эти действия мы должны будем снова согласовывать с ООН.

– Это вынужденный...тактический ход, – Чейни углубил в нагрудном кармане пиджака треугольничек платка, сочетающегося по цвету с галстуком "вице". Видимо, ему показалась неуместной эта деталь, к которой, между прочим, все уже давно привыкли и не замечали. – В Совете безопасности 19 членов и подавляющее их большинство против первой резолюции и мы вынуждены были...

Буш поднял руку, требуя внимания, и своими быстрыми, ни на ком не останавливающимися глазами, обвел присутствующих.

– Это не уступка, это тактический ход, но все равно мы сделаем так, как было запланировано. Мы должны членам Совбеза дать понять, что независимо от исхода голосования, наши войска войдут в Ирак. Во что бы то ни стало.

Буш взглянул на Пауэлла, чувствуя его молчаливое противостояние.

– А что ты скажешь, наш дорогой Госсекретарь?

И хотя президент пытался придать минуте шутливый, оттенок, и тем самым разрядить не совсем подходящую для него атмосферу, Пауэлл на это не клюнул. С присущей ему солдатской прямотой, он отчетливым, упакованным в твердую артикуляцию голосом, проговорил:

– В этой резолюции, как и в предыдущей, есть такая фраза: "Поскольку Ирак владеет оружием массового уничтожения и не идет на сотрудничество с мировым сообществом, США оставляют за собой право без особого оповещения о своих действиях, ввести войска с конечной целью устранения в этой стране режима Саддама Хусейна, а самого его, как террориста, отдать под суд". Пауэлл сделал паузу.

– И что тебе, Колин, в этой фразе не нравится? – спросил Буш.

– То же, что и в первом варианте: бездоказательность тезиса... цитирую: "Поскольку Ирак владеет оружием массового уничтожения..." Любой член Совбеза обязательно за эту легенду ухватится и начнется торпедирование нашей резолюции. Во всяком случае, и Франция и Германия... с вместе с Россией, обязательно этим воспользуются. Да и я, как должностное лицо нашей страны, не могу под этим подписаться...

Гробовое молчание, которое сопровождал безобидный, даже в чем-то пасторальный стрекот газонокосилки, несшийся из приоткрытого окна.

Все, кто был за столом, понимали, что среди них завелся диссидент. Впрочем, это уже не для кого не новость. Буш еще с прошлого обсуждения поставил напротив фамилии Госсекретаря жирную галочку, между прочим, согласованную и с Чейни, и с Рамсфелдом, и, разумеется, с воинствующей Кондолизой Райс. Кстати, превосходной выученицей профессора Бржезинского, который для белозубой и черноокой негритянки был мэтром, примером бескомпромиссности и политической прозорливости...

Первым нарушил молчание...нет, не Буш. Он держал паузу, рассчитывая таким образом выяснить – "кто с нами, а кто не очень"... И не Чейни, который тоже имел свой расчет: не быть впереди президента, а чувствовать дистанцию таково его непреложное правило. Рамсфелд тоже не отреагировал, во-первых, потому, что процитированная Пауэллом фраза содержала два слова "ввести войска", что указывало на его, Рамсфелда, прямое участие в Иракском вопросе, и, во-вторых, министр обороны, соблюдая политкорректность, не хотел быть впереди тех, от кого зависит политическое решение этого вопроса. Войска это всего лишь инструментарий...И конечно же, первой откликнулась Кондолиза. Ее левая соболиная бровь высоко поднялась, а из-под нее на Пауэлла глянул гневный глаз.

– А разреши узнать, Колин, почему ты не был столь принципиален, когда дело касалось Афганистана? Разве ты тогда требовал от нас хоть каких-то доказательств, оправдывающих наше вмешательство?

Пауэлл улыбнулся одними губами. Его карие глаза без вызова и без любви встретились с афро-американским огнем глаз Кондолизы. Это не был вызов, Госсекретарь этого не любил, он смотрел не в ее глаза, а в переносицу.

– Отвечу, если ты до сих пор не понимаешь сущности вопроса. Тогда, после 11-го сентября, мы все были во хмелю боли и униженности, которую пережила страна. И ты и я, и все мы, – Пауэлл, словно апостол Павел, когда вышел из пустыни и чтобы объяснить толпе свой поступок, повел рукой, очерчивающей пространство, где господствует разум. – И мы, начав бомбардировки Афганистана, не посягнули на его суверенитет, ибо он был разрушен талибами. Мы освобождали Афганистан от захватчиков, пришедших к власти путем военного вторжения и навязывания бесчеловечных законов. В этом случае речь идет о нашей помощи в установлении демократического устройства, а никак не об оккупации. А Ирак – светская страна, которой правит законно избранный президент. Даже если этого президента зовут Саддам Хусейн. Он очень плохой мальчик, но ни у тебя, Кондолиза, ни у меня нет права смещать его под надуманным предлогом. – Пауэлл взглянул на Тенета. И все стало ясно, кто будет следующий...Однако Кондолиза последнее слово хотела оставить за собой.

– Если царство разделится само в себе, не может устоять царство то. И если дом разделится сам в себе, не может устоять этот дом.(Новый завет, Марк, стр.121).

– Ты уж называй этот дом Белым, – сказал Пауэлл и начал мысленно искать подходящую цитату. Нашел ее на самой нижней полочке сознания, где лежало собранное еще в юные годы. Екклесиаст: – "Если подуешь на искру, она разгорится, а если плюнешь на нее, угаснет: то и другое выходит из уст твоих..."

Кондолиза растерялась, сверкая глазами, она глубоко задышала и ее роскошная грудь вздымалась и опадала. Вздымалась и опадала...

"Снаружи – Елена, внутри – Гекуба", – подумал о Райс Пауэлл.

– Я не знаю о чем вы тут говорите, – со всей своей непосредственностью молвил Буш, – но Багдад с его злобным режимом должен пасть.

И Пауэлл тут же, не без внутреннего сарказма, слова Буша перекинул в древность, вспомнив историю. На каждом заседании римского сената Катон твердил: "Кроме того, я полагаю, что Карфаген должен быть разрушен! Карфаген должен быть разрушен!" И Госсекретарю очень хотелось об этом напомнить президенту и сказать, что Катон добился своего и Карфаген был уничтожен и половина его жителей также. Но это был цветущий, приносящий Римской империи огромные доходы, город с самобытной архитектурой и очень важным местоположением – африканский порт на Средиземном море. И та же судьба постигла Коринф...И те же римляне, но уже спустя столетия, вынуждены будут опять отстроить Карфаген.

Мысли Пауэлла были быстры и мимолетны и они никак не отразились на дальнейших словах Буша.

– Джорж, – обратился он к Тенету, – среди нас есть сомневающиеся...

– Я отвечу на это словами моего уважаемого предшественника господина Кейси, который сказал: "Предпринимая эти попытки, мы имеем честные намерения...Нужно или рисковать или сидеть и наблюдать за происходящим..." (Так говорил Кейси на секретном закрытом заседании комитета палаты представителей по разведке перед 15 членами – прим.авт.). Да, ни атомная бомба, ни ее исходные материалы нами не найдены, как не найдены биологические или отравляющие вещества, но это отнюдь ни о чем не говорит. Здесь уместна аналогия с астрономией...До определенного времени человечество не знало о существовании планеты Плутон, только среди ученых шли разговоры, что на расстоянии стольких-то астрономических единиц от солнца существует невидимое космическое тело...И тогда спорили: одни говорили, что такой планеты там нет, другие – что есть. Ибо она была невидимая и нашли ее сначала на кончике пера, путем математических исчислений. А потом...

– Извини, Джорж, – перебил Тенета Буш, – мы не в планетарии. Говори по существу...

– А я и говорю по существу. Несведущие люди действительно могут утверждать, что Ирак непорочен, миролюбив и подчиняется воле международного сообщества. Но я не могу этому мировому сообществу рассказывать о том, сколько моих людей погибло добывая информацию об оружии массового уничтожения. Я не делюсь оперативной информацией. Никто этого не делает, если не желает быть посмешищем в глазах других спецслужб. И у нас есть этому достаточно веские косвенные доказательства. Поймите, господа, Ирак это не стог сена, который можно просветить рентгеновскими лучами и обнаружить пресловутую иголку. Это территория более чем 400 тысяч квадратных километров – пустыни, реки, пещеры, города, скалы и подо всем можно спрятать десятки заводов и столько же локальных лабораторий...Я уж не говорю об атомных тактических зарядах. Это вообще не подлежит обсуждению...

– Нет, почему же, говори, Джорж, мы тебя слушаем, – подбодрил президент главу разведки.

– Повторяю, существуют определенные косвенные доказательства того, что в Ирак были завезены два, а может, и больше атомных мини-фугасов...Более того, наш источник даже утверждает, что в одну из своих поездок в Ирак один из вице-спикеров российского парламента, пользующийся иммунитетом, привез такой кейс в подарок Хусейну. Правда, диктатор вице-спикера по-царски отблагодарил: назад русский гость тоже возвращался с кейсом, но наполненным не плутониевым зарядом, а бриллиантами и платиной...

При этих словах даже Кондолиза не сумела скрыть своего скепсиса. Она вспыхнула. Пыталась что-то возразить, но, встретив предупреждающий взгляд Буша, прикусила язык. Зато Пауэлл не считал для себя возможным промолчать.

– Косвенные доказательства – это призрак...фантом... Я например, не видя в четыре часа утра солнца, могу поклясться, что оно существует. И от меня никто не потребует никаких доказательств. А почему? Да потому что за тысячи лет до моего рождения люди уже знали, что оно есть и каждое утро всходит... Оружие же массового уничтожения в Ираке ни одна, повторяю, ни одна живая душа не видела и нет ни единого свидетеля, который мог бы поклясться на Библии, что таковое оружие существует на берегах Тигра. При этом, правда, я не беру во внимание ваших суперагентов и их осведомителей, которых вы называете надежными источниками... И ваш рассказ относительно какого-то атомного мини-заряда тоже из области косвенно-фантастических предположений... Интересно было бы послушать кого-нибудь из комитета палаты представителей по разведке...

Тенет поправил съехавшую на брови челку волос, и не глядя на Пауэлла, произнес:

– Во-первых, такие слушания уже были и шесть из пятнадцати ее членов нам поверили.

– Но это меньшинство, – перебил Пауэлл.

– Да, но трое воздержались, так что налицо паритет...Что же касается атомных мини-зарядов, то здесь, уважаемый Колин, я тебя должен разочаровать. Вы знаете, о чем недавно заявил член парламентского комитета по поставкам оружия Курт Велдон (Curt Weldon)? А я вам скажу: к нему за консультациями обратились представители ФБР, которые утверждали, что вопрос о наличии у террористических организаций оружия массового поражения, в том числе ядерного, на сегодняшний день является приоритетным для этой организации. Послушайте, что в этой связи сказал Велден: "Я считаю, что вероятность того, что у бен Ладена есть ядерное оружие, весьма высока". И у него были основания так утверждать. В 1997 году Велден пригласил генерала Александра Лебедя выступить на заседании комитета по поставкам оружия. Лебедь тогда заявил, что более 100 единиц портативного ядерного оружия могли быть похищены с российских военных баз. По словам Лебедя, это "идеальное оружие для террористов", которое выглядит как небольшой чемодан, и которое "приводится в состояние боевой готовности одним человекам за 30 минут".

– Я об этом тоже слышал, – сказал Пауэлл и пододвинул к себе портативный компьютер. – Я могу сейчас найти на многих сайтах то, о чем ты, Джорж, только что сказал. Но даже если предположить, что Лебедь знал правду об этом оружии, то ответьте – почему террористы не воспользовались им 11-го сентября?

– Ну, знаешь, Колин, это не вопрос! – вспыхнул Чейни. – Тут могут быть разные причины....например, технического характера...Но мы должны думать о будущем, чтобы этого не произошло никогда. Чтобы Хусейн, если таковой владеет портативной атомной бомбой, не поделился ею с Бен Ладеном и тогда...

Пауэлл не проронил больше ни слова. И не потому что нечего было сказать – он чувствовал перед собой глухую стену. Перед ним было большинство сторонников войны. Ястребы во главе с черноокой ястребицей. А ему пока не хотелось сжигать мосты между департаментом и Белым домом. Хотя он знал, что образовавшаяся трещина рано или поздно приведет к обрушению отношений.

– Итак, голосуем – кто за данную резолюцию по Ираку? – и Буш после секундного выжидания поднял руку.

Мгновением позже это сделала Кондолиза, за ней – Чейни и Рамсфелд. Тенет в голосовании участия не принимал, ибо данная процедура – прерогатива главных должностных лиц США...

Все посмотрели на Пауэлла, который вертел в руках свои очкки-хамелеоны, а на лице его лежала отстраненность. Он только сказал:

– Проголосую, когда у нас будут неопровержимые доказательства того, что Багдад владеет оружием массового уничтожения.– Он поднялся и вышел из Овального кабинета. Никто из оставшихся там не стал комментировать его поступок. Приняли как должное, такова традиция Белого дома: никого вслед не обсуждать и не осуждать...

А между тем, шагая по коридорам Белого дома, Пауэлл вспоминал первые часы после атаки смертников на башни Торгового центра и на Пентагон. И всплыл в памяти состоявшийся тогда разговор тех же лиц, которые сейчас остались в Овальном кабинете. Только тогда они находились в запасном, на случай атомной войны или глобальной природной катастрофы, бункере в районе Шарлотсвилла, что в нескольких километрах от Вашингтона. Именно туда был направлен президентский вертолет, который уже подлетал к Белому дому и который в сопровождении двух других вертолетов типа "Апачи" и истребителя-перехватчика был сопровожден до тайной запасной штаб-квартиры, находящийся на глубине двадцати семи метров под армированным бетоном. Именно там прошло первое чрезвычайное совещание, на котором, что называется, с белого листа намечались меры, по предотвращению второй атаки, если таковая последует, и по ликвидации умопомрачительных последствий теракта.

Пауэлл вспомнил, насколько был подавлен президент, насколько спокоен был Чейни, насколько возбуждена была Кондолиза и деятелен Рамсфелд. Он не отрывался от телефона и то, что ему передавали с поверхности земли, он тут же транслировал собравшимся. Но после того, как все вроде бы стабилизировалось и телевидение стало повторяться, речь зашла об ответных мерах. Буш, глядя на министра обороны, спросил: "Сколько времени нужно, чтобы межконтинентальные ракеты достали Кабул, Бандад и Тегеран?" Все, кто это слышал впали в шок, ибо понимали, куда клонит президент... Речь явно шла об ядерном ударе возмездия. И когда президент вместо ответа от Рамсфелда получил мучительный вопрос, серой бледностью застывший на лице министра обороны, сказал:

– Если мы сегодня же не отреагируем надлежащим образом, завтра все может повториться с десятикратными последствиями. Скажи, Джорж, – Буш обратился к Тенету, – твоя служба хотя бы приблизительно знает, где скрывается Бен Ладен?

– Два дня назад он был в Афганистане, но за это время можно многократно сменить экспозицию и оказаться где угодно...

– Это не ответ...

– Но я предупреждал о таком развитии событий, – Тенет явно оправдывался и при этом хотел набрать несколько очков.

– Не будем спешить с выводами, – сказал Рамсфелд. – Нужно собрать комитет начальников штабов и посовещаться о военных мерах. Я подчеркиваю о мерах военного характера.

– Но мы не можем упускать момента, – Буш подошел к карте и пальцем провел по невидимой дуге – от Ирака до Кабула...– Если мы проявим слабость завтра некому будет об этом напомнить...Что скажете, Кондолиза? – обратился Буш к своему помощнику по вопросам национальной безопасности?

Женщина, шоколадный цвет лица которой стал перламутрово-матовым, что-то пыталась произнести, но ее полные губы беззвучно мяли воздух, а гортань не подавала вибраций, превратив человека в немое существо. На помощь Райс пришел Пауэлл. Он тоже был бледен, но абсолютно спокоен.

– Послушай, Джорж, давай вытащим ноги из стремян и спешимся. Хотя бы на пять минут...

– А что ты, Колин, предлагаешь? Простить, сказать спасибо, утереться и жить как ни в чем не бывало? – Буш сказал это, не повышая голоса, ощущая свою беспощадную правоту. Один час сегодня стоит двух часов завтра...

– Я тоже думаю о завтрашнем дне, – сказал Пауэлл, в его интонации слышались нотки-сигналы, которыми он давал понять президенту, что он его прекрасно понимает, но при этом умоляет не прибегать к крайностям. – Если мы нанесем сегодня ядерный удар по нескольким точка, то...да, мир, особенно американцы, нам будут рукоплескать... Но я, как политик, знаю другое: пройдет эйфория, наступит момент протрезвления и люди поймут, насколько мы оказались невыдержанными и не мудрыми.

– Что же ты в данной ситуации предлагаешь? – Буш вернулся на свое место за столом.

– У нас есть сценарий действий в подобных ситуациях и давайте будем его придерживаться. Пусть вице-президент возвращается в Белый дом, ты, Джорж, остаешься здесь пока не наступит в стране безопасный режим, а мы все, Пауэлл оглядел присутствующих, – тоже возвратимся в свои офисы и будем работать. Страна ждет реакции президента и ты, Джорж, должен выступить по телевидению и успокоить нацию...

Пришла в себя Райс. Обращаясь к Бушу, сказала:

– Джорж, я всегда поддерживаю тебя...ты это знаешь, но сегодня...Нет, пускать ракеты вслепую, не зная, кого они поразят...Я не могу с этим согласиться...

Рамсфелд безмолвствовал. Чейни подошел к Бушу и что-то ему тихо сказал. Тот кивнул и Чейни, отойдя от президента, начал по сотовому телефону куда-то звонить. Он собирался возратиться в Белый дом.

А в это время президентская команда телевизионщиков, готовилась к эфиру из точки Х, откуда президент США должен обратиться к нации.

Но президент вопроса не закрыл. Он обратился к Рамсфелду:

– За тобой слово, Дон, – впервые Буш изобразил на лице квазиулыбку. До возвращения в его душу лучезарности было ой как далеко. И более того, когда Рамсфелд начал излагать свою точку зрения, сознания Буша опять начало плыть – видимо, микроскопический сосуд снова сколопсировал, чем нарушил цепочку, проводящую электроимпульсы из правого полушария в левое. Извините, друзья, мне надо выйти...

И президент вышел из кабинета и направился в туалет, где подставил голову под холодную струю воды. А напрасно, холод еще больше сузил проход в сосуде и в том месте, где возник непорядок, возникла острейшая боль. Он даже схватился за голову, не зная, куда вместе с ней деться. К счастью или несчастью для Америки и всего мира, Буш вспомнил урок, который получил в армии: в первый час ушиба нужен холод, а вот спазмолитические боли устраняются теплом. И он переключив воду, снова подставил голову под струю теперь уже горячей воды. И минут пять терпел, понимая, в каком странном виде он вернется в совещательную комнату. Когда он разогнулся и взглянул в зеркало, его чуть не хватил удар: его президентский лик по цвету напоминал одновременно вареного рака и перезрелую сливу...Зато в голове больше не болело и не шумело. Он обрел ясность мысли и былую уверенность. Вытерев салфеткой лицо и руки и постояв немного у вентилятора, чтобы охладиться, он вышел из туалета и направился к ожидавшим его коллегам.

– Очевидно где-то просквозило, – сказал он и бодрым взором окинул старающихся не смотреть на него чиновников. – Горячая вода очень помогает в начале простуды, только надо ее пустить на всю железку...