Текст книги "Операция 'Армагеддон' отменяется (фрагмент)"

Автор книги: Александр Ольбик

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 4 страниц)

– Буквально на днях мы высылаем в Ирак оперативную группу... Постараемся вытащить оттуда все, что можно вытащить, – Патрушев из своей черной папки достал бумагу. Положил перед Путиным.

– Что это? – президент взял в руки лист, на котором крупно и жирно значилось: "Совершенно секретно"...

– Это донесение Сайгака... Я вам уже говорил об операции "Центурион"...

– Это тот парень, который был в Гнилой Яме?

– Да, мы его внедрили в банду, находящуюся под крылом торговцев оружием. А это, – кивок в сторону бумаги, – первое его донесение...

– На какой он связи?

– Цифровая сеть.

– И когда начинается мероприятие? – Путин стал читать текст. – Значит, уже завтра эта группа высадится в Латвии?

– Если, конечно, будет летная погода и другие сопутствующие обстоятельства.

– Держите меня в курсе, – Путин поднялся, давая понять, что совещание закончено.

Патрушев тоже встал и принял ладонь президента в свою необхватную и каменную длань. При этом сказал:

– Владимир Владимирович, в связи с операцией "Центурионом" есть один щекотливый момент.

– Садитесь, – президент снова опустился в кресло. Он не спешил оставаться один, не хотелось новой атаки беспокоящих мыслей о жене, которая в это время должна быть в ЦКБ.

Патрушев тоже сел.

Затонов, попросив разрешения отбыть, вышел из кабинета.

– Говорите, что у вас на душе, – сказал Путин и ослабил узел галстука.

– Я об операции в Риге... Проникновение в казарму Екаба спланировано таким образом, чтобы не пролилась кровь ни латышей, ни людей из группы Сайгака.

– Так в чем проблема? Насколько я помню, у них будет план казармы входов и выходов из...

– Из Пороховой башни... Этот план нам представил наш бывший коллега Голубь Николай Иванович... Да и в нашем архиве таковой имеется... Но дело не в этом.... Пока не получим из Риги положительных сведений, Голубь будет под нашим контролем, как и его шеф Гафаров, по кличке Князь. Вот это акула, можно сказать, ископаемая...Будем брать с поличным, когда Сайгак с "изделием" вернется в Москву...

– Но вас озабочивает что-то другое?

– Да, это так. Может случиться, что группа будет обнаружена... И тогда без стрельбы вряд ли обойдется... А где стреляют, там обычно бывают убитые...

– Я понимаю вас. Но что делать, у нас вариантов не так уж много – или "изделие-500" попадет в руки боевиков или, чтобы вернуть его в родное лоно, придется стрелять... По-моему, игра стоит свеч...

– Но одно дело, если убийство будет на совести боевиков и другое, если в этом будет замешан гражданин России. Я имею в виду Сайгака...

– А он что – безмозглый Рембо?

– Я этого парня хорошо знаю и уверен, что он зря убивать не будет... Да и легенда его... Если, не дай Бог, Сайгака захватят латыши, они мало что о нем узнают...

– А варианты его вызволения вами предусмотрены?

– Разумеется. Латвия не та страна, где осужденные находятся в неприступных Бастилиях или на островах, вокруг которых кишат акулы... Как-нибудь отобьем...

– Но вы, очевидно, оборудуете его электронным маячком?

– Да, это так. Браслет "Эхо" он наденет в Риге, его Сайгаку передаст наш агент. Так что при любом раскладе мы Валеру отыщем живого или мертвого... Но повторюсь, меня беспокоит гибель людей и говорю я вам это с одной целью: чтобы, в случае международного скандала, вы знали, с кого спрашивать...

– Об этом можете не беспокоиться, – президент скинул с лица маску внимательного слушателя. – Спрошу по всей строгости... А пока желаю вам удачи. И удачи Сайгаку, этот парень мне нравится, но кажется, любит рисковать...

– Разумный риск должен иметь место. Разведчик без этого качества не вызывает у меня уважения.

– Ну, тут я с вами, Николай Платонович, полностью согласен, – и повторил: – Держите меня в курсе...

Когда президент остался один, все его помыслы и глубинные чувствования тотчас же переключились на дела семейные. Вернее, на главную составную часть семьи – Людмилу Александровну, которая в этот час должна быть в ЦКБ. Почти не верующий в Бога, Путин тем не менее мысленно взывал к нему, просил Всевышнего, чтобы тот помиловал и не дал недугу овладеть самым дорогим для него человеком. И он представил, как она лежит на столе, голова – в арке-трубке, похожей на самолетное сопло. Он приблизительно знал, как выглядит такой томограф. Однажды, при посещении какого-то медицинского центра во Франции, его водили по кабинетам, оснащенным фантастической техникой. Но техника техникой, а живой человек, да еще свой, самый близкий превыше прогресса и самых сказочных достижений. Это Космос с его жемчужным ожерельем звезд и утрата этого Космоса – утрата абсолюта.

Путин позвонил и вскоре в кабинет вошел помощник Тишков. Его несколько одутловатое лицо было такого цвета, какое, наверное. бывает при сильнейших перегрузках или нехватке воздуха, когда каждая клетка молит о пощаде.

– Вы неважно себя чувствуете, Лев Евгеньевич?

– Да нет, ничего, – Тишков не любитель жаловаться, тем более, ему не хотелось быть слабым в глазах ЭТОГО президента.

– А как ваша астма?

– Ну, немножко донимает да и погода, сами видите, не способствует.

В Кремле все знали о болезни Тишкова и несколько раз были свидетелями сильнейших астматических приступов. Которые, между прочим, сваливались, как снег на голову. И если не помогал ингалятор, который всегда был при нем, вызывали неотложку. Врачи делали антигистаминные уколы, два кубика преднизалона и буквально через пятнадцать минут его ставили на ноги. Астма древний и коварный недуг. Но не марафонец. Внезапно приходит, так же внезапно отступает. Особенно та ее разновидность, которая пристала к Льву Евгеньевичу – неспецифическая астма. Без хрипов в груди, без удушающего кашля и заливающей грудь тяжелой мокроты. Просто у него перекрывало дыхание, в горле появлялся тугой ком, который, если на него не воздействовать лекарствами, может смертельной пробкой закупорить бронхи.

Возможно, потому, что Тишков сам познал страдания через болезнь, президент и попросил его об "одном одолжении". Несложном: сходить в библиотеку и принесли том медицинской энциклопедии на букву "м" "заболевания молочной железы". И Тишков такой просьбе не удивился, но сразу же смекнул: просьба личная, а потому надо выполнить ее без афиширования. И другое понял: возможно, кто-то в семье президента или из круга близких находится в опасности...

Когда на стол лег четвертый том медицинской энциклопедии, Путин не сразу принялся его перелистывать. Что-то сдерживало, возможно, боязнь найти там нежелательные признаки... Он ходил по кабинету, нет-нет и поглядывая за окно, где было жиденькое сегодня, без каких-либо признаков просветления. И это усугубляло душевную маяту. А маята – мать пессимизма, места для которого в груди президента давно уже не было. Ни миллиметра, ни микрона. Но ведь все меняется...

Звонок отвлек. Он быстро подошел к телефону и, не медля, произнес:

– Алло, я вас слушаю, – это его привычная фраза и все, кто ему звонит, воспринимают ее, как пароль – все в мире неизменно, стабильно и полно надежд...

Да, это был ее голос, тоже без малейших ноток уныния, а тем более отчаянья.

– Докладывай, – сказал президент, чуть надавливая на голосовые связки. – Что, как и отчего...

– Да, собственно, не о чем докладывать, всю насквозь просканировали и ничего из ряда вон выходящего не нашли...

Такие слова – спасительный бальзам, но его все же смутило "из ряда вон выходящего", и потому он спросил:

– А не из ряда – что?

– Подробности – дома, – и вдруг неожиданный поворот: – Ты не забыл электронный адрес?

Закончив разговор, он не почувствовал ожидаемого облегчения. Что-то она не договаривала. Это подозрительное "подробности – дома" показалось ему двусмысленным. Но эту двусмысленность напрочь перечеркивал вопрос об электронной почте. И он удивился: на какие выкрутасы способна женская психика, как прихотлив ряд ее ассоциаций...

И он принялся листать энциклопедию. Через несколько мгновений сам стал жертвой ассоциаций. На глаза попалось слово "ценурозы", которое моментально связало его воображение с недавно слышанным "центурион"...Он отложил медицинскую энциклопедию в сторону, поднялся с кресла и подошел к книжной секции. В энциклопедическом словаре прочитал: "Центурион" – (лат. Centurio) командир подразделения (центурии, манипулы) в др. римск. легионе." Меч, шлем, доспехи, сандалии с кожаной перевязью на икрах ног бойцов. Мощь и несокрушимость духа. Воля и нетерпимость поражения. "А президент должен соответствовать этому образу? – спросил он себя. – Моя манипула – Россия, выплескивающаяся из берегов проблем. Сайгаку не проще, против него манипула, склонная к неправедному бою, коварная и скрытная, готовая на смерть не ради цезаря, а ради и во имя..." Путин не закончил мысль, ибо не знал ее продолжения. Он снова уселся в кресло и стал читать другой текст, без малейших оттенков античности: "Патология молочной железы... Мастопатия, туберкулез, доброкачественная опухоль, фиброаденомы, рак... Хирургическое удаление." Но прежде – отщипок подозрительного места – биопсия... "Так что же ей сказали такого, о чем она предпочла пока не говорить?" "Центурион несгибаемый командир манипулы. И факт: Центурион-Сайгак сейчас важнее Центуриона-президента," – он закрыл энциклопедию и не ощутил удовлетворения от прочитанного. Наоборот: большие сомнения закрались в его и без того нагруженное "я"...Однако впереди еще был рабочий день и он, взглянув на часы, ощутил пустоту не только в душе, но и в желудке. Новый распорядок жизни, навязанный молодым поколением в лице его любимого Котенка, давал о себе знать...Но это его не угнетало...

Вечером из "доклада" Людмилы Александровны он узнал то, чего больше всего опасался – врачи предписали ей пройти гистологическое обследование. Это еще называется биопсией – клеточный забор из молочный железы на предмет обнаружения раковой опухоли...

21. Кремль. Поздний вечер 25 октября.

Путин на себе проверяет действие газа...

Возвратившись в Кремль, он поинтересовался у Тишкова – не доставили ли посылку от Патрушева? Спросил ради проформы, ибо был на все сто уверен, что Патрушев слов на ветер не бросает.

– Коробка в приемной... Принести?

– Да, будьте добры, Лев Евгеньевич, взгляну, чем они нас порадовали.

В коробке, заклеенной скотчем, находился небольшой баллончик, похожий на углекислотный огнетушитель. На дне коробки он обнаружил инструкцию "Правила использования спецсредства "Бергамот". Огнеопасно, не держать рядом с открытым огнем, давление – 2 атмосферы, при использовании необходимо свинтить предохранительный колпачок и присоединить дозиметр, который находился в комплекте."

Из инструкции Путин понял, что "Бергамот" не похож на пресловутую "Черемуху" и действует, как сильное седативное средство. Но есть серьезные противопоказания – всевозможные виды аллергических заболеваний. Особенно он противопоказан людям, страдающим астмой, острым бронхитом и ишемической болезнью. "Но это и есть огромный минус... Всем, кто в заложниках, диагноз не поставишь, и не спросишь, кто чем болен и какие у кого аллергические реакции, – сомнения буквально выбивали почву из-под ног Путина, связывающего с "химией" вариант спасения заложников. "Но есть ли другой выход? Пока я его не вижу, ибо не верю, что ОНИ сдадутся и сложат оружие. Остается два варианта: или штурм и возможный подрыв террористами всего ДК вместе с людьми, или же "Бергамот", от которого, возможно, кто-то только почихает, а кто-то, возможно, "умрет"... – Это слово перекрывало весь строй его замысла, чему надо было что-то противопоставить. Он вспомнил, что Шевченко говорил об антидотах, но опять же заложникам во время применения "Бергамота" они будут недоступны. Позже, в больницах они его получат, однако важен фактор времени...

Он подумал об отце Алексии – не обратиться ли к нему за благословением? Но вспомнив, что патриарх не очень здоров, у него поднялось артериальное давление, Путин решил не тревожить его. Прихотливые ассоциации каким-то замысловатым образом увязали имя Алексия с именем далеким от церкви, но близким к имени Москва. И президент припомнил прочитанное о Наполеоне, когда тот прибыл на торжественную мессу в Нотр-Дам по случаю Амьенского мира. И его слова об этом: "Я присутствовал на ней с условием не целовать Святые дары и не участвовать в прочих безделицах, выставляющих на смех разумного человека..." И Путин поймал себя на мысли, что очень похожие ощущения он испытывал, когда протокол требовал его присутствия на соборных служениях. Но, но, но... Он мог бы повторить слова Бонапарта: "Как человек, я не знаю ответа на этот вопрос. Зато как Первый консул знаю отлично: народ без религии – жалкий корабль без компаса. Нет и не будет примеров, чтобы великое государство могло существовать без алтарей. Без религии человек ходит во тьме. Только она указывает ему его начало и конец. Христос полезен государству..." "Сегодня мне никто не поможет, – подумал президент, – с этим я должен справиться в одиночку и, если судьбе угодно, в одиночку выиграть или пасть..."

... Путин отвинтил колпачок и вместо него к ниппелю присоединил дозиметр. Установил репер на цифре двенадцать. Именно столько метров занимает ванная комната, которая находится рядом с комнатой отдыха, находящейся за стеной кабинета.

Взяв баллончик, он вошел с ним в дверь, ведущую в смежное помещение и, постояв возле полки с книгами, направился в ванную. Там все блестело кафелем и никелем. Пахло каким-то дезодорантом и это, подумал он, может помешать ему идентифицировать "Бергамот" с яблочным запахом. Но это теперь и не имело значения...

Положив баллончик на полку, он вышел и вернулся со стулом, на который и уселся. Затем дотянулся до баллончика и перенес его на колени. И так с ним сидел несколько минут. И когда его рука уже обхватила "звездочку" вентиля, и готова была повернуть его против часовой стрелки, в голову стукнула мысль: "Это же мальчишество... Что я делаю? Загнусь здесь и никто до утра не найдет... Надо хотя бы предупредить Тишкова..." И он снова вышел из ванной, прошел в кабинет и взял со стола мобильный телефон. Набрал номер помощника: "Лев Евгеньевич, вы еще не спите? Хорошо...У меня к вам просьба – через десять минут зайдите, пожалуйста, ко мне и, если я буду спать, разбудите... А если не буду просыпаться, полейте на лицо водой..."

После этих слов, он вернулся в ванную и плотно притворил за собой дверь. Уселся с баллончиком на стул и, откинувшись к его спинке, замер, словно перед прыжком в бездну. "Что ты этим хочешь доказать? – спросил он себя. – Что ты благороднее всех, выше и сильнее всех смертных? Но такого не бывает. Над "самым самым" всегда есть другой "самый самый"... Нет, не в этом дело, все гораздо проще: если пострадают люди в ДК, а тем более, если многие умрут из-за этой хреновины, вся моя жизнь лишится смысла. Меня таким родила мама и я не могу... Но с другой стороны, командир, посылая солдата на смерть, должен быть уверен, что его смерть окупается неизмеримо большим числом сбереженных жизней... Матросов, закрыв собой амбразуру дота, спас взвод... И это был взвод, который в тот день освободил поселок и без которого не было бы одной победы... Из малых побед складываются большие и в этой цепи нет ни одного лишнего звена. Может, я боюсь смерти? Ее все боятся. Но есть что-то еще, что отодвигает страх смерти на второе место. А что это? В моем случае это мой долг...И я его должен выполнить, но не жертвуя ни собой, ни другими. Задачка, конечно, не из простых, но сегодня я ее должен решить..."

Путин обхватил пальцами желтую звездочку вентиля и легонько крутанул его против часовой стрелки. Он подался легко и президент не услышал ни шипенья, ни каких-то других звуков... Газ выходил из трубки бесшумно, и вскоре Путин ощутил отчетливый запах спелых яблок...А еще через несколько мгновений его охватило непреоборимое желание смежить глаза. Но где-то, в запредельной дали его сознания, он отчетливо услышал голос: "Держись, сосредоточься на том, что тебе более всего дорого...близко и не выпускай из виду." И из разрастающего разноцветного мельтешения под свинцово-тяжелыми веками он выделил образ – это, безусловно, был Андрей Алексеевич Шторм, стоявший на высокой скале, напротив восходящего солнца. Оттого и лицо его было отчетливо различимым до мельчайших морщинок. "Я выдержу, – как бы отвечая наставнику, сказал себе президент. – Я уже сконцентрировался, вижу все окружающее так явственно, что никаких усилий не требуется." И вслед за этим самоутверждением ему привиделась карта, с нанесенными на ней городами, которая очень напоминала карту, которой пользуются метеорологи, рассказывающие по телевизору о погоде. Перед взором проплывала бесконечно пространственная, неохватная часть земли, имя которой Россия. Это было видение-копия той воображаемой картины, которая представилось ему, когда он поднимался по веревочной лестнице на утес во время операции в Гнилой яме. И так же, как и тогда, он ощутил непередаваемо отрадное чувство, восторг перед увиденным, но вместе с тем и осознание, что перед ним обман, иллюзия, какая-то неестественность, навязанная дурманом... "Приди в себя и объяви вслух, что ты перед собой видишь..." И огромным усилием воли он размежил веки и первое, что увидел, был баллончик, лежащий на коленях. А его желтый вентилек напоминал ромашку и президент вслух (а может, это только ему казалось) произнес: "Я вижу баллончик, который у меня на коленях, значит, я вышел...вернее, я не ушел...спасибо тебе Андрей Алексеевич..."

Но когда он попытался встать, ноги отказали. Стараясь не упустить утончающееся сознание, он оперся рукой о край ванны и все-таки поднялся. В его руке ненужной сутью болтался баллончик.

Путин сделал шаг в сторону двери, но что-то его держало и он, пошатнувшись, начал оседать обратно на стул. "Не выйдет, – сказало его сознание и начало было снова угасать, но именно в эти мгновения перед ним возникло лицо Людмилы Александровны, которая шла навстречу...А за ней светлыми лучиками светились глаза Кати, она была в своей голубой курточке и красном берете, который так подходил к ее юному лицу... – Я уже встал, черт возьми, и теперь никто меня не стреножит..." И действительно, он вновь обрел равновесие, при этом называя вслух те предметы, которые фиксировал его взгляд: "Ванна, полка, зеркало, краны, кафель, дверь, ручка...сейчас я за нее возьмусь и выйду отсюда... Я контролирую, значит, я в порядке..."

Но когда он уже ощутил пальцами холодок бронзы, дверь вдруг отворилась и в ее проеме обрисовалась плотная фигура Тишкова. И каждый из них поразился, увидев лицо друг друга. Тишков представился Путину напуганным и растерянным, Путин Тишкову – смертельно бледным, с потухшим взглядом и прикушенной нижней губой.

– Владимир Владимирович, что с вами? Я вызову врача, – и Тишков протянул руку, чтобы помочь президенту.

– Не надо, я сам... А вам сюда нельзя, – Путин загараживающе поднял руку. – У вас астма, это может плохо кончится... – и он падающим шагом ступил за порог, оттесняя от дверей помощника. Он хотел закрыть дверь, но рука была непослушной и не подчинилась команде. – Захлопните дверь, прошептал президент, – туда вам нельзя... я сам дойду...

Тишков почувствовал яблочные ароматы и в горле у него тотчас же начал нарастать комок, мешающий глотать. Это была аллергическая реакция на остатки "Бергамота"...

– Не беспокойтесь, я уже закрыл, – и когда Тишков это делал, увидел лежащий на стуле баллончик. А до того, как войти в ванную, на столе, в кабинете президента его внимание привлекла Инструкция по пользованию "Бергамота". Опытному помощнику такое совпадение рассказало о многом.

Тишкова охватил приступ кашля и он, словно ковбой, наловчившийся выхватывать из кобуры револьвер, быстрым неуловимым движением извлек из кармана "Берлотекс", противоастматический ингалятор, и, задержав дыхание, вспрыснул в рот две дозы препарата.

Путин, когда оказался в комнате отдыха, подошел к барчику и достал оттуда бутылку минеральной воды.

– Откройте, – попросил он Тишкова, уже начавшего ощущать действие "Берлотекса".

– Владимир Владимирович, попробуйте мое средство, оно противоаллергическое... уверяю вас, хуже не будет, – и помощник протянул президенту свой ингалятор.

Путин взял мундштук в руки.

– А как им пользоваться? – спросил он.

– Задержите дыхание и нажмите вот сюда... Отрывисто, дважды...

Приторно-сладковатая аэрозоль выплеснулась на небо и гортань. Буквально через несколько секунд он почувствовал, что дышать стало легче и из груди уходит какая-то мутящая спертость.

Тишков, налив полфужера минеральной воды, протянул его президенту. Но тот пить воду сразу не стал...Сначала налил в ладонь и смочил лицо. Проделал это несколько раз.

– Может, все же вызвать врача? – Тишков сел рядом с президентом. Взял его руку, стал нащупывать пульс. Это была тоненька ниточка, по которой бежала президентская жизнь. – Я не врач, но когда такое бывает со мной, я выпиваю пятьдесят грамм...

– Вы меня сегодня, залечите, – попытался шутить президент. – Впрочем, возьмите в барчике "московскую" и прихватите рюмки...

Но когда Тишков исполнил просьбу президента и тот сделал так, как советует "народ" – выпил граммов сто, из кабинета послышались телефонные звонки.

– Я схожу, – сказал Тишков и отправился в кабинет.

Путин после самолечения почувствовал себя значительно лучше. Его перестало поташнивать, в груди пропало чувство муторной напряженности и он даже поймал себя на мысли, что хочет есть. И не просто кабы чего, а конкретно – горячего, наваристого украинского борща, который так великолепно готовит Людмила Александровна.

Возвратившийся Тишков сказал, что звонил Патрушев.

– Кстати, он уже сюда звонил и я шел вам об этом сообщить.

– Как там дела? – спросил Путин, ему казалось, что его не было в жизни целую вечность, хотя еще не прошло и пятнадцати минут после начала "эксперимента"...

– Судя по голосу Патрушева, напряженность нарастает.

... А, между тем, события вокруг ДК развивались со стремительностью селевого потока. Когда переговорщик (уже четвертый по счету) завел речь о сохранности жизней заложников и призвал террористов сдаться, их главарь заявил: "Мы это сделаем сразу же, как только последний солдат покинет Ичкерию... И сделано это должно быть не позднее завтрашнего утра... Если этого не случится, мы пойдем на крайние меры." Переговорщик на это возразил, что, мол, невозможно за столь короткое время вывести войска и технику. Нереально, а потому в переговорах эта тема бесперспективна... Но и этот аргумент был отвергнут Мовсаром Гараевым: "Если их завести было так просто, то вывести – что за проблема? Это зависит от вашего правительства. Если оно согласно, то мы можем уехать уже завтра, если оно ничего не сделает, то нам придется..." Главаря дополнила одна из женщин, находящихся рядом с ним: "Мы ни перед чем не остановимся..." И ей вторил тот, которого потом назовут арабом: "Мы ни перед кем не остановимся. Мы на пути Аллаха. Если мы умрем здесь, это не все, нас много, это будет продолжаться..." "Вы молодые, вы должны жить, – тянул время переговорщик, – умереть каждый может, а вот жить по человеческим законам..." "Ты брось свою агитацию, – снова вошел в разговор Гараев, – если до пяти утра вы не начнется вывод войск под международным контролем, мы начинаем стрелять...А если ваш спецназ захочет вмешаться, взорвем все, что у нас имеется..."

Прослушав этот разговор, Патрушев сказал Грызлову:

– Кажется, этот парень на сей раз не блефует...

– Выходит, остается только задействовать план "Армагеддон" отменяется"... Лично я другого выхода не вижу...

– Я тоже...Но, знаешь, что меня беспокоит... Трудно даже объяснить, Патрушев замялся. – Президент попросил меня доставить ему баллончик с газом, который мы предполагаем в случае чего применить...Уж не задумал ли он его на себе опробовать...Тем более, я только что звонил ему, но не дозвонился...

– А он на это может пойти, – не стал опровергать слова директора Грызлов.– И его можно понять – в случае чего не мы с тобой будем отвечать, а президент... Я имею в виду моральную ответственность, которая им понимается однозначно – личная ответственность главы государства...

– Так чего мы ждем? – Патрушев поднялся со стула. – Рвем в Кремль, может, туда надо высылать "неотложную помощь"...

– Поедем, – согласился Грызлов, – а заодно примем окончательное решение.

Было двадцать минут первого ночи, когда они въехали на территорию Кремля. Охрана, зная их в лицо, тем не менее, тщательно сверила удостоверения, после чего они прошли через магнитную арку.

Странное впечатление производили на Грызлова пустынные коридоры: казалось, за каждой дверью живут духи прошлого – начиная от вождя революции и кончая Ельциным. Их шаги скрадывала ковровая дорожка и это тоже как бы подчеркивало таинственную затаенность кремлевских коридоров.

Когда они вошли в приемную, часы пробили половину первого. Двое телохранителей президента – а это были Фоменко с Одинцом – поднялись и поприветствовали вошедших. Из-за стола вышел Тишков.

– Что, тоже не спите, Лев Евгеньевич? – спросил у него Патрушев. Президент на месте?

– Сейчас доложу, – и Тишков первым вошел в кабинет и оповестил Путина о поздних гостях.

"Странное у него лицо, – подумал Патрушев, когда они вошли в кабинет Путина. – Такое впечатление, словно не спал неделю...."

У Грызлова тоже в этой связи появились кое-какие ассоциации, которые однако не имели целью сделать определенный вывод относительно лица президента.

Путин поздоровался с ними за руку – что ни говори, наступили очередные сутки.

– Что нового? – спросил президент. – Как переговоры – идут или ковыляют?

– Кое-как ковыляли, но теперь, кажется, зашли в тупик, – сказал Патрушев.– Они поставили пред нами ультиматум: в пять часов утра мы должны начать вывод войск из Чечни.

– Причем, сделать это нужно под международным контролем, – вторил Грызлов.

Какое-то время Путин обдумывал сказанное. Его самочувствие не было безукоризненным. Временами накатывали волны дурноты, но тут же отступали. Тишков заварил крепкий чай, и, президент, выпив две чашки, почувствовал себя бодрее.

– Сколько, вы говорите, они дали нам времени для размышлений? – Путин взглянул на часы. – Остается четыре с половиной часа. Не жирно.

– Поэтому мы уже предприняли кое-какие меры, – произнес ключевые слова Патрушев.

– А именно?

– Начало работать спецподразделение и часть группы уже заняло подходы к ДК. Другая часть сейчас направляется подземным ходом и через минут сорок будет находится в той, точке, откуда снимался первый сюжет. Группа установит дополнительное оборудование, подготовит каналы транспортировки спецсредства, ну и все остальное. Останется только дать отмашку и операция начнется...

– Ну что ж, они сами пишут свою биографию, – задумчиво произнес президент, словно отвечая на какие-то свои доводы. – И все же... сколько бы времени у нас ни осталось, употребите его на уговоры... И вы не ослышались: я сказал – на уговоры. Сделайте все, чтобы ДК не стал братским кладбищем, ибо любой исход, кроме их сдачи, будет смертельным для многих людей... И не только для террористов...– Президент поднялся и направился в дверь, ведущую в комнату отдыха.

Вскоре он вернулся, неся в одной руке баллончик. Положил его на стол и Патрушев, бросивший на баллончик взгляд и не обнаруживший на вентиле пломбы, все понял...Видимо, это понял и Грызлов, ибо щеки у него зарделись и он, не отрываясь, смотрел на предмет, лежащий пред ними.

– Эта вещь, полагаю, может нам помочь, но все же лучше доверимся своей медицине. Я вас, Николай Платонович, очень прошу срочно связаться с Шевченко и пусть он распорядится насчет препарата "Нирвана"...

Патрушев взглянул на часы, президент понял его озабоченность:

– Я не думаю, что он спит, а если спит, поднимите и пусть он разбудит своего главного анестезиолога и они вместе введут ваших людей в курс дела...У медиков есть яд, но есть и противоядие, поэтому будем работать с их химией. – И тут же президент оговорился: – Если, разумеется, припрет такая необходимость, и нам придется к ней прибегнуть...И, пожалуйста, пришлите ко мне командира спецгруппы, которая в случае провала переговоров, начнет операцию по освобождению заложников...

– Это опытный офицер, участвовал в аналогичных операциях, но, к сожалениею, встретиться с ним уже невозможно. Он с группой в работе...

– Как его фамилия?

– Александр Плат, тридцать семь лет, жена, двое детей, поэтому безрассудные действия с его стороны исключены.

– Это то, что надо. Сейчас безрассудство стало чем-то модным и для него даже подобрали название – экстрим... Психология риска, как развлечения, проникает во все общественные сферы и овладевает умами... – Путин сделал паузу, как будто решал – продолжать разговор или нет. Однако продолжил: –Терроризм – тоже экстрим в его конечной фазе... Но это отдельный разговор... Я буду здесь, и как бы ни развивались события, незамедлительно ставьте меня в известность, – в словах президента звучали жесткие нотки непререкаемости.

9. США. Совещание в Белом доме

Президент Буш, возможно, в силу своей южно-техасской ментальности был абсолютным оптимистом. Мир он воспринимал в таком же утренне-солнечном виде, каким он представляется ребенку, проснувшемуся в уютной колыбельке и увидевшему на стене лучезарные блики восходящего светила. И, наверное, в силу чрезмерного энтузиазма, он не хотел слышать никаких и ничьих возражений относительно предстоящего вторжения в Ирак. И шеф ЦРУ господин Тенет, прекрасно осведомленный о "просветленной" натуре Буша, частенько ему подыгрывал. Ему нравилась реакция президента, когда тому докладывали, что-де Ирак имеет три лаборатории по разработке биологического оружия, что под дворцом Хусейна ведется сборка атомных фугасов, что мир неминуемо стоит перед угрозой глобального терроризма, который исходит от неистового Саддама. Вот почему Буш так любил беседовать с Тенетом и так опирался на его доводы, якобы подкрепленные неопровержимой "агентурной информацией".

Когда в комнату вошла Кондолиза Райс, Буш, будучи джентльменом, поднялся ей навстречу и с улыбкой наклонился к ее руке. Но не поцеловал, а лишь одухотворил дыханием ее шоколадного цвета, холеное запястье. Эта женщина для него была олицетворением командного духа, который, по мнению президента, только и может способствовать процветанию Америки. Такого же мнения он придерживался и о своем заместителе, вице-президенте Чейни, этом гладеньком, но упористым по характеру человеке. И то, что Чейни сердечник (перенес пять инфарктов), Буша ничуть не смущало, благо в случае кончины "вице", ему, Бушу, не придется его замещать. А вот если случится обратное... Но об этом президент не хотел да и не мог по вышеназванным причинам "лучезарности" даже думать. Для себя он был бессмертен, хотя... Нет, в тот момент, когда он, сидя перед телевизором, наблюдал за бейсбольным матчем, и пребывал в высшей точке своего благорасположения к жизни, его окатило пасмурным страхом... Как такое могло случиться, чтобы вдруг в глазах все потемнело, а в затлочной части головы, словно разлился раскаленный свинец и он, не ощущая своего тела, начал падать в преисподнюю? Почему с ним произошел тот приступ и он, словно пьяный ковбой, выпал из седла... вернее, упал с мягкого невысокого пуфика, и чуть до смерти не разбил свою высокопоставленную голову? Врач, правда, это объяснил чрезмерными умственными нагрузками, на которые наложился эмоциональный синдром болельщика. И посоветовал временно ослабить перегруз мозговых извилин и по возможности так рьяно не болеть за свою команду, что, естественно, для его натуры было совершенно неприемлемо. Общественности же Буш свои ссадины на лице объяснил элементарно: мол, сидел, смотрел телевизор, жевал сухарики и...поперхнулся. Потерял сознание, упал... И финита...