Текст книги "Искатель, 1961 №6"

Автор книги: Александр Грин

Соавторы: Роман Подольный,Игорь Росоховатский,Игорь Акимушкин,Теодор Гладков,Валентин Аккуратов,Ван Чжанюань,В. Смирнов
сообщить о нарушении

Текущая страница: 12 (всего у книги 13 страниц)

И. Акимушкин
СУЩЕСТВУЕТ ЛИ ЕДИНОРОГ?

Рисунки В. Чижикова

Слышали вы когда-нибудь о единороге?

Я уверен, что слышали. Ведь зверь этот – действующее лицо многих сказок, которые вам читали в раннем детстве. Единорог – одно из древнейших легендарных существ. О нем упоминается в христианских мифах и Других сказаниях.

Изображения его встречаются среди символических фигур церковной мифологии и особенно часто на гербах…

Черный единорог на серебряном поле был эмблемой туркестанского царства, красовалось это животное на гербах Российской империи… На британском гербе изображен единорог, держащий щит.

В течение двух тысячелетий люди рассказывали о единороге удивительные истории.

В арабских сказках он описывается как животное гигантской, небывалой величины. Зверь этот якобы так огромен, что ему ничего не стоит насадить на с в эй рог, как на вертел, несколько слонов…

Несмотря на дикость и свирепость этого чудовища, многим праведникам удавалось «с божьей помощью» приручить его и заставить верно служить себе.

А в более поздних христианских легендах единорог превращается уже совсем в благочестивого и воспитанного зверя: завидя издали святого человека или безгрешную девицу, он сразу же смиряет свой неукротимый нрав.

Но самое удивительное – это рог единорога. Стоит прикоснуться таким волшебным рогом к отравленному кушанью, и оно тотчас становится съедобным. Если сделать из рога единорога – уникорна – кубок, то из него можно выпить любой отравленный напиток и остаться невредимым.

Поистине замечательный зверь этот единорог! Но что же все-таки это за животное и откуда появилось оно в христианских и арабских мифах?

Тайна происхождения единорога увлекла меня. Разве не интересно исследовать причудливые перипетии одной из самых древних зоологических легенд?..

В конце прошлого и начале нашего века этим вопросом занимались некоторые ученые. Я познакомился с их исследованиями, а также просмотрел труды многих натуралистов древности и средневековья, в которых упоминалось о единороге. И вот что я узнал об этом фантастическом животном.

Впервые в литературе имя единорога появляется в сочинениях древнегреческого историка Ктезиаса, жившего в IV веке до нашей эры. В своей книге об Индии среди многих диковинок этой «страны чудес» Ктезиас упоминает об одном рогатом звере, в котором без труда можно узнать знакомые черты.

«В Индии водятся дикие ослы, – пишет он, – ростом больше лошади. На лбу у них растет рог в полтора фута длиной… Порошок, соскобленный с этого рога, применяют как лекарство против смертоносных ядов. Основание рога чисто белого цвета, острие его ярко-красное, а средняя часть черная».

Как ни фантастично описание Ктезиаса, ясно, что оно основано на искаженном молвой образе действительного обитателя Индии – носорога. Сходство этого животного с «однорогим ослом» бесспорно еще и потому, что Ктезиас рассказывает о чудодейственных свойствах его рога. А рог носорога с незапамятных времен употреблялся на Востоке как лекарственное снадобье и ценился на вес золота. Кроме того, кубки, которые изготовляли из рога носорога в античном Риме, окрашивались обычно в три упомянутые Ктезиасом цвета – белый, черный и красный. Из них пили высокопоставленные особы, которые, как повествуют историки, жили в постоянном страхе, что им в пищу подсыпают яд.

Итак, совершенно ясно, что животным, породившим легенду о единороге, был индийский носорог.

Однако не все знатоки древних мифов согласны с этим. Есть еще один зверь, оспаривающий честь считаться прообразом выдуманного чудовища.

В библии много раз встречается упоминание о единороге. И вот с этим-то библейским единорогом произошла презабавная история. Именем его было названо в «священной книге» животное, никакого отношения к однорогам не имеющее. Поэтому в библейских текстах единорог одно, а в более поздних христианских легендах совсем другое животное. Их характеры и обличье столь несхожи, что это несоответствие не раз ставило в тупик отцов церкви – толкователей священного писания.

А произошло это недоразумение вот по какой причине.

Люди, впервые переводившие библию с еврейского языка на греческий, обнаружили в ней упоминание о неизвестном животном «ре-еме». И хотя в «редколлегии» насчитывалось ни мало, ни много 70 переводчиков, среди них не нашлось ни одного, кто смог бы установить, о каком животном идет речь. Долго ли пребывали в растерянности святые отцы, с точностью неизвестно. Но в конце концов они решили окрестить злополучного «ре-ема» еврейской библии греческим словом «монокерос», то есть единорог. Собственно, это и послужило причиной того, что весь христианский мир столетиями верил в фантастического единорога, которого никто никогда не видел.

Уже в более поздние времена, производя раскопки на месте древних городов Среднего Востока, археологи нашли ассирийские и вавилонские барельефы и письмена. Когда их расшифровали, то выяснилось, что древнееврейское слово «ре-ем», переведенное как единорог, в действительности обозначало дикого быка тура, который в те времена еще обитал в Месопотамии.

О единороге писали греческие и римские натуралисты. Но здесь прообразом его было реальное животное. В античном единороге нетрудно угадать черты живого оригинала, которому он обязан своим происхождением, – носорога.

У христиан же единорог – зверь фантастический, не имеющий образа и подобия в природе. Он порожден недоразумением и невежеством.

…Проходили столетия, европейцы знакомились со многими диковинными существами заморских стран.

Однако среди этих невиданных доселе зверей по-прежнему не было единорога. Многие начали сомневаться, существует ли этот зверь или, может быть, единороги вымерли, как и многие другие древние животные?

Однако торговля уникорном по-прежнему шла бойко. Рога единорога привозились в Европу тысячами пудов. Ходкий товар немедленно раскупался монастырями, аптекарями, княжескими стольниками. И не удивительно. Ведь в медицинских справочниках и руководствах по составлению лекарств уникорн в течение столетий числился как лучшее средство от многих заболеваний. Кроме того, всем было известно, что рог этот обладает чудодейственной силой и делает безвредной отравленную еду. Не было в то время короля или крупного феодала, который, садясь за стол, не приказал бы служителю прикоснуться ко всем кушаньям и напиткам «волшебным жезлом», изготовленным из рога единорога. Вместе со спросом на чудодейственное средство росла и стоимость. Вскоре оно стало цениться на вес золота – фунт за фунт.

Но как же умудрялись средневековые купцы вести торговлю рогами несуществующего животного? Где добывали они свой товар?

В продажу поступало два сорта рогов единорога: высший сорт – «уникорнум верум» («истинный единорогов рог») и сорт пониже – «уникорнум фальзум» («поддельный уникорн»).

Теперь установлено, что поставщиками уникорна высшего сорта были мамонты..

Первыми Мамонтову кость стали добывать китайцы. Более двух тысяч лет назад они снаряжали большие караваны на север Сибири и вывозили оттуда драгоценные «рога» гигантского крота «тин-щу»[8]8
  Поскольку кости и трупы мамонтов всегда находят в земле, тысячи лет назад родилось поверье, будто эти существа вроде кротов живут под землей и погибают, едва появившись на солнечный свет.


[Закрыть]. Об эдюм сообщают старые китайские хроники и древнегреческий натуралист Теофраст.

В X столетии экспортным центром мирового значения по вывозу мамонтовых бивней стал Болгар Великий – город на Волге, столица царства волжских болгар (находился он приблизительно там, где расположена сейчас Казань). На рынках Болгара арабские купцы закупали Мамонтовы бивни и перепродавали купцам, приехавшим из Европы. А там «рога» крота-великана шли в продажу под названием «уникорнум верум», то есть уникорна высшей марки.

Но как ни огромны были ископаемые запасы мамонтовых бивней, спрос на уникорн оказался так велик, что торговцы не смогли удовлетворить его. Пришлось прибегнуть к помощи заменителей: «уникорнум фальзум» поставляло животное, не имеющее никакого отношения не только к однорогим или двурогим существам, но и вообще к сухопутной фауне.

Далеко на севере, в полярных морях водятся киты-нарвалы. У взрослых нарвалов всего только один зуб. Но зато какой зуб! Витой, как мавританская колонна, длинный и острый, как рапира. Он торчит из верхней челюсти самца наподобие остро отточенной пики и нередко достигает в длину трех метров.

Самцам-нарвалам этот зуб служит оружием. Бивень нарвала и выдавали ловкие купцы Западной Европы за рог единорога. Нарвалов бивень, очевидно, весьма часто заменял «истинный уникорн», так как почти на всех средневековых рисунках и скульптурах единорог (большей частью это однорогая лошадь) изображен с рогом нарвала на лбу.

Такой единорог позднее получил название геральдического. В Западной Европе зуб нарвала ценился баснословно дорого.

В 1611 году английский корабль привез «уникорнум фальзум» в Константинополь. Здесь предлагали за него две тысячи фунтов стерлингов. Однако владелец решил, что это слишком дешево, и отправился со своим товаром в Москву, но в Москве и такой цены не дали.

«Рыбий зуб» наши предки употребляли главным образом для поделок. Материал этот очень плотный и крепкий, никогда не желтеет. Делали из него ларцы, табакерки, рукоятки для сабель, мебель.

…В 1900 году мир ученых облетело сенсационное известие: наконец-то в природе найден настоящий единорог!

В Сибири, в древних слоях земли, откопали остатки огромного однорогого существа. Его назвали эласмотериум. Огромный, куда больше слона, с рогом, возвышающимся над серединой лба, как у легендарного зверя, а не на конце морды, как у носорога.

Эласмотерий – родной брат колоссальных безрогих носорогов – балухитерия и индрикотерия. Небольшие стада этих животных миллионы лет назад бродили по равнинам теперешнего Казахстана. Здесь росли в ту пору густые тенистые леса. Болотистые озера чередовались с густым кустарником и зелеными лугами. Развесистые грабы, буки и могучие секвойи давали приют гигантам. Животные эти, подобно жирафам, питались листьями деревьев, до которых легко могли дотянуться благодаря своему огромному росту.

Балхитерий, обитавший в Монголии и Индии, был рекордсменом – великаном среди всех зверей, когда-либо обитавших на суше: 5 метров 30 сантиметров – таков рост этого колосса! Под его брюхом, как под аркой, мог бы пройти строй солдат по шесть человек в ряд.

Безрогие носороги вымерли десятки миллионов лет назад. Однако возможно, что их однорогий сибирский родственник – так полагают некоторые ученые – дожил до появления человека и был истреблен первобытными охотниками. Древние тунгусские песни хранят воспоминание о давно прошедших временах, когда в их стране жил ужасный черный бык-единорог. Он был так огромен, что для перевозки одного только его рога требовались целые сани.

Итак, палеонтология познакомила нас еще с одним кандидатом в единороги. Впрочем, у этой теории много противников. Большинство ученых считают маловероятным, чтобы эласмотерий дожил до появления на земле человека.

Вернее, что предания тунгусских охотников о «черном однорогом быке» основаны на находках ископаемых костей эласмотерия. Дополнив недостающее воображением, народная фантазия произвела по этим остаткам «реконструкцию» доисторического единорога.

Итак, носорог, тур, нарвал, эласмотерий… Все эти животные оказались прообразом популярнейшего из четвероногих героев христианских легенд и арабских сказок.

Натуралисты разных стран старательно искали в лесах новооткрытых земель таинственного зверя, но тщетно: единорог в природе найден не был.

В. Ленцев
АЛХИМИК

Шутка

Рисуики В. Вакидина

Все началось с пустяка. Шурка Журавлев получил пятерку по химии.

В тот день у нас были лабораторные занятия. Все мы что-то смешивали, засыпали, отсчитывали капли. У Шурки это вышло лучше всех. Когда он показал пробирку учительнице, Анна Павловна посмотрела и сказала:

– Садитесь, Журавлев. Пять.

Вообще-то учителя такими отметками его не баловали. Даже по поведению, прежде чем поставить ему «пять», классный руководитель задумывался. А тут…

Лучше б она этого не делала!

Шурка загорелся. В магазинах наглядных пособий, химтоваров и в аптеках его теперь знали все продавцы. Он «арендовал» у родителей сарайчик, натаскал туда химикаты, пробирки, колбы, разные трубки и спиртовку.

Журавлев приступил к опытам. Первым делом сдох кот Мурзик. Шурку это не смутило. Он знал, что наука требует жертв, и считал, что Мурзику выпала честь. Правда, хозяйка кота грозилась разнести «эту чертову мельницу», так она называла Шуркину лабораторию. Тогда он раздобыл где-то свирепого на вид пса и поставил будку у самых дверей сарая. Не знаю, как раньше звали эту собаку. У Шурки она получила кличку Азот. А его самого у нас в классе прозвали «Алхимиком».

Что он делал, мы не знали. В сарайчик он никого не пускал. Иногда оттуда вырывались клубы едкого дыма или раздавались хлопки, похожие на взрывы. Тогда Шурка выскакивал на двор, долго откашливался и снова исчезал в сарае.

Подойти и заглянуть в щели мы не могли – мешал преданный Шурке Азот.

И вдруг этот верный «страж» начал менять цвет шерсти. Из грязно-белого он сначала превратился в рыжего, а потом в золотого пса. Раз мы слышали, как Шурка разговаривал с собакой:

– Ну, теперь ты сдохнешь. Наверняка сдохнешь!

Но Азот пренебрег Шуркиным предсказанием и, весело виляя хвостом, выскочил во двор.

В этот момент мимо наших ворот проходил толстяк в белом.

Он увидел собаку и остолбенел.

Пес зарычал.

– Азот, нейтрализуйся! – приказал Шурка.

– Ваша? – спросил толстяк.

– Моя.

– Продайте.

– Не-е-ет.

– Я дам за нее тридцать рублей.

– Нет.

– Хорошо, я вижу, вы знаете ей цену. Пятьдесят?.. Семьдесят?.. Сто?..

– Нет.

– Но, слушай, паренек, за эти деньги я могу купить собаку с медалями.

– Купите. А я пса не продаю. И потом он, наверно, скоро умрет…

И вдруг – чудо! Азот начал менять цвет у нас на глазах! Этого мы еще не видели. Началось с хвоста. Один цвет наползал на другой. Не успели мы опомниться, как собака стала голубой!

Толстяк открыл рот, попятился к воротам, и больше мы его не видели.

А Шурка, заметив перемену в собаке, покачал головой и бросил:

– Быть тебе через три дня изумрудным.

Наверно, он сказал это просто так. Но через некоторое время Азот действительно стал изумрудным, а в течение следующей недели сменил еще три цвета.

Нам надоело выкатывать от удивления глаза. Мы хотели знать: почему?..

Помог случай.

…Снова шел урок химии. У Шурки теперь по этому предмету были сплошные пятерки. Анна Павловна улыбнулась:

– Ходят слухи, Журавлев, вы делаете какие-то опыты. Ваши успехи в химии меня радуют..

И Шурку прорвало. Он стал рассказывать.

Ему понравилось, как разные вещества во время реакции меняют цвет, становятся то синими, то розовыми, то зелеными. Шурка решил сделать несколько опытов. Увлекся. И вот у него появилась своя лаборатория в сарайчике. Шурка смешивал, кипятил, перегонял… Однажды он намешал в колбе разных химикатов. Каких? Он не помнит, их было много. Образовалась какая-то серая кашица, и Шурка все это вскипятил. Никаких изменений цвета не произошло. Вещество оставалось таким же серым. И у Шурки пропал к нему всякий интерес. Он засунул колбу в дальний угол и пошел в кино. Через несколько дней Шурка что-то искал в сарае и нечаянно разбил колбу. За это время вода в ней высохла, теперь там было что-то серое и рассыпчатое. Шурка хотел это выбросить, но забыл. А потом, принюхиваясь, в сарай вошел Азот, добрался до разбитой колбы и… нализался.

Анна Павловна слушала рассеянно.

– Девочки, почему вы сидите в классе в платках? – спросила она.

Семь учениц и среди них Шуркина сестра Катя сидели закутанные, как старухи.

– Сейчас же развяжитесь!

Встала Катя.

– Анна Павловна… у нас… у нас болит голова…

– Как, у всех?!

– Да…

– Нужно вызвать врача. Это похоже на эпидемию. – Анна Павловна посмотрела на класс.

– Журавлев, я вас попрошу, сходите…

Катя побелела.

– Анна Павловна, не надо врача… Мы… Мы уже были…

– И ничего серьезного?

– Да…

– Тогда снимите платки.

Катя хотела сказать еще что-то, но в это время кто-то из ребят стянул с нее платок. Мы ахнули! Волосы ее были… изумрудного цвета!

Полетели платки и с остальной шестерки. Мы увидели: у всех девочек волосы разных цветов.

Минуту в классе было тихо, как на похоронах. Потом Шурка бросился к сестре.

– Что… что ты сделала?

Катя молчала.

Девчонки уже ревели.

– Она принесла. А мы попробовали…

Шурка схватился за голову и медленно пошел из класса…

С тех пор Шурка прочно засел в своем сарайчике. Он чувствует, что виноват. Он хочет спасти сестру и других.

…Бедняга Азот, он плохо кончил. Его разорвали соседние псы. Может, от зависти, а может, из-за того, что он нарушил собачьи законы.

Александр Грин
ПАРИ

Рисунки В. Чернецова

I

– Это напоминает пробуждение в темноте после адской попойки, – сказал Тенброк, – с той разницей, что память в конце концов указывает, где мы лежали после попойки.

Спангид поднял голову:

– Мы приехали?!

– Да. Но куда, интересно знать!

Тенброк сел на кровати. Спангид осматривался. Комната заинтересовала его – просторное помещение без картин и украшений, зеленого цвета, кроме простынь и подушек. На зеленом ковре стояли два ночных столика, две кровати и два кресла.

Было почти темно, так как опущенные зеленые шторы, достигавшие ковра, затеняли свет. Утренние ли, или вечерние лучи пробивались по краям штор, трудно было сказать.

– Не отравился? – спросил Тенброк.

– Нет, как видишь. Идеальное сонное снадобье. – отозвался Спангид, все еще осматриваясь. – Который час?

– Часов нет, – угрюмо сообщил Тенброк, обшарив ночной столик. – Их унесли, как и всю нашу одежду… Таулис честно выполняет условия пари.

– В таком случае я буду звонить. – Спангид нажал кнопку стенного звонка.

Тенброк, вскочив, подбежал к окну и отвел штору. Окно было из матового стекла.

– Даже это предусмотрено! – воскликнул Тенброк, бросаясь ко второму окну, где убедился, что фирма «Мгновенное путешествие» имеет достаточный запас матовых стекол. – Слушай, Спангид, я нетерпелив и любопытен. Пари непосильно для меня. Кажется, я спрошу! Однако… пять тысяч?!.

– Как хочешь, но я выдержу, – отозвался Спангид, – хотя мне так сильно хочется узнать, где я, что, если бы не возможность одним ударом преодолеть нужду, я тотчас спросил бы.

Тенброк, закусив губу, подошел к двери. Она была заперта.

– Следовательно, еще нет шести часов утра, – сказал он, с облегчением хватая свой, оставленный Таулисом портсигар и закуривая. – Вероятно, Таулис еще спит..

– Пусть спит, – отозвался Спангид. – У нас есть сигары и зеленая комната. Мы везде и нигде. Мы можем сейчас лежать в одном из прирейнских городков, на мысе Доброй Надежды, среди сосен Иоллонстон-парка или снегов Аляски. Кажется, Томсон насчитал девяносто три пункта. Угадать немыслимо… Нет материала для догадок. В шесть часов вечера, согласно условию пари, Таулис дает нам съесть по серой пилюле, и спустя какое-то небудущее для нас время мы очнемся на восточных диванах Томсонова кабинета, куда легли после ужина. Покорно, как овцы, как последние купленные твари, мы протрем свои проданные за пять тысяч глаза, устроим наши дела. И месяца через три добрая душа Томсон, может быть, скажет нам: «Вы были на одном из самых чудесных островов Тихого океана, но предпочли счастью смотреть… И, стало быть, выигрыш ваш. Не желаете ли повторить игру?..»

– Проклятие!.. Это так! – сказал Тенброк. – Я понимаю тебя. Тебе свалилась на плечи куча сестриц и братьев, которых надо поставить на ноги, но зачем я?.. У меня солидное жалованье. Знаешь, Спангид, я спрошу. Тогда узнаешь и ты, где мы.

– Ты забыл, что в таком случае нас, по условию, разделят: тебя увезут, а я должен буду съесть серую пилюлю.

– Я забыл, – тихо сказал Тенброк. – Но я все равно не выдержу. Искушение слишком огромно.

– Всю жизнь буду себя презирать, однако стерплю, – вздохнул Спангид.

– Не ругайся, Спангид. Предприятие, где я служу, не так прочно, как думают. Представился случай – я уцепился. Ты же мне его и представил. Идея была твоя.

– Ну, хорошо, что там… Вот и Таулис.

Повернув ключ, вошел Таулис, агент Томсона, сопровождавший спящих путешественников на безупречных аэропланах фирмы. Одет он был так, как на «отъездном» ужине у Томсона, – в смокинг: климат страны не вошел с ним.

– В долю, в долю! – закричал Тенброк. – Две тысячи долларов на честное слово тайны! Где мы?

– Видите ли, Тенброк, – ответил Таулис, – среди моих многих скверных привычек есть одна, самая скверная: я привык служить честно. Мы – в Мадриде, в Копенгагене, Каире, Москве, Сан-Франциско и Будапеште.

Таулис вынул часы.

– Шесть часов. Пари сделано. Игра начинается. Чай, кофе или вино?

– Водка, – сказал Спангид.

– Кофе, – сказал Тенброк, – и газету!

– Ту, которую я привез из Лисса? – невинно осведомился Таулис. – Бросьте, джентльмены. Это очень детская хитрость.

II

5 сентября 1928 года фирма «Мгновенное путешествие» в лице ее директора Фабрициуса Томсона заключила оригинальное пари с литератором Метлаэном Спангидом и его другом Карнауэлем Тенброком, служащим в конторе консервной фабрики.

Согласно условию, каждый из них получал пять тысяч долларов, если переправленный за несколько тысяч миль в один из географических пунктов, охваченных сферой действия «Мгновенного путешествия», проведет там двенадцать часов, с шести утра до шести вечера, не узнав, где он находится. Доставить приятелей на место и обратно должны были в бессознательном состоянии.

Если бы естественное любопытство превозмогло, проигрыш выражался бы в следующем.

Тенброк должен поступить на службу в фирму «Мгновенное путешествие» и служить первый год без жалованья. Спангид обязался написать рекламную статью о впечатлениях человека, очнувшегося «неизвестно где» и узнавшего «где», с приложением фотографий, портрета автора и снимков зданий фирмы. Эта статья должна была появиться бесплатно в самом распространенном журнале «Эпоха», что брался сделать Томсон.

Характер произведений Спангида, любившего описывать редкие психические состояния, давал уверенность, что статья вполне удовлетворит цели фирмы.

В основу деятельности фирмы Томсона было положено всем известное ощущение краткой потери памяти при пробуждении в темноте после сильного отравления алкоголем или чрезмерной усталости. Очнувшийся сначала соображает, где он находится, причем люди подвижного воображения любят задерживать такое состояние, представляя, что они находятся в каком-нибудь месте, где никогда не были или не думали быть. Эта краткая игра с самим собой в неизвестность оканчивается большей частью тем, что очнувшийся видит себя дома. Но не всегда.

Согласно расчетам Томсона и его компаньонов, клиент фирмы, само собой все изведавший, объевшийся путешествиями богатый человек, которому захотелось новизны, уплатив десять тысяч долларов, принимал снотворное средство, действующее безвредно и быстро. Перед этим он нажимал кристальный шарик аппарата, заключавшего в себе номера девяносто трех пунктов земного шара, где находились заранее приготовленные помещения в гостиницах или нарочно построенных для такой цели зданиях. Выпадал номер, ничего не говорящий клиенту, но это был его выигрыш – самим себе назначенное неизвестное место. Он терял сознание. Его вез день, два, три и более мощный аэроплан, после чего человек, купивший путешествие, попадал в условия пробуждения Спангида и Тенброка.

Проходило десять минут. Тогда являлся агент, сопровождавший бесчувственного клиента, и говорил:

– Доброе утро! Вы в…

За десять минут полной работы сознания очнувшийся пассажир с законным на то правом мог представлять себя находящимся в любой части света – в городе, в деревне, пустыне, на берегах реки или моря, на острове или в лесу, потому что фирма не страдала однообразием. Клиент мог выиграть Париж и пещеру на мысе Огненной Земли, берег Танганьики и остров Южного Ледовитого океана. Конечный эффект напряженного ожидания стоил дорого, но многие испытавшие эту забаву уверяли, что нет ничего восхитительнее, как ожидание разрешения.

Отказавшись от предложения написать для фирмы статью-рекламу за деньги, Спангид охотно принял пари, будучи уверен, что устоит. Насколько противно было ему писать рекламу, хотя полагалась сумма значительно больше пяти тысяч, настолько выигрыш подобным путем был в его характере. Он не писал больших вещей, не находя значительной темы, а мелочами зарабатывал мало. После смерти отца на его руках остались трое: девочка и два мальчика. Им надо было помочь войти в жизнь.

Идея пари увлекла Тенброка, и одним из условий Спангид поставил фирме: заключение пари одновременно с Тенброком, который должен был не разлучаться с ним до конца опыта. Они должны были разделиться лишь, если один проигрывал.

Итак, начинался день. Где?..

III

– Да, где? – сказал Тенброк, когда Таулис внес кофе, водку и сэндвичи. – Кофе как кофе!

– Водка как водка! – подхватил Спангид. – И сэндвичи тоже без географии. Я не Шерлок. Я ни о чем не могу догадаться по виду посуды.

Таулис сел.

– Я охотно застрелюсь, если вы догадаетесь, где мы теперь, – сказал он. – Напрасно будете стараться узнать.

Его гладко выбритое лицо старого жокея что-то сказало Спангиду о перенесенном пути, о чувстве нахождения себя в далекой стране. Таулис знал, это передавалось нервам Спангида, всю жизнь мечтавшего о путешествиях и, наконец, совершившего путешествие, но так, что как бы не уезжал.

Нежный шум доносился из окна. Шаги, голоса. Там звучала жизнь неведомого города или села, которую нельзя было ни узнать, ни увидать.

– Уйдите, Таулис, – сказал Спангид. – Вы богаты, я нищий. Я сам ограбил себя. Теперь, получив пять тысяч, я буду путешествовать целый год.

– Я не выдержу, – отозвался Тенброк. – Кровь закипает. Сдерживайте меня, Таулис, прошу вас. Я не человек железной решимости, как Спангид: я жаден.

– Крепитесь, – посоветовал Таулис, уходя. – Звонок под рукой. Платье, согласно условию, вы не получите до отъезда. Оно сдано… но… тому, который контролирует вас и меня.

Пленные путешественники умылись в примыкавшей к комнате уборной и снова легли. Выпив кофе, Тенброк начал курить сигару. Спангид выпил стакан водки и закрыл глаза.

«Не все ли равно? – подумал он, засыпая. – Узнать… это не по карману. Долли, Санди и Августу надо жить, а также учиться. Милые мои, я стерплю, хотя никому, как мне, не нужно такое путешествие со всеми его чудесами. Я буду думать, что я дома».

…Он проснулся.

– Дикая зеленая комната, – сказал Тенброк, сидевший на кровати с третьей сигарой в зубах.

– Где мы? – спросил Спангид. – О!

– В дикой зеленой комнате, – повторил Тенброк. – Четыре часа.

Спангид вскочил.

– Низко, низко мы поступили! – продолжал Тенброк. – Я продал себя! Что ты чувствуешь?

– Не могу больше! – сказал Опангид, пытаясь сдержать волнение. – Я не рожден для железных касс. Я – тряпка. Каждый мой нерв трепещет. Я узнаю, узнаю. Таулис, примите жертву и отправьте ее домой.

Тенброк бросился к нему, но Спангид уже позвонил.

Вошел Таулис.

– Обед через пять минут, – сказал Таулис, и по лицу Спангида догадался о его состоянии. – Два часа – пустяки. Молчите, молчите, ради себя!

– Проиграл! Плачу! – крикнул Спангид, сгибаясь и выпрямляясь, как выпущенная дикая птица. – Одежду, дверь, мир! Томсон не богаче меня! Где я, говорите скорей!

Спангид был симпатичен. Таулис, пытаясь проверить его шуткой, сказал:

– Клянусь честью, тут нет ничего интересного! Вы жестоко раскаетесь!

– Пусть!

– А вы? – Таулис взглянул на Тенброка.

– Я никогда не отделаюсь от чувства, что я предал тебя, Спангид, – сказал Тенброк, пытаясь улыбнуться. – В самом деле… если место неинтересно.

Его замешательства Спангид почти не заметил. Таулис вышел за платьем, а Спангид, утешая Тенброка, советовал быть твердым и выдержать оставшиеся два часа ради будущего. Когда Таулис принес платье, Спангид быстро оделся.

– Прощай, Тенброк, – взволнованно сказал он. – Не сердись, я в лихорадке.

Ничего больше не слыша и не видя, он вышел за Таулисом в коридор. Впереди сиял свет балкона. В свете балкона и яркого синего неба блестели горы.

Волнение перешло в восторг. Стоя на балконе, Спангид был глазами и сердцем там, где был.

На дне гнезда из отвесных базальтовых скал нисходили к морю белые дома чистого небольшого города. Вход в бухту представлял арку с нависшей над ней другой скалой, промытой тысячелетия назад волнами. Склоны гор пестрели складками гигантского цветного ковра. Там, в чаще, угадывались незабываемые места. Под аркой бухты скользили высокие паруса.

– Город Фельтон, на острове Магаскан, неподалеку от Мадагаскара, – сказал Таулис, – славится удивительной чистотой и прозрачностью воздуха, но нет здесь ни порядочной гостиницы, ни театра. Этот дом, где мы, выстроен на склоне горы фирмой Томсона. Аэроплан Или пароход?

– Я остаюсь здесь, – сказал Спангид после глубокого молчания. – Я выиграл. Потому что я сам, своей рукой вытащил из аппарата этот остров и город. Мы летели… Два или три дня?

– Четыре, – ответил Таулис. – Но что будете здесь делать?

– У меня будут деньги! Я напишу книгу – целую книгу о «неизвестности разрешенной». Я выпишу моих малюток сюда. Еще немного нужды – потом книга! Бедняга Тенброк!..

– Теперь я еще более уважаю вас, – сказал Таулис. – А о Тенброке не беспокойтесь. Он был бы истинно разочарован тем, что он не в Париже, не в Вене!