Текст книги "Легионер. Век Траяна"

Автор книги: Александр Старшинов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 30 страниц) [доступный отрывок для чтения: 11 страниц]

* * *

Дом был спланирован и построен явно не местным умельцем. Баня, к примеру, оказалась вполне приличной, с жаркой парильней, бронзовыми ваннами и круглой каменной чашей бассейна, в которую струей текла прохладная вода. Раб-цирюльник побрил и постриг будущих легионеров.

– По-моему, нас неплохо встречают, – заметил Кука. – Я лично доволен.

На лбу его уже обозначилась солидная шишка от попадания «ядра» из вражеской пращи, но это нисколько не испортило его настроения.

Рука, пустившая снаряд, была неумелая – иначе Кука не встал бы, получив камнем по лбу.

– Да уж, встречают, – буркнул Скирон. – Знаем мы этих господ. К столу позовут, а вместо угощения поднесут всякую дрянь – вино кислое да разбавленное так, что горячая вода обжигает рот, хлеб черствый, вялый салат. А тем временем сам хозяин…

Что будет, по мнению Скирона, есть сам хозяин, друзья не успели узнать: явился мальчик, посланный Кандидом, – звать новобранцев к столу.

Столовая в доме торговца была отделана помпезно, Кандид тут же похвастался, что выписал грека-архитектора из Дамаска, а там самые лучшие нынче архитекторы.

Темноокая юница оказалась дочерью самого хозяина, все называли ее Майей, как и мать, а синеокая звалась Корнелией (ласково Кориоллой) и приходилась тому Корнелию, что не смог прибыть на обед из своей усадьбы, дочерью. Жила она у Кандида в доме, потому что в канабе объявился прощелыга-учитель из вышедших в отставку легионных писцов, и всех детей от мала до велика спешно определили в учебу. Обе девицы, уже по годам невесты, теперь каждое утро отправлялись в школу, что размещалась в пристройке у соседнего дома. Майя-младшая тут же сообщила, что может прочесть гостям из Италии стих из «Энеиды», и тут же оттараторила что-то невнятно-возвышенное. Кандид, прослезившись, громко похлопал ученой дочери. Впрочем, голосок у нее был очень милый, глазками она стреляла во все стороны, пухлым плечиком поводила обольстительно, а что она болтала – никто из гостей не слушал.

Насчет предстоящего обеда Скирон ошибся кардинально – хозяин ел то, что и остальные гости, а стол Кандида был выше всяких похвал. После месяца в пути и питания в придорожных гостиницах будущие доблестные воины империи налегали на «свинину по-троянски» – зажаренная свинья изображала троянского коня, а колбасы и паштет внутри – будто воины, спрятанные в коварном чреве, тут же вывались наружу, как только нож разрезальщика вспорол брюхо. Кроме свинины, подали зажаренных каплунов с молодыми побегами спаржи, листьями сельдерея и солеными оливками.

– Как вам наша вода? – поинтересовался хозяин. – Теперь водопровод подает чистейшую воду с южных холмов за семь миль, и строят еще один акведук. А то вокруг лагеря низины, все колодцы воняют болотом.

– Вода вкусная, – похвалили все хором.

– Вино у меня – настоящий кампанский сок, фалерн из Италии, – заявил Кандид, когда виночерпий стал обносить гостей. – Двадцатилетней выдержки. Но фалерном вас, видимо, не удивить.

– Да уж конечно, я из Неаполя, вина напробовался в свое время, – похвастался Кука. – Пил даже знаменитое Опимиево вино – урожая как раз того года, когда был убит Гай Гракх. То был нектар! Пища богов!

«Ему же более двух сотен лет, оно давно превратилось в уксус», – подумал Приск, но вслух не сказал ничего.

– Неаполь! – воскликнула синеокая Кориолла. – Я слышала, в правление императора Тита там погибли от извержения вулкана три богатых города. Ты не видел, как это было?

– Кориолла, детка, подумай, как наш гость мог видеть такое, если ему лет двадцать, а с тех пор как раз и прошло около того. Ну разве что он наблюдал за извержением из люльки! – покачал головой Кандид.

– Я не видел, – признался Кука, – а вот отец мой видел и сам на лодках возил спасавшихся. У нас в доме жили довольно долго муж и жена из Помпей – снимали комнату. Расплачивались в основном драгоценностями, что вынесли из города, – они там все потеряли – и дом, и лавку. Я недавно ходил в те места, где когда-то находились Помпеи. Там ничего нет – ни следов, ни развалин – просто земля, покрытая жирным черным пеплом, на ней отлично растет виноградная лоза. Правда, еще не плодоносит.

– Вино из людского праха! – возмутилась Кориолла.

– Нет, – замотал головой Кука. – Если Везувий скрыл дома с крышами, то вряд ли корни лозы доберутся до людского праха.

Девочка покраснела, на глазах ее выступили слезы – ей очень хотелось блеснуть перед гостями и выказать свою ученость – недаром же она посещала школу. Но пока что она каждый раз попадала впросак.

– Если бы мы не ели выращенного из людского праха, давно бы умерли с голоду, – заметил Приск, торопясь прийти на помощь хорошенькой ученой девице. – Окрестные поля, к примеру, щедро орошены кровью.

Он тут же был награжден самым выразительным взглядом.

– Да, я в этих местах повоевал, и мой приятель Корнелий тоже, – заверил Кандид, – только я по причине ранения раньше него вышел в отставку. А он еще вернулся добровольцем в легион после того, как Фуск поперся к перевалу Боуты,[33]33
  Боуты – перевал на территории современной Румынии, где в 86 или в 87 году н. э. был разбит и погиб префект претория Корнелий Фуск. При этом был уничтожен Пятый легион «Жаворонки» и потерян орел легиона.
  


[Закрыть] где полег практически весь Пятый легион «Жаворонки». Мы там легионного орла потеряли! – воскликнул Кандид в гневе, будто это была его личная потеря.

– Не будем о сражениях, – попросила Майя-младшая и тряхнула головкой так, чтобы все заметили в ее ушах золотые сережки – изящные поделки в виде виноградной лозы. – Нашим гостям битвы еще только предстоят. Вот тогда они и расскажут о своих подвигах.

– Да уж, подвиги, – буркнул торговец. – Как только заречные волки являются в наш край, эти герои тут же запираются в лагере и смотрят с башен, как горят поместья и селения, как варвары грузят на лошадей наше добро. Клянусь Геркулесом, еще один набег, я отсюда уеду.

– Не болтай чепухи! Куда мы поедем! К тому же наш Эск ни разу не взяли, – напустилась на него супруга.

– Вот счастье! А то бы даки забрали и тебя, и девчонок. Не болтай глупости, накличешь… – Кандид тронул на шее какой-то амулет.

– Вы все в Италии – счастливцы, – обратилась к гостям Майя. – Вам не угрожают ужасные варвары-волки из-за реки.

– Есть вещи пострашнее набегов варваров, к приме… – сказал Приск и замолчал на полуслове.

– Да уж! Есть вещи пострашнее, – тут же подхватила Майя. – К примеру, ужасный курорт в Байях. Ни одна добродетельная женщина не может туда поехать и сохранить доброе имя.

– Сущая правда, – подтвердил Кука. – Я работал банщиком в Байях.

Все онемели. Майя-старшая ахнула и всплеснула руками, а девушки захихикали и залились краской. На миг смуглый Кука стал для них воплощением Приапа, этого италийского божка мужской силы, что служил символом безудержной похоти и разврата.

Кука, понимая, что проговорился, тут же кинулся оправдываться:

– Да нет там ничего ужасного. Есть горячие источники, как раз на них и построены термы. Сам император Август там излечился, и другие вполне приличные старички приезжали купаться в наших водах. Оно, конечно, если выйти к вечеру на берег, так увидишь, как роскошные корабли с золочеными носами отчаливают от берега. Сверкает перламутровая отделка в багряных лучах, паруса превращаются в пурпур. На берегу садятся ужинать отдыхающие, расставляют ложа и столики или попросту расстилают на песке ткани. Повсюду музыка, смех…

– Как красиво! – воскликнула Майя-младшая. – Я просто все это вижу.

– Кстати, на таких кораблях я часто бывал, – расхрабрился Кука. – Однажды плавал на корабле самой Юлии, дочери божественного Тита.

– Неужели? – Глаза Майи-младшей так и заблестели.

– Бедняжка, она умерла такой молодой! – вздохнул ликса Кандид.

– Пыталась вытравить плод от Домициана, вот и померла, – тут же поведала добродетельная хозяйка.

– Майя! – возмутился ликса.

– Да это же все знают: она спала с родным дядей! – поджала губы Майя. – Мне об этом любовница легата Наталиса рассказывала.

– А я… вообще-то начинал в Тире красильщиком пурпура. – Кандид попытался спешным маневром сменить тему разговора. – Там-то я смекнул, что торговля – главный путь к богатству. Сами посудите, если крашенная в пурпур шерсть стоит в сорок раз дороже некрашеной…

Виночерпий тут же подскочил и наполнил его кубок, по опыту зная, что рассказ хозяина будет долог.

– Милый муженек, по-моему, нам пора купить пару ученых рабов, чтобы один читал стихи, а другой играл на кифаре, – прервала супруга Майя: ей совсем не улыбалось слушать рассказы мужа про его путь наверх, она выучила их наизусть и могла любую фразу продолжить вслед за мужем.

– Вот уж нет, на такую ерунду тратить заработанные потом и кровью деньги не собираюсь. Видал я таких бездельников. В Италии один невежда купил себе целую ходячую библиотеку: один раб знал в совершенстве Гомера, другой – Вергилия, прочие – еще какого-нибудь знаменитого поэта.

– Я могу почитать, – предложил Кука, но его предложение проигнорировали.

– Может быть, ты, молодой человек, нам что-то прочтешь? – обратилась хозяйка к возлежащему подле нее Приску. Вкусам Куки она явно не доверяла.

– Что именно? Катулла? Вергилия? Овидия? – спросил Приск небрежно. Он уже захмелел, в тоне его и в манерах нет-нет да и проскальзывало высокомерие.

– Овидия… – попросила Майя-старшая. – Он жил здесь неподалеку, в Томах.

– Это пожалуйста.

Приск поднялся. Сделал глоток, улыбнулся Майе-младшей, подмигнул Кориолле и начал:

Хоть в населенье страны перемешаны греки и геты,

Незамиренные все ж геты приметней в быту.

Много сарматского здесь и гетского люда увидишь —

Знать по просторам степным скачут туда и сюда.

Нет среди них никого, кто с собой не имел бы колчана,

Лука и стрел с острием, смоченным ядом змеи.

Голос свиреп, угрюмо лицо – настоящие Марсы!

Ни бороды, ни усов не подстригает рука.

Долго ли рану нанесть? Постоянно их нож наготове —

Сбоку привесив, ножи каждый тут носит дикарь.[34]34
  Публий Овидий Назон . Скорбные элегии. Перевод С. Шервинского.
  


[Закрыть]

– Да уж, – нахмурился Кандид, – таких дикарей тут всюду полно. Выпьем за славу Рима! Принеси-ка мой ритон, Севт! – приказал он виночерпию. – Говорят, наш бог Вакх, которого местные называют Сабазием, родился в этих местах.

Севт вернулся с серебряным сосудом в виде рога, увенчанным фигуркой коня. Приск оценил красоту работы – тончайшие каннелюры на самом ритоне, золотую инкрустацию на груди и голове серебряного скакуна. Пока виночерпий держал ритон, второй раб заливал в рог неразбавленное вино. На груди у серебряной коняшки имелось маленькое отверстие, и вино, пенясь, забило из него струей.

– Пейте! – закричал Кандид, хлопая в ладоши. – Пейте все по очереди!

Первым подставил рот под пенную струю Приск, потом его сменил Кука. Так виночерпий обошел всех гостей, и каждый новобранец отведал пенного напитка.

– Что теперь? – спросил юнец Квинт, отирая лицо – похоже, ему в рот попало всего несколько капель. И еще похоже, что неразбавленное вино он пил впервые в жизни.

– Теперь вы побратимы! – объявил ликса, считавший себя большим докой по части местных обрядов.

– Пьем по новой! – закричал Кука. – Чтобы быть вдвойне братьями!

Они выпили.

А потом еще. И еще.

После чего большой кусок происходящего выпал из памяти Приска.

Он только смутно помнил, как Кука сидел верхом на быке в перистиле, а сам Приск кормил быка паштетом, совал ложку в рот медной твари и говорил:

– Кушай, дорогой!

– Ужасно, но быки не едят паштет! – бормотал Квинт Марий, обхватив Приска за шею. – Нет, не едят.

– А что едят?

– Мед… вот… ик… мед…

Потом какая-то рабыня вела Приска в спальню, а он лапал ее за задницу, и девица повизгивала, изображая смущение. Кажется, она осталась. Или пришла другая? Приск ничего не видел – спальня была без окон. Лишь уловил запах приторных сладких духов и ощутил, что рядом тело молодое и крепкое.

* * *

Рано утром, поднявшись вместе с рабами, пока хозяева еще почивали, наскоро перекусив печенными в золе яйцами и хлебом, выпив горячей воды, замутненной местным вином, новобранцы покинули дом ликсы. Канаба еще только просыпалась, сновали рабы и женщины, таская воду из фонтанов, выплескивали помои да выбрасывали мусор в узкие стоки проложенной под мостовой клоаки, вовсю дымили печи в пекарнях, кое-где уже пахло свежим хлебом.

В таверне у заспанного хозяина новобранцы забрали нехитрые пожитки и, перекинув тощие мешки за спины, направились к лагерю. Гостеприимный Кандид каждого снабдил узелком с хлебом и сыром да флягой с хиосским вином. К тому же в узелке у Куки лежал солидный окорок. Аромат можно было уловить даже сквозь плотную ткань.

– Эй, Кука, заверни окорок в свою грязную тунику, а то кто-нибудь из ветеранов учует запах ветчины и отнимет, – посоветовал Малыш.

– Ты не позволишь.

– Тогда отдай окорок мне.

– Как же! Ты его слопаешь!

– Весь даже я не смогу.

– К тебе кто приходил? – шепотом спросил Кука у Приска.

– Почем я знаю? В темноте не разглядишь, хороша ли девчонка.

– А со мной хозяйская дочь была, – похвастался Кука.

– Неужели? Может, просто похожа. На ощупь, – уточнил Приск.

– Вот, гляди! – Кука раскрыл ладонь.

Изящная золотая сережка в виде виноградной лозы лежала на ладони.

– Подарила или обронила? – спросил Приск.

– Сам догадайся! – засмеялся Кука. – А тебе что подарили? – обратился он к Молчуну. Этот парень и трех слов не сказал за все время их знакомства. Никто даже имени его не запомнил – Молчун, и все.

– Я бритву у цирюльника стащил, – сообщил Молчун.

– А я… у меня три раза… Венерин спазм… вот! – заявил вдруг Квинт.

Квинта стало трясти так, будто было сейчас не лето, а февральские календы,[35]35
  Календы – первый день месяца.
  


[Закрыть] у бедняги зуб на зуб не попадал.

– Ты чего? – спросил его в изумлении Кука.

– Н-не знаю, – выдавил тот, клацая зубами. – Н-никак не с-справиться.

Кука дал ему глотнуть из своей фляги.

Квинт выпил пару глотков, утерся ладонью.

– Вроде полегчало, – признался неуверенно.

Не сговариваясь, все остановились и поглядели на ворота лагеря.

– Ведь мы еще не давали присяги, так? – выдавил Квинт. – Если убежим, это не дезертирство.

Обращался он явно к Приску. Но тот лишь пожал плечами: сказать точно, могут они теперь удрать или нет, не мог даже он.

– Нас ведь записали, – напомнил Малыш.

– Ладно, переживем! – расхрабрился Кука и первым шагнул в ворота. – По-моему, нас встретили очень даже дружелюбно.

Глава III

День первый

Начало лета 849 года от основания Рима [36]36
  96 год н. э.
  


[Закрыть]

Эск. Нижняя Мезия

В этот раз лагерь встретил их недружелюбно даже по меркам Куки. Воплями встретил. Истошными криками привязанного к столбу человека. Голый, он обвисал на веревках мешком. Центурия легионеров, выстроенная в два ряда по обе стороны столба, производила экзекуцию. Выйдя из строя, легионер наносил удар прутом по спине и, передав орудие пытки следующему, становился в шеренгу напротив. Судя по длине двух построений, парень на столбе получил уже ударов пятьдесят. Одни соратники щадили несчастного, замахивались только для вида, другие били так, что летели клочья кожи.

При каждом ударе парень выкрикивал:

– Это не я!

С десяток ветеранов, из тех, кто был освобожден от ежедневных трудов легиона, наблюдали за экзекуцией, оценивая удары и шансы парня получить все сполна или потерять сознание прежде.

Происходящим руководил центурион. Не Валенс – другой. Вид этого другого очень не понравился новобранцам, несмотря на то что выглядел центурион потрясающе – в начищенной лорике,[37]37
  Лорика – панцирь. У легионера она из железных полос, у центуриона – чешуйчатая посеребренная.
  


[Закрыть] с серебряными фалерами[38]38
  Фалера – наградной серебряный диск с рельефом, медаль диаметром около десяти-двенадцати сантиметров. Фалеры выдавались комплектом из пяти – семи штук, их носили соединенными цепями.
  


[Закрыть] на груди, с алым поперечным гребнем на сверкающем шлеме. Был этот центурион мужчина зрелый, но еще совсем не старый, гораздо моложе Валенса, с виду самоуверенный и спесивый. Его темные, похожие на окатанную гальку глаза без блеска смотрели холодно, и с этим человеком не хотелось встречаться взглядом. С ним вообще не хотелось встречаться.

Оставалось еще ударов десять, когда несчастный наконец перестал кричать и обвис на столбе.

– Хватит! – рявкнул центурион. Помедлив, махнул рукой – отвяжите.

Двое солдат спешно освободили от пут потерявшего сознание парня и унесли.

– За что его так? – пробормотал вновь начавший дрожать Квинт.

Иммун,[39]39
  Иммун – ветеран, освобожденный от лагерных работ.
  


[Закрыть] наблюдавший за экзекуцией, окинул насмешливым взглядом новичков.

– Что, впечатлило? – подмигнул трясущемуся Квинту. – Готовьтесь, парни, вам это еще предстоит.

– Так за что? – теперь задал вопрос Приск – спросил требовательно, надменно.

– За ерунду какую-то, – отозвался ветеран, – Нонний – зверь, сам не свой, если кого-нибудь поутру не выпорет. Вас не к нему в центурию определили?

– К Валенсу.

– Ну да, в пятьдесят девятую. Валенс тренирует новобранцев. Наберет полную центурию – будете у него под началом и дальше. Да не трясись ты! – Ветеран несильно ткнул Квинта в плечо кулаком. – Еще успеет Нонний отведать вашей кровушки, непременно прицепится. Ждите. – Кривая усмешка перекосила лицо иммуна.

Видимо, сам он тоже побывал у этого столба и отведал палки Нонния.

– Не больно он молод для центуриона? Или такой хороший воин? – одолело Куку сомнение.

– Хороший воин?! – Ветеран расхохотался. – Сын примипила, сначала в провинции при декурионе[40]40
  Декурион – здесь: глава городской администрации, обычно из бывших центурионов, вышедших в отставку.
  


[Закрыть] какого-то городка подвизался, потом папаша устроил его на должность. Патрон-благодетель ему вооружение справил. Знаешь, сколько стоит оружие центуриона? Сорок тысяч! Старый солдат копит на такую роскошь несколько лет. А этот р-раз – и с неба упала милость. Так что Нонний зверствует по двум причинам – хочется власть показать, мол, недаром он палку из виноградной лозы получил… – Иммун замолчал.

– Это первая. А вторая?

– Натура такая. Нравится ему чужую плоть рвать на куски.

Новобранцы принялись потихоньку пробираться к своему бараку.

– Назад никак нельзя? – шепотом спросил Квинт.

– Н-не знаю, – ответил Кука. – Главное, на какие доходы ехать в Италию, а? У меня ни асса не осталось. Только тессера к нашему кабатчику. Можно напиться.

Они сбились в кучу и стояли, понурив головы. Тоскливое ощущение безысходности разом навалилось на всех.

– Двадцать пять лет, однако… – пробормотал Квинт. – Даже из рудников после десяти лет освобождают и переводят на легкие работы…

– Да ладно вам! – приободрился Кука, плечи расправил, оскалился, что должно было изображать улыбку. – Наверняка будет война. Раз война – значит, добыча! И потом… – он понизил голос, – хвала богам, мы попали к Валенсу, а не к этому живодеру.

– Сегодня Валенс, завтра другой, вроде этого Нонния. – Квинт едва не плакал.

– Эй, ребята!

Они оглянулись. Ветеран, оказывается, шел за ними.

– Главное – первые четыре месяца пережить. Потом обнюхаетесь, все наладится.

– Так за что все-таки этого парня били? – вновь стал приставать с вопросами Квинт.

– Говорят, кто-то подрезал сухожилия кобыле Нонния и его мулу. Так что центуриону придется раскошелиться на новую животину. Вот центурион и подумал на этого парня…

– Так это он…

– Он только подумал, – перебил иммун, – точно никто не знает. А кто знает – молчит.

* * *

– Ну, где вас носит? – возник перед новобранцами коротышка с короткой толстой шеей и густой черной шевелю рой, больше похожей на шерсть.

Для солидности он почему-то выбрал себе и тунику, и лагерную кожаную лорику куда больше, чем нужно, не замечая, что выглядит в таком наряде по-шутовски нелепо. Это был опцион, то бишь помощник центуриона.

– Валенс вас уже целый час ждет.

– Где ждет?

– Да вон, возле нашего барака. Вам что, никто не сказал, где барак пятьдесят девятой центурии?

– Нет! – Легионеры замотали головами.

– Быстро! Быстро! Валенс так и кипит! Не хуже, чем его самоварный сосуд! – Опцион затрусил вперед, показывая дорогу.

Валенс, в самом деле, расхаживал взад и вперед у барака, постукивая себя палкой из виноградной лозы по поножам.

– Ну, ребята, держись! – шепнул Кука.

Новобранцы построились, вытянулись в струнку (им так показалось, во всяком случае).

Опцион принялся докладывать:

– Новобранцы прошли через ворота еще в первую стражу, но заплутали в лагере. Им никто не сообщил расположение барака.

Опцион замолк – физиономия у него была страшно довольная, видимо, радовался, что к несчастьям молодых недоумков он не имеет никакого отношения.

– Спросить не могли? – хмуро оглядел своих «цыплят» Валенс. – Простой вопрос: где квартируется центурия Валенса. Любой легионер ответит.

Новобранцы растерянно переглянулись.

– Мы не подумали, – ответил за всех Кука.

Видимо, должность банщика в Байях навсегда лишила его такого понятия, как страх.

– Да? Не подумали? Мозги в самом деле цыплячьи?

Соглашаться не хотелось, поэтому все промолчали.

– Отвечать! Цыплячьи? Да?

– Мы хотели спросить, – вдруг высунулся Приск. – Но тут увидели, как секут парня у столба.

Валенс прищурился.

– Впечатлило?

Опять молчание. В тишине стало слышно, как стучат у Квинта зубы.

Валенс повернулся к опциону.

– Нонний… – сказал тот одними губами.

Валенс несколько раз кивнул, нахмурился еще больше, прошелся взад и вперед, вновь при каждом шаге постукивая по поножам палкой.

Неожиданно он сделал два шага вбок, очутился за спинами новобранцев и прошелся по спине каждого, нанося по два удара – справа и слева. Приску, когда его огрели, показалось, что ожгли раскаленным прутом по ребрам. Почти все закричали – кто истошно, кто сдавленно. Кажется, один Молчун снес наказание молча.

– Хорошо прочищает мозги, особенно цыплячьи! – Валенс вновь очутился перед строем. – Выпрямиться! Не сметь чесаться, будто свиньи у забора! – рявкнул так, что восьмерка застыла.

– Итак, вы не легионеры, – объявил им центурион. – Вы только еще тироны, то есть новобранцы. Четыре месяца тренировок, и я сделаю из вас настоящих солдат. А пока и жалованье у вас куда меньше, и присягу вы дадите только спустя положенные четыре месяца. Знак легионный вам на плечо тоже поставят после присяги. Первую выплату жалованья получите в январе будущего года.

Новобранцы не смогли сдержать протяжный вой разочарования. Обычно легионерам выплачивали жалованье трижды за год. А тут – ждать придется больше полугода.

– Тихо! – рявкнул Валенс. – Если кто думает, что можно сбежать, то он глубоко ошибается – через эти ворота, – центурион ткнул своей палкой в сторону лагерных ворот, – вас либо вынесут вперед ногами, либо вы уйдете на костылях, либо… – Он сделал паузу. – Через двадцать пять лет с мешком сестерциев и кучей шрамов на теле. Не бойтесь, голодать вы эти четыре месяца не будете. Припасы вам выдадут в счет жалованья. Опять же одежду и оружие купите в долг. Если что захотите приобрести – посуду какую или инструмент, скажете мне, в канцелярии все запишут, чтобы потом вычесть из жалованья. А вот на всякие глупости денег не будет – не ждите. Ночью из казармы ни ногой.

Он помолчал и добавил – мягче и тише:

– Первые десять дней будет очень тяжело. Готовьтесь. А сейчас разойтись.