Текст книги "Проклятое поместье (СИ)"
Автор книги: Александр Смолин
сообщить о нарушении
Текущая страница: 2 (всего у книги 4 страниц)
Мне кажется, что на меня кто-то смотрит. И хотя в окнах никого не нет, я точно знаю, что Тень – где-то там.
– Где-то там!
Не стану возвращаться в дом. Пришло время мне прогуляться к северной стене, через аллею Статуй к могиле моего супруга. Пора бы его навестить.
* * *
Я все еще пытаюсь идти, как статная леди, стараясь держать осанку, но старость норовит скрутить меня в бараний рог. Мои уставшие ноги, словно бетонные сваи, ступают по треснутым от времени плитам, давно позеленевшим от плесени, и будто врастают в них. Внезапный порыв ветра напоминает о скором приближении грозы, и я вижу, как с севера на графство надвигаются синие тучи.
Пахнет подгнившей листвой.
Теперь я иду меж пожелтевших местами выщербленных ветром и дождем статуй – героев древних сказаний: воинов, музыкантов и богинь – покрытых мхом, в трещинах и плюще. А ведь когда-то давно они были девственно белоснежными, и теперь я уже не в силах им помочь, ведь я едва могу позаботиться о себе.
Статуи привезли сюда из усадьбы Себастиана сразу же после переезда. Будучи на королевской службе он выиграл их в карты у одного торговца антиквариатом.
У молчаливых статуй богатая история.
В скором времени их сровняют с землей тракторами. Я точно знаю их дальнейшую судьбу – земля поглотит их так же, как поглотит все за пределами этого забора. Отсюда нет выхода – ни для людей, ни для статуй.
– Здесь обиталище смерти, земля червей и могильная яма...
По правую руку от меня здание погоревшей столовой. Оно напоминает мне о том времени, когда в поместье жила прислуга и, даже, был садовник.
– Кажется, да. Определенно – садовник Эцио! Он рассказывал тогда еще молодой Трис о культурах роз, на южном побережье Черноморья, родом, откуда он был.
От этих мыслей мне хочется улыбаться.
Но лишь на мгновение.
Вскоре денег стало едва хватать на еду, и прислуга ушла. Последней каплей стал несчастный случай с дочерью кухарки – молодой девушкой, которую нашли повешенной на деревянной балке в подвале.
Я помню, как меня разбудили и привели в подвал. Все были напуганы. А кто-то даже сказал, что поместье проклято!
– Мне нечего вам возразить... – ответила я им в тот день, – вы все можете уходить. – А сейчас я смотрю на статую рокосской богини винограда и, словно оправдываюсь: – Мы едва сводили концы с концами.
В то время Себастиан, пробовал работать подмастерьем плотника на рыболовецком судне, а после, и вовсе замкнулся в себе, потому что его гордость не позволяла ему переступить через себя, а старая травма ноги, записаться хотя бы солдатом на границу.
Аристократ или простолюдин, сын мясника в прошлом или бывший разжалованный военный гвардеец короля в недавнем будущем? Он не мог опуститься до промысла простого чернорабочего. Он презирал свое происхождение, и всякий раз выходил из себя, если хоть кто-то напоминал ему о нем. А как-то раз, он ударил собственного брата на рыночной площади, и очень переживал на этот счет. Детали Себастиа не рассказывал, а я и не спрашивала, уж слишком безумным в тот день, было выражение его лица.
В этой глуши работы для аристократа иждивенца попросту не было.
Разве могли мы тогда знать, когда желтый наградной бернц вон ваген мчал нас по пыльным дорогам Гренвиля в направлении новой жизни? Никто не знал. Мы были молоды, знатны и амбициозны. Никто из нас не думал, что мы застрянем здесь навсегда.
Будто пленники нарисованной картины.
* * *
Времена меняются.
Королевская монархия была свергнута и раздавлена железным кулаком революции. К власти пришли простолюдины-крестьяне. Революционеры стали строить новое идеальное общество. Но не прошло и пятнадцати лет, как новую власть с их идеями равенства, сверг сам народ, и началась эпоха капитализма с их купленной демократией.
Новая эра, сперва, принесла свои плоды, а после как это и принято в мире денег, решила все отнять. Сначала нашу землю признали культурным достоянием страны, и мы получали хоть какие-то деньги – жили, на содержании у государства, а потом чиновники просто передумали и обложили поместье налогом, да таким высоким, что я Трис Беладонна ни монеты ни заплатила им из своего кошелька и не собиралась этого делать впредь. Так как поместье было подарком, и я имела на него все дарственные документы, выселить меня, они не смогли.
Но нам с Себастианом пришлось продать большую часть фамильных ценностей, чтобы хоть как-то выжить в то непростое время.
* * *
Наконец я добралась до северной стены, где в яблоневом саду в окружении кустов роз, ныне обнаженных осенью, дремлющих, лежит безмолвный холмик моего супруга.
– Я снова у твоей могилы, мой муж. Теперь ты оставил меня одну... доживать свой век. Я не знаю, что делать с тем временем, которое у меня осталось. Лучше бы я...
Сами собой на глазах проступают слезы. Скатываются по щекам.
– Где-то лежал мой платок. Ах, вот же он.
Я утираю глаза и щеки от мокрых разводов, прежде чем смогу продолжить:
– Лучше бы я ушла раньше. Быть может, я заведу огород или стану разводить кроликов. Не отвечай. Занятие не пристойное для графини – знаю, но сладостная утеха для старухи... Недавно я прочитала журнал "Садовод". Там пишут, что земля есть успокоение для преклонного возраста. Но мы оба знаем, что земля поглотит нас.
– Как смел ты так поступить со мной? Ты оставил меня на растерзание этим стенам, этим пустым тропинкам. Знаешь ты, сколько лет я бродила среди ветвей этих серых яблонь и молила судьбу, чтобы она спасла меня от этого места? Слышишь меня, Себастиан?! Ты же был чокнутым! Все изменилось после твоего возвращения из темницы. Ты стал безумцем! Ты стал тираном! Ты заставил меня прожить жизнь вдали от людей и общества. Гусеницы с воронами стали моими подругами. Я любила пить чай! И я любила его пить хотя бы в компании своего супруга! А ты лишил меня своего общества, ласки, будто бы это я была виновата в смерти наследника. Это ведь ты его убил! Зачем? Зачем ты это сделал, мерзавец?!
– Мне страшно умирать, мне страшно ночевать в пустом доме. Там на втором этаже кто-то есть. И каждую ночь он дает о себе знать. И я не знаю, как долго он будет сидеть на потолке. Я горела как бабочка двора Елизаветы. За что она сослала меня сюда? Знала ли она, что я останусь здесь навсегда? Была ли она мне подругой или использовала в своих целях, чтобы доверить Сахарный домик надежному лицу? Неужели она была готова отлучить меня со двора, ради того, чтобы ей было, куда приехать потрахаться? Слышишь мерзавец? Потрахаться!
– Мне безразлично, что ты ответишь...
Я поднимаюсь на насыпь, за которой скрывается пруд с темной водой, и растворяюсь в серости этого влажного утра.
* * *
– Я помню, когда-то здесь плавали лебеди... потом утки... потом лягушки... а сейчас... осенние листья и грязь.
Я сажусь на скамейку и устремляю свой взор в серую высь.
Как бесконечно небо, так глубоко и бескрайне оно.
Пронизывающий холод залезает под платье, а следом, перед глазами появляется облако серебряных мушек.
Мне дурно.
Я встаю со скамьи, но внезапный приступ головокружения роняет меня на землю.
Картина в глазах плывет.
Кажется на той стороне пруда обильные заросли орешника.
– Я что-то вижу средь их ветвей. Нет, это не птицы... постойте-ка... пытаюсь разглядеть, но не припомню такой породы...
Мушек перед глазами становится больше.
Многокрылые существа снуют меж веток подобно стрекозам... Одна из них бросается, будто молния, вдоль воды и, облетев меня по кругу, скрывается за плачущей ивой.
– Боженьки мои! – восклицаю я. – Да это же "всамделишные" феи...
Я оступаюсь и падаю в черную воду.
Брызги летят во все стороны.
Я погружаюсь в пучину, и желтые листья прячут под собой мое тело. Здесь только леденящий холод. Я чувствую, как платье сковывает руки и ноги. "Только холод и тьма, будто сама смерть и ничего более". – Через неделю меня найдут в пруду кверху спиной, а затем выловят длинной палкой и увидят мое разбухшее лицо и глаза как у рыбы, но мне уже будет все равно. Я часть поместья и всегда знала, что умру именно здесь... быть может, в следующий момент.
Но разве я готова к смерти?
Приступ паники подступает все сильней, по ту сторону воды, на берегу я вижу фигуру женщины с белой вороной на плече, и при взгляде на эту фигуру я испытываю нечеловеческий ужас. Я знаю, кто она. Только сквозь воду не могу разглядеть лица. Цепочные часы. Она показывает мне пальцем на циферблат. А потом обходит пруд по кругу и исчезает за серой дымкой.
Сквозь множество пузырьков воздуха, проступают серебряные лучи солнца. Они как стрелы древнего божества проходят насквозь через водную бездну черноты.
Мое время еще не пришло. Но присутствие Бледной леди, говорит только об одном – что оно уже на исходе.
* * *
"Трис! Трис! Тащите ее скорей! Дорогая! Да не стойте же вы! Я же предупреждал, чтобы ты слишком сильно не наклонялась к лебедям".
"Я не смогу заменить тебе жизнь при дворе! Но я обещаю, что мы совьем здесь уютное гнездышко. К тому же ты теперь графиня Орлиянская".
"Оставь меня в покое женщина! Я просто хочу жить на чердаке! Не смей приближаться к моей части дома!"
"Милая Трис, я не настаиваю на том, чтобы ты взяла мою фамилию. Я знаю, как для твоего рода важны формальности".
"Просто оставь меня в покое! Я заработаю денег на судне и увезу нас отсюда!"
"Меня обокрали в порту. Прости. Нам придется продать фамильное зеркало".
"Да, я пьян! И в чем же это я виноват?! Знаешь Трис, а тут и вовсе неплохо. Меня устраивает все как есть! А ты не ценишь того, что имеешь. Другие люди живут и в лачугах на берегу Пемзы, а ты... а тебе... подавай замки..."
Эти голоса пытаются свести меня с ума.
С трудом я выползаю на берег, мокрая как кошка, и долгое время кашляю в приступе рвоты, мои ноги перепачкал черный как смоль ил, он застрял между пальцами ног вместе с ракушками и пиявками, с трудом я взбираюсь на скамью.
И раскрываю рот от изумления, когда вдруг вижу перед собой фею размером с ладонь. Серенькую девушку с изумрудными глазками-бусинками. Фея внимательно смотрит на меня, громко трещит своими крылышками, и улетает куда-то восвояси, не желая больше лицезреть грязную старуху.
* * *
Тяжелый раскат грома обрушивается мне на голову.
Я обнаруживаю себя на скамье с задранной к небу головой.
Внезапный дождь беспощадно терзает мое лицо.
– Как я здесь оказалась? – спрашиваю я себя, и не могу вспомнить ничего, что произошло после выхода на улицу. – Очень зябко. Да я же до нитки промокла.
Я устремляюсь обратно к дому, хлюпая в туфельках по лужам, пульсирующим от дроби дождя, трость вязнет в земле, покрываясь комьями с червяками. Их маленькие ротики тянуться к моей плоти. Я пытаюсь их сбросить, но они повсюду, ползут из самой почвы под нестерпимый феерический писк на запах свежего мяса.
Моя нога идет по косой, я поскальзываюсь и падаю в грязь. Пытаюсь спешно подняться, но четно. Из тела ушли все силы, а земля будто тянет к себе магнитом.
Отовсюду ползут эти черви. Эти мерзкие черви.
– Пошли прочь!
Я лежу и рыдаю, и рядом некому меня утешить. Эти меленькие пустоголовые твари лишь следуют своему инстинкту, чтобы набить свои маленькие брюшка.
Они знают, что я принадлежу им по праву, и они знают, что с каждым днем я слабею. Таков он закон мироздания.
– Я не нуждаюсь в вашем сострадании!
С трудом я отыскиваю трость, и босоногая, едва удерживая равновесие, скользя ступнями по гладкой земле, продолжаю свой путь к дому.
– Мне нужно срочно в дом. Ибо что-то плохое случится, если я не успею. Я не готова к смерти. Я уже вижу входную дверь. Еще немного! Еще чуть-чуть!
В панике на ощупь я открываю дверь и падаю всем телом на ковер – мокрая и обмякшая, захлопываю дверь ногой и еще долго лежу, хватая губами холодный воздух.
Снаружи слышится гулкий раскат грома.
– Я графиня! Я графиня Орлиянская! Даже будучи грязной, даже лежа в грязи, я все равно остаюсь графиней! Я знаю! Что-то черное затаилось вон там за окном…
ГЛАВА 3 КУКЛЫ
Только безмолвные стены моего дома знают, как мне непросто тут приходится. Мне нужно найти себе более разговорчивых собеседников, которые смогут меня понять. Я направляюсь к дубовому шкафу и вытаскиваю из-под него, потертый временем сундук. Из сундука я достаю три куклы. Я хранила их всю жизнь, как бесценный подарок рано умершего отца и, не доставала с момента переезда в особняк. Несмотря на то, что сундук перепачкан вековой пылью, сами куклы сохранились в безупречном состоянии. Они так напоминают мне детство, то беззаботное время, кода я была еще счастлива.
* * *
Я сижу с куклами за столом и раскладываю кубики рафинада по чашкам. Я люблю пить очень горячий чай, мелкими глоточками, прикусывая драгоценный напиток ломтиком хлеба с земляничным вареньем. Я люблю пить чай больше всего на свете, хотя так было не всегда. В детстве, заставить меня выпить чашечку чая, было равносильно наказанию. Но сейчас, я сижу за столом и любуюсь фарфоровым сервизом в ожидании чаепития. Чайник приятно свистит в камине, и мне пора бы его снять.
В приятных хлопотах, я возвращаюсь обратно за стол уже с чайником, где куклы сидят в терпеливом ожидании начала церемонии. Одетые в пышные бальные платья, кружевные чепчики, и у каждой куклы свой неповторимый цвет кукольных глаз.
Дрожащей рукой я разливаю напиток по чашкам. Чашку горячего чая получит каждая кукла. Белый пар приятно вздымается над чайной гладью. Теперь я не одна, а с рыжеволосой Пэтти, светловолосой Бэтти и темноволосой Анфисой.
"Куклы с человеческими волосами".
Теперь у меня есть с кем перекинуться свежей сплетней.
– Сегодня я видела на потолке старика Хариса, девочки. Я бы сказала, что он порядком раздобрел, и если так пойдет, скажу я вам по секрету, наш толстячок, разучится ползать кверху брюхом, – поднимаю ладонь к губам и смешливо шепчу: – Кому-то пора завязывать с молью.
Но куклы не разделяют мою прекрасную сплетню. Возможно, мне стоит перевести разговор на другую тему и прибавить толику остроумия:
– Говорят, в Медланде, современные модницы предпочитают носить мужские штаны вместо платьев, можете себе такое представить? В наше время только кочегарки носили мужские штаны.
Но куклы упорно отказываются мне отвечать.
– Вижу вам вовсе не смешно... – говорю я им. – Что ж. Можно поговорить о погоде. Сегодня отличный денек.
Я направляюсь к окну, чтобы откинуть шторки. В комнате становится светлее.
Куклы сидят, выставив ручки перед собой, будто собираются пить ими чай.
Разговор не клеится.
Я начинаю терять самообладание.
Быть может за годы одиночества, я разучилась вести светские беседы. Я собираю всю волю в кулак и мягким голосом спрашиваю:
– Пэтти милая, как тебе чай?
Но Пэтти молчит.
Тогда я сама поворачиваю голову Пэтти к себе и отвечаю детским голосом: "Спасибо, Трис дорогуша, я очень люблю чай. Он такой вкусный и душистый".
– А тебе, Бэтти? Как тебе чай, милая? – Я заговариваю тем же голосом, но на этот раз стараюсь сделать его писклявым: – Сказать по правде Триси, я больше предпочитаю "кофэ" или горячий шоколад.
– А мне вообще не нравится ваш чай, госпожа графиня, – высокомерно отвечает Анфиса. – Я предпочитаю газированную воду.
– И почему же? Чай благородный напиток аристократов…
– После того как ты вышла замуж за грязного солдафона, ты потеряла всю свою аристократичность, подруга.
От удивления я лишаюсь дара речи.
– Что ты сказала?
А ведь Анфиса права: многие традиции и манеры, я уже давно не использую в быту, а все из-за той жизни, которой я прожила с Себастианом.
– Может быть, конечно и так, но твой тон...
И тут я вдруг очнулась: я действительно говорю с куклой. Я, сперва, не придала этому значения. Сперва, не придала. А сейчас пришло озарение – кукла заговорила со мной сама.
* * *
Чашка чая опрокидывается со стола и падает на пол. Я жду, что кукла вот-вот моргнет своими глазами сапфирами, но напрасно. В воздухе повисает такая немая пауза, что впору вешать топор. За нами наблюдают две сонные мухи с потолка, которые, почему-то не думают впадать в спячку. Я вновь смотрю на куклу, ожидая продолжения, но Анфиса больше, не говорит, ни слова. А посему я решаю, что возникший между ними разговор был галлюцинацией.
Но неприятное впечатление осталось. Я испытала настоящий конфуз.
– За грязного солдафона... – рассеяно повторяю я. – Себастиан был лучшим гвардейцем короля, вполне себе достойная партия для графини. И с чего это мое воображение обозвало его грязным? – Минута превращается в вечность, тишина начинает звенеть, и я наконец подвожу итог: – Он был сыном мясника и этим все сказано.
Через стол, в большом старинном зеркале, я вижу старуху, застукавшую меня за непристойным для взрослой женщины поведением.
– Ну вот и спятила старая грелка. Играем в куклы.
Я знаю, что до добра такие игры не доведут. В грядущем сумасшествии я не сомневаюсь. Я понимаю, что время мое на исходе и, что мне нужно, как можно скорей исследовать дом, чтобы раскрыть все тайны Себастиана, и возможно отмыть свое имя от грязи. Доказать свою невиновность призракам прошлого, прежде чем уйти на покой.
И теперь заветной целью для меня становится чердак. Ведь именно на чердаке хранятся самые важные ключи-разгадки к той роковой ночи, когда тело убитого наследника было найдено среди гостей, когда свет двора для меня навсегда погас.
Если и есть место, где Себастиан мог хранить свои тайны, то только там. Но я не выходила в другие комнаты вот уже много лет.
Если хорошо подумать, то я бы могла понаблюдать за домом через замочную скважину. Пусть я и старая, но все-таки женщина.
А нам женщинам свойственно любопытство.
* * *
Как гром среди ясного неба раздается звонок в дверь.
Вздрагиваю. Трость выпадает из рук и звонко падает на пол, и катится к черту.
– Кого это там принесло?
Я не жду гостей.
Звонят еще раз! И я снова вздрагиваю.
Перед тем как открыть, я представляю себе гостя. Это может быть почтальон с письмом из королевского замка в Медланде или комиссия, решившая восстановить меня Трис Беладонну, в правах графини. Или возможно нотариус с добрыми вестями о наследстве, которое Себастиан оставил мне на безбедную старость. Вздор! Скорее этот индюк зароет последние гроши под деревом. А может сама королева с извинениями за годы изгнания?
Звонят вновь! На этот раз настойчивей.
Надеясь на добрую встречу, я тороплюсь открыть.
И одариваю гостя самой доброжелательной улыбкой.
И гость отвечает мне тем же.
– Госпожа графиня, какой прекрасный денек, неправда ли? Дожди, наконец, закончились. – Передо мной стоит пухлый мужчина с картофельным носом, одетый в болотный плащ и шляпу.
Живой человек! Первый живой человек за последние две недели после гробовщика Кристофа, но радость моя сменяется печалью, а улыбка полоской разочарования.
Как это не печально признать, но незваный гость из коммунальной службы. Типичный проходимец в поисках легкой наживы.
– Я сделаю вам предложение, от которого вы не сможете отказаться, госпожа Беладонна, – тараторит гость на рекламный манер. – Государство готово заплатить вам компенсацию за выселение и перечислить деньги на счет пансиона для стариков. Ознакомьтесь, пожалуйста, с нашими бумагами.
Мечты разлетаются вдребезги, а настроение тут же портится. Без церемоний я захлопываю перед ним дверь.
– Нахал!
Какие уж там комиссии? Моя персона интересна только потерявшим стыд коммунальщикам и риелторам, жаждущих выгодно продать захудалый клочок земли.
– Госпожа Трис! – кричит из-за двери проходимец. Его голос теперь звучит издали: – Мы слишком долго терпим ваше упрямство! Вам лучше принять наше предложение, пока оно есть. Ваша задолженность по налогам настолько велика, что не будь вы в преклонном возрасте, то давно уже мотали срок на Скалистом побережье с конфискацией имущества и штрафом. Это весьма щедрое предложение. Соглашайтесь! Мы подберем для вас лучшее место.
Я прижимаюсь к дверям спиной. Мне хочется, чтобы незваный гость оставил меня в покое, и я решаю, что если не буду отвечать, то он уйдет. А пока тянется томительное ожидание, я разглядываю собственную комнату, и тут мой взгляд падает на соседние слева дубовые резные створы, обитые железными узорами – двери в запертую парадную комнату. На одной створке виднеется замочная скважина, прикрытая ржавым язычком. Что-то таинственное может меня там ожидать.
– Госпожа Трис!
Он снова меня пугает!
– Убирайтесь прочь с моей земли, пока я не спустила на вас собаку!
Надеюсь, что я припугнула его как следует и теперь он уйдет, хотя собаки у меня никогда не было. Теперь я начинаю об этом жалеть...
Снаружи слышится недовольный кашель, а после, инспектор позволяет себе неслыханную вольность:
– Старая карга!
Он думает, что я не только старая, но и глухая. Да кем он себя возомнил?! Какая наглость! Я вижу недопитую чашку чая на столе, беру ее и иду к двери.
– Хотите, чтобы я вам открыла? Сейчас я открою, господин инспектор!
Распахиваю дверь и плескаю чай ему в лицо. Надеюсь, он все еще горячий.
Щеки инспектора вспыхивают огнем, но я не даю ему раскрыть рта:
– Плебейское отродье! Как смеешь ты называть меня каргой? Я графиня Орлиянская, фрейлина и любимица королевы! За такие слова в мое время тебя бы сослали на каторгу и отрезали язык, червь! Возвращайся к своим господам плебеям и передай им, чтобы не тратили попусту мое время!
Лицо этого мерзавца искажает страдальческая гримаса. Он вытирает очки и, пытаясь сохранить хладнокровие, говорит через нос:
– Я вас умоляю, госпожа графиня, манерам, так и не научились? Мы живем в свободном мире, где все равны, и если вы этого принять не хотите, то помнится мне, вас, с позором выставили со двора, дав вашей графской особе, извините, хорошего пинка под зад. Так что ваши титулы – мыльный пузырь. Я зайду к вам на следующей неделе, Трис, и надеюсь, вы будете более сговорчивы.
Я смотрю на него с полным презрением. Облокачиваюсь на трость, поднимаю подбородок, и, расставляя паузы, спокойно парирую ответ:
– Я, инспектор... может и потеряла в глазах вашей власти свой титул... но уважение к старшим... еще никто не отменял.
– Всего вам доброго, госпожа графиня, – нахал снимает шляпу и слегка кланяется, при этом он ухмыляется, выказывая полное неуважение.
– Все же, пожалуй, я заведу собаку...
* * *
– Хотят выжить меня со свету. Думают, их никогда не коснется старость. Напыщенный индюк. Когда-нибудь и тебя смерть возьмет за шиворот. Тогда ты не будешь так заносчив. Тогда ты узнаешь, каково мне сейчас...
– А ведь и вправду! Почему мне не купить щенка? – Эта идея врывается в мое сознание, словно порыв ветра, и так приходится мне по душе, что я тут же собираюсь в путь, позабыв про страхи. – У меня будет собака! И точка!
Перед тем как выйти я все-таки проверяю, что плут ушел восвояси, и выхожу наружу. Я иду по главной тропинке к воротам, через коридор скрюченных яблонь, спотыкаясь о ветки, озябшая, но в приподнятом расположении духа после маленькой победы над миром, вдыхая осенний воздух полной грудью, и только там, у ворот, я начинаю чувствовать, как слабеют ноги.
Погода может испортиться в любой момент. С севера на графство снова надвигаются тучи. Мне предстоит тяжелый путь до остановки автобуса, а после, еще около десяти миль до местного орлиянского базара, где бы я могла благополучно купить щенка у цыган: лающего, шумного, лохматого – Пушка.
Но я не решаюсь пойти.
Я стою на дороге между поместьем и пустынным полем, обдуваемая ветром, в пальто нараспашку, словно женщина призрак.
Мир видит меня всем своим небом и требует, чтобы я вернулась обратно в "логово". В обитель сорняка и безвременья. Туда, где забор опутан диким виноградом, где гуляет по аллеям ветер и стоит старый дом.
– Убирайся прочь! – слышу я голос ветра с небес.
И ноги сами ведут меня обратно под своды ржавых ворот.
Я так хочу щенка и не могу покинуть поместья. Ибо за его пределами меня ожидала смерть. Бледная леди только и ждет удобного момента, чтобы схватить меня за горло.
– Нет, я не стану тебя умолять. Слышишь?! Я знаю, что ты пришла за мной. Только чего ты медлишь? А вот и ты? Я слышу шуршание кустов.
"Бледная леди".
Но вместо смерти, ко мне на встречу выныривает гавкающая собачонка – еще щенок. Я не могу поверить глазам. Я падаю на колени перед собакой, не обращая внимания на боль в костях, и глажу ее, что есть сил.
– Откуда ты взялся? Ну, здравствуй, Пушок! Не бойся. Пускай меня шатает как маятник, но я позабочусь о тебе, пока буду жива. А после смерти, тебя заберет Марк – соседский мальчишка. Он очень добр ко мне.
Щенок скулит, облизывает пальцы шершавым язычком и лает.
Да, да – он лает! Как звонкий колокольчик, да что уж там говорить – как колокольный звон в субботний день!
Наконец я обрела счастье, а вместе с ним и верного друга.
* * *
Теперь я не буду бояться, ведь у меня есть грозный охранник Пушок, и я чувствую себя, как никогда смелой, такой решительной и уверенной.
Теперь двери в парадную комнату уже не кажутся мне такими страшными. Я хочу совершить, что-то безрассудное. И я делаю это на радостях. Я подхожу к этим проклятым дверям, откидываю ржавый язычок и... смотрю в скважину.
* * *
Вот она – безликая парадная! Облупившаяся краска на стенах, пузырями стелется к потолку. Я, поддерживаю себя за поясницу, и теперь мне кажется, что это не я смотрю на парадную, а парадная смотрит на меня.
Теперь мне кажется, что я ожившая дверь с глазом. Какая странная мысль.
Я пристально смотрю в скважину, и замечаю, что на том конце зала, в углу, будто кто-то стоит и покачивается.
Но, увы, старого зрения недостаточно, чтобы разглядеть незнакомца. Тогда, вооружившись очками, я повторяю свой подвиг, и к своему удивлению никого не нахожу. Тогда я снимаю очки и смотрю снова. И вот что странно, силуэт на месте.
Должно быть это мираж.
После похода к воротам я слишком устала, чтобы сейчас выяснять происхождение пятна, поэтому, я сажусь в кресло и погружается в дрему.
Опять замочная скважина.
Там кто-то есть за дверьми!
Моя рука сама отодвигает язычок в сторону.
– Человек, Который Всегда Стоит В Углу.
Я вижу, как тусклый столб света опускается на силуэт с перекошенным лицом, колени его вывернуты, а руки уродливо скрючены, лысый и безобразный, скукоженный, одетый в старый изодранный костюм. Призрак качает головой, как будто болен трясучкой. Я слышу кашель из-за дверей. И чувствую запах могильного смрада. Он двигается на меня изломанными конечностями. Он уже близко! БЛИЗКО!
Я слышу свой крик.
Захлопываю двери и отхожу. В тишине раздается учтивый стук. И мой голос против воли, отвечает:
– Войдите...
* * *
Мне приснился ужасный кошмар, от которого я до сих пор не могу прийти в себя. Я решаю, что беседа с куклами, поможет его забыть. Нужно накрыть чайный стол на четыре персоны.
– Анфиса, милая, ты считаешь, что в нашем доме, дозволены такие нехорошие слова, как, извини меня, "грязный солдафон"?
– Я ничего такого не сказала, подруга. Я только имела в виду, что такой высокой пташке как ты, не место в этом орлиянском курятнике.
Я тяжело вздыхаю и все еще смотрю в глаза куклы с надеждой на сочувствие:
– Себастиан убил принца, что я могла сделать? Я и так потеряла все на свете, по твоему мнению, я должна была отказаться и от мужа? Наш брак был решением королевы, хотя она и была не прочь его расторжения. Ей не нравилось, что я перестала участвовать в Сахарных ночах, потому что, порой, мы с ней...
– Старая дура, мне бы лучше прикусить язык.
Но теперь куклы смотрят на меня с любопытством, и я боюсь, что если скрою подробности, то новая беседа может не состояться. И в то же время, я боюсь ее состоятельства. Я все же побаиваюсь своих кукол. Конечно, я знаю, что все их реплики озвучиваю сама, но порою грань стирается, и я уже не отличаю реальность от вымысла.
Могла ли я обозвать Себастина таким скверным ругательством? В глубине души я знаю, что мое воспитание не позволило бы мне обозвать его грязным. Возможно, в тот раз кукла действительно заговорила со мной сама. Будто знала, что я все равно ей не поверю.
Бэтти залепетала:
– Что, Триси? Нам любопытно, мы ведь твои лучшие подруги.
Придется им все рассказать. Я подношу к губам ладонь и шепчу: "Каждая фрейлина пыталась угодить Элизе, а Элиза была раскрепощенной особой и не брезговала своими служанками. Тьфу! Мы все лишь слуги для нее. И вся наша власть только благость самой королевы".
– Какие интересные подробности ты рассказываешь. Но вот что я тебе скажу, подруга – вылизывать зад самой королевы нисколечко ни зазорно, – отвечает мне Анфиса в своей манере.
– Прекрати! – мои щеки вспыхивают огнем, я сгораю на месте от стыда.
– Лизать королевский зад! – хохочет, невоспитанная Бэтти.
– Немедленно прекратите, иначе наше чаепитие прямо сейчас закончится!
Я в ярости и негодовании ударяю ладонями по столу. Мой гнев справедлив. Эти куклы только и ждут, чтобы вытянуть из меня давно забытые постыдные подробности, а потом поднять меня на смех. Но к счастью угроза срыва чаепития подействовала.
Анфиса заизвинялась:
– Хорошо, подруга, поменяем тему нашей светской беседы. И зачем же твой горячо любимый супруг погубил наследника?
– В своем письме Себастиан говорит о неких мотивах. Я уж не знаю, что заставило его совершить убийство. Но знаю, что он обрек нас на вечное изгнание. Наутро король кричал так, будто их связывала с Себастианом старая тайна.
Возможно, это была месть.
* * *
После случая на балу 13 августа 1914 года, мы оба лишились всех привилегий.
Уже наутро в резиденцию прибыл кортеж короля.
Георг ворвался в дом и набросился на Себастиана с кулаками.
"Я знаю, что это ты, Себастиан! Мстишь мне за тот случай на охоте? Ты негодяй и предатель! Изменник! Я вздерну тебя на люстре!"
Тогда вмешалась Елизавета:
"Ваше величество, никто не видел убийцу. Это мог сделать кто угодно. Я потеряла сына. Прошу вас, уедем! – В ее голосе за скорбью по утрате чада, таился страх за свою бархатистую шкурку. Тогда я впервые видела ее такой напуганной".
"Вы пойдете на плаху! Немедленно арестовать этого человека и всех кто присутствовал на балу!"
Король требовал от нас признания о Сахарных ночах. Но мы не выдали тайн королевы. Возможно, в качестве благодарности Елизавета и оставила мне поместье с прислугой. Если, конечно, убитая горем мать, была способна на благодарность. Я так и не узнала, смогла ли королева пережить революцию и никогда ее больше не видела.
А вину Себастиана доказать так и не удалось.
* * *
В тот день, меня, забирать не стали. Лишь увели супруга. Я хорошо помню, как смотрела вслед уезжающему кортежу гостей и понимала, что больше никогда не вернусь ко двору. Король с королевой непросто уезжали из поместья Де Беладонна – они уезжали навсегда – "Это они теперь будут жить..." – думала я тогда – "Это с ними будет случаться жизнь... а не со мной". – Я оставалась одна на всем белом свете лишенная любви королевы. Одна словно птица в клетке.
