Текст книги "Формула власти"

Автор книги: Александр Скрягин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 15 страниц) [доступный отрывок для чтения: 6 страниц]

Женщина смотрела на выжженный солнцем асфальт у своих ног.

– Да, извините меня! – взяла она себя в руки. – Я пойду! У меня еще столько дел сегодня! До свидания, Ефим Алексеевич!

Инна Лилипуц решительно обошла Ефима и скрылась в подъезде Дома Институтских руководителей, где она жила в квартире своего деда, при загадочных обстоятельствах ушедшего из жизни полвека назад.

Майор Мимикьянов не знал, что по поводу всего этого и думать: где в словах Инны – дрожащий, несуществующий мираж, а где – какое-то реальное, случившееся с ней событие.

В этот приезд любимая Колосовка удивляла его все больше и больше.

10. Елочка, зажгись!

Майор Мимикьянов шел по летней Колосовке.

В высоком синем небе застыли волны легких перистых облаков. Выцветший асфальт дышал теплом. Совсем близко от лица лениво перебирали толстыми листьями июльские тополя. По другой стороне улицы параллельным курсом неспешно трусила разомлевшая от солнца собачонка.

Майор шел по июльскому поселку, а глаза его видели зиму.

Перед его внутренним взором, будто на экране монитора, возникла картина предпраздничной суеты трехгодичной давности.

Тогда еще никто не знал, что тот встречаемый год станет для Института последним.

Колосовка утопала в пушистом снегу и тянулась к ярко-синему небу прямыми плотными столбами печных дымов.

Ефим шел через весь Институт – из отдела кадров в квадратную башню.

По запросу, пришедшему из Главного управления, он все утро занимался тем, что собирал данные о когда-то работавшем здесь человеке.

Кандидат медицинских наук уволился и уехал из поселка задолго до того, как сам Мимикьянов в него прибыл. Майор нашел тех, кто знал фигуранта лично, и потратил несколько часов, чтобы побеседовать с ними о бывшем сотруднике. Ничего компрометирующего, и вообще заслуживающего внимания, ему выявить не удалось. Но все, что было положено по службе, он сделал, и теперь с чистой совестью направлялся в кабинет к коменданту здания Володе Городовикову. Перед обедом он рассчитывал сгонять с ним партийку в шахматы.

В бесконечных коридорах непривычно и волнующе пахло хвоей, мандаринами и ожиданием чудес.

Подготовка к празднику шла полным ходом. Кто-то уезжал на праздник в областной центр, кто-то в родные места, кто-то никуда не уезжал, но оставался дома, но большинство сотрудников всегда встречали наступление Нового года здесь, в Институте. В актовом зале устанавливали большую елку, накрывали столы и веселились всю ночь.

Кроме того, сотрудники каждого отдела и лаборатории, конечно, украшали и свои рабочие помещения – развешивали по стенам серебристый дождь, натягивали под потолком гирлянды разноцветных лампочек, а иногда ставили и небольшие елочки. И до того, как спуститься в актовый зал на общеинститутский вечер, научные сотрудники сначала дружно отмечали праздник в своих родных производственных семьях. А некоторые особенно дружные отделы, например, Горынинский – излучающих приборов, любили собраться в своем кругу и после общего поздравления в актовом зале Института.

Навстречу Ефиму то и дело попадались зрелые дамы и молодые девушки с озабоченными лицами. В руках у них были колючие сосновые лапы, блестящие новогодние игрушки и большие свертки. Иногда его нос улавливал чесночный запах соленого сала или домашней колбасы, иногда – острый аромат копченой рыбы, а иногда из перегруженных рук выскальзывал и прыгал по каменному полу багровый от стыда абхазский мандарин.

У одного из кабинетов Горынинского отдела излучающих приборов, Ефим задержался. Его дверь была открыта, и он увидел стоящего там коменданта Володю Городовикова, к которому он и направлялся.

Однако, сам комендант его не замечал.

Он неотрывно смотрел на Тамару Терновую, забравшуюся на стремянку. Лаборантка пыталась дотянуться до вершины наряженной елки средних размеров, и надвинуть на нее наконечник с рождественской звездой.

Если быть точным, комендант смотрел на Тамарины ноги, которые уехавшая вверх юбка открыла значительно выше колен.

Тут же находился и сам Леонид Георгиевич. На Тамарины ноги он искоса бросил пару взглядов, засопел и спрятался за стеллаж с приборами.

– Ну, все! – сказала Тамара, спускаясь со стремянки. – Готово! Теперь можно зажигать! Вот мужчины! Ничего, как следует, сделать не могут!

– Вы много можете! – произнес, выходя из-за приборной стенки Горынин. – Только и умеете подолы ножницами отчемуливать, да ляжками сверкать! Вот и все ваши умения! Что ты мне в последней таблице зависимости аппетита мышей от частоты излучения нарисовала? Чушь какую-то! Все перепутала!

– Ну, Леонид Георгиевич! – жалостливым голосом протянула лаборантка. – Ну, послезавтра праздник, а вы все ругаетесь!.. Переделаю я эту таблицу! Сразу после праздников и переделаю!

Горынин разве что не подпрыгнул на месте.

– Как это после праздников? – возмущенно произнес он. – Это же будет в новом году? Ты что такое говоришь? Она мне нужна до праздников! До! В этом году! После праздников отчет должен быть уже в Москве!

– Ну, Леонид Георгиевич! Ну, завтра же переделаю! – искренним голосом пообещала Тамара, надеясь, что уж завтра как-нибудь обойдется.

– Ладно! – купился на женское актерское мастерство Горынин. – Только будь внимательной! А то наколбасишь, как в прошлый раз!

– Не наколбасю! – запнулась Тамара. – Не наколбашу! Вообщем, все сделаю правильно!

Леонид Георгиевич поджал тонкие губы:

– Да уж, постарайтесь, хорошая моя!

Чтобы не дать Горынину продолжить не слишком приятную для нее тему злосчастной таблицы, Тамара быстро повернулась к коменданту и сказала:

– Владимир Иванович, зажигайте гирлянду!

– Сейчас включим! – бодро заявил комендант и засунул вилку в одну из розеток, длинной белой шеренгой расположенных на лабораторном столе.

Но елочная гирлянда не загорелась.

Городовиков вынул штепсель и еще раз с силой засунул его в тугие отверстия.

Елка все равно не зажглась.

– Да, что ж такое! – с досадой воскликнул комендант. – Горела же, пока на елку не повесил! Каждую же лампочку проверил! Ну, прямо, будто ворожит кто-то! Снимать надо и проверять контакты в патронах! – вздохнул он.

– Ну вот! – расстроилась Тамара. – Вы мне сейчас все игрушки разобьете и дождь пообрываете! Я знала, что так получится! Я же говорила, Владимир Иванович, перед тем как вешать, проверьте гирлянду, как следует, чтобы потом не снимать!

– Я и проверил! – оправдывался Городовиков. – Пока на полу лежала, все нормально было – горела, как миленькая!

– Значит, плохо проверили! – с женским занудством продолжала выговаривать ему Тамара.

Махнув на нее рукой, Городовиков направился к елке, и как-то неуверенно поставил ногу на нижнюю ступеньку лестницы.

В это время по коридору мимо лаборатории проходил Вика Контрибутов. В руках у него был компьютерный монитор, который он прижимал к груди.

Увидев его, Тамара обрадовалась.

– Ой, Вика! – закричала она. – Зайди к нам, а? А то у нас гирлянда не горит!

Инженер вошел в лабораторию и поставил монитор на пол.

– Наверное, контакт где-то в цоколе отошел, а у гирлянды соединение последовательное, вот и не горит… – проворчал Городовиков и поставил на нижнюю ступеньку вторую ногу. – Снимать придется!

– Подождите, Владимир Иванович! – обратился к нему Контрибутов. – Не надо снимать. Сначала посмотрим, может быть, розетка не в порядке или шнур. Так чаще всего бывает. Цепь рвется на входе или на выходе…

Инженер вынул из кармана отвертку.

– Да, я в эту розетку недавно чайник включал! Работала! – не очень уверенно произнес комендант.

– А все ж, посмотрим… – произнес Вика и подошел к розетке.

– Электрощит отключить? – спросил Владимир Иванович.

– Да не надо… Чего тут бояться… Я быстро… – бормотал Викул.

Он ловко открутил крепежные винты, удерживающие пластмассовую крышку.

– Щит все-таки отключи, Владимир Иванович! – недовольно сказал Горынин коменданту.

– Да, не надо… Я уже посмотрел! Розетка в порядке! – произнес Контрибутов, прилаживая обратно крышку. – Ну, поглядим шнур с розеткой…

Инженер ощупал ладонью провод, ища места переломов провода.

– Тоже, как будто, в порядке… – пробормотал он. – Тогда, попробуем еще раз!

Контрибутов воткнул вилку в розетку.

Елка не загорелась.

– Ну, снимаю гирлянду? – спросил у присутствующих комендант, приноравливаясь к стремянке.

– Подождите! – произнес Контрибутов и сделал несколько шагов к электрощитку.

Открыв его металлическую дверцу, инженер окинул взглядом рычажки рубильника.

Он пощелкал рычажками и пожал плечами.

– И здесь все в порядке… – с удивлением констатировал он.

– Снимаю? – снова спросил Городовиков.

Инженер задумался, взявшись рукой за подбородок..

– Так, снимать или нет? – комендант поднял правую ногу, чтобы подняться на следующую ступеньку лестницы.

Инженер сделал предостерегающий жест рукой и поднял глаза к потолку.

Все почему-то молчали, с детским ожиданием устремив глаза на усыпанную блестящими игрушками елку.

Прошла секунда, другая.

И вдруг гирлянда на елке вспыхнула живыми разноцветными огнями.

Владимир Иванович чуть не упал с нижней супеньки лестницы-стремянки, на которой стоял двумя ногами.

– Ой! – захлопала в ладоши Тамара. – Ты, Вика, прямо волшебник!

Она подбежала к инженеру и чмокнула его в щеку.

– Да, я-то что… – невнятно забормотал Вика. – Она сама загорелась…

– Это бывает! – авторитетно заявил Леонид Георгиевич. – Какая-нибудь пылинка между контактами попадет, и все – нет электрической цепи! Ты хоть сто раз проверяй – не найдешь, а воздух колыхнется, – она сама вылетит, и, пожалуйста, вам – ток пошел!

– Слушай, Викул Андреевич! – обратился к нему Ефим, помня о служебном долге. – Раз уж я тебя встретил… Ты такого – Иванченко Роберта Петровича – не знал случайно? Вы в один год в Институт работать пришли?

– Иванченко? – переспросил Контрибутов. – Что-то не помню…

– Ну, на биостанции работал… Медик, обезьянами занимался?

– А!.. Вспомнил. Но я с ним знаком не был… Я его только в лицо знал… Я же с биостанцией особых дел не имею… Я вообще там бывать не люблю.

– Ясно. – кивнул Ефим. – Тогда вопросов больше нет.

Контрибутов поднял свой монитор, прижал его к животу, осторожно протиснулся в дверь и зашагал по коридору.

– Владимир Иванович, можно тебя на минуту! – обратился к коменданту Ефим.

Они отошли в сторону.

– Володя, как ты насчет шахматной партийки в обед, а? – конспиративным тоном, понизив голос, спросил Ефим.

– Положительно. Сыграем две. – очень тихо ответил комендант, строго обводя глазами присутствующих.

Но в этот обед сыграть в шахматы им не удалось.

Не успел инженер скрыться за ближайшим углом, как гирлянда снова погасла.

И как не тряс Владимир Иванович провод и не щелкал пальцем по розетке, гирлянда не горела.

Но все-таки снимать гирлянду, к радости Тамары, не пришлось.

Внимательно осмотрев провод, комендант нашел обрыв у его входа в штепсель. Видимо, он сам повредил провод, когда, вешая, наступил на него и потом сильно дернул.

– А, как же это она только что горела? – удивлялся он. – Обрыв же полный… Наверное, концы как-то случайно соприкоснулись, вот она и зажглась!

Присоединив провод к вилке, Владимир Иванович надежно замотал место контакта изоляционной лентой.

Гирлянда загорелась и теперь уже продолжала светить без всяких сюрпризов.

Но как только Владимир Иванович с моральной помощью Ефима в виде дружеских советов и ободрения, все это закончил, коменданта неожиданно вызвал к себе Федоровский и отправил на станцию получать контейнер с каким-то особо ценным оборудованием.

Шахматная партия в тот день так и не состоялась.

Вот такой предновогодний сюжет почему-то вспомнился майору Мимикьянову, пока он шел теплой летней Колосовкой к железнодорожному виадуку.

11. Цыганский барон

Ефим поднялся на виадук и медленно пошел по его старым доскам.

Справа располагался Тихий океан, слева – Атлантический.

Но они были далеко. А рядом, если оглянуться, несокрушимым средневековым замком высился бывший Институт волновых явлений. Если же смотреть прямо, то метрах в ста пятидесяти глаза упирались в длинный краснокирпичный корпус. Он был построен почти век назад вместе с транссибирской железной дорогой.

Когда-то в нем помещались путейские мастерские, а теперь находилось хозяйство цыганского барона Василя Штирбу.

Майор Мимикьянов остановился у спуска и глубоко вдохнул горьковатый станционный воздух, пахнущий креазотом, сгоревшим углем вагонных титанов и тревогой. Он окинул взглядом поселок и начал спускаться вниз по деревянным ступеням.

Оказавшись на земле, майор отыскал взглядом петляющую в зарослях полыни тропинку и направился к барону.

Перебравшись через многочисленные пути железнодорожного тупика, и миновав защитную лесополосу, Ефим остановился перед большими – в два человеческих роста – железными воротами. Ворота были чуть приоткрыты. Майор протиснулся между створками, и тут же в грудь ему уткнулись парные стволы охотничьего ружья.

Ружье держал смуглый черноволосый человек в черной бархатной безрукавке и с бородой, возможно, сделанной из этого же материала.

– Чего хотел? – негромко спросил часовой.

– Василия Романовича. – ответил майор.

– Зачем? – в голосе цыгана зазвучала настороженность.

– По делу.

– Как звать?

– Мимикьянов.

Чернобородый часовой вгляделся в Ефима и, будто что-то вспомнил. Он отодвинулся в сторону, и новым, мирным голосом сказал:

– Проходи.

Ефим шагнул на широкий двор.

Цыганский барон Василь Штирбу стоял в середине обширного пространства, прилегающего к зданию бывших мастерских. Пространство покрывал асфальт, но по центру двора змеились стальные нити рельсов. Они уходили прямо в огромный раскрытый зев кирпичного ангара.

Высокий, широкоплечий Василь был одет в старые джинсы, защитную рубашку и кожаную безрукавку. В его короткой черной бороде поблескивали на солнце закрученные седые колечки. Он наблюдал, как трое чернявых мужиков вынимали из грузовой «Газели» картонные ящики и относили в раскрытые ворота бывших мастерских.

– А ну, поторопимся, хазарюки! – строго прикрикнул он.

– Доброго здоровьичка, Василь Романович! – еще издали поднял ладонь в приветственном жесте Ефим.

Василь белозубо разулыбался.

– Ойе-е-е! Кто к нам в табор заехал! – закричал он и двинулся навстречу гостю.

Они пожали друг другу руки. Лапы у обоих были такие, что хоть воду из камней выжимай. Пожали от души, но никто пощады не запросил.

– Что Ефим, отпуск получил? Так порыбачим! Помнишь, каких стерлядок в прошлый раз натаскали? Медведи, а не стерлядки!

– Обязательно порыбачим! Только, друже Василий, отпуск у меня через неделю. А сейчас я к тебе по делу!

– Ко мне в табор по делу? – Василь в нарочитом удивлении приподнял черные лешачьи брови. – Да ты что, Ефим, милиция что ли? Какие у тебя к нам дела-то могут быть? Мы с заморскими шпионами не якшаемся и секретные тайны даже за большие деньги не продаем!.. Может, когда и рады бы толкнуть за хорошие деньги, так ни одной тайны не знаем!

– Здравствуйте, Ефим Алексеевич! – услышал майор и увидел рядом с собой как-то незаметно и бесшумно подошедшую полную цыганку с нехарактерными для детей северной Индии синими глазами. Эта была жена Василя Штирбу – Соня.

– Здравствуй, Соня. Ты все хорошеешь! Остановись, пока не поздно! А то Василь сойдет с ума от ревности! – чмокнул ее в щеку майор.

– Э-э-э, Это пусть женщина от ревности с ума сходит. Мужчина не ревнует – мужчина мстит! – в шутку нахмурился Василь.

– Покушаете с нами, Ефим Алексеевич? Мы как раз за стол собрались… – сказала Соня Штирбу.

Майор пообедал вместе с Володей Городовиковым, затем у Горыниных, но отказываться счел неуместным. И потому, что нигде беседа не течет так откровенно, как за столом, и потому, что ни у кого нельзя было так вкусно поесть, как у Василя и Сони.

Они направились к входу в ангар бывших железнодорожных мастерских.

Корпус мастерских строился так, чтобы в него не только свободно входили паровозы, но и дым из их труб не стлался по полу, мешая работать, а уходил к высокому потолку.

В сумрачную глубину бесконечного помещения уходили поставленные друг на друга картонные коробки с яркими надписями латинскими буквами. В русском переводе они означали: «Оригинальный яблочный кальвадос. Произведено во Франции».

Вдоль всей длины одной из стен на металлических колоннах располагалась внутренняя пристройка. На ее металлическом полу размещалось длинное помещение, разгороженное на отдельные комнаты. Каждая комната имела собственную дверь. Они выходили на общую галерею, тянущуюся вдоль всей пристройки. Большинство дверей были открыты, обнажая за собой жилые комнаты с кроватями, коврами и кухонной утварью.

На этой галерее, словно на узкой улочке южного городка, кипела жизнь. За низком столиком трое стариков с обликом библейских патриархов ожесточенно бросали перед собой игральные карты. Две цыганки резали на маленьком столике овощи и о чем-то оживленно судачили, то и дело приближая горбатые носы на расстояние диаметра спички. Опершись на перила, загорелый молодой паренек и рыжеволосая девушка смотрели то ли вниз, то ли в себя. И мимо всех носились трое черноголовых мальчишек и совсем маленькая русоволосая девчонка в белом платьице и с красным бантом в волосах.

Из-за стены картонных коробок вышел высокий худощавый мужчина и обратился к Штирбе:

– Дядьку Василэ, а я до вас!

– Чего ж тоби, хлопче? – остановился барон.

– Так и шо робыть с той ракией со сливами?

– А шо тоби с ней надо робыть?

– Отправлять до Барнаулу, чи нет?

– А хлопчики с Барнаула долг вернули?

– Та, ни! Но еще утречком звонили по мобиле, клянуться-божутся на той недельке все зараз вернуть… Так как, дядько Василэ?

Цыганский барон провел ладонью по черной с сединой бороде.

– А чего ты, Михелэ, телегу поперед лошади запрягаешь? Хлеб за брюхом не ходит! Вернут долг, тогда и отправляй! А то с тобой, как с тем добрым хозяином будэ, что во время праздника все хозяйство нищим роздал, а потом жалкует во весь голос – люди добрые, мамалыгу сварить не из чего!

– Да, я и сам так думал, дядько Василэ… Боялся, вы до Барнаула отправлять велите…

– Кому ж я отец – вам или тем байстрюкам с Барнаула, а?

– Так для нас, вы как ридный батько, дядько Василэ!

– Вот то-то, Михелэ! Иди, посмотри, чтобы Омский товар не гуртом взяли, а каждый ящик пощупали! А то, знаю я этих омичей! Подсунут труху, а потом скажут, бачили очи, шо покупалы!

– Гляну, дядько Василэ! – ответил высокий цыган и исчез в щели между ящиками.

Ефим с бароном и Соней прошли огромный ангар насквозь. В его противоположном торце была низкая железная дверь. За ней непроницаемой стеной росла узколистная сибирская акация. По незаметной, прячущейся в зелени тропинке они вышли к большой беседке. Ее стены и потолок были сплетены из гибких ивовых прутьев.

В беседке стоял накрытый белой скатертью стол. На нем гордо высилась большая фарфоровая супница. В углу помещался маленький буфет со столовыми принадлежностями.

Ефим не ошибся в своих радужных предположениях по поводу предстоящего обеда.

Соня приготовила чорбу – молдавский борщ на крепком курином бульоне с красным перцем и кавурму – тушоного молодого барашка с чесноком, томатами и баклажанами. В качестве закуски на столе присутствовал сладкий ялтинский лук с фиолетовой кожицей и, конечно, местные малосольные огурчики, которые хрустели во рту, как жареная кукуруза.

– Так, какое дело у тебя, Ефим? Говори! – разливая из большой непрозрачной бутыли красное вино, спросил Василь. – Неужели про яблочную водку узнать хочешь? Так, ты про нее и так знаешь… Разве, сам не пил? – хозяин лукаво прищурился. – А что этикетки иностранные на бутылки лепим, так она от этого хуже не становится…

– Твое алкогольное производство, Василь, меня не интересует…

– Колечки, что ли? – осторожно спросил Штирбу. – Да сколько там мы этих колечек делаем?… – поморщился он. – Кот наплакал! И говорить-то не о чем…

– Обручальные кольца меня тоже не интересую, Василь.

– А-а-а… Так, ты по лотерейным билетам пришел? Ну, это ты зря!… С билетами нас самих обманули… Мы ж их брали у человека с официальными документами! Да, все по форме… Уполномоченный «Линго-шоу»! Мы узнали, что они фальшивые, когда уже сами продавать стали! Ну, откуда мы про это могли знать? Мы же – не милиция! А на вид – настоящие билеты! Все на месте! Гладкие такие, красивые! Не отличишь!

– Да, я, Василь, и слышать про эти билеты не хочу!

– А что ж тогда? – недоумевающее произнес хозяин. – Ты, Ефим, знаешь, лично я и мои ромалэ к наркотиками отношения не имеем… Я сам эту дурь ненавижу… Она ж саму жизнь под корень жжет! А нет жизни, и ничего нет… И мы, ромалэ, никому не нужны будем! Кому гадать станем? Кому иностранную водку-кальвадос продавать, а?

– Не все ромалэ так думают… – осторожно заметил майор.

– Да, не все! – слегка пристукнул кулаком по столу Штирбу. – Но я сам этой дурью не занимаюсь, своим не разрешаю и никого с ней сюда не пущу! А то, что весной милиция какого-то сверчка с порошком в Колосовке задержала, так это – не мой! Если бы знал, я первый бы ему башку свернул… А то, на цепь посадил и заставил французские этикетки на бутылки лепить. Точно говорю! Разве я тебя, Ефим, обманывал когда-нибудь?..

– Нет, ты меня Василь никогда не обманывал. Да, я не про это поговорить хочу.

– Так говори! Не тяни уж! – нетерпеливо произнес цыган.

Майор сделал нарочитую паузу и, потянувшись за кружочком огурца, спросил.

– Слушай, Василь, говорят, у тебя ссора с Сабаталиным была?

– А-а-а, это… – протянул цыганский барон Штирбу. – Да, не было никакой ссоры… Так, немножко громко поговорили, вот и все…

– А из-за чего громко поговорили-то?

– Да, ну, ерунда! – уходил от ответа Василь.

– Ну, что-то было? Люди слышали… – не отставал Ефим.

– Чуток погорячились… Да, мы тогда же и уладили все… Потом ничего такого не было… – по-прежнему отказывался говорить по существу хозяин.

Майор положил вилку, показывая, что просто так, без объяснений, тему не оставит.

– Подожди, Василь. – поднял он ладонь. – Как же не было? Говорят, угрожал ты ему! Чего-то на голову ему обещал наслать… А, видишь, как вышло – беда с ним и случилась… Голова отказала!

Майор Мимикьянов внимательно посмотрел на цыганского барона.

Он, конечно, понимал, игрой в гляделки цыгана не испугаешь. Просто показывал – дело серьезное, говори, все, что знаешь.

– Ефим, неужели ты на меня грешишь? – тоже внимательно взглянул на майора барон Штирбу.

Они помолчали.

– Слушай, Ефим Алексеевич! – тронула майор за плечо сидящая от него по другую руку Соня.

Майор повернул голову.

Соня прямо-таки излучала уют и спокойствие. Не кулаки, не ружья, ни деньги, жена была самым надежным оружием у барона Василя Штирбу.

– Цыганки все могут. – сказала она. – И порчу навести, и так сделать, что жизнь из тела незаметно, по капле утечет, и так, что человек сам себя забудет… Но тут – не цыганское дело.

– А, чье дело? – поинтересовался майор.

– Ты, Ефим Алексеевич, ищи тех, кому Борис Петрович мешал…

– А вам разве не мешал? Говорят, старый гараж хотел отобрать?

– Так ведь не отобрал! Договорился с ним Василь по—хорошему, мирно… Да и что нам этот гараж? Не так он нам и нужен… И без него бы обошлись… Что же думаешь, из-за дрянного гаража цыгане такую порчу будут делать? Ты, что думаешь, это так, раз плюнул и все? Нет, за такое ведь и своей кровью платить приходится! А то и жизнью… Верхние силы задаром ничего не делают… Конечно, иногда бывает так, что никуда не денешься… И к ним обращаться приходиться… Бывает! Но здесь для такого дела причины нет. В другом месте ищи, Ефим Алексеевич!

Оказавшись перед закрытой дверью, майор Мимикьянов невольно почувствовал раздражение и не смог его полностью скрыть. Оно прорезалось в тоне его голоса.

– Так, может быть, подскажешь, в каком, а? – с заметными нотками недовольства спросил он.

– Не знаю я ничего, Ефим Алексеевич! Что мы бедные некультурные цыгане знать можем? – опустила глаза Соня.

– Не такие уж вы и бедные… А такого барашка только очень культурная женщина сготовить может. – попытался загладить проскользнувшее раздражение Мимикьянов.

– Знаешь, что, Ефим Алексеевич, я вот что тебе скажу… – Соня дотронулась пальцами до Ефимовой руки, словно показывая, что не обиделась. – От себя скажу… Не человеческих это рук дело… Не одни мы, цыгане, с Верхними силами знакомство водим… И другие есть…

– Кто другие? – внимательно вгляделся в странные голубые глаза цыганки майор.

– Ой, Ефим Алексеевич! От них всем лучше подальше быть. И нам и вам. – понизила голос Соня.

– Подальше не получается. Так, что это за другие, а? – не отставал майор. – Говори уж, раз начала!

– Я бы тебе сказала, Ефим Алексеевич, если б сама знала… Правду говорю, не знаю… Чувствую только. И Мария вот чувствует… А ее Верхние силы любят… Скажу только, что раньше их в поселке не было. Недавно они появились…

– Когда недавно? Неделю назад? Месяц? Год? – как волк, не оторвать, вцепился в хозяйку майор.

Цыганка задумалась. На лице ее отразилась готовность помочь.

– А вот, вскоре после того, как ваш Институт закрыли, – поразмыслив, сказала она, – так и появились…

Озадаченный майор Мимикьянов примолк.

– Да, откуда они взялись-то? – наконец, спросил он. – Приехали, что ли? Как ты думаешь, Соня?

– Чего не знаю, того не знаю… Раньше не было, а теперь есть… Да вроде никто особенный за это время к нам в Колосовку и не приезжал… – устремила голубые глаза к потолку беседки цыганка. – Из заметных… Мы всех, кто приехал знаем… Но среди них Этих нет… Точно.

– Так Они местные, что ли? Колосовские? – продолжил работать майор.

– Может и так… – качнула головой цыганка. – А может и не совсем…

– Соня! – посуровел Мимикьянов. – Ты что, на улице гадаешь! Это там головы морочь. А мне говори толком?!

Цыганка склонила голову к плечу и приложила ладонь к своей высокой груди.

– Ой, Ефим Алексеевич! Не сердись ты, ради Бога! – пропела она. – Не все словами сказать можно! Ведь и так бывает: с виду тот же человек, а внутри-то он стал совсем другой! С лица-то может и наш, а внутри-то приезжий…

Майор снова задумался и замолчал, ощущая тяжесть в голове.

– Ох, плохо я с тобой поговорила, Ефим Алексеевич! – посмотрев на него, запричитала Соня. – Смотрю, огорчился ты! Рассердился! Ну, что ты на глупую цыганку обижаешься? Не хотела я тебя обидеть! Как могла, так и сказала! Не серчай, Ефим Алексеевич! Кавурмы еще хочешь, а? Вкусный барашек получился, сочный! Сам говорил, понравился тебе! – цыганка ласково провела ладонью по его плечу.

Ефим как будто ощутил подувший в лицо теплый ветерок.

– Я на тебя, Соня, не обижаюсь. – встряхнулся он. – Это ты меня извини, что пристал к тебе, как банный лист… Ну, сама видишь, дело какое! Что с Борисом Петровичем случилось? Кто виноват? Не понятно ничего…

Цыганка слушала, смотрела на него своими странными голубыми глазами и сочувствующе кивала головой.

Василь с Соней проводили Ефима через двор до высоких ворот бывших железнодорожных мастерских.

Майор попрощался и пошел по узкой, зажатой между тополями дороге. На близких путях станции призывно загудел локомотив, рождая в воздухе, тяжелые упругие звуковые волны, разбегающиеся от него далеко во все стороны.

Там, где дорога делала поворот, Ефим оглянулся.

Сони уже не было, а Василий Романович продолжал стоять у ворот и смотрел ему вслед. Расстояние было уже большим, и разобрать выражение его лиц майор не мог.

Заметив, что гость обернулся, Василь Штирбу помахал Ефиму рукой, но по-прежнему не ушел.

Он продолжал стоять и смотреть в его сторону.

Совсем не ясный человек – Василий Романович Штирбу.

По документам родившийся в Молдавии, большую часть жизни проведший на Украине, и вот уже без малого десять лет, как обосновавшийся здесь, в небольшом станционном поселке Колосовка, в Западной Сибири. Но это по официальным ответам, полученным на посланные Ефимом официальные запросы. А на самом деле, кто его знает, кто он такой, и где провел свое прошлое?… У цыган разве разберешь? К тому же, под ширмой странного народа с его закрытой от глаз посторонних жизнью, очень удобно прятаться людям, которые вообще к историческим детям северо-западной Индии не имеют никакого отношения.

В ответ на жест цыганского барона, майор Мимикьянов тоже махнул рукой. Подойдя к повороту дороги, он шагнул за деревья, и Василь Штирбу скрылся за густой листвой железнодорожной лесополосы.