Текст книги "Формула власти"
Автор книги: Александр Скрягин
Жанр:
Прочие детективы
сообщить о нарушении
Текущая страница: 4 (всего у книги 15 страниц) [доступный отрывок для чтения: 6 страниц]
8. Обед у доктора Горынина
Вскоре майор был у цели.
Под старыми тополями стоял двухэтажный кирпичный дом после-военной постройки. Когда-то он предназначался для директора Института волновых явлений и его заместителей.
Доктор физико-математических наук Горынин с супругой жил в большой квартире на втором этаже. До самой ликвидации Института, даже достигнув пенсионного возраста, он продолжал руководить одним из его основных отделов – излучающих приборов.
Супруга доктора – Наталья Сергеевна также имела к Институту самое прямое отношение. В течение многих лет она была секретарем директорской приемной.
Не доходя метров пятидесяти до Горынинского дома, майор остановился и шагнул за куст ветвистой сибирской акации.
У подъезда, где жил Горынин, стоял, спрятав внутренность салона за тонированными стеклами, большой серебристый внедорожник.
Казалось бы, ну и что? Мало ли могучих внедорожников колесит сейчас по сибирским дорогам? Но Ефиму почему-то не захотелось выходить на открытое пространство. Он стоял за акацией, смотрел на закрытую дверь подъезда и ждал неизвестно чего.
Простояв минут пять и так ничего и не дождавшись, он уже приготовился шагнуть на тротуар, как дверь подъезда громко скрипнула и распахнулась. Из дома вышли четверо мужчин. Все они были в пиджаках и галстуках.
Остановившись у автомашины, они о чем-то заговорили. Слов Ефим не слышал.
К кому это они приезжали? Уж, не к доктору ли? А больше как будто и не к кому? Кто там еще в подьезде живет? Внизу – пенсионерка с дочерью продавщицей и двумя внуками, вверху – поселковая сумасшедшая Инна Лилипуц… Не к ним же… Скорее всего, к Горынину… Интересно, что же понадобилось таким солидным людям от находящегося на покое пенсионера?
Возможно, проконсультироваться хотели по каким-либо специальным вопросам… Но доктор всю жизнь проработал в закрытой сфере и никаких консультаций никому не дает… Если только эти люди приехали по нашей линии… Но Гоша Пигот бы мне сказал… Интересно, кто же это такие? – спросил себя майор Мимикьянов.
Пока он размышлял, мужчины закончили оживленный обмен мнениями и погрузились в машину. Внедорожник мигнул габаритными огнями, плавно вырулил на шоссе и быстро скрылся за ближайшим углом.
Ефим покинул свое укрытие и направился к подъезду старого дома.
На звонок ему открыл сам Леонид Георгиевич.
Доктор, в противовес своей фамилии, был небольшого роста, сухощав, востронос и походил на растерявшего за зиму жирок озабоченного ежа.
– О! Ефим, дружище! Проходи! А я все думаю, когда ты у нас в Колосовке появишься! – заблестел из-под колючих бровей круглыми ежиными глазками Горынин. Он энергично, как все, что делал, потащил Ефима за собой в сумрачные недра просторной квартиры и привел в самую большую комнату, выполняющую роль столовой.
Три высоких окна в ней были прикрыты от яркого солнца плотными шторами. В отворенную створку одного из окон легкий ветерок нес из соседнего двора растительный запах огуречных грядок.
Наталья Сергеевна накрывала на стол.
– Ой, Фима, ты вовремя! – обрадовалась она, увидев его. – Мы как раз обедать собрались. Я суп с белыми грибами сегодня сварила!.. Мойте руки, мужчины, и садимся за стол!
Наталья Сергеевна была младше своего супруга на двадцать лет. Во время своей работы секретарем директорской приемной она, как это нередко бывает, находилась в близких отношениях с руководителем Института академиком Федоровским. Жена академика осталась в Москве, не желая следовать за супругом не просто в Сибирь, где все-таки есть большие и цивилизованные города, а в какую-то уж совсем сказочную глушь под названием Колосовка. В итоге, высокая дородная сибирячка стала подругой одинокому светилу науки.
Ефим помнил, как сидя за своим столом с пультом селекторной связи, Наталья Сергеевна создавала в приемной такую торжественную атмосферу, что хотелось говорить шепотом, постоянно приглаживать волосы и проверять, не съехал ли набок галстук. Невольно думалось, если у директора секретарша такая, то уж Сам-то он точно является небожителем. В Институте ее прозвали Снежная Королева. При этом, мужская часть коллектива произносила эти слова с тщательно скрываемой трепетом, а женская, делала вид, что произносит с легкой иронией, но сквозь нее явно просвечивала чернейшая зависть.
Доктор Горынин, в противовес своей фамилии, совсем не напоминал гору, и ничем не походил на Дон Жуана, и все же он отбил надменную молочноликую красавицу у академика.
Они поженились, и вот уже без малого десять лет состояли в законном браке.
– Ефим, ты к нам в отпуск или по делам? – спросил Горынин, пропуская гостя в ванную комнату.
Ефим подошел к раковине и открыл воду.
– С понедельника в отпуск к вам собирался, да вот начальство задание всучило! – ответил он.
– Какое ж теперь тут задание может быть? – удивился бывший начальник лаборатории. – Института давно нет, а все остальное… не заслуживает вашего внимания!
– Не скажи-и-ите, Леонид Георгиевич, – протянул майор, намыливая руки.
Когда они вернулись в столовую, Ефим, перед тем, как сесть за стол, подошел к большому буфету. Своими точеными колоннами, гранеными окошками и многочисленными дверцами он походил на сказочный дом для гномов.
Этот буфет, сделанный в почти мифические времена, был для Ефима символом уютной семейной жизни. Он всегда казался ему вечным.
В глубине души майор не исключал, что, когда уходит последний гость, супруги каким-то волшебным образом меняют свои размеры и отправляются ночевать не в свою спальню, а в одно из уютных отделений этого дворца-буфета. Разумеется, майор никогда никому этого не говорил, опасаясь, в лучшем случае насмешек, а в худшем – медицинского освидетельствования на предмет годности к службе в органах.
Буфет пах старым деревом и воском.
Майор дотронулся до гладкого бока домашнего дворца.
Дерево под ладонью казалось теплым.
Граненые стекла в его окнах и дверцах едва слышно звякнули – будто дворец по-своему здоровался с ним.
Рядом на стене по-прежнему висели три фотографии в вишневых рамках. На одной был запечатлен давнишний выпуск физмата Новосибирского государственного университета, среди юных лиц которого находилась и непричесанная голова будущего доктора наук. На второй – Леонид Георгиевич в расцвете лет стоял на фоне какого-то лабораторного оборудования вместе с несколькими сознающими свое значение людьми. Одним из них был академик Алферов.
А на третьей фотографии строго смотрела из-за своего рабочего стола секретарши супруга доктора Наталья Сергеевна Горынина, в девичестве – Тюменцева.
Величественная Наталья Сергеевна появилась из кухни с большой фарфоровой супницей в вытянутых руках.
Ефим сел за накрытый белой скатертью стол и Наталья Сергеевна начала разливать истекающий грибным ароматом суп.
– Коньячку, Ефим Алексеевич? Или нашей яблоновки? – радушно поинтересовался Горынин.
– Да нет, спасибо, ничего. – отказался майор.
Доктор наук на гостя не обиделся.
– Ну, смотри, пьянство – дело добровольное! А я рюмашку для аппетита приму. Мое дело пенсионерское.
Леонид Георгиевич взялся за небольшой пузатый графинчик с запотевшими боками. В доме Горынина водку выставляли на стол только перелитой в домашнюю посуду, и, разумеется, охлажденной. Доктор вообще был строг в быту.
Он поднес графинчик к рюмке, стоящей перед перед Натальей Сергеевной, но та закрыла ее ладонью.
– Ну, что ж… Следовательно, я – в полной изоляции. – сказал доктор и наполнил свою рюмку. Ее толстые бока сразу покрылись холодным туманом.
Доктор вытянул губы трубкой, вылил в нее водку, крякнул и принялся за грибной суп.
Вслед за хозяином взялись за ложки и Ефим с Натальей Сергеевной.
Грибной бульон был крепок и остр. Супруга доктора была неприступна и величественна, словно скандинавская Снежная Королева, но готовить умела, как настоящая сибирячка.
– Леонид Георгиевич, – начал интересующий его разговор Ефим, – вы о случае с Сабаталиным слышали?
– Слышал, конечно… Вроде с головой у него что-то произошло… Память потерял, говорят… – отвечал доктор, налегая на суп.
– Леонид Георгиевич, ну, а скажите, как вы думаете, это не какие-нибудь Институтские штуки вдруг всплыли, а? – проглотил горячий бульон Ефим.
Горынин на вопрос среагировал неожиданно остро.
Он положил ложку, откинулся на спинку стула и широко раскрыл свои острые ежиные глазки.
– Да, ты что говоришь такое, Ефим? Да, откуда? Да, уж ты-то знаешь, что Институт совсем другим занимался!
– Не таким уж другим… – осторожно возразил Ефим.
Горынин помолчал.
– Если ты про систему «Гарпия», – кашлянув, произнес он, – так сам подумай, сколько для ее применения оборудования нужно!.. Тонны! А энергии сколько?… Это ж электростанция должна работать!.. Да и не может эта система делать так, чтобы только память уничтожить, а человека в здравом уме оставить… Уж ты-то должен понимать: волновое оружие мозг полностью разрушает! Полностью! После работы «Гарпии» в черепной коробке – горячий кисель. А чтоб так, – кто я такой не помню, а что пельмени люблю, помню, так не может быть… Нет.
– Но странный какой-то случай… – не сдавался майор.
– Ну, мало ли чего странного бывает на свете! – развел руками доктор. – Что же теперь все на институт валить?
На этих словах Наталья Сергеевна выпрямила спину так, словно сидела за своим рабочим столом в директорской приемной.
– Слушайте, мальчики! – произнесла она, широко раскрыв глаза. – Я, кажется, поняла, кто Бориса Петровича памяти лишил!
– Кто? – тоже распрямился Ефим.
– Цыгане! – победно обвела большими глазами стол Наталья Сергеевна.
– Причем тут цыгане? – вскинулся Леонид Георгиевич.
– Как причем? – в искреннем удивлении приподняла крутые полудуги бровей Снежная Королева. – Ведь Сабаталин хотел у них старый гараж отобрать… Там, где у них склад. И цыганский барон – Василь Штирбу на него грозился… Помнишь, месяц назад мы его у магазина встретили, и он говорил, что теперь плохо Сабаталину будет… Ты ему еще газету с кроссвордом отдал, хотя я ее еще не прочитала… Ну, вспомни, Леня! А цыганки – они ведь все могут! И сглазить могут… И памяти лишить… Вот Василь своим цыганкам и велел!
– Да ну! – махнул рукой Горынин. – Скажешь тоже! Сглазить! Памяти лишить! Предрассудки! И потом, они же как-то договорились. Оставил им гараж Сабаталин… Промахнулась ты, Наталья!
Раскритикованная супругом Снежная Королева взялась за ложку, но тут же ее положила.
– Слушайте, – понизив голос, сказала она, – а, может быть, это колдунья сделала, а?
– Колдунья? – спросил Ефим.
– Да. Ясновидящая! – таинственным голосом произнесла хозяйка.
– Ты Татку Терновую, что ли имеешь в виду? – усмехнулся доктор Горынин.
– Ну, да! Она на Сабаталина обижена была. Чего-то они не поладили! Сабаталин ее при всех дурой назвал… В «Дагомысе»… Вот она на него порчу и навела! – Наталья Сергеевна даже как будто стала выше ростом. – Она все может! Она же – ясновидящая!
– Ой, Наталья, перестань! – всплеснул руками возмущенный еж. – Ну, что ты бабские глупости повторяешь! Когда она у меня лаборанткой в отделе сидела, простой график построить не могла! А тут – ясновидящая! Глупые бабские глупости!
– Ничего не глупости! – упрямо возразила Наталья Сергеевна. – Она знаешь какая! Она Людмилиной дочке жениха вернула!.. Тот ушел, а она вернула! К ней даже из города на прием приезжают! Заранее по телефону записываются!
Леонид Георгиевич с возмущенным видом отвернулся к открытому окну.
– Ну, начала-а-а! – недовольно протянул он.
– Наталья Сергеевна, – обратился к хозяйке майор, чтобы погасить начинающуюся размолвку, – а что сейчас Контрибутов поделывает?
Контрибутова супруги знали очень хорошо. До закрытия института он работал инженером по оборудованию в отделе, которым руководил доктор Горынин.
– Вика? – переспросила хозяйка стола. – А он теперь на резервном пожарном поезде работает. Начальником. Там, в основном, и живет! Дома и не бывает… Да, и что там бывать? Родители у него давно уже умерли… А сам он бобыль, вот как ты, Фима…
– Начальником пожарного поезда работает? – переспросил Ефим. – Так этот поезд чуть ли не с войны на приколе стоит? Никуда не ездит. Там и пожарников-то никаких никогда не было… Чего там начальнику делать?
– Ну, это только так должность называется. На самом деле, это что-то вроде вахтера или сторожа. Вся пожарная команда из него одного и состоит. – пояснила Наталья Сергеевна.
– Ясно теперь… – кивнул Ефим. – Слушайте, а вы ничего не слышали, будто он Сабаталину угрожал из-за чего-то?
Леонид Георгиевич прямо-таки взвился на своем стуле.
– Так и я ему угрожал! – взмахнул он рукой, словно в ней была кавалерийская сабля. – Развел тут, понимаешь, химию! Только народ спаивает своей «Миленой»! Выдает ее за средство для мытья в ванне, а на самом деле чистый спирт продает. Он акциз не платит, она не водкой, а средством гигиены считается, вот эта «Милена», – будь она неладна! – дешевой и получается! Народ и берет!
– Ну, на вас-то Сабаталин заявление в милицию почему-то не написал… – заметил Ефим.
– Попробовал бы он на доктора Горынина написать! Попробовал бы только! – вздернул еж свой маленький колючий подбородок.
– Да, попробовал бы только! – величественно взглянула на майора Снежная Королева.
Майор решил переменить тему разговора.
– Слушайте, Леонид Георгиевич, я когда к вашему дому подходил, от него такой большой холодильник на колесах отъезжал… Это не к вам делегация наведывалась? – спросил он.
– Да. Ко мне. – кивнул головой доктор и сморщил свой ежиный нос.
Ефим ждал продолжения.
Горынин помолчал, исподлобья посмотрел на Мимикьянова, накрепко сомкнул узкие губы, но, в конце концов, все-таки продолжил:
– Тоже институтскими делами интересовались… Дались вам всем эти дела!.. Прикрыли их, и слава богу! И хорошо! А то без них мало на земле всякой пакости навыдумывано…
– Интересы обороны… – начал Ефим.
Доктор замахал на него рукой.
– Да, знаю я все про оборону… Не надо мне про оборону рассказывать… Я ее сам делал, эту оборону!..
Горынин вдруг оборвал себя.
– Потому и боюсь ее… – тихо добавил он.
Доктор помолчал и взялся за горлышко графина.
– Леня! – строго произнесла секретарша.
– А, чего я боюсь? – не обращая внимания на недовольство супруги, до краев наполнил он рюмку. – Мне-то уже не так много и осталось… Это вам вот с Наташкой бояться надо! – кивнул он в сторону величественной Натальи Сергеевны. – Вы-то еще молодые! Вам-то еще жить!
9. Тени далекого прошлого
Покидая гостеприимный дом доктора наук, майор обещал зайти вечером.
Выйдя из темного подъезда, он зажмурил глаза на ярком солнце.
Когда он их открыл, перед ним стояла поселковая сумасшедшая Инна Лилипуц.
Инна была внучкой основателя и первого директора Института волновых явлений член-корреспондента Академии наук Ильи Лилипуца.
Илья Фадеевич погиб в начале пятидесятых годов прошлого века при невыясненных обстоятельствах.
Приступая к работе в качестве куратора Института по линии контрразведки, Ефим ознакомился и с архивным делом о смерти член-корреспондента Лилипуца.
Директора нашли без признаков жизни в собственном кабинете около полуночи.
После вскрытия врачи установили причину смерти. Ей оказалась остановка сердца, произошедшая в условиях острой сердечной недостаточности. Однако, тогдашними следователями Министерства государственной безопасности были добросовестно отмечены не нашедшие объяснения моменты. В правой руке у директора был зажат пистолет «ТТ», положенный ему, как директору закрытого института. От кого собирался защищаться член-корреспондент, находясь внутри строго охраняемого здания?
Как выяснило следствие, за час до случившегося, директор отпустил домой дежурную секретаршу. Примерно в это же время из его кабинета вышли трое научных сотрудников. Они и считались последними, кто видел Лилипуца живым. Заходил ли кто-либо в директорский кабинет после них, осталось неизвестным.
В большой стальной пепельнице на столе у директора находилась целая гора пепла от сгоревшей бумаги. В пепельнице обнаружился один маленький, не уничтоженный огнем кусочек. После специальной химобработки удалось прочесть два полных и часть третьего слова, написанные бисерным почерком Ильи Фадеевича. Эти слова были: «..мула сочетания частот». Неполносью сохранившееся слово, очевидно, означало – «формула».
Что жег член-корреспондент перед смертью?
Был вскрыт персональный сейф директора. Он оказался почти пуст. В нем находилась единственная папка-скоросшиватель с надписью «Частотная формула управления сознанием». Никаких бумаг в картонной обложке не было. Не ее ли содержимое и уничтожил директор перед смертью в пепельнице?
По утверждению супруги ученого Анны Лилипуц, исчез и дневник директора, который он хранил у себя в сейфе. Обнаружить его оперативным работникам, несмотря на активные поиски, так и не удалось.
Отработка версии связи с зарубежными разведками, на чем настаивала Москва, ничего не дала. Никаких хоть сколько-нибудь подозрительных связей Ильи Фадеевича с иностранными спецслужбами установлено не было. Работая над проблемами, заказчиками по которым выступали закрытые организации, Лилипуц постоянно находился под плотным наблюдением, однако, никакими хоть сколько-нибудь серьезными компрматериалами на него органы не располагали.
Сотрудники Института, в том числе и те, что видели его последними, ситуацию прояснить не смогли. Ничего необычного, никаких особых странностей в поведении директора накануне смерти никто не заметил. Но все сотрудники в один голос утверждали, что директор вообще был человек, мягко говоря, не обычный. И странным можно было назвать все его поведение в любой момент его жизни.
Скажем, он передвигался по институту не степенным шагом, как ему бы полагалось по возрасту и должности, а почти бегом. Иногда неделями не замечал ближайших сотрудников, но часами беседовал с кочегаром институтской котельной. Илья Фадеевич мог на полуслове прервать совещание и, ничего не говоря присутствующим, выйти во двор, и сидеть под окном своего кабинета на садовой скамейке, рассматривая прыгающих по песку воробьев.
Подобные вещи давали прекрасный материал для многочисленных завистников и соперников. И такое поведение вполне могло бы привести к падению член-корреспондента, если бы не его авторитет в области исследований функционирования человеческого сознания.
Научная общественность шепотом, со сладким замиранием сердца, передавала друг другу миф о том, как министр государственной безопасности Игнатьев приходил к Самому за разрешением на арест Лилипуца. В подтверждение обоснованности суровой меры он принес с собой кипу поступивших на Илью Фадеевича доносов. Хозяин долго молчал, щурился в окно, наконец, спросил:
– А вот ви знаете, товарищ министр, какое у нас самое сильное оружие?
– Так точно, товарищ, Сталин. Это – изделие номер один. – отчеканил министр, имея в виду только что испытанную атомную бомбу.
– Изделие номер один – это хорошее оружие. – сказал хозяин кабинета, разжигая трубку. – Но самое сильное оружие на земле, это – не бомба. Это – голова. – Он затянулся. – Но не всякая. Хорошая голова рождается одна на миллион. Вот у Лилипуца как раз такая голова. А у тех, кто на него пишет, и кто его сажать хочет – бараньи головы. Нэ трогать!
Оперативная разработка, связанная с гибелью директора Института волновых явлений, несмотря на не проясненные обстоятельства, сопутствующие смерти, была прекращена без последствий. Курирующие органы госбезопасности согласились с медицинским заключением о естественных причинах его смерти.
Илья Фадеевич Лилипуц оставил после себя жену и взрослую дочь. Супруга ненадолго пережила мужа. Она умерла вскоре от воспаления мозга.
Дочь замуж так и не вышла. После смерти матери она осталась жить в оставшейся после смерти отца большой директорской квартире Дома руководителей Института.
К тридцати годам дочка родила девочку, которую назвала Инной.
Отец девочки остался неизвестен.
Инна росла симпатичной и умненькой, только с некоторыми странностями, возможно унаследованными от деда. Веселая и общительная, она иногда замыкалась в себе и молчала целыми днями: ни учителя, ни подруги, ни мать не могли добиться от нее ни слова. Но это случалось не так уж часто, может быть, один-два раза в месяц, а в остальное время девочка вела себя как обычный в меру шаловливый ребенок.
Но злой рок, как будто не желал отпускать из поля своего зрения семью Лилипуца. Как будто мстил за что-то. Вскоре после восемнадцатилетия дочери, мать Инны погибает в автокатастрофе.
Внучка покойного директора осталась на свете без родителей и родственников.
Взяв себя в руки, она поступила на физический факультет областного педагогического института.
После его окончания Инна вернулась в Колосовку, и стала в одиночестве жить в оставленной ей Институтом огромной дедовской квартире.
Работать ни в местную школу, ни в поселковую администрацию, куда ее приглашали, ни вообще куда-либо она не пошла.
На какие средства она существовала оставалось тайной. Сама она как-то сказала, что занимается переводами специальной научной и технической литературы для столичных издательств.
У Инны, действительно, с детства были способности к языкам. Но майор Мимикьянов не очень-то верил. что на это можно было прожить. Чтобы иметь регулярные и высокооплачиваемые заказы на переводы, нужно вращаться в соответствующих профессиональных кругах, поддерживать там постоянные личные связи, а Инна из Колосовки в столицы ни разу не выезжала. Тем не менее, она всегда выглядела ухоженной, модно одевалась, и производила бы впечатление вполне благополучной женщины, если бы не тревожные, обращенные внутрь глаза и совершенно седые волосы.
Институтские кумушки считали, что Инна живет, понемногу продавая ценные вещи, возможно, золото или бриллианты, оставшиеся от деда. А лаборантка Тамара Терновая даже выдвинула предположение, что Инна занимается алхимией, и сама превращает в золото любой мусор.
Первая версия нашла слабое подтверждение в виде двух колец, сданных Инной в присутствии Снежной Королевы в комиссионный отдел ювелирного магазина, а вторая прямого подтверждения не нашла вовсе.
Правда, существовала еще одна версия, объясняющая источники ее доходов.
В наследство от матери Инне достался большой огородный участок, расположенный сразу за домом руководителей Института. Здесь она, как и большинство колосовских женщин, растила огурцы. И выходили они у нее, как на подбор, небольшие, ровные, крепкие, пахнущие солнцем и свежестью. Причем, если у других огородниц далеко не каждый год удавался урожайным, то у Инны неудачных лет не было – чутье у нее было на время высадки рассады в открытый грунт и подкормку растений.
Но вырастить и собрать урожай – это пол-дела. Главное засолить. Здесь внучка члена-корреспондента Лилипуца не знала равных себе. Она солила огурцы по своему собственному рецепту, который хранила в тайне. Через Снежную Королеву колосовким хозяйкам удалось разведать, что она добавляет при засолке дубовую кору, листья смородины и базилик. Но так делали многие, но ни чьи огурцы не хрустели на зубах так звонко, и не брызгал из них в рот такой острый возбуждающий аппетит сок.
Весь свой немаленький урожай Инна оптом сдавала в магазин «Дары природы», что находился недалеко от железнодорожного вокзала в областном центре. Магазин продавал огурцы сам и поставлял в городские рестораны.
Общая сумма, выручаемая Инной за свои не имеющие конкурентов огурцы, была не так уж мала.
Майор Мимикьянов склонялся именно к этой версии объяснения источников существования Инны Лилипуц.
Жила она уединенно. Не подруг, ни хороших знакомых у нее не было. Дома у нее никто не бывал. И Инна ни к кому не ходила. Разве что, иногда по-соседски забегала к Горыниным, живущим этажом ниже, и одалживала у Снежной Королевы спички или луковицу. Там в свое время Ефим с ней и познакомился.
В поселке ее не то, что не любили – боялись.
Причиной этого были непонятные и пугающие случаи с участием Инны Лилипуц, о которых, оглядываясь, рассказывали друг другу колосовские кумушки.
Один из них в свое время прямо-таки потряс поселок.
Начальник станции, назначенный после смерти Адама Туровского, как-то решил съездить с друзьями на рыбалку. Уехать мужики решили в пятницу, еще до обеда, с тем, чтобы присоединить к двум законным выходным еще и половинку последнего дня рабочей недели. В принципе ничего особо крамольного в этом не было. Начальник станции в Колосовке сам распоряжался своим временем. За себя он, как положено, оставил старшего инженера.
Никто такого пустяка, как отсутствие начальника в своем кабинете половину рабочего дня не должен был даже заметить.
Но случилось так, что, остановив УАЗик перед поселковым магазином, чтобы что-то докупить в дорогу, станционный начальник столкнулся у кассы с Инной Лилипуц.
– Зря едете, Анатолий Ильич! – сказала она ему перед лицом стоящих у прилавка покупательниц. – Пожалеете! Отрава уже близко. Не надо ехать!
Слова Инны начальника смутили. Будь он один, возможно, он бы и вернулся. Но в машине его ждали лихие друзья. Не мог же он показать себя перед ними трусом и бабой, испугавшейся каких-то глупостей, сказанных не совсем нормальной женщиной.
УАЗик уехал в сторону ближайшего рыбного озера под название Ик.
Но, когда Колосовка еще и не скрылась из глаз охотников, в подходящей к станции цистерне началась утечка газообразного продукта хлора, обладающего высокой токсичностью.
Аварийную ситуацию вовремя заметили, цистерну отцепили, отогнали в тупик и загерметизировали.
Все обошлось без человеческих жертв и с минимальными потерями. Не был серьезно нарушен даже график движения поездов. Но во время обычной в таких случаях суеты железнодорожное начальство не обнаружило на месте главного человека на станции – ее начальника. Оставленный на хозяйстве заместитель пытался мужественно спасти своего руководителя, сказав, что он дома, – приболел. Но вызванная к телефону жена ничего о болезни мужа сообщить не могла, как и пригласить его к аппарату, по причине отсутствия супруга в родных стенах.
Плохо попадать небожителям под горячую руку. Но еще хуже ставить небожителей в положение, когда им некуда эту руку приложить.
В понедельник начальник станции вернулся с охоты. А во вторник был освобожден от занимаемой должности.
Тогда поселок и заговорил о сбывшемся предсказании Инны Лилипуц.
Не прошел мимо внимания жителей Колосовки и еще один случай.
Администрация поселка решила построить в дополнение к старой железнодорожной, новую муниципальную баню. Дело пошло споро, и за лето современный храм чистоты был сложен и покрашен приятной розовой краской. Готовилось торжественное открытие с разрезанием шелковой ленточки и благодарственными словами колосовцев в адрес заботливых отцов поселка.
– Теперь, как в городе, с бассейном будем париться! – радовались любители парной.
– Не будет этого. – заявила на базаре накануне открытия Инна.
На вопрос: «Это почему же?», Лилипуц коротко ответила:
– Сгорит.
И, как напророчила. В ночь перед открытием в новой бане замкнула электропроводка. Баня сгорела, так и не начав работать.
Сбывшиеся предсказания не прибавили Инне симпатий Колосовки. И, если раньше, слово «сумасшедшая» употребляемое по отношению к ней, означало «странная», то теперь в него вкладывалось уже другое содержание. Его можно было коротко определить, как «ведьма».
Глаза майора Мимикьянова адаптировались к солнцу и он, уже не щурясь, посмотрел на Инну.
Перед ним стояла ухоженная сорокалетняя женщина в светлом белом платье в синий горошек и длинной ниткой бус из маленьких темно-вишневых камешков. Пепельные волосы отливали синевой. Большие темные глаза без блеска словно бы втягивали в себя.
– Здравствуйте, Ефим Алексеевич! – поздоровалась Инна Лилипуц.
– Привет, Инна. – улыбнулся ей Ефим. – Как дела?
– Спасибо, хорошо. – ответила Инна и пристально посмотрела Ефиму в лицо. Майору показалось, она хочет что-то добавить. Он ожидающе склонил набок голову.
Из бездонной космической черноты Инниных глаз будто выползли незримые холодные щупальца, протянулись к нему и начали исследовать его лицо, а затем проникли внутрь. Там они стали осторожно оглаживать полушария мозга и ощупывать бороздки извилин.
Ефим мысленно возвел вокруг своей головы колпак из бронестекла.
Инна словно бы вздрогнула и покорно втянула холодные щупальца внутрь своих глаз.
– Ефим Алексеевич, я хочу вам сказать… – наконец тихо произнесла она. – Это случилось.
– Что случилось, Инна? – довольный своей победой спросил майор Мимикьянов.
– Он составил формулу. – прошептала Инна.
Майор встал в тупик.
– Формулу? – переспросил он.
– Да.
– Формулу чего? – попытался он уточнить.
– Разве вы не знаете? – будто уличив его во лжи, и чувствуя от того неловкость, опустила глаза женщина.
– Нет. На самом деле, не знаю. – стараясь, чтобы его слова звучали убедительно, сказал майор.
– Неправда! – вскинула на него черные отверстия глаз Инна. – Я же чувствую, вы знаете.
Ефим решил не спорить.
– Знаю, но не совсем. – согласился он.
– Он просил меня никому не говорить… – снова опустила глаза Инна.
– А когда ты с ним встречалась? – не давая прерваться нити разговора, спросил майор.
Инна покачала головой:
– Да, зачем с ним встречаться? Он – везде.
Майор вздохнул. Непростое это дело, разговаривать с поселковой сумасшедшей Инной Лилипуц. Но Ефим уже убеждался, что за дрожащими миражами Инниных слов всегда прячется реальный предмет – на самом деле случившееся событие. Любой мираж в пустыне является искаженным отражением каких-то реально существующих зеленых оазисов и дворцов.
– А как его зовут? – спросил он.
– У него нет имени.
Майор снова уперся в глухую стену. Ища выход, Мимикьянов решил вернуться немного назад.
– Он просил тебя, никому не говорить, что нашел формулу, так? – спросил Ефим.
– Да, просил не говорить. – кивнула женщина.
– А почему ты мне все-таки сказала? – попытался поймать он ее взгляд. Но это ему не удалось. Инна смотрела в землю.
– Я хочу, чтобы вы знали. – не поднимая глаз, тихо произнесла она. – Я боюсь.
– Боишься?
– Боюсь.
– Но почему? – пытался хоть что-то вытянуть из собеседницы майор. – Ты боишься за себя?
– Нет. За себя я не боюсь. Мне уже давно нечего бояться. – незнакомым низким голосом произнесла Инна. – Я ведь уже и не живу. Я боюсь за вас. За вас всех.
– Он задумал что-то плохое? – не оставлял попыток добыть информацию Мимикьянов.
– Я не знаю… В том-то и дело! Я не понимаю его мыслей… Я не знаю, что он задумал! – голосом, прыгающим с высоких нот на низкие, произнесла Инна Лилипуц.
– Инна, успокойся! – дотронулся до ее плеча Ефим. – Ведь ничего плохого пока не случилось!