Текст книги "Дед с другой планеты (СИ)"

Автор книги: Александр Скрибблер

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 5 страниц)

 

«Дед с другой планеты»

Осколки чувств померкшим цветом

Под серым куполом небес,

Остатками мечты заветной,

Мелькнут и потеряют вес.

Врата надежды скрипнут тихо,

Скрыв за собою звездный путь,

Тепло слезы, щеки коснувшись,

Промолвит: «Больно..., но забудь»...

1. Немного о проекте «28 кабанов»

   Дверь распахнулась, и в сумраке комнаты появился субъект в кепке и темной куртке со стоячим воротом. Протянув руку к выключателю и щелкнув кнопку, человек увидел, что света нет, и проследовал через комнату к столику у окна. Дверь в комнату осталась открытой, из коридора свет мало-мальски, но рассеивал полумрак. Человек открыл тумбочку и обнаружил три полиэтиленовых упаковки с героином.

   – Ты был единственным, кого я любила. Но ты оставил меня...

   Он обернулся на голос. Это была Таня. Таня сказала:

   – Ян Зиклиц, ты все такой же, как и раньше: ретивый, бесстрашный, упрямый и боевой. А также непредсказуемый. Девки по-прежнему от тебя без ума? Все еще работаешь в полиции и расправляешься с наркоторговцами...

   Ян не ответил. В его глазах с каким-то уже привычным для окружающих и загадочным зеленоватым огоньком не было ничего – ни удивления, ни злобы, ни иронии. Лишь будоражащие серьезность и спокойствие. Он просто и бесстрастно смотрел Татьяне в глаза, вспоминая о том, как когда-то он ее любил. С появившимися из коридора тремя вооруженными бандитами Ян расправился быстро, почти не обратив на них внимания. Одной рукой выхватив из-за пояса три маленьких острых железных ножика, Ян молниеносно метнул их в вошедших в комнату головорезов. Трое бандитов с вонзившимися одновременно в их головы ножами-пиками упали на пол замертво, выронив автоматы. Ян по-прежнему смотрел на Таню. Девушка подошла к нему и обняла за шею, прикоснувшись к его губам своими. Ян тоже ее обнял, провел рукой по ее шелковистым волосам...

   – Итак, – сказал человек в белом халате и в очках, остановив пленку в видеомагнитофоне и тем самым заставив замереть целующихся на большом экране Яна и Татьяну. – Вот этот субъект по имени Ян Зиклиц будет подопытной крысой в нашем научном эксперименте.

   – Подопытной крысой? – переспросил один из сидящих в лаборатории коллег человека в белом халате. – Не зная Вас как облупленного, Майкл Васильевич, я бы сказал, что Вы и впрямь стали обращаться со знакомыми Вам людьми как с подопытными свинками, крысами и т.д...

   – Во-первых, с Яном Зиклицем я не знаком лично, Игорь Ликантропович. Но Вы все равно правы, в последнее время я стал немного некорректно отзываться о людях. По Вашему мнению, дать мне волю, я бы из всех вокруг сделал объектов наших экспериментов, не считая никого за людей? Вы ошибаетесь, я просто оговорился. Я хотел сказать, этот субъект, – он вновь указал на Яна, – будет участвовать в нашем важном научном эксперименте. Но он не крыса, ладно.. Так вот, этот крысеныш поменяется телами со своим двойником, проживающим на планете Земля. Как все вы знаете, планета Земля схожа с нашей планетой, и большинство ее жителей являются двойниками обитателей нашей планеты. Как и в целом, Земля – это некий двойник нашей с вами планеты, связанный с нею невидимыми нитями-коридорами. Эти коридоры уже вовсю легально и не очень легально используются для передвижения с одной планеты на другую. Все это вы итак знаете. Однако мало кто знает, что невидимыми нитями связаны наши жители с каждым из их двойников на Земле.

   – Майкл Васильевич, Вы, наверное, что-то приняли или обкурились? – спросил один из слушателей-ученых. – Вы верите в то, что говорите?

   – Вы многого не знаете о структуре Вселенной! – строго повысил голос Майкл Васильевич, не дав сидящему договорить. – И если Вы не знаете о чем-то – это вовсе не означает, что этого нет!..

   Коллега Майкла Васильевича покорно кивнул и замолчал.

   – Так вот, – продолжал Майкл Васильевич, – многие жители нашей планеты связаны с их двойниками – землянами, словно какой-либо объект со своей тенью. И благодаря этой связи мы сможем провести наш научный эксперимент по так называемому «перевертыванию», то есть замене местами Яна Зиклица с его двойником на Земле. Кстати понятие «двойники» тут относительно. Не все существа внешне похожи друг на друга. Двойники они, потому что связаны друг с другом, вот и все. Такой опыт по «перевертыванию» до этого никто из ученых не проводил. Было дело – перебрасывали насильно двойников физически с одной планеты на другую, но реинкарнацией одного двойника в другого никто еще не занимался. Мы будем первые. А нужно это для того, чтобы испробовать присланный нам правительством из другой страны аппарат «Реинкарнатор». Если мы сумеем доказать, что он рабочий, нас, друзья мои, ждет безбедная жизнь и старость. А если мы провалимся, нас закроют к чертовой матери, и это уже точно. Потому что очередного тупого провального эксперимента от нас не потерпят. Ясно?

   – Ясно. – Отозвались остальные.

   – И эксперимент будет не один. За ним последуют другие. – Продолжил говорящий. – Над другими подопытными свинками.

   – Хотелось поинтересоваться. – Поднял руку один из сотрудников, молодой парень, тоже очкарик.

   – Да? – ответил Майкл Васильевич.

   – Почему этот проект называется «28 кабанов»? Это потому что данный эксперимент будет испробован на двадцати восьми здоровых мужиках, состоящих на службе в полиции, армии и т.д?

   – Да. Мы должны думать о том, чтобы наш эксперимент удался, и первый из двадцати восьми кабанов переселился в своего двойника, а двойник переселился в первого из двадцати восьми кабанов. Что мы знаем о Зиклице?.. Упрямый, сильный, прыткий, находчивый легавый, о котором где-то даже легенды ходят. А, главное, – этот легавый иногда показывает себя в поведении настоящим маньяком: кто их знает, что у них там в их полицейских мозгах творится... И если, например, его двойник на Земле окажется намного старше и немощнее самого Зиклица, то этот двойник – старик, несмотря на свои годы и немощность, после перевоплощения возымеет силу, прыткость и физическое состояние Яна Зиклица. Прибор «Реинкарнатор», с помощью которого мы и будем проделывать эту операцию по перевоплощению Зиклица, также поможет нам в наблюдении за состоянием Зиклица там, на Земле. «Реинкарнатор» и сопутствующее ему дополнительное оборудование помогут уловить каждое движение Зиклица в теле двойника, любое изменение его состояния, самочувствие; в общем, мы будем за ним наблюдать до конца всей операции. Если у нас, конечно, вообще получится реинкарнировать легавого и это все не сказки, а явь.

   – А сколько времени займет процесс перевоплощения и сразу ли заметят подмену тел... нет, скорее, душ, окружающие двойника люди там, на Земле? – спросил один из слушателей – ученых.

   – Перевоплощение произойдет мгновенно, после того, как мы запустим оборудование, подсоединив его к усыпленному снотворным Яну Зиклицу. Да, вы правильно поняли: Зиклиц будет спать, пока его будут реинкарнировать, так как в здравом уме и по собственной воле на такую хрень никто не пойдет. Благо вышестоящее руководство нам дало добро для подобного эксперимента подопытных свинок использовать, не спрашивая на то разрешения у них (свинок) самих. А делаться это будет следующим образом: «свинке» на улице, из засады всаживается в тело дротик со снотворным, она усыпляется, а затем она перетаскивается в нашу лабораторию и, благодаря нам – ученым, просто на время переселяется в чужое тело. Живя в чужом теле, она не понимает и не осознает, что она живет в чужом теле, принимая это чужое тело и разум за свои собственные тело и разум. Кстати воспоминания о жизни в другом теле, здесь, на нашей планете мы постараемся «свинке» стереть, насколько это будет возможно на время эксперимента. Потом, когда эта операция закончится, мы вновь меняем «свинку» и ее двойника местами, отпускаем свинку на волю. Там она постепенно приходит в себя, возвращая себе свои воспоминания и жизнь. То есть вся хитрость в том, что Ян Зиклиц потом, по окончанию данного опыта и знать не будет, что он был подопытной свинкой, так что ничего особо противозаконного или страшного тут нет. Если, конечно, каких-нибудь побочных эффектов не произойдет как в процессе самого эксперимента, так и после него. Да и то, ерунда это.

   – А побочные эффекты возможны? Каковы они?

   – Да, возможны, но процент вероятности мал. Ну, будет «пациент» писаться по ночам в постель из-за того, к примеру, что у него останется эффект «больных почек», перенятый у двойника. Но это ж фигня. Зато представьте, насколько важное у нас в руках будет изобретение, если все пройдет как надо. Кстати когда Зиклиц перенесется в тело своего двойника туда, на Землю, тело двойника будет некоторое время оставаться неподвижным будто статуя, не шевеля ни одним мускулом на теле. Поэтому желательно бы двойнику в этот момент находиться в каком – нибудь безлюдном месте, чтобы... ну сами понимаете – не попасть в дурацкое положение и не замедлить нам операцию из-за какого-нибудь казуса.

   – Жутко это как-то все. – Выразил свои мысли вслух кто-то из слушателей.

   – Наука... – ответил Майкл Васильевич.

   – А что там дальше-то будет? – поинтересовался, указывая на замерших, целующихся на экране Яна и Таню, парень – тот самый, что только что спрашивал у Майкла Васильевича, что он (Майкл Васильевич) принял или курил.

   – Ничего особенного, – ответил ученый. – Дальше там будет сЕкс. Зиклиц положит эту девчонку на кровать и сделает с ней то, что и делают обычно герои полицейских боевиков со своими спутницами, когда встречают их в своей жизни опять, спустя долгое время.

   Майкл Васильевич произнес слово «сЕкс» как-то не по-современному, а по-советски что ли... То есть из его уст «секс» прозвучал не как «сэкс» а именно как «сЕкс», с буквой "е", так что кое-кто из присутствующих ученых поржал над таким консерватизмом.

   – Давайте посмотрим, доктор? – попросил парень.

   – Нет.

2. Дед

   В полной темноте появляется вертикальный прямоугольник дневного света, сопровождаемый скрипом дверных петель. Темнота немного растворяется, а потом и вовсе полностью тает, когда вошедший в помещение субъект дергает в распределительной коробке на стене одну из кнопок выключателя. Субъект невысокого роста, сгорбленный, одет в рабочий, замызганный комбинезон. На лицо одета маска – респиратор, а в руках человек держит недлинный, тонкий шланг для распыления отравы против грызунов – вредителей. Шланг отходит от небольшого пластмассового бочонка, скрепленного ремнями на спине у истребителя крыс. Истребитель мерно, неторопливым шагом движется по складу, приглядываясь и прислушиваясь к углам помещения, захламленным всяким старьем и поломанным инвентарем. Грызуны здесь есть – это как пить дать. Их до хрена, «целое стадо». Да, именно «стадо» – так истребитель, шагающий по помещению, любил пренебрежительно отзываться о любой живности, наносящей вред нервам. Если противные птицы клюют виноград – суки, их там целое «стадо»! Крысы и мыши гадят на кухне – суки, они там целыми «стадАми» ходят! Домашний соседский скот или куры ходят и бегают по грядкам с огурцами и помидорами – б...ядские коровы и куры, их там, на огороде «целое стадо», они все вытопчут! И даже раньше, в советское и постсоветское время толпа людей, стоящая в очереди за хлебом по талонам у пекарни, представляла из себя тупое, свинорылое, рогатое дикое «стадо». Стадо, в котором все кусаются и бодаются между собой, готовые заколоть друг друга рогами до смерти. Несмотря на подобное восприятие всего окружающего мира, Самогонкин Джимми Владимирович был очень добрым в душЕ человеком. И даже если он кого-то материл и песочил, то делал это, скорее, в ироничной манере, нежели с диким серьезным звериным оскалом. Джимми Владимирович, конечно, очень хотел, чтобы его воспринимали всерьез и побаивались, но это оставалось в его грезах, «за кадром». Ибо, к примеру, даже внуки и соседские пацаны имели привычку тихонько хихикать, приговаривая «Деда Джимми понесло» в то время как дед Джимми грозился наказать, «ноги вырвать» или «дать самых масштабных п...дюлей, какие только бывают». С другой стороны, как это ни парадоксально, нагло и открыто над дедом Джимми никто никогда не смеялся и не издевался, словно над каким-нибудь шутом гороховым или ходячим аттракционом. К нему относились с уважением, хотя никто его особо не боялся. Над стариком издевались тогда, когда он сам этого хотел и позволял это, будучи в настроении. Джимми Владимирович был незлой, и в настроении он бывал частенько (почти всегда). Если, конечно, не появлялось какое-нибудь «стадо» и не начинало топтать чувства и душу Джимми Владимировича. На данный момент этим «стадом» были мыши и крысы, которым Джимми Владимирович пообещал «масштабных п...дюлей». Он двигался, держа в руке шланг распылителя отравы, а палец был «на спусковом крючке», чтобы в любой момент опрыскать мелких вредителей этим «жутко ядовитым говном».

   Джимми Владимирович подошел к груде полусгнивших деревянных ящиков, за которой раздавалось постоянное шуршание и попискивание. Тут же эта груда и все близлежащее пространство у пескоблочной стены было обрызгано из шланга тщательнейшим образом с помощью струи жидкого сине-зеленого вещества, похожего на чью-то (ядовитую) мочу. Спустя минуту или чуть больше после опрыскивания, из-под гниющих ящиков повылезало целое «маленькое стадо» крыс. Они все перевернулись кверху пузом и, подрыгав немного лапками, «откинули копыта».

   – И другие ваши енти самые друзья будут копыта откидывать, – обратился к крысам Самогонкин, голос которого звучал глухо через респиратор, – пока Джимми Самогонкин ешо в седле и пока ешо он сам свои копыта не отбросил. Вот так-то!

   Он посмотрел на конец шланга, с которого упали две зеленоватые капли и добавил:

   – Действительно, енто дерьмо очень мощное! Надо Пашке в Москву, прямо в научный институт, где он работаить, отправить письмо и написать, что изобретенное Пашкой вещество против крыс прошло проверку и срабатываить хорошо... Ха-а-а!

   В этот момент распахнулась дверь, и на склад вбежал пацаненок с обиженным криком:

   – Дед, иди, посмотри, что учудили наш Колька с соседским Витькой!

   – Пшел вон отсюдова! Закрой дверь!.. – глухо, через маску, закричал Джимми Владимирович, едва дав договорить внуку. – Низя енто дерьмо нюхать без маски! Хлебнешь его и будешь кверху пузом лапками дрыгать... Выди, закрой дверь!

   – Ну, дед...

   – Выди гховорю, не дыши тутова!

***

   Джимми Владимирович опрыскал отравой все помещение склада и вышел на улицу, плотно закрыв за собой дверь. Он скинул с себя маску и бочонок с ядом. Зажмурился, поглядев в разгорающийся солнечный, весенний денек и улыбнулся чему-то, что было известно ему одному. Однако спустя пару секунд улыбка с его старческого, морщинистого лица пропала, уступив место гримасе удивления, которое постепенно стало перетекать в ярость.

   – Эй! – крикнул Джимми Владимирович. – Эй, негодяи... енто самое... вы чего сдурели что ли?! Чего задумали? Ну-ка слезьте сейчас же.

   Старик направился в сторону сарая, на покатой черепичной крыше которого сидела пара мальчишек. Мальчишки курили, нарочито дымя сверху сигаретами, показывая всем видом, что в данный момент все наказы взрослых по поводу того, что детям нельзя курить – по барабану. Кроме того, они пытались столкнуть с крыши каким-то макаром затащенную туда молодую немецкую овчарку, чтобы посмотреть, как пес «умеет прыгать с высоты». Собака изо всех сил упиралась лапами в черепицу и визжала.

   – Эй! – закричал Джимми Владимирович еще громче и грубее. – Ну-ка прекратите! И выбросьте енти свои сигареты изо рта! Вы что забыли, что тут сеновал рядом?!

   – Ну, дед, – начал его внук Колька, дымя «папироской» и пихая вниз по крыше огрызающегося пса, – родителей же нет дома, мы чуть-чуть подымИм. Нельзя что ли?

   – Я вот те дам! – продолжал негодовать Самогонкин. – Вот папка с мамкой вернутся, я им все расскажу о вашем поведении!

   – Да, они, может, Вам и не поверят, дядь Джимми. – Ответил соседский Витька. – Моих, кстати, тоже дома нету. А Вы не говорите им ничего, когда они вернутся, хорошо? А мы так один раз и больше не будем, честно.

   С этими словами мальчишки столкнули-таки овчарку с крыши. Пес словно большой куль плюхнулся на землю, издав при приземлении коротенький и резко оборвавшийся собачий писк. Затем Трезор (так звали овчарку) поднялся и медленно направился к деду Джимми, лениво виляя хвостом и высунув розовый язык, пытаясь отдышаться. Хоть он и не пострадал особо от такого навязываемого и не желаемого прыжка с крыши (сарай был не очень высокий), но все же вид у собаки был обиженный.

   – Изверги! – прорычал Джимми Владимирович и потряс кулаком мальчишкам. – Я вот вам...

   Колька и Витька захихикали и убежали, затушив сигареты и быстро спустившись с крыши.

   Самогонкин недовольно покачал им вслед головой и погладил Трезора. В этот момент на плечо ему легла чья-то рука, заставившая Джимми Владимировича еле заметно вздрогнуть.

   – Дед, дай «штуку». – Раздался сзади бесцветный голос еще одного его внука, старшего, которого звали Андрей.

   «Б...ядская семейка!» – пронеслось в голове у Джимми Владимировича, но вслух он сказал, обернувшись к Андрею: – Опять на твои енти наркотики курильные? Вот я родителям скажу, што ты опять тысщу просил на «дурь».

   Андрей отрицательно покачал головой:

   – Не на дурь, дед, честно. Да и в жизни я никакой дури не курил – ты чего!

   – Ага, конечно. – Джимми Владимирович вздохнул и молвил: – Пошли. Последний раз – больше... енто... денех нету.

   – Да ясно, ясно. – Усердно и в то же время язвительно закивал Андрей, а затем улыбнулся в спину деду. – Больше пока и не надо.

   Андрею Самогонкину было двадцать семь. Когда-то он «точно знал, чего хочет», как принято выражаться у этих сосредоточенных на своих усилиях и цели так называемых хипстерах. Живя в городе и учась на бухгалтера, Андрей частенько задумывался о том, что разнося «цифры по полочкам», ты получаешь бесплатный билет в непревзойденное будущее. Но, как выяснилось чуть позже, цифры – не главное в жизни человека. Не они делают в нашей жизни погоду: если бы, как говорится в той поговорке (...надо прежде всего математику знать...), все в жизни решала математика, то мир бы уже давно был изменен в самую что ни есть лучшую сторону математиками, программистами и т.д. И тогда бы благодаря этим гениям, мы бы жили припеваючи и ни о чем не думая. Но, к сожалению, есть и другое, что делает «погоду» в жизни человека. Например, любовь. Кому она нужна эта любовь? Всем, как ни странно. Кто от нее страдает? Опять, как ни странно, все и каждый. Если бы любовь была пусть такой же сложной, как, например, математика, но в то же время и такой же разрешимой штукой, мир был бы намного привлекательнее. Честно. Однако, как ни крути, любовь является насколько сложным явлением, настолько же и не поддающейся разрешению штукой. И от этого никуда не деться; это можно лишь принять и больше ничего.

   Андрей Самогонкин выучился на бухгалтера. Как и все нормальные парни, он встретил свою настоящую любовь. Не такую повседневную любовь, как «потрахались, а дальше видно будет. Может, разбежимся», а любовь настоящую. Как говорится, любовь на всю жизнь, до крови и слез... Но эта любовь оказалась неподвластной, эгоистичной и неразрешимой математической формулой, что не могло не оставить дилемм, горького следа на сердце, а также... просто, черт побери, взять и не сбить тебя с этого гребаного правильного курса. Андрей никогда не считал себя правильным и заслуживающим как никто другой похвалы мальчиком, хотя его родители чересчур его баловали. «Конечно, жизнь преподносит тебе самые суровые испытания», – говорил Андрей, – "но есть такие испытания, попытаться преодолеть которые значит убить себя положительного. Почему? Потому что само преодоление подобного испытания – это своего рода ластик. Ластик, навязчиво и бесповоротно вытирающий тебя, все светлое, что в тебе есть и радикально тебя перестраивающий непонятно подо что. И почему-то с этим ты ничего не можешь сделать, как бы ты ни старался и как бы кто из «умных» и «всезнающих» окружающих тебя интеллектуалов ни пытался опускать на тебя свои безукоризненно правильные советы и реконструировать своими сраными напутствиями твою «загубленную тобою же» личность.

   Загубленную, сука, тобою же...

   Андрей продолжал попытки добиваться своего счастья. Он пытался назначить ЕЙ свидание, пытался привлечь ЕЕ внимание, пытался... черт побери, просто проводить ЕЕ до дома, чтобы по дороге просто взять и подержать ее за руку. Но нет, ничего из этого не выходило. Жизнь и судьба непреклонны, а вокруг, б.., сплошные советы и напутствия «умудренных жизнью интеллектуалов» мол «это не твоя вторая половинка, она не для тебя создана» и прочее дерьмо. Исчерпывающей точкой, заставившей Андрея послать этот чересчур правильный мир в п... туда, в общем, где не светит солнце, стал ясный и четкий ответ от возлюбленной. В один прекрасный день Андрей подошел и прямо сказал ЕЙ:

"Ты прекрасна, словно роза -

Алые губы – лепестки.

Твоя улыбка исцеляет

От злой печали и тоски.

Глаза твои, как будто звезды -

И лучезарны, и чисты,

Исполнены природным пленом

С ума сводящей красоты...

Ты прекрасна, словно солнце,

Что дарит всем тепло и свет.

Твоя прелестность не померкнет

И по прошествии ста лет.

Волос твоих нежнейший шелк

В груди волненье разжигает,

И стати, грации магнит

Глаз отвести не позволяет.

Ведь ты прекрасна как весна ,

Что позволяет любоваться

Рождением природы всей,

Цветущих яблонь ароматом

И днем, и ночью упиваться...

А твой чудесный голосок -

Звук сказочный мечты заветной -

Словно прозрачный ручеек,

Журчащий в солнечный день летний .

Жизнь, словно сумасшедший сон, -

Порой нелестна и жестока

В густом потоке бытия -

До вечности и от истока...

Но если грусть, и боль придут

И мир покажется напрасным,

Пусть образ в памяти возникнет

Той самой образ, что прекрасна..."

   В ответ на это ОНА приблизилась к Андрею и, коснувшись его щеки рукой, молвила:

   – Милый, мне на тебя СРАТЬ с высокой башни, а ты продолжаешь упорно распинаться передо мной как ДЕБИЛ. Ну что ж, давай, продолжай в том же духе. Только не забудь потом пойти домой и измазать соплями подушку, словно наивная девственница, верящая в «прекрасные чувства» и в «мечту о светлом».

   С этими словами она захихикала, а затем ушла, приговаривая «тоже мне романтик наивный и злогребучий. Ну прямо простота святая, хе-хе». Больше Андрей с ней не пересекался. И, честно говоря, не хотел пересекаться, как теперь с неохотой верил в восходящее солнце, напутствия прекрасного дня, в философию о том, что «все люди должны вести себя...» или «все люди разумны и поэтому должны...». Ну или «клин клином, время лечит»... поцелуй меня в зад. В общем, все люди чего-то там должны, а чего должны, Андрею, если честно, теперь было фиолетово. При всем этом он продолжал оставаться человеком. Да, ЧЕЛОВЕКОМ, как это ни странно звучит. Человеком с душой и сердцем, которые, как это опять же ни странно, не являются какой-либо тряпкой, куском металла или просто гребанной игрушкой, с которой можно делать что душе угодно.

   Андрей закончил учебу и даже успел несколько лет отработать по своей специальности. Однако его сократили на работе в городе, и теперь он временно проживал у родителей и деда Джимми в селе под названием Хрен-Колодець. В очередной раз дед одолжил ему тысячу рублей «на нужды». И Андрей, прокатнувшись в соседний городок, накупил на эту тысячу рублей «дури». Родители Андрея занимались продажей цветов, и в данный момент (был самый цветочный сезон) неделю – другую проживали в городе, рядом с Хрен-Колодецом, торгуя выращенными декоративными видами цветов. Андрей же с двумя младшими братьями сейчас гостил в Хрен-Колодеце у деда Джимми. Родители обещали приехать через несколько дней из города после распродажи партии растений.

   Андрей курил вечером «дурь» дома вместе со своей подругой. Подругу звали Клава, и она была то ли хиппи, то ли панкершей (Андрей так до конца и не врубился, кем именно). Ей нравилось проводить время с Андреем. Андрею нравилась Клава с ее приличного размера грудью и не тощей, не костлявой фигуркой. Волосы у нее были коротко пострижены и выкрашены в розовый цвет. Раньше, когда они у нее были длинные, ложась на плечи, и естественного темного цвета, она иногда заплетала в них розовую ленточку. В носу у Клавдии (наверное, с рождения) было железное колечко, и с ним она не расставалась. Они встречались с Андреем, порою выпивали пива и покуривали травку. Бывало такое. Когда родители Андрея уезжали в город и задерживались там, он приводил Клаву домой (в дом деда Джимми) и развлекался с ней там по вечерам. В этот раз все происходило уже в привычной манере, за исключением того, что сегодня Клава стонала под Андреем как никогда громко. И тело ее смотрелось и тряслось как никогда возбуждающе. Андрей закончил, застегнул штаны. Затем, улыбнувшись, поцеловал Клавдию в лоб и приложил указательный палец к ее пухленьким губкам:

   – Я скоро вернусь. Сменю, как говорится, резину и продолжим.

   Девушка с деловитой улыбкой закивала. Андрей распахнул дверь спальни и вышел, выпустив за собой из комнаты туман от скуренных «волшебных» сигарет. Он едва не прибил дверью бредущего по коридору Джимми Владимировича.

   Джимми Владимирович лежал в своей комнате и смотрел по старенькому, выпуклому телевизору последние известия. Все в мире было как обычно: Путин во всем виноват, Путин ничего не делает для России; зато укрофашистское правительство сделало все для светлого будущего Украины; бородатые женщины завоевывают сцену и ничего страшного, что мало-мальски нормальные люди блюют, глядя на ЭТО, в сторонке; Европа впускает к себе через парадные ворота террористов, а потом сама же плачет из-за взрывов и убийств. Джимми Владимирович переключил канал и увидел Арнольда Шварценеггера в роли крутого агента ЦРУ, держащего за шкирку над краем крыши высокого здания какого-то хмыря – задрыпыша. Шварц обвинял хмыря, что он (хмырь) является международным террористом по кличке «Карлос – шакал». «Карлос» дрожал с жалкой и испуганной физиономией, убеждая Шварца и его напарника в том что «он не „Карлос“, не шпион и не террорист. Он – ничтожество, дерьмо и трус. И что он даже пули не достоин». Говорил, что «ему нужно обманывать баб, чтобы потрахаться, убеждая их, что он крутой шпион и т.д. А на самом деле он писается в штаны при виде пистолета и что у него маленький член – крохотный и жалкий...». Джимми Владимирович еще пощелкал каналы и, наконец, нашел любимое советское кино. В этот момент из соседней комнаты стали доносится громкие стоны.

   «Донюхался и докурился до чертиков, внучок...», – пронеслось у старика в голове. Джимми Владимирович встал с постели, вышел из спальни и двинулся по коридору к комнате Андрея. Дверь Андрея резко распахнулась перед самым носом деда, едва не зацепив того и не сбив с ног. Андрей поднял голову вверх, уставившись одурманенным взглядом в ночной серый потолок и пьяно улыбаясь. Затем он громко, душевно вымолвил:

   – Э-э-э-ха, Вива зе булл! Твою мать!..

   Джимми Владимирович уставился на внука ошарашенными глазами. Таким Андрея деду видеть пока еще не доводилось. Старик не знал, плакать ему в этот момент или смеяться. Едва Андрей скрылся из коридора, дед проковылял к комнате с распахнутой дверью. Из комнаты в коридор продолжали выплывать облака дыма, и Джимми Владимирович кашлянул. Он заглянул в спальню: сквозь опьяняющий, норкотико – алкогольный запах можно было также добраться обонянием до отчетливо различимого аромата женских духов. Стены комнаты были увешаны постерами певцов – российских и зарубежных. Это были рок-исполнители, которых Джимми Владимирович не знал ни в лицо, ни по именам. На полу валялись пустые бутылки из-под пива. На кровати Андрея лежала полуобнаженная особа с сигаретой во рту, своим внешним видом напоминавшая этих самых артистов с плакатов на стенах. Будто она материализовалась с одного из тех плакатов в реальный мир.

   – Енто самое... – робко, но участливо начал Джимми Владимирович, оглядев девушку, – Женщина, Вам плохо?

   Девушка открыла глаза, медленно выпустила облако «волшебного» дыма и улыбнулась, глядя в потолок:

   – Не-е, дедуль, мне кайфово. Мне хорошо-о-о...

   -Тьфу! – психанул Джимми Владимирович, резко развернулся и ушел, бормоча себе под нос, что вся современная молодежь бессовестная, наглая, противная.

   Спустя короткое время, вернулся Андрей. Только Джимми Владимирович лег, как громкие стоны в соседней комнате возобновились. Джимми Владимирович злобно стиснул зубы, наклонился, достал из-под кровати полную бутылку с водкой. Откупорил бутылку, опустошил ее наполовину из горла, затем выбросил ее в открытую форточку. За окном раздался испуганный, звонкий и резко оборвавшийся писк Трезора. Но дед Джимми его не услышал, потому что накрылся с головой одеялом, погружаясь в сон. Спустя пару минут входная дверь дома с грохотом распахнулась и два других, младших, внука Джимми Владимировича вошли после вечерней прогулки – перепачканные и веселые. Сегодня вместо обычных сигарет младшие внуки по ошибке взяли из дома сигареты Андрея.

   Несколько дней в доме Джимми Владимировича прошли примерно одинаково (в Хрен – Колодеце вообще редко когда один день сильно отличается от другого). Но потом, за пару дней до приезда сына Джимми Владимировича из города со своей женой произошла одна странная штука. Странная, если не сказать больше. Андрей со своими младшими братьями Колькой и Вовчиком, а также с дедом Джимми сидели за столом и ужинали. Андрей накручивал на вилку макароны, залитые кетчупом и лениво отправлял их в рот. Все это добро запивал пивом «Балтика» из бутылки. Вместе с этим он с загадочным выражением лица разглядывал татуировки на своих запястьях. Татуировки были одинаковые в виде кулаков с вытянутыми вверх средними пальцами, образующими «фак». Андрей в очередной раз поднес к губам бутылку, чтобы хлебнуть, но остановился, держа бутылку горлышком ко рту. Его взгляд задержался на Джимми Владимировиче, который сидел неподвижно словно статуя, с закрытыми глазами. Дед сидел, подперев щеку рукой и, по-видимому, дремал. Андрей смотрел на деда, не убирая бутылку с пивом от губ: «Мать твою... какой же я идиот! Нет, я самый несчастный на этой планете... Я – бунтарь? Нет. Жертва? Вновь неверный ответ. Я просто-напросто некто, чей близкий человек беспричинно засыпает за столом во время ужина. Немногие могут этим похвастать, поэтому это КРУТО!». Андрей сунул в рот горлышко «Балтики» и вылил в себя остатки пива. Младшие братья Андрея сидели и о чем-то жужжали между собой, пока один из них не засек, что дед дремлет. Это был Колька. Он, ехидно улыбаясь, привстал и, аккуратно подтянувшись к Джимми Владимировичу, шлепнул того ладонью по щеке. В ту же долю секунды глаза Джимми Владимировича резко распахнулись и уставились на Кольку. Помимо какого-то странного зеленого свечения, в этих глазах еще и непонятно откуда возник холод. Раньше не было этого ледяного, зеленого взгляда. Даже тринадцатилетний ребенок заметил этот непривычный, чужой какой-то взгляд на знакомом лице. От этого взгляда Коле стало не по себе. Мальчик продолжал бравировать, хотя его улыбка стала робкой и беспомощной.