Текст книги "100 стихотворений о любви"

Автор книги: Александр Пушкин

«Тебе обязан я спасеньем…»

 
Тебе обязан я спасеньем
Души, измученной борьбой,
Твоя любовь – мне утешеньем,
Твои слова – закон святой!
Ты безотрадную темницу
Преобразила в рай земной,
Меня ты к жизни пробудила
И возвратила мне покой.
Теперь я снова оживился,
Гляжу вперед теперь смелей,
Мне в жизни новый путь открылся,
Идти по нем спешу скорей!
 

1879

Иннокентий Анненский

(20 августа [1 сентября] 1855, Омск – 30 ноября (13 декабря) 1909, Санкт-Петербург

Летом 1877 года студента-филолога Иннокентия Анненского пригласили репетитором к двум подросткам – Платону и Эммануилу.

Здесь будущий поэт познакомился с их матерью Надеждой Валентиновной Хмара-Барщевской, помещицей, молодой вдовой. Разница в возрасте не помешала ему горячо влюбиться и сделать предложение. В 1880 году у них родился сын Валентин, будущий поэт, писавший под псевдонимом «В. Кривич».

Я люблю

 
Я люблю замирание эхо
После бешеной тройки в лесу,
За сверканьем задорного смеха
Я истомы люблю полосу.
 
 
Зимним утром люблю надо мною
Я лиловый разлив полутьмы,
И, где солнце горело весною,
Только розовый отблеск зимы.
 
 
Я люблю на бледнеющей шири
В переливах растаявший цвет…
Я люблю все, чему в этом мире
Ни созвучья, ни отзвука нет.
 

1905

Стансы ночи

 
Меж теней погасли солнца пятна
На песке в загрезившем саду.
Все в тебе так сладко-непонятно,
Но твое запомнил я: «Приду».
 
 
Черный дым, но ты воздушней дыма,
Ты нежней пушинок у листа,
Я не знаю, кем, но ты любима,
Я не знаю, чья ты, но мечта.
 
 
За тобой в пустынные покои
Не сойдут алмазные огни,
Для тебя душистые левкои
Здесь ковром раскинулись одни.
 
 
Эту ночь я помню в давней грезе,
Но не я томился и желал:
Сквозь фонарь, забытый на березе,
Талый воск и плакал и пылал.
 

1907

Моя тоска

 
Пусть травы сменятся над капищем волненья,
И восковой в гробу забудется рука,
Мне кажется, меж вас одно недоуменье
Все будет жить мое, одна моя Тоска…
 
 
Нет, не о тех, увы! кому столь недостойно,
Ревниво, бережно и страстно был я мил…
О, сила любящих и в муке так спокойна,
У женской нежности завидно много сил.
 
 
Да и при чем бы здесь недоуменья были –
Любовь ведь светлая, она кристалл, эфир…
Моя ж безлюбая – дрожит, как лошадь в мыле!
Ей – пир отравленный, мошеннический пир!
 
 
В венке из тронутых, из вянущих азалий
Собралась петь она… Не смолк и первый стих,
Как маленьких детей у ней перевязали,
Сломали руки им и ослепили их.
 
 
Она бесполая, у ней для всех улыбки,
Она притворщица, у ней порочный вкус –
Качает целый день она пустые зыбки,
И образок в углу – сладчайший Иисус…
 
 
Я выдумал ее – и все ж она виденье,
Я не люблю ее – и мне она близка,
Недоумелая, мое недоуменье,
Всегда веселая, она моя тоска.
 

1909

«Я думал, что сердце из камня…»

 
Я думал, что сердце из камня,
Что пусто оно и мертво:
Пусть в сердце огонь языками
Походит – ему ничего.
 
 
И точно: мне было не больно,
А больно, так разве чуть-чуть.
И все-таки лучше довольно,
Задуй, пока можно задуть…
 
 
На сердце темно, как в могиле,
Я знал, что пожар я уйму…
Ну вот… и огонь потушили,
А я умираю в дыму.
 

Семен Надсон

(14 [26 декабря] 1862, Санкт-Петербург – 19 [31 января] 1887, Ялта)

Единственным ярким впечатлением в гимназический период жизни Надсона была его горячая любовь к Наталье Михайловне Дешевовой, сестре товарища по гимназии. Внезапная смерть девушки в марте 1879 года стала большим потрясением для молодого человека.

Память о Дешевовой Надсон сохранил до конца своей жизни, ей он посвятил многие свои стихотворения: «Да, это было все», «Два горя», «За что?».

За что?

 
Любили ль вы, как я? Бессонными ночами
Страдали ль за нее с мучительной тоской?
Молились ли о ней с безумными слезами
Всей силою любви, высокой и святой?
 
 
С тех пор, когда она землей была зарыта,
Когда вы видели ее в последний раз,
С тех пор была ль для вас вся ваша жизнь разбита,
И свет, последний свет, угаснул ли для вас?
 
 
Нет!.. Вы, как и всегда, и жили, и желали;
Вы гордо шли вперед, минувшее забыв,
И после, может быть, сурово осмеяли
Страданий и тоски утихнувший порыв.
 
 
Вы, баловни любви, слепые дети счастья,
Вы не могли понять души ее святой,
Вы не могли ценить ни ласки, ни участья
Так, как ценил их я, усталый и больной!
 
 
За что ж, в печальный час разлуки и прощанья,
Вы, только вы одни, могли в немой тоске
Приникнуть пламенем последнего лобзанья
К ее безжизненной и мраморной руке?
 
 
За что ж, когда ее в могилу опускали
И погребальный хор ей о блаженстве пел,
Вы ранний гроб ее цветами увенчали,
А я лишь издали, как чуждый ей, смотрел?
 
 
О, если б знали вы безумную тревогу
И боль души моей, надломленной грозой,
Вы расступились бы и дали мне дорогу
Стать ближе всех к ее могиле дорогой!
 

1879

«Любовь – обман, и жизнь – мгновенье…»

 
Любовь – обман, и жизнь – мгновенье,
Жизнь – стон, раздавшийся, чтоб смолкнуть навсегда!
К чему же я живу, к чему мои мученья,
И боль отчаянья, и жгучий яд стыда?
К чему ж, не веруя в любовь, я сам так жадно,
Так глупо жду ее всей страстною душой,
И так мне радостно, так больно и отрадно
И самому любить с надеждой и тоской?
О сердце глупое, когда ж ты перестанешь
Мечтать и отзыва молить?
О мысль суровая, когда же ты устанешь
Все отрицать и все губить?
Когда ж мелькнет для вас возможность примиренья?
Я болен, я устал… Из незаживших ран
Сочится кровь и [нрзб] прокляты сомненья!
Я жить хочу, хочу любить, – и пусть любовь – обман.
 

1882

«Только утро любви хорошо: хороши…»

 
Только утро любви хорошо: хороши
Только первые, робкие речи,
Трепет девственно-чистой, стыдливой души,
Недомолвки и беглые встречи,
Перекрестных намеков и взглядов игра,
То надежда, то ревность слепая;
Незабвенная, полная счастья пора,
На земле – наслаждение рая!..
Поцелуй – первый шаг к охлаждению: мечта
И возможной, и близкою стала;
С поцелуем роняет венок чистота,
И кумир низведен с пьедестала;
Голос сердца чуть слышен, зато говорит
Голос крови и мысль опьяняет:
Любит тот, кто безумней желаньем кипит,
Любит тот, кто безумней лобзает…
Светлый храм в сладострастный гарем обращен.
Смолкли звуки священных молений,
И греховно-пылающий жрец распален
Знойной жаждой земных наслаждений.
Взгляд, прикованный прежде к прекрасным очам
И горевший стыдливой мольбою,
Нагло бродит теперь по открытым плечам,
Обнаженным бесстыдной рукою…
Дальше – миг наслаждения, и пышный цветок
Смят и дерзостно сорван, и снова
Не отдаст его жизни кипучий поток,
Беспощадные волны былого…
Праздник чувства окончен… погасли огни,
Сняты маски и смыты румяна;
И томительно тянутся скучные дни
Пошлой прозы, тоски и обмана!..
 

1883

Федор Сологуб

(17 февраля [1 марта] 1863, Санкт-Петербург – 5 декабря 1927, Ленинград)

В 1908 году Федор Сологуб женился на переводчице Анастасии Чеботаревской. В их доме № 31 по Разъезжей улице стараниями Чеботаревской был организован настоящий салон, где проводились вечера в честь новых поэтов, среди которых были Анна Ахматова, Сергей Есенин, Игорь Северянин и др. Но счастье длилось недолго, в 1921 году Анастасия Чеботаревская покончила с собой. Смерть жены обернулась непосильным горем для Сологуба. К ее памяти он постоянно обращался в своем творчестве в последующие годы.

«Ты ко мне приходила не раз…»

 
Ты ко мне приходила не раз
То в вечерний, то в утренний час
И всегда утешала меня.
Ты мою отгоняла печаль
И вела меня в ясную даль,
Тишиной и мечтой осеня.
 
 
И мы шли по широким полям,
И цветы улыбалися нам,
И, смеясь, лепетала волна,
Что вокруг нас – потерянный рай,
Что я – светлый и радостный май
И что ты – молодая весна.
 

1897

«Чиста любовь моя…»

 
Чиста любовь моя,
Как ясных звезд мерцанье,
Как плеск нагорного ручья,
Как белых роз благоуханье.
 
 
Люблю одну тебя,
Неведомая дева,
Невинной страсти не губя
Позором ревности и гнева.
 
 
И знаю я, что здесь
Не быть с тобою встрече:
Твоя украшенная весь
От здешних темных мест далече.
 
 
А мой удел земной –
В томленьях и скитаньях,
И только нежный голос твой
Ко мне доносится в мечтаньях.
 

1898

«Твоя любовь – тот круг магический…»

 
Твоя любовь – тот круг магический,
Который нас от жизни отделил.
Живу не прежней механической
Привычкой жить, избытком юных сил.
 
 
Осталось мне безмерно малое,
Но каждый атом здесь объят огнем.
Неистощимо неусталое
Пыланье дивное – мы вместе в нем.
 
 
Пойми предел, и устремление,
И мощь вихреобразного огня,
И ты поймешь, как утомление
Безмерно сильным делает меня.
 

1920

Оскар Уайльд
Переводы Ф. Сологуба

(16 октября 1854 года, Дублин – 30 ноября 1900 года, Париж)

Первой любовью писателя стала Флорри Бэлкум. Сердце его было разбито, когда она решила выйти замуж за Брэма Стокера, автора «Дракулы». Через несколько дней Уайльд безуспешно пытался ухаживать за красавицей-актрисой Лилли Лангтри, но она была тогда замужем… Наконец в 1881 году Оскар познакомился с Констанцией Ллойд, красивой и ласковой девушкой, за которой начал пылко ухаживать. Пара поженилась в 1884 году, медовый месяц провела в Париже. У них родились два сына, которых назвали Сирил и Вивиан. Оскар обожал своих детей, но был совершенно не приспособлен к повседневной мирной семейной жизни.

 
Шум пляски слушая ночной,
Стоим под ясною луной, –
Блудницы перед нами дом.
 
 
«Das treue liebe Herz»[1]1
  «Преданное любящее сердце» (нем.).


[Закрыть] гремит.
Оркестр игрою заглушит
Порою грохот и содом.
 
 
Гротески странные скользят,
Как дивных арабесок ряд, –
Вдоль штор бежит за тенью тень.
 
 
Мелькают пары плясунов
Под звуки скрипки и рогов,
Как листьев рой в ненастный день.
 
 
И пляшет каждый силуэт,
Как автомат или скелет,
Кадриль медлительную там.
 
 
И гордо сарабанду вдруг
Начнут, сцепясь руками в круг,
И резкий смех их слышен там.
 
 
Запеть хотят они порой.
Порою фантом заводной
Обнимет нежно плясуна.
 
 
Марионетка из дверей
Бежит, покурит поскорей,
Вся как живая, но страшна.
 
 
И я возлюбленной сказал:
«Пришли покойники на бал,
И пыль там вихри завила».
 
 
Но звуки скрипки были ей
Понятнее моих речей;
Любовь в дом похоти вошла.
 
 
Тогда фальшивым стал мотив,
Стих вальс, танцоров утомив,
Исчезла цепь теней ночных.
 
 
Как дева робкая, заря,
Росой сандалии сребря,
Вдоль улиц крадется пустых.
 

1881

Когда умер Нарцисс, разлившийся ручей его радости превратился из чаши сладких вод в чашу соленых слез, и Ореады пришли, плача, из лесов, чтобы петь над ручьем и тем подать ему отраду.

И, когда они увидели, что ручей превратился из чаши сладких вод в чашу соленых слез, они распустили свои зеленые косы, и восклицали над ручьем, и говорили:

– Мы не дивимся твоей печали о Нарциссе, – так прекрасен был он.

– Разве был Нарцисс прекрасен? – спросил ручей.

– Кто может знать это лучше тебя? – отвечали Ореады. – Он проходил мимо нас, к тебе же стремился, и лежал на твоих берегах, и смотрел на тебя, и в зеркале твоих вод видел зеркало своей красоты.

И ручей отвечал:

– Нарцисс любим был мною за то, что он лежал на моих берегах, и смотрел на меня, и зеркало его очей было всегда зеркалом моей красоты.

1894

Дмитрий Мережковский

(2 [14] августа 1865, Санкт-Петербург – 9 декабря 1941, Париж)

Главной женщиной в жизни Мережковского была Зинаида Гиппиус. В январе 1889 года они обвенчались в Тифлисе. Современники говорили, что их союз не был супружеским в полном смысле слова, а носил чисто духовный характер. Оба отрицали физическую близость и решили, что у них не будет детей.

Проклятие любви

 
С усильем тяжким и бесплодным,
Я цепь любви хочу разбить.
О, если б вновь мне быть свободным.
О, если б мог я не любить!
 
 
Душа полна стыда и страха,
Влачится в прахе и крови.
Очисти душу мне от праха,
Избавь, о, Боже, от любви!
 
 
Ужель непобедима жалость?
Напрасно Бога я молю:
Все безнадежнее усталость,
Все бесконечнее люблю.
 
 
И нет свободы, нет прощенья,
Мы все рабами рождены,
Мы все на смерть, и на мученья,
И на любовь обречены.
 

1885

«И хочу, но не в силах любить я людей…»

 
И хочу, но не в силах любить я людей:
Я чужой среди них; сердцу ближе друзей –
Звезды, небо, холодная, синяя даль
И лесов, и пустыни немая печаль…
Не наскучит мне шуму деревьев внимать,
В сумрак ночи могу я смотреть до утра
И о чем-то так сладко, безумно рыдать,
Словно ветер мне брат, и волна мне сестра,
И сырая земля мне родимая мать…
А меж тем не с волной и не с ветром мне жить,
И мне страшно всю жизнь не любить никого.
Неужели навек мое сердце мертво?
Дай мне силы, Господь, моих братьев любить!
 

1887

Любовь-вражда

 
Мы любим и любви не ценим,
И жаждем оба новизны,
Но мы друг другу не изменим,
Мгновенной прихотью полны.
 
 
Порой, стремясь к свободе прежней,
Мы думаем, что цепь порвем,
Но каждый раз все безнадежней
Мы наше рабство сознаем.
 
 
И не хотим конца предвидеть,
И не умеем вместе жить, –
Ни всей душой возненавидеть,
Ни беспредельно полюбить.
 
 
О, эти вечные упреки!
О, эта хитрая вражда!
Тоскуя – оба одиноки,
Враждуя – близки навсегда.
В борьбе с тобой изнемогая
И все ж мучительно любя,
Я только чувствую, родная,
Что жизни нет, где нет тебя.
 
 
С каким коварством и обманом
Всю жизнь друг с другом спор ведем,
И каждый хочет быть тираном,
Никто не хочет быть рабом.
 
 
Меж тем, забыться не давая,
Она растет всегда, везде,
Как смерть, могучая, слепая
Любовь, подобная вражде.
 
 
Когда другой сойдет в могилу,
Тогда поймет один из нас
Любви безжалостную силу –
В тот страшный час, последний час!
 

1892

Константин Бальмонт

(3 [15] июня 1867, сельцо Гумнищи, Шуйский уезд, Владимирская губерния – 23 декабря 1942, Нуази-ле-Гран)

Константин Бальмонт был весьма влюбчивым молодым человеком. Первой его избранницей стала Лариса Михайловна Гарелина, неврастеничная особа, по свидетельствам некоторых исследователей. Родители брак не поддержали и оставили сына без всякой финансовой поддержки. Это привело его к попытке самоубийства, которая стала точкой в этих отношениях.

«О женщина, дитя, привыкшее играть…»

 
О женщина, дитя, привыкшее играть
И взором нежных глаз, и лаской поцелуя,
Я должен бы тебя всем сердцем презирать,
А я люблю, волнуясь и тоскуя!
 
 
Люблю и рвусь к тебе, прощаю и люблю,
Живу одной тобой в моих терзаньях страстных,
Для прихоти твоей я душу погублю.
 
 
Все, все возьми себе – за взгляд очей прекрасных,
За слово лживое, что истины нежней,
За сладкую тоску восторженных мучений!
Ты, море странных снов, и звуков, и огней!
Ты, друг и вечный враг! Злой дух и добрый гений!
 

1894

«Я буду ждать тебя мучительно…»

 
Я буду ждать тебя мучительно,
Я буду ждать тебя года,
Ты манишь сладко-исключительно,
Ты обещаешь навсегда.
 
 
Ты вся – безмолвие несчастия,
Случайный свет во мгле земной,
Неизъясненность сладострастия,
Еще не познанного мной.
 
 
Своей усмешкой вечно-кроткою,
Лицом, всегда склоненным ниц,
Своей неровною походкою
Крылатых, но не ходких птиц,
 
 
Ты будишь чувства тайно-спящие,
И знаю, не затмит слеза
Твои куда-то прочь глядящие,
Твои неверные глаза.
 
 
Не знаю, хочешь ли ты радости,
Уста к устам, прильнуть ко мне,
Но я не знаю высшей сладости,
Как быть с тобой наедине.
 
 
Не знаю, смерть ли ты нежданная
Иль нерожденная звезда,
Но буду ждать тебя, желанная,
Я буду ждать тебя всегда.
 

1899

«Нет дня, чтоб я не думал о тебе…»

 
Нет дня, чтоб я не думал о тебе,
Нет часа, чтоб тебя я не желал.
Проклятие невидящей судьбе,
Мудрец сказал, что мир постыдно мал.
 
 
Постыдно мал и тесен для мечты,
И все же ты далеко от меня.
О, боль моя! Желанна мне лишь ты,
Я жажду новой боли и огня!
 
 
Люблю тебя капризною мечтой,
Люблю тебя всей силою души,
Люблю тебя всей кровью молодой,
Люблю тебя, люблю тебя, спеши!
 

1920

Я люблю тебя

 
Я люблю тебя больше, чем Море, и Небо, и Пение,
Я люблю тебя дольше, чем дней мне дано на земле.
Ты одна мне горишь, как звезда в тишине отдаления,
Ты корабль, что не тонет ни в снах, ни в волнах, ни во мгле.
 
 
Я тебя полюбил неожиданно, сразу, нечаянно,
Я тебя увидал – как слепой вдруг расширит глаза
И, прозрев, поразится, что в мире изваянность спаяна,
Что избыточно вниз, в изумруд, излилась бирюза.
 
 
Помню. Книгу раскрыв, ты чуть-чуть шелестела страницами.
Я спросил: «Хорошо, что в душе преломляется лед?»
Ты блеснула ко мне, вмиг узревшими дали, зеницами.
И люблю – и любовь – о любви – для любимой – поет.
 

1932

Омар Хайям

(18 мая 1048, Нишапур – 4 декабря 1131, там же)

Омар Хайям известен всему миру как выдающийся ученый. Долгое время никто не обращал внимания на его литературную деятельность, пока по счастливой случайности тетрадь с его стихами не попала в руки английского поэта Эдварда Фицджеральда, который перевел многие сначала на латынь, а потом на английский. Эти стихотворения называются рубаи – четверостишья.

Если же говорить о личной жизни этого человека, то ее попросту не было. Омар Хайям ни разу не женился и не имел детей. Всю свою жизнь этот удивительный человек посвятил науке.

Рубаи
Переводы К. Бальмонта

 
Поток вр емен свиреп, везде угроза,
Я уязвлен и жду все новых ран.
В саду существ я сжавшаяся роза,
Облито сердце кровью, как тюльпан.
 

* * *

 
Когда я чару взял рукой и выпил светлого вина,
Когда за чарою другой вновь чара выпита до дна,
Огонь горит в моей груди, и как в лучах светла волна,
Я вижу тысячу волшебств, мне вся вселенная видна.
 

 
Этот цен ный рубин – из особого здесь рудника,
Этот жемчуг единственный светит особой печатью,
И загадка любви непонятной полна благодатью,
И она для разгадки особого ждет языка.
 

«Если в лучах ты надежды – сердце ищи себе, сердце…»

 
Если в лучах ты надежды – сердце ищи себе, сердце,
Если ты в обществе друга – сердцем гляди в его сердце.
Храм и бесчисленность храмов меньше, чем малое сердце,
Брось же свою ты Каабу, сердцем ищи себе сердце.
 

Зинаида Гиппиус

(8 [20] ноября 1869, Белев– 9 сентября 1945, Париж)

Первые символические стихи Зинаиды Гиппиус появились в журнале «Северный вестник». В этих кругах она встретила Дмитрия Мережковского. Так возникло в русской литературе одно из самых крепких литературных партнерств. Хотя брак был платоническим, их взаимоотношения отличались постоянством, они не разлучались до самой смерти Мережковского.

Любовь – одна

 
Единый раз вскипает пеной
И рассыпается волна.
Не может сердце жить изменой,
Измены нет: любовь – одна.
 
 
Мы негодуем иль играем,
Иль лжем – но в сердце тишина.
Мы никогда не изменяем:
Душа одна – любовь одна.
 
 
Однообразно и пустынно,
Однообразием сильна,
Проходит жизнь… И в жизни длинной
Любовь одна, всегда одна.
 
 
Лишь в неизменном – бесконечность,
Лишь в постоянном – глубина.
И дальше путь, и ближе вечность,
И все ясней: любовь одна.
 
 
Любви мы платим нашей кровью,
Но верная душа – верна,
И любим мы одной любовью…
Любовь одна, как смерть одна.
 

1896

Любовь

 
В моей душе нет места для страданья:
Моя душа – любовь.
Она разрушила свои желанья,
Чтоб воскресить их вновь.
 
 
В начале было Слово. Ждите Слова.
Откроется оно.
Что совершалось – да свершится снова,
И вы, и Он – одно.
 
 
Последний свет равно на всех прольется,
По знаку одному.
Идите все, кто плачет и смеется,
Идите все – к Нему.
 
 
К Нему придем в земном освобожденьи,
И будут чудеса.
И будет все в одном соединеньи –
Земля и небеса.
 

1900

Нелюбовь

З. В‹енгеровой›

 
Как ветер мокрый, ты бьешься в ставни,
Как ветер черный, поешь: ты мой!
Я древний хаос, я друг твой давний,
Твой друг единый, – открой, открой!
 
 
Держу я ставни, открыть не смею,
Держусь за ставни и страх таю.
Храню, лелею, храню, жалею
Мой луч последний – любовь мою.
 
 
Смеется хаос, зовет безокий:
Умрешь в оковах, – порви, порви!
Ты знаешь счастье, ты одинокий,
В свободе счастье – и в Нелюбви.
 
 
Охладевая, творю молитву,
Любви молитву едва творю…
Слабеют руки, кончаю битву,
Слабеют руки… Я отворю!
 

1907

Валерий Брюсов

(1 [13] декабря 1873, Москва – 9 октября 1924, Москва)

В феврале 1897 года в семью Брюсовых поступила гувернанткой Иоанна Рунт – для младших детей. Решение жениться на ней пришло к Валерию Брюсову совершенно неожиданно. И 28 сентября того же года Брюсов и Рунт обвенчались. Она стала для поэта супругой и ближайшей помощницей до конца его дней.

Женщине

 
Ты – женщина, ты – книга между книг,
Ты – свернутый, запечатленный свиток;
В его строках и дум и слов избыток,
В его листах безумен каждый миг.
 
 
Ты – женщина, ты – ведьмовский напиток!
Он жжет огнем, едва в уста проник;
Но пьющий пламя подавляет крик
И славословит бешено средь пыток.
 
 
Ты – женщина, и этим ты права.
От века убрана короной звездной,
Ты – в наших безднах образ божества!
 
 
Мы для тебя влечем ярем железный,
Тебе мы служим, тверди гор дробя,
И молимся – от века – на тебя!
 

1899

Снова

 
Почему мы снова связаны
Страсти пламенным жгутом?
Иль не все слова досказаны
В черном, призрачном былом?
 
 
Почему мы снова вброшены
Вместе в тайну темноты?
Иль не все надежды скошены,
Словно осенью цветы?
 
 
Мы, безвольные, простертые,
Вновь – на ложе страстных мук.
Иль в могиле двое, мертвые,
Оплели изгибы рук?
 
 
Или тени бестелесные,
Давней страсти не забыв,
Все хранят объятья тесные,
Длят бессмысленный порыв?
 
 
Боже сильный, власть имеющий,
Воззови нас к жизни вновь, –
Иль оставь в могиле тлеющей, –
Страшен, страшен сон яснеющий,
Наша мертвая любовь!
 

1907

Odi et amo

Odi et amo.

Catullus[2]2
  Ненавижу и люблю (лат.). – Катулл.


[Закрыть]

 
Да, можно любить, ненавидя,
Любить с омраченной душой,
С последним проклятием видя
Последнее счастье – в одной!
 
 
О, слишком жестокие губы,
О, лживый, приманчивый взор,
Весь облик, и нежный и грубый,
Влекущий, как тьма, разговор!
 
 
Кто магию сумрачной власти
В ее приближения влил?
Кто ядом мучительной страсти
Объятья ее напоил?
 
 
Хочу проклинать, но невольно
О ласках привычных молю.
Мне страшно, мне душно, мне больно…
Но я повторяю: люблю!
 
 
Читаю в насмешливом взоре
Обман, и притворство, и торг…
Но есть упоенье в позоре
И есть в униженьи восторг!
 
 
Когда поцелуи во мраке
Вонзают в меня лезвие,
Я, как Одиссей о Итаке,
Мечтаю о днях без нее.
 
 
Но лишь Калипсо я покинул,
Тоскую опять об одной.
О горе мне! жребий я вынул,
Означенный черной чертой!
 

1911