Текст книги "Детские шалости (СИ)"

Автор книги: Александр Черевков

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 6 страниц)

   Причём без этикеток на связках. Получалось так, что из пачки в сто штук золотых изделий выходило семьдесят, а то и пятьдесят золотых изделий. Все остальные золотые изделия пропадали в карманах считающих, которые менялись чаще, чем нас отводили в другое помещение на очередную кормёжку или в сортир.

   Так с нами продолжалось очень долго. Мы давно уже потеряли счёт времени, так как при свете лампочек в закрытом помещении мы не могли определить время и смену суток. Мы просто падали от усталости, за бессонное и изнурительное время. Когда мы просыпались, то нам подсовывали какие-то бумаги на неизвестном языке. Мы подписывали эти бумаги с различными цифрами. Все повторялось на круги своя. Опять нас сажали за стол. Начинали счёт украшений.

   Ещё в первый день нашего задержания в бане на приморском бульваре, с нас содрали наши шикарные костюмы и напялили на нас какую-то грязную одежду, от которой так воняло, что едва мы выдерживали этот запах, чтобы не блевать от него в том месте, где нас обсчитывали. Постепенно мы привыкли к этому запаху, так как сами стали носителями этого ужасного запаха. Словно всю жизнь находились в яме полной дерьма.

   Наконец-то наши мучения в Баку закончились. Когда наши чемоданы сильно потеряли в весе, и менты устали нас обделять, так как дальше при такой работе менты могли угодить вместе с нами на одни нары, нас решили вернуть в Северную Осетию. За нами приехал конвой милиции из Орджоникидзе. Осетинам даже ни дали разместиться в гостинице и искупаться в нефтепродуктах Каспийского моря на побережье Баку.

   Вероятно, что менты Азербайджана боялись, как бы осетины от местного населения не узнали о дележе золотых изделий из наших четырёх чемоданов, так как слухи о нашем богатстве уже расползлись по всему Баку, как нефтяная плёнка по Каспийскому морю. Поэтому нас вручили, вместе с похудевшими чемоданами, прямо в руки осетинскому конвою милиции и этим же поездом отправили в Северную Осетию, откуда мы прибыли в гости к азербайджанцам с дорогими подарками в золотых изделиях. Ментам из Баку будет что вспоминать о нас при виде золотых изделий на своих жёнах и любовницах.

   На нас одели наручники и посадили в отдельное купе вместе с вооружённой охраной. В купе ещё дополнительно нас пристегнули наручниками к железным ручкам вагона и повезли домой в Северную Осетию откуда мы сбежали с четырьмя чемоданами краденого золота из ювелирного магазина в Беслане. Теперь нам предстояло отвечать перед народным судом Северной Осетии за наш разбой в ювелирном магазине.

   Через двенадцать часов болтанки в скором поезде Баку-Москва, нас наконец-то высадили в Беслане и оттуда в чёрном «воронке» перевезли в камеры предварительного заключения в Орджоникидзе. Там нас с Толиком рассадили в разные камеры. С этого момента начался для нас изнури-тельный месяц расследования нашего «уголовного дела», которое мы совершили из-за детской шалости, а обернулось громким преступлением века для Беслана и всей Северной Осетии. Сами менты говорили, что никогда в их расследованиях ни чего такого не было. Были у них незначи-тельные кражи в магазинах, но ни так много золотых украшений.

   Целый месяц нас допрашивали и возили со следственным экспериментом к ювелирному магазину. Но даже менты побоялись подняться на чердак ювелирного магазина при виде скопления такой огромной массы летучих мышей, которые к этому времени окончательно отогрелись от зимней спячки и вели вполне активную жизнь.

   Даже днём при чердачной темноте летучие мыши в истерике метались в поисках места, и все также гадили в вентиляционную трубу ресторана «Казбек» прямо в котёл с пищей для посетителей ресторана. Вентиляция так и осталась открытой. Никому не было никакого дела до этой проблемы с продуктами в ресторане «Казбек». Всех интересовало лишь хищение ювелирных изделий из магазина. Словно все хотели научиться от нас обворовывать ювелирные магазины и в дальнейшем при краже не допускать наших ошибок.

   Вовремя следствия, даже видавшие разное в своей работе следственные органы милиции, ужаснулись, когда определили, что нами израсходовано было за два дня золотых изделий из почти ста тысяч на тридцать тысяч рублей. Это было не вероятно! Мы с Толиком объясняли, что это все проделки бакинских ментов вовремя пересчёта золотых изделий из наших четырёх чемоданов.

   Если бы мы даже жили, пили, ели и девочек имели, как миллиардеры, то все равно за два дня мы физически не могли истратить почти тридцать тысяч рублей в золотых изделиях. Это просто не вообразимо!

   Тем более что мы всего одну золотую цепочку и одни золотые часы заплатили за столь шикарный обед в кафетерии на фуникулёре в Тбилиси, что не могли покушать даже четвертой части того изобилия на столе, которое нам устроили грузины за две золотые вещи. Что же тогда говорить о сотнях золотых изделий, которые вешали на нас к растрате в магазине?

   Все наши стоны о милости со стороны правосудия были беспочвенны. Уголовное дело против нас было так искусно сфабриковано, что этому мог позавидовать самый лучший сыщик в мире. На нас повесили все беды и недостачи ювелирного магазина в Беслане. Вероятно, что даже те золотые изделия, которые мы физически не могли унести, были разделены между сотрудниками милиции и сотрудниками ювелирного магазина, недостачу которых также повесили на нас.

   То есть, мы стали козлами отпущения за все кражи. Это мы определили, когда начался открытый показательный суд в Беслане. На суд явились все, кто хотя бы немного был причастен к этому уголовному делу с кражей золотых изделий в ювелирном магазине. Мы с Толиком были поражены, когда на всех присутствующих увидели золотые украшения из наших четырёх чемоданов и ювелирного магазина. Можно подумать, что мы делали подарки горожанам.

   До этого уголовного события, совершенного при нашем участии, большинство граждан Беслана имели всего лишь прожиточный минимум. Но за короткое время они из нищих превратились в богатых и свои медные украшения поменяли на золотые изделия. Никто из них даже не скрывал это-го. Даже шесть беременных продавщиц, у которых, возможно, был один производитель, на суд явились со своими новорождёнными детьми, которые были украшены золотом также, как и родившие этих младенцев мамаши.

   Мы пытались указать на это присяжным и судьям, но они были глухи к нашей мольбе, так как большинство из них тоже приложили руку к золотым изделиям из ювелирного магазина, который ограбили мы, вовремя детских шалостей. Таким образом, за наш счёт нажились менты Баку и представители всех слоёв Беслана.

   Нас приговорили по статье 67 части 3, за особо опасное ограбление в особо огромной сумме, к шести годам каждого, с отбыванием срока наказания в лагере строгого режима детской колонии для несовершеннолетних, с последующим отбыванием наказания во взрослом лагере строгого режима. Так как нам с Толиком тогда, на день осуждения, ещё не было восемнадцати лет, то нас они сразу развезли по детским колониям.

   С этого момента, после суда, нас с Толиком разделили навсегда и погнали этапами по разным тюрьмам Советского Союза в ещё неизвестном нам направлении. Прекрасно понимал, что тюремные камеры, это предварительное место заключения. Постоянное место заключения у меня будет в лагере строгого режима детской колонии для несовершеннолетних. Поэтому в тюремных камерах с вонючей парашей, себя никак не проявлял. Старался больше спать и качать мышцы, так как для меня вполне было ясно, что еду этапом не на блины к бабушке и не на курорт. Там мышцы обязательно пригодятся к самозащите и к работе в месте постоянного проживания, которое называется тут детской колонией строгого режима, до совершеннолетия.

  5. Цена свободы.

   Местом моего постоянного проживания оказались Валуйки, Белгородской области. Само заключение моё продолжилось в лагере для несовершеннолетнего строгого режима вокруг церковного храма, на территории которого размещалась зона. Лагерь состоял из двухэтажного административного здания, в котором находились все службы охраны и надзора за поведением заключённых. Два двухэтажных зданий для заключённых, на первых этажах которых находились столовая прачечная, библиотека, красный уголок и небольшой актовый зал для просмотра кино.

   Промышленная и хозяйственная часть лагеря были отгорожены отдельно колючей проволокой в два ряда, также как вся зона лагеря. В промышленной зоне был маленький чугунолитейный завод и сборочный цех центробежных насосов для откачки жидких веществ. Хозяйственная часть лагеря была непосредственно в самом церковном храме. Там хранили овощи и продукты для питания заключённых. Вокруг храма находились курятник, свинарник, коровник и склад готовой продукции колонии.

   Этому пятиглавому храму было не меньше трёхсот лет. Сохранившие фрески и росписи под куполом храма, говорили о его прошлом величии и красоте, как культурной, так и религиозной ценности. Местные жители поговаривали, что до прихода советской власти на четырёх малых куполах этого храма были серебряные кресты.

   Большой центральный купол украшал золотой крест. Все кресты были сняты и бесследно куда-то исчезли. Кто их похититель, так и не узнали. Говорили, что кресты где-то рядом закопали. Вот только где? Все это вскоре подтвердилось, когда вовремя земляных работ вблизи нашего лагеря нашли большой серебряный крест. Нашли другие кресты или нет, это уже нам не было известно. Но в лагере ходили и другие слухи, что вовремя великой отечественной войны с фашистами, в этом храме находился немецкий штаб, под которым в подземелье был партизанский штаб.

   Немцы этого не могли знать, так как ещё в начале прихода к власти большевиков все входы и выходы этих подземных переходов были замурованы бетоном и кирпичами, а в самом храме открыли детскую коммуну, которая после войны с фашистами превратилась в лагерь для заключённых. Затем лагерь переименовали в детскую колонию строгого режима. Так и осталось.

   Но вовремя войны был вскрыт подземельный проход со стороны рек Валуй и Оскол, в пойме которых находился священный храм. Через эти проходы партизаны проникали под храм и узнавали о всех секретах немцев, так как в подземелье отлично было слышно, о чём говорят немцы. Немцы были в бешенстве, когда все их военные тайны становились известны партизанам.

   Вскоре немцы оставили свой штаб в храме, так как отправились дальше. Храм немцы не разорили. Они хотели только забрать огромный колокол, который ещё вовремя грабежей большевиками оборвался с центрального купола и до половины своей величины тут пробил пол в центральном зале.

   Ни большевики, ни немцы не смогли вытащить этот огромный колокол из провала в полу. Колокол так и торчит до сих пор в этом полу храма, который весь превратили в грязный свинарник. Так вот, когда меня привезли в этот лагерь, то заключённые пацаны повели меня знакомится к «пахану» зоны по кличке Дьявол. Уже после узнал, что «пахан» держал в страхе всю зону и боялись его даже охранники, которые работали внутри этой зоны. За свои неполные восемнадцать лет «пахан» имел три судимости и последнюю за убийство целой семьи своих родственников. Этот «пахан» отсиживал последний месяц до своего совершеннолетия. Затем его должны были перевести во взрослый лагерь для дальнейшего отбывания срока своего наказания. Амнистии и досрочного освобождения, за злостное убийство, ему не светило.

  – Сейчас мы из него сделаем «петуха». – с ехидной улыбкой, сказал Дьявол. – Потом посмотрим, какой он...

   Ни стал ждать, пока из меня сделают «петуха», а потом посмотрят ещё, что делать дальше, поэтому тут же врезал со всей силы Дьяволу в морду. Пока он не очухался от моего удара в челюсть, разбил ему голову табуреткой. Чтобы «шестёрки» Дьявола не скрутили меня, стал всех подряд бить обломком стула по морде и по чём попало. Вовремя своей зашиты против «шестёрок» Дьявола.

   Он несколько раз пытался подняться с пола, но каждый раз бил его по голове чем попало, ещё в добавок ногами по зубам и по яйцам. Так что «пахан» зоны так и не поднялся при мне с пола, а его несколько «шестёрок» получили различные увечья лица и тела. Только когда кто-то заложил меня охране зоны, то меня скрутили охранники и посадили в сырой карцер. Просидел десять суток на хлебе за свою первую драку на зоне несовершеннолетних.

   На допросе у начальника лагеря всё честно рассказал, как было, что десять человек под руководством «пахана» зоны пытались сделать меня «петухом» и в дальнейшем убить, если буду им сопротивляться. У меня не было другого выхода, как оказать им сопротивление или быть убитым. Так как сделать себя «петухом» все равно им не позволил бы. Впредь буду их бить, если они будут ко мне приближаться. Никому из них на этой зоне не позволю себя обидеть, так как кавказец, а кавказцы никогда не дают себя в обиду.

   Видимо, что этот «пахан» сильно насолил со своими «шестёрками» всей зоне. Мне не добавили срок за эту драку. Дьявол после драки со мной с разбитой головой и с переломами, до своего перевода во взрослую зону провалялся за решёткой в нашей больнице. После выхода из карцера меня сразу отделили от «шестёрок» Дьявола и поселили в отдельный жилой корпус от них. В корпусе жили пацаны с маленькими сроками.

   За мою первую драку на зоне мне сразу пришили кличку «Чокнутый». Все сразу стали уважать меня за то, что в первый же день побил Дьявола и его «шестёрок». Кто был сторонником «пахана», те меня обходили, а когда Дьявола увезли из зоны, то его «шестёрки» переметнулись ко мне и стали меня называть «пахан». Но при первой же сходки «верхушки» нашей зоны, сказал, что меня не надо ни за глаза и ни напрямую называть «паханом», но если кто-то тронет слабого или откроет рот на меня, то его тут же отправлю на освободившееся место в больнице после Дьявола. Меня с детства учили на Кавказе защищать слабых и никогда не давать в обиду себя. За весь свой срок никому ни дам себя в обиду. Всех буду в зоне бить за слабых.

   После этого на зоне прекратились драки и разборки. Многие пацаны стали уважать меня. Позже стали уважать и все остальные, когда стал рисовать карандашом различные рисунки и виды храма зоны. Вся зона стала делать татуировки на своём теле по моим рисункам и уже никто плохо не думал про меня. С первого дня оградил себя от всяких гадостей, которые бывают на зоне у пацанов. Мог стать на путь исправления.

   Меня определили работать вначале в литейный цех. Забивать специальным песком формы и опоки под литьё чугуна. Но после того, как шлаком от литейной печи ожог себе спину, меня перевели в сборочный цех центробежных насосов. В цехе проработал большую часть своего срока заключения на этой зоне. Когда начальник зоны узнал о моих способностях к рисованию, то меня сразу перевели в группу одарённых заключённых. Там занимались различным ремеслом. Мне там пришлось многому научиться среди одарённых.

   По той причине, что дальтоник и не мог рисовать цветные картины, а также оформлять стенгазеты нашей зоны, то мне давали работы по рисункам для резьбы по дереву и для чеканки, которыми вскоре стал заниматься сам. Так быстро стал своим человеком для всех в нашей зоне.

   Уже через год моей отсидки в заключении мою кандидатуру выдвинули на досрочное освобождение за приличное поведение и отличный труд. На такое решение о моём досрочном освобождении настаивали офицеры и заключённые, у которых очевидно был корыстный мотив. Никто из офицеров и зеков не верил, что мы ни спрятали где-то в горах чемодан с золотом. Все мечтали добраться до чемодана с золотом после моего освобождения.

   Освободиться из мест заключения в Валуйки мне не удалось. На следующий год к осени в зоне подготовили мои документы на перевод в лагерь для взрослых, так как мне уже исполнилось восемнадцать лет. Выпадал с детства. Но радости взросления у меня не было. Мне по-прежнему пришлось быть на зоне. Моё досрочное освобождение постоянно откладывали по разным причи-нам с верху.

   В ноябре месяце 1964 года меня повезли этапом обратно в Орджоникидзе в лагерь строгого режима для взрослых под названием «Пилорама». Видимо, это такое название лагерь получил по той причине, что там был один станок, который распиливал бревна. Затем из этих досок делали различные строительные материалы. Для меня это было в самый раз. Тем более, что почти закончил строительное училище Љ5 в Беслане на столяра-краснодеревщика.

   Если бы ни эта детская шалость с ограблением ювелирного магазина, то был бы специалист по дереву. Ведь мы классно мастерили столярные инструменты по дереву табуретки, столы и стулья, оконные рамы и филёнчатые двери. Наши изделия училище выставляло на продажу в магазине. С гордостью и горечью вспоминал своё детство, которое основательно было испоганено сроком на зоне. Самое интересное было на этой зоне ни то, что сказал вам о работе. Там встретил Дьявола, который уже пытался установить свои права на этой зоне для взрослых. Однако, это у него не получилось. Тут в большинстве сидели заключённые из местного населения, то есть, кавказцы, мои земляки. Среди которых встретил много знакомых и друзей ещё по свободе.

   Так что сразу, в первый день прибытия в лагерь, свернул челюсть бывшему «пахану» детской зоны. Затем своим землякам рассказал, какой он все же дерьмо, что он сидит срок ни за воровство, как он тут заливал на зоне, а за убийство целой семьи, своих собственных родственников.

   Естественно, это никому не понравилось, так как на Кавказе родство, самое святое место для горцев. Кто покушается на своё родство, тот ни человек. За эту гадость, которую сделал бывший «пахан» в отношении собственных родственников, его в этот же день сделали «петухом» и прокатили через всю зону в две тысячи заключённых.

   На следующий день его нашли распиленным на той самой единственной пилораме. Сказали, что был несчастный случай. Бывший «пахан» детской зоны соскользнул на ленту пилорамы. Его затянуло под полотна пилорамы. От него остались лишь куски. Никто толком не расследовал гибель Дьявола. Все списали на несчастный случай. Похоронили Дьявола, как бездомную собаку. Его останки закопали в производственной зоне в саду. В этой зоне меня все уважали хотя бы за то, что был по возрасту моложе всех заключённых. Но ещё за то, что вся зона стала колоться моими рисунками, только уже на кавказскую тему. Однако, самое главное, за что меня уважали на взрослой зоне, так это за то, что мы с Лагутиным Толиком сделали. За кражу золотых изделий из ювелирного магазина.

   Ещё за долго до моего появления на этой зоне, про нас с Толиком ходили легенды об этой краже, так как вся Северная Осетия знала об этой краже. Ведь с того времени прошло немногим больше чем полтора года. Все ещё было свежо в людской памяти. Поэтому, все своё свободное время рассказывал заключённым о наших с Толиком похождениях в течении трёх дней со времени кражи золотых изделий. Так заключённые с особым вниманием часами слушали про наши приключения после кражи. Вскоре сами заключённые стали ходатайствовать перед начальством зоны об моём досрочном освобождении за отличное поведение и отличную работу.

   Поведение у меня действительно было отличное. Но вот насчёт работы, это все врали, так как в действительности не работал. Занимался только тем, что рисовал для заключённых рисунки на татуировки, а для администрации зоны делал чеканки на меди и вырезал из древесины липы разные красивые орнаменты на кухонных досках, хлебницах, шкатулках и стульчиках. Были у меня тут и заказы от начальника. Вскоре вся зона и сами заключённые были украшены моими рисунками.

   Ровно через два года после нашего задержания милицией в Баку, меня досрочно освободили из мест заключения на четыре года раньше положенного срока. Прямо из лагеря отправился к своим родственникам в Моздок. У меня было опасение и не напрасно, что ни так просто меня досрочно выпустили из мест заключения. Так как годами позже узнал от мамы, что её навещали несколько раз подозрительные типы.

   Видимо, это заключённые и служба лагеря считали, что мы с Толиком оставшиеся золотые изделия на тридцать тысяч рублей припрятали где-то в горах. Ведь никто не мог поверить в то, что это милиция в Баку, фактически, обокрали нас вовремя пересчёта золотых изделий из наших четырёх чемоданов, с которыми взяли. Каждый заключённый и служба лагеря рассчитывали получить от меня награбленное золото. Никто не верил моим рассказам о нашем путешествии по Кавказу с четырьмя чемоданами золотых изделий.

   Как только вышел из лагеря, то сразу из Орджоникидзе позвонил к маме домой и ей сказал, что уезжаю далеко на север работать и жить. Когда устроюсь, то сообщу вам о своей жизни. Естественно, что мама плакала и просила вернуться домой, но сказал, что не могу из-за прошлого. Возможно, что мама это все поняла и согласилась со мной. Когда приехал к родственникам, то сказал им, чтобы они о моём присутствии у них никому не сообщали, даже моим родителям, до самой службы в армии.

   В первый же день своего приезда в Моздок прописался у родственников. На следующий день пошёл в военкомат, встал на воинский учёт. Стал проситься на службу в армию. Но мне сказали, что на службу не возьмут из-за моей судимости. Уж, слишком «прославился» со своей кражей золотых изделий в ювелирном магазине, что при таких данных в анкете мне закрыты все дороги в военкомат и на светскую жизнь.

   Тогда стал доказывать, что меня досрочно освободили на четыре года раньше срока отбывания за отличное поведение, за отличную работу и отличную учёбу. В местах заключения окончил среднюю школу. Мне пришлось много чего говорить в военкомате о себе. Но все службы военкомата не хотели со мной разговаривать вообще.

  – Хорошо! – перестраховался военком. – Если ты такой хороший, то докажи это на свободе. Поступи на работу. Покажи себя. Как увижу у тебя комсомольский билет, так сразу же оформлю призыв на службу в армию.

   Прямо из военкомата отправился устраиваться работать на стройку, куда никто не хотел идти работать. Зашёл к секретарю комсомольской организации и сразу выложил своё пожелание на полное исправление.

  – Мы поможем тебе поступить в комсомол. – согласилась голубоглазая девчушка, секретарь комсомольской организации, которая после моей службы в армии стала моей женой. – Только при одном условии, что ты, как специалист столярного дела, возьмёшь на себя одну бригаду столяров. Ты обучишь их своему ремеслу.

   Конечно, сразу согласился, это было вдвойне выгодно для меня. Таким образом, поднимался мой авторитет на стройке. К тому же у бригадира была зарплата значительно выше, чем у простого столяра стройки. Меньше чем через год уже был передовиком производства. Моя бригада считалась лучшей на стройке, среди столяров и плотников. Меня выбрали в комсомол и сразу включили в комитет комсомола, как лучшего бригадира стройки. Но для меня это не было главным. У меня была цель, это как можно быстрее попасть на службу в армии.

   Так как не хотел считать себя бывшим преступником и не хотел, чтобы меня считали больным за то, что не служу в армии. Поэтому, решил обратно пойти прямо к военкому проситься на службу в армию. Наследующий день, как только получил комсомольский билет, а также рекомендации от комсомольской организации и от строительного управления, с многочисленными почётными грамотами и похвальными листами за время своё работы на стройке города. Явился в военкомат на приём к военкому поличному вопросу. С волнением отстоял двухчасовую очередь.

   Желающих пойти в армию в этот день было много. Мне даже стало как-то не по себе. Вдруг всех призовут на службу в армию, а на меня нехватки места в этом призыве. Тогда пропал. Придётся скрываться от зеков где-то в горах или идти с ними на дело, а дальше этапом на зону. Чего совсем не хотел. Надо было как-то убедить призывную комиссию в моей готовности честно служить в советской армии.

  – Превосходно! – радостно, воскликнул военком, когда увидел столько моих поощрений за работу и новенький комсомольский билет. – Первым же призывом отправлю тебя на службу в армию. Так что ты готовься. Обязательно должен служить лучше всех, чтобы доказать людям о своём исправлении на свободе. Честный труд прежде всего.

   Этот первый же призыв в армию оказался только в ноябре месяце 1966 года. Когда мне уже было двадцать лет. Пошёл служить с салагами, которые уже были на два года младше меня. Все равно был рад.

  – Так, получается, что мы ни только в одной части служили, – напомнил Чирикову Сашке, – но и призвались в одно и тоже время. Тоже призвался в ноябре месяце 1966 года. Меня забрали служить позже по той причине, что заканчивал ещё одно училище и поэтому попал в армию на два года позже положенного срока. Куда это ты делся из воинской части после нашей последней встречи? После отпуска тебя повсюду искал.

  – Попросился служить на китайскую границу. – ответил Сашка. – Но туда не попал. Когда мы прилетели в Ташкент, откуда нас должны были отправить на китайскую границу, то там, в Ташкенте, началось сильное землетрясение, которое разрушило весь древний город. Вот нас там и оставили на восстановление разрушенного города.

   Солдаты нашей части, которые попали на службу на китайскую границу, почти все погибли вовремя столкновений с китайскими нарушителями нашей границы. Двоим из них, дали Героя Советского Союза, посмертно. После окончания службы в армии вернулся в Моздок и там женился. На этом закончилась моя эпопея после ловли летучих мышей и кражи золота.

  – Ну, а что у тебя было в эти годы забвения? – спросил Лагутина Толика. – Где ты пропадал всё это время, целых шесть лет?

  – Пропадал все шесть лет звонком не лесоповале в тайге. – грустно, ответил Лагутин Толик. – Валил лес. Жил в старом лагере сталинских времён.

   Мы ничего больше ни стали у него спрашивать. Нам и так все было ясно, что у Лагутина Толика ничего хорошего не было в тайге за шесть лет пребывания на лесоповале, кроме потерянных от цинги зубов и множество плохих воспоминаний. За время отсидки в течении шести лет Лагутин Толик сильно изменился в худшую сторону как внешне, так и внутренне. Из молчаливого, но очень дружелюбного парня, Лагутин Толик превратился в замкнутого и жестокого на вид человека.

   У Лагутина Толика и лицо сильно извинилось, стало худым и вытянутым. Лишь большая чёрная родинка на правой щеке напоминала нам о том, что рядом с нами сидит Лагутин Толик. Хороший и доброжелательный друг нашего далёкого детства, затерянного где-то нами. Чего уже нам никогда не вернуть обратно, как и годы нашего детства, растворившиеся во времени.

  – Ты мне сказал, что всем плохим и хорошим, ты обязан мне. – обратился, к Чирикову Сашке. – Как мне тебя правильно понимать на это изречение и откуда у тебя весь этот шик с машиной? Ты что опять обокрал?

  – Ну, насчёт плохих дел, мы можем все разделить поровну, как мы с Толиком это сделали шесть лет назад. – ответил Чириков Сашка. – Но вот насчёт моего богатства, так это уже точно, на все сто процентов, обязан тебе. Благодаря той газете «Труд», которую ты сунул мне силком в руки вовремя нашей последней встречи в армии, стал таким богатым и известным. Газету едва не выкинул в мусорный бак, когда ты от меня отошёл. Но затем внимательно прочитал объявленный конкурс в газете «Труд» на дружеские политические шаржи и послал несколько своих работ на конкурс. Конечно же ничему не верил и ни на что не надеялся. Однако, стал следить за рисунками в газете «Труд». Как обрадовался! Когда у видел первую свою работу в этой газете. Даже не думал о гонораре и славе.

   Мне было достаточно того, что в газете «Труд» появился мой рисунок и моя фамилия. Тут же послал массу различных дружеских шаржей на многих известных политиков. Вскоре мои рисунки стали печатать ни только в газете «Труд», но и в различных других издательства, в том числе и зарубежных. Мою никчёмную фамилию предложили заменить звучным псевдонимом.

   Когда мои гонорары перевалили далеко за мою заплату инженером, тогда понял, что дружеский шарж это не только моё хобби, но и моё призвание в жизни. К этому времени уже имел высшее образование. На заочное отделение в институт поступил в том же году, как только вышел из заключения. Свою учёбу не прерывал и вовремя службы в армии. Закончил в этом году.

   Так что считайте, что мы с вами сейчас обмываем мой новенький диплом. Но все эти годы после нашей последней встречи в армии меня грызла совесть, что так плохо с тобой тогда обошёлся. Ведь это ты меня сделал таким известным. Мне стоило дать по морде...

  – Чтобы тебя больше совесть не мучила. – прервал речь Чирикова Сашки. – Получи, чего хотелось тебе все эти годы.

   Со всей силы врезал Сашке по челюсти, что аж кровь из его разбитого лица брызнула на соседний столик. Все по вскакивали со своих мест, ожидая крупную драку между нами. Тут же двое милиционеров побежали с наручниками в нашу сторону, чтобы задержать нас за драку. Опять мы влипли с ментами.

  – Все нормально! Все нормально! – поспешил сказать Чириков Сашка, ментам, вытирая салфеткой кровь со своего лица. – С такими шутками встречаются за столом хорошие друзья детства, через много лет разлуки. Сам попросил друга врезать мне по морде за прошлое. Давно заслужил такого внимания. Жалко костюм белый мне. Его купил к защите дипломной работы. Ну и ладно. Шут с этим костюмом. Главное встретились. Это с нами должно было когда-нибудь случиться здесь или в другом месте.

   Милиционеры и присутствующие рядом люди, удивлённо посмотрели на такой манер друзей детства встречаться через долгие годы разлуки. Чтобы не смущать окружающих, мы с Сашкой по-дружески пожали друг другу руки и пошли к своей белой машине, которая теперь отличалась своей белизной от Сашкиного костюма. На автомобиле не было ярких пятен крови, что хорошо вырисовывалось на белом Сашкином костюме.

   Но что поделаешь, так получилось! Не мог уговаривать Сашку раздеться до плавок, чтобы врезать ему по морде, чего он сам хотел. Ведь в другом случае у нас не было бы тут такого кайфа от нашей встречи за долгие годы разлуки. Теперь Чириков сам всю свою жизнь будет вспоминать, как напросился у друга получить по морде. Что же касается белого костюма, так он сам сейчас только что заявил, что он костюм покупал специально к защите дипломной работы. Диплом Чириков Сашка защитил. Мы его уже сегодня обмыли, а костюм, это дело нажитое. При таких деньгах, как у Чирикова, ещё много будет шикарных костюмов и при чём, самых разных расцветок. Так что нечего переживать о костюме.