Текст книги "Факты против мифов. Подлинная и мнимая история второй мировой войны"

Автор книги: Александр Орлов

Соавторы: Борис Новоселов
сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 16 страниц)

Годы 1942-й и 1943-й: Слова и дела

Весной 1942 года вопрос о создании США и Англией фронта в Западной Европе приобрел первостепенное значение. На переговорах между народным комиссаром иностранных дел СССР В. М. Молотовым и У. Черчиллем в мае этого года советский нарком, подчеркнув «особую важность и срочность вопроса о втором фронте», спросил: «Могут ли союзники Советского Союза, и в первую очередь Великобритания, оттянуть с нашего фронта летом и осенью 1942 года хотя бы 40 германских дивизий и связать их боями в Западной Европе? Если это будет сделано, тогда вопрос разгрома Гитлера был бы предрешен уже в текущем году» [125]125
  Советско-английские отношения во время Великой Отечественной войны, т. 1, с. 17.


[Закрыть]. В конце мая – начале июня вопрос об открытии второго фронта обсуждался и с Рузвельтом.

Буржуазные историки, как правило, предпочитают не вспоминать, что инициатива приглашения советских представителей в Вашингтон для переговоров по вопросу о втором фронте принадлежала американской стороне. 11 апреля 1942 года президент США Рузвельт пригласил к себе советника посольства СССР в США А. А. Громыко и вручил ему личное послание на имя главы Советского правительства. В послании, в частности, говорилось о стремлении американских союзников проявить «реализм», оттянув на себя часть сил Гитлера, «облегчить критическое положение» на советско-германском фронте и «оказать помощь в уничтожении гитлеровских армий и материальных сил лучше», чем это делалось «до сих пор».

Таким образом, уже весной 1942 года понятие «второй фронт» было определено по месту, времени и цели и согласовано между правительствами СССР, США и Англии. 11–12 июня, после американо-советских и англо-советских переговоров, в Москве, Вашингтоне и Лондоне были опубликованы коммюнике, в которых сообщалось, что «достигнута полная договоренность в отношении неотложных задач создания второго фронта в Европе в 1942 году» [126]126
  Press Release, 11 June 1942. FRUS, 1942 II, Washington, p. 593–594.


[Закрыть].

Почему западные союзники, не торопившиеся с оказанием помощи СССР в период осени и зимы 1941 года, сами поставили вопрос о ее «улучшении» в апреле 1942 года? Все дело в том, что в это время для краеугольного принципа военно-политической стратегии США и Великобритании, заключавшегося в «сохранении Советского Союза в качестве активного противника Германии», после ощутимого поражения гитлеровцев под Москвой, по мнению военных кругов западных стран, возникла угроза. Эти круги не исключали возможности сепаратного мира между СССР и Германией. Поэтому американские военные заторопились внести коррективы в свою «большую стратегию». Ими был подготовлен план «Болеро-Раундап», который предусматривал накапливание сил и последующее вторжение в Европу союзнических войск и развязывал руки правящим кругам США для политического маневрирования. После этого Рузвельт и выступил с упомянутой «инициативой». Кроме того, открытия второго фронта требовала американская общественность. Осенью 1942 года предстояли очередные выборы в конгресс США, и президент не мог с этим не считаться.

В Советском Союзе понимали, что для открытия второго фронта в 1942 году союзникам пришлось бы преодолеть немалые препятствия. Однако у них имелось главное – реальные предпосылки успеха стратегического удара по фашистскому рейху с Запада: разгром немецко-фашистских войск под Москвой и последующее общее контрнаступление Советской Армии, сосредоточение на советско-германском фронте основных сил гитлеровской Германии и ее союзников.

Посол США в СССР сообщал тогда своему правительству: «Ввиду того, что Советское правительство и народ восприняли то, что здесь представляется торжественным обязательством со стороны Соединенных Штатов и Великобритании создать второй фронт в 1942 году, я убежден, что если такой фронт не будет реализован быстро и в широком масштабе, эти люди будут настолько обмануты в своей вере в искренность наших намерений и желания предпринять согласованные действия, что делу Объединенных Наций будет нанесен ущерб, не поддающийся оценке».

Однако западные союзники не выполнили своего обещания. Осенью 1942 года они предприняли высадку в Северной Африке, уверяя при этом СССР, что эти действия равноценны открытию второго фронта. В памятной записке И. В. Сталину У. Черчилль писал: «Самым лучшим видом второго фронта в 1942 году, единственно возможной по масштабу операцией со стороны Атлантического океана является «Факел» (кодовое название высадки союзников в Африке. – Авт.), утверждая далее, что вторжение во Францию «6 или 8 англо-американских дивизий было бы рискованной и бесплодной операцией». Позднее, весной 1944 года, он пытался уверить советское руководство, что «воздушные бомбардировки (Германии. – Авт.) и есть второй фронт в Европе».

Откладывая высадку союзных вооруженных сил в Западной Европе, правительства США и Великобритании ссылались на недостаток сил и средств. Однако факты, признаваемые ныне и на Западе, опровергают этот довод. К концу 1942 года США располагали 73, а Англия 65 дивизиями (немцы во Франции, Голландии и Бельгии имели 35 дивизий). Только на вооружении США насчитывалось 10 тысяч боевых самолетов, 400 кораблей [127]127
  История второй мировой войны, т. 6, с. 15, 21.


[Закрыть].

Пока Советская Армия сдерживала в сталинградских степях и предгорьях Кавказа небывалый по силе натиск армий фашистского блока, союзники, преследуя свои корыстные империалистические интересы, почти беспрепятственно высадили в Алжире и Марокко в ноябре 1942 года 13 дивизий, которые при поддержке 450 кораблей и 1700 самолетов начали продвигаться к Тунису. Военно-политическое руководство США и Англии прекрасно понимало, что вторжение в Африку не может ни в коей мере заменить второго фронта. Начальник штаба армии США Дж. Маршалл подчеркивал, что «эти действия не заставят Гитлера повернуться лицом на юг. Мы исходили из того, что он прочно увяз в России» [128]128
  Army, April 1973, p. 58.


[Закрыть]. Так оно и было: в 1942 году фашистское командование перебросило из Западной Европы на советско-германский фронт 69 дивизий [129]129
  Ржешевский О. А. Война и история. М., 1976, с. 254.


[Закрыть].

Истинные причины политики оттягивания вторжения в Западную Европу состояли в политических установках правящих кругов США и Англии. В них возобладала точка зрения, что «прыжок через Ла-Манш» следует совершить в момент, когда Германия будет «фатально ослаблена», а Советский Союз до крайности истощен.

Немаловажную роль в том, что договоренность об открытии второго фронта в 1942 году оказалась нарушенной, сыграли высшие американские военные чины и премьер-министр Великобритании У. Черчилль. Однако решающее слово по этому вопросу принадлежало президенту США Рузвельту. И оно оказалось отрицательным. Почему? Позицию Рузвельта по вопросу второго фронта в 1942 году правильно мотивирует советский исследователь Э. Иванян: «Рузвельт долгое время занимал выжидательную позицию в вопросе об открытии обещанного Советскому Союзу второго фронта. Нет, у этого мудрого и дальновидного политика капиталистического мира не возникало сомнений в разумности и необходимости боевого сотрудничества с Советским Союзом с целью разгрома опаснейшего врага человечества – фашизма, но в ограниченно-классово понимаемых национальных интересах США Рузвельт оставлял за собой право решать, в какой форме, на каком этапе развивающихся событий и насколько оперативно следует крепить это сотрудничество. По мере развития успешных действий советских войск президент США все более убеждался в необходимости всестороннего и эффективного сотрудничества с Советским Союзом в целях полного разгрома фашизма и развития плодотворных взаимоотношений в послевоенном мире» [130]130
  Иванян Э. А. Белый дом: президенты и политика. М., і 979, с. 144.


[Закрыть].

В 1943 году для открытия второго фронта складывались самые благоприятные условия. Год начался завершением блестящей победы советского народа, его Вооруженных Сил в Сталинградской битве, ознаменовавшей начало коренного перелома во второй мировой войне.

Бесспорно, отсутствие второго фронта не позволило достигнуть той степени согласования стратегических усилий участников антигитлеровской коалиции, которая в создавшихся условиях могла привести к оптимальным для них результатам. В мае 1943 года англо-американские войска вынудили противника покинуть Северную Африку, захватили господство на Средиземном море. Перелом в пользу антигитлеровской коалиции наметился и на Тихом океане. Однако главные силы фашистского блока по-прежнему были прикованы к советско-германскому фронту.

Такое положение было в высшей степени благоприятно для вторжения союзников во Францию, и это не могли не чувствовать западные лидеры. Тем более что, не выполнив договоренности об открытии второго фронта в 1942 году, они клятвенно заверяли СССР в том, что в 1943 году такой фронт будет создан. 9 февраля 1943 года Черчилль после консультации с Рузвельтом писал И. В. Сталину, что они «энергично» ведут «приготовления, до пределов… ресурсов, к операции форсирования Канала (Ла-Манша. – Авт.) в августе…». А надо сказать, что «пределы ресурсов» были немалые. К лету 1943 года вооруженные силы США и Великобритании насчитывали 13 миллионов человек.

Однако и эти заверения остались пустым звуком, обманом, причем преднамеренным. Сегодня мимо такого факта трудно пройти даже историку, далекому от симпатий к коммунизму. «Русские были обмануты в отношении вторжения через Канал… – замечает американский исследователь Р. Бейтзелл. – Раз за разом Сталину говорили, что его союзники нанесут удар осенью 1942 года (в августе или в сентябре), весной 1943 года, в августе или в сентябре 1943 года и, наконец, весной 1944 года». «Фальшивая игра» – так весьма точно охарактеризовал поведение правящих кругов США и Великобритании Р. Бейтзелл [131]131
  Beitzell R. The Uneasy Alliance: America, Britain and Russia, 1941–1942. N. Y., 1972, p. 62, 357.


[Закрыть]. И действительно, приняв решение на двухсторонней конференции в Касабланке в конце января 1943 года не открывать второй фронт в 1943 году, западные руководители проинформировали об этом советскую сторону лишь в мае 1943 года. Взамен как эквивалент второго фронта вновь предлагалось рассматривать «стратегическое воздушное наступление» на Германию.

«Фальшивой игрой» была вся англо-американская «стратегия без риска». Риск в принципе противоречил ставке на максимально возможное ослабление СССР в ходе борьбы против Германии. Американский историк Р. Феррел указывает на решающую роль классового, антикоммунистического мотива в подобной стратегии. В случае неудачной высадки во Франции и «невосполнимых потерь» произошла бы, по мнению западных стратегов, «коммунизация всей Европы вследствие неспособности США и Великобритании противопоставить русским мощную армию в Центральной Европе» [132]132
  Fefrel R. George Marshall 1947–1949. N. Y., 1966, p. 16.


[Закрыть]. Весьма уместно в данном случае напомнить рассуждения Черчилля по поводу послевоенного положения в Европе, относящиеся к 21 октября 1942 года. Он признавался тогда, что его «мысли сосредоточены в первую очередь на Европе – на возрождении величия Европы, колыбели современных наций и цивилизации… Конечно, нам придется во многих отношениях работать с американцами, но Европа является нашей первой заботой, и мы, конечно, не хотим замыкаться на общении с русскими и китайцами, когда шведы, норвежцы, датчане, голландцы, бельгийцы, французы, испанцы, поляки, чехи и турки будут иметь свои жгучие проблемы, будут гореть желанием получить от нас помощь и достаточно сил, чтобы заставить выслушать их» [133]133
  Churchill W. Op. cit., vol. 4, p. 562.


[Закрыть].

Так, в разгар войны Черчилля одолевали грезы и амбиции увидеть Великобританию во главе Европы, противопоставленной Советскому Союзу. Кому же принадлежит на самом деле идея «раскола» Европы? И разве не Соединенные Штаты подхватили ее от «младшего партнера» после войны и реализовали в виде нацеленного против стран социализма блока НАТО? Чего стоят после этого попытки реакционных кругов Запада обвинить в «расколе Европы» СССР?

11 июня 1943 года глава Советского правительства направил Рузвельту ответ на его послание, в котором сообщалось о невозможности открытия второго фронта в 1943 году. Текст этого ответа был направлен также Черчиллю. В нем указывалось, что новая отсрочка англо-американского вторжения в Европу «создает исключительные трудности для Советского Союза, уже два года ведущего войну с главными силами Германии и ее сателлитов с крайним напряжением всех своих сил, и оставляет Советскую Армию, сражающуюся не только за свою страну, но и за своих союзников своими собственными силами, почти в единоборстве с еще очень сильным и опасным врагом. Нужно ли говорить о том, какое тяжелое отрицательное впечатление в Советском Союзе – в народе и в армии произведет это новое откладывание второго фронта и оставление нашей армии, принесшей столько жертв, без серьезной поддержки со стороны англо-американских армий» [134]134
  Переписка Председателя Совета Министров СССР с президентами США и премьер-министрами Великобритании во время Великой Отечественной войны, т. 1, с. 159.


[Закрыть].

Союзнический долг не был главным в поведении западных лидеров. Быть может, сам того не желая, Черчилль в своем ответе И. В. Сталину от 27 июня высказал свое отношение к этому долгу. Отказ открыть второй фронт он откровенно объяснял, в частности, тем, что «для нас (западных союзников. – Авт.) открылись возможности для проведения более многообещающей и плодотворной политики на другом театре, и наше право и долг действовать в соответствии с нашими убеждениями» [135]135
  Там же, с. 168–169.


[Закрыть]. Дальнейшие события подтвердили, что в такой политике у Черчилля слова не расходились с делами.

29 июля президент Рузвельт заявил в своем выступлении по радио: «Наиболее решающие бои происходят в настоящий момент в России». Да, решающие сражения происходили именно там. Разгром вермахта в битве под Курском и стремительный выход Советской Армии к Днепру произвели ошеломляющее впечатление на правящие круги Запада, которые охватила настоящая паника. «Ведь если дела в России пойдут и дальше так, – говорил Рузвельт, – то возможно, что будущей весной второй фронт и не понадобится» [136]136
  Рузвельт Э. Указ. соч., с. 161.


[Закрыть].

Стало ясно, что ставка Запада на взаимное истощение Германии и Советского Союза провалилась. Теперь союзники заторопились. В августе 1943 года на конференции глав правительств США и Англии в Квебеке штабы союзнических войск доложили детально разработанный план «Рэнкин», предусматривавший немедленную высадку союзников в Западной Европе. Именно на этой конференции начальник штаба армии США Дж. Маршалл поставил вопрос о возможности «содействия» вступлению англо-американцев в Германию, чтобы «дать отпор русским».

Правящие круги на Западе были готовы спасти «третий рейх», только бы не «пустить русских в Европу». Теперь их заволновал вопрос о скорейшем открытии второго фронта. Было принято решение запланировать вторжение во Францию на май 1944 года. Но опять-таки только на Тегеранской конференции в конце 1943 года благодаря настойчивости советских руководителей это решение было утверждено окончательно.

Конечно, новая ситуация заставила западных лидеров действовать по-иному. В январе 1944 года американский журнал «Нью рипаблик», имея в виду вопрос о втором фронте, отмечал, что «после Тегеранской конференции США и Великобритания отказались от самых примитивных форм антисоветской деятельности и перешли к политике, более или менее приемлемой в военных вопросах», «перешли от политики враждебности к политике нейтралитета» [137]137
  The New Republic, 24.01.1944, p. 104.


[Закрыть]. Действительно, внешне все так оно и выглядело. Но журнал «забывает», что за прошедшие годы войны роль второго фронта коренным образом изменилась. В 1942–1943 годах он был призван вместе с главным, советско-германским фронтом мировой войны обеспечить коренной перелом в пользу антигитлеровской коалиции. К началу же 1944 года такой перелом в войне благодаря крупнейшим победам Советской Армии был уже завершен. Планируя открыть второй фронт, западные союзники лишь торопились «не опоздать» в Европу, «опередить русских», то есть политические, антисоветские мотивы в западной стратегии оставались преобладающими.

Весьма четко говорилось об этом, например, в американском журнале «Мэгэзин оф Уолл-стрит энд бизнес эналист» – органе крупных промышленников и банкиров, чутко реагировавших на новую ситуацию. В номере журнала от 22 января 1944 года отмечалось: «1944 год – год важных решений. Военные успехи Советского Союза делают возможной такую ситуацию, когда все стратегически важные районы будут под контролем Советского Союза… Если Красная Армия окажется в Германии раньше, чем будет открыт второй фронт, Советский Союз, несомненно, будет решать будущее Германии и всего послевоенного мира. США достанется роль второй скрипки». А в майском номере от 13 мая тот же журнал предупреждал: «Откладывая открытие второго фронта, западные державы совершают ошибку, за которую потом будут долго расплачиваться».

Таким образом, ясно одно: и политика затяжек открытия второго фронта в 1942–1943 годах, и политика «поспешания» с его открытием в 1944 году преследовали корыстные цели и имели антисоветскую основу.

«БЕСКОРЫСТИЕ» ИЛИ АНТИСОВЕТИЗМ!

Сегодня исследователи на Западе, занимающиеся историей второго фронта, оказываются в весьма затруднительном положении. Они не в состоянии «закрыть» ее темные стороны. «Бесконечной темой» называет, например, тему второго фронта англичанин Дж. Брюс. В его глазах она – «наиболее спорная политическая и военная проблема второй мировой войны» [138]138
  Bruce J. Second Front Now! The Road to D – Day. L., 1979, p. 7, 13.


[Закрыть]. Но данная проблема не исключение в этом смысле. Такая «незаконченность» характерна для взглядов буржуазных историков и на «большую стратегию» Запада в годы войны в целом. «Вот уже на протяжении более чем тридцати лет дипломатия США в ходе второй мировой войны является одним из полей битв американской историографии», – признавался, к примеру, в 1981 году историк из США М. Столер [139]139
  American Foreign Relations. A Historiographical Review. Ed. by G. Haines and J. Walker. Westport (Conn.), 1981, p. 187.


[Закрыть]. В чем тут дело? Быть может, такое положение есть просто результат свободы творческих мнений, стремления установить историческую истину?

Нет, причины такого положения в другом. С одной стороны, они заключены в научной несостоятельности самой буржуазной концепции войны, отрицающей органическую связь между войной как продолжением политики насильственными средствами и империализмом. Отсюда проистекает противоречивость, неустойчивость взглядов буржуазных историков на различные аспекты войны, включая межсоюзнические. С другой стороны, «сражения» между этими историками по ключевым проблемам второй мировой войны касаются, как правило, лишь поправок, которые они вносят в свои концепции, отражая противоборство различных группировок монополистического капитала, чьи интересы они выражают. В каждом отдельном случае речь идет о реакции историка на тот или иной социальный заказ одного и того же господствующего класса – буржуазии. В. И. Ленин указывал на необходимость систематического наблюдения «за важнейшими стремлениями, за важнейшими тактическими приемами, за важнейшими течениями» в лагере противников социализма [140]140
  Лeнин В. И. Полн. собр. соч., т. 44, с. 40.


[Закрыть]. Нам далеко не безразлично, в каком направлении, с какой целью делаются западными исследователями те или иные поправки к истории второй мировой войны.

Сегодня в буржуазной литературе не возникает, как правило, вопроса: была ли договоренность между союзниками об открытии в 1942 году второго фронта в Европе или нет? «В июне 1942 года Рузвельт во всеуслышание обещал советскому министру иностранных дел Молотову, что второй фронт будет открыт в Европе до конца года», – констатирует, например, видный американский историк профессор Дж. Гэддис [141]141
  Gaddis J. Russia, the Soviet Union and the United States. An Interpretive History. N. YL., 1978, p. 152–153.


[Закрыть]. Буржуазными историками, как мы видели ранее, признаются и многочисленные нарушения Западом этой договоренности.

В конце 40-х, а также на протяжении 50-х годов в буржуазной историографии второй мировой войны, особенно американской, тон задавали так называемые «официальные» историки, сформировавшие легенду о верности Запада союзническому долгу. Согласно их версии западные союзники были «горячими сторонниками» второго фронта, руководствовались исключительно «чистыми намерениями», стремясь как можно быстрее нанести поражение нацистской Германии. Открыть фронт в 1942–1943 годах им помешало якобы отсутствие у США и Англии достаточных сил и средств. К формированию этой версии имели прямое отношение такие видные историки, как Р. Шервуд, Г. Фейс, А. Норман, М. Мэтлофф, К. Гринфилд, У. Лангер и другие. За ореолом «бескорыстия» Запада, который они создавали, скрывалась политическая заинтересованность в увековечении буржуазных концепций происхождения, хода и результатов второй мировой войны. Это был своего рода идеологический фундамент, на который опирались правящие круги США и Англии, вознамерившиеся в послевоенные годы «переиграть» итоги войны. Развязывая «холодную войну», они противопоставляли «агрессивности» СССР свое мнимое «бескорыстие».

Необходимо подчеркнуть, что созданию ореола «бескорыстия» вокруг западной стратегии периода войны объективно способствовали так называемые «правые ревизионисты», обрушившиеся с резко антисоветских позиций ка Рузвельта. Часть из них обвинила президента в «политической наивности», в том, что он не сумел якобы понять, где кончается война и начинается политика. К ним относились такие ярые антикоммунисты, как У. Буллит, У. Чемберлен, X. Болдуин, Ч. Бирд. Другие критики Рузвельта утверждали, что в годы войны американские руководители попросту «забыли» о доктринальных принципах США, в частности, о том, что любое обладающее мощью государство якобы представляет собой угрозу национальным интересам этой страны. К ним относились так называемые «политические реалисты» Г. Моргентау, Р. Осгуд, У. Липпман и другие. С этих же позиций критике подвергся не только Рузвельт, но даже Черчилль. Общий вывод «правых» состоял в том, что Запад, «выиграв войну, потерпел политическое поражение».

С помощью версии о «бескорыстии» буржуазные политологи и историки стремятся замаскировать корыстные цели политики Запада, скрыть сущность так называемой «неконтактной войны», а попросту говоря, бездействия или слабой боевой активности США и Великобритании в 1942–1943 годах. И сегодня в буржуазной историографии в ходу «традиционные» доводы о вынужденном характере действий западных союзников в силу тех или иных военно-технических причин. Среди них фигурируют, например, «слабость союзников», их «неготовность» к активной борьбе, «отсутствие у них необходимых транспортных и десантных средств» и так далее. Примечательно, что такая аргументация отнюдь не мешает некоторым буржуазным историкам указывать на совершенно иные, далекие от бескорыстия мотивы неоткрытия второго фронта в те годы.

При внимательном рассмотрении оказывается, что большинство указанных «причин» являются производными от главного – нежелания союзников действовать в согласованном стратегическом направлении. На это указывают не только советские, но и западные историки.

Союзники обладали внушительными боевыми силами. Численность одних только сухопутных войск США возросла с 1 миллиона 686 тысяч человек в конце 1941 года до 5 миллионов 397 тысяч к концу 1942 года, отмечают английские историки Дж. Григг и К. Торн. Вопрос о том, куда эти силы направлялись. А направились они вместо Европы на другие театры военных действий. Откровенно высказался по этому поводу американский историк М. Мэтлофф. «Действительно, – отмечал он, – в ходе второй мировой войны американские стратеги достигли своих целей, высказывая свои взгляды на европейскую стратегию на различных заседаниях союзников и имея свободные руки в районе Тихого океана» [142]142
  D – Day. The Normandy Invasion in Retrospect. Lawrence, 1971, p. 177.


[Закрыть]. Иными словами, говорили они одно, а делали – другое, исходя из своих интересов.

Точно так же дело обстояло и с десантными судами. Их распределяли туда, куда было выгодно США и Англии. Они нашлись, к примеру, для высадки 8 ноября 1942 года в Северной Африке. По мнению американского военного историка Р. Леки, 1975 судов, участвовавших в высадке в Сицилии в 1943 году, составляли «крупнейший десантный флот, который на день высадки по своей численности превосходил даже операцию в Нормандии в следующем году» [143]143
  Leckie R. The Wars of America. N. Y»1981, p. 765.


[Закрыть].

Буржуазные историки силятся доказать, будто до открытия второго фронта его заменяли действия западных союзников на Тихом океане, в Северной Африке, Италии. Такая версия является составной частью антинаучной концепции «поворотных пунктов», «решающих битв», отрицающей существование главного фронта второй мировой войны, каким являлся советско-германский фронт.

Факты и цифры убедительно доказывают неправомерность попыток поставить знак равенства между событиями, происходившими на советско-германском фронте, и событиями, имевшими место на других театрах боевых действий. Военные действия на периферийных театрах не могли выходить за рамки ограниченных, частных, как это и было в действительности. Они никоим образом не были равноценны второму фронту, поскольку не обеспечивали достижения главной цели – вынудить Германию рассредоточить свои основные силы между двумя фронтами на востоке и западе Европы, как это подразумевала первоначальная концепция второго фронта. Цифры полностью подтверждают правомерность такого вывода: в ноябре 1942 года против западных союзников на всех фронтах постоянно действовало лишь 12,5 дивизии Германии и ее союзников по сравнению с 266 дивизиями, действовавшими на советско-германском фронте; в апреле 1943 года западные союзники отвлекали на себя 14,5 дивизии по сравнению с 233 дивизиями, прикованными к советско-германскому фронту; в январе 1944 года это соотношение выглядело соответственно как 21 и 245 [144]144
  История второй мировой войны, т. 12, с. 217.


[Закрыть].

Внимание западных союзников к периферийным театрам военных действий объяснялось прежде всего их корыстными политическими и экономическими интересами в этих районах, а не общекоалиционными интересами [145]145
  См.: Кулиш В. М. История второго фронта в Европе. М., 1971, с. 16.


[Закрыть]. Весьма показателен в этом отношении пример с высадкой союзников в Италии, где, по словам Д. Эйзенхауэра, военные действия вылились в «сугубо вспомогательную операцию».

Любителям подправить историю следовало бы прислушаться к трезвому суждению английского историка Р. Бретт-Смита. «Для представителя Запада, – пишет он, – было бы благоразумно оценить масштабы борьбы и осознать, что война была выиграна там (на советско-германском фронте. – Авт.), а не в африканских пустынях, в Италии или Нормандии, какой бы похвалы ни заслуживали успехи союзников на этих фронтах» [146]146
  Brett – Smith R. Hitler's Generals. L., 1976, p. 279.


[Закрыть]. Нам остается только подписаться под этими словами…

Сегодня в буржуазной историографии второй мировой войны набирают силу новые явления. Версии о «бескорыстии» западной стратегии, ставшей в этой историографии традиционной, пришлось значительно потесниться.

Ныне многие буржуазные историки отнюдь не считают необходимым как-то оправдывать нарушение США и Англией их союзнического обязательства открыть второй фронт в 1941–1943 годах. У этих историков изменился сам подход к проблеме второго фронта. Она рассматривается ими не с точки зрения общекоалиционных интересов, а с точки зрения корыстных интересов США и Англии, маскируемых под «национальные». Соответственно второй фронт трактуется как инструмент не столько общекоалиционной стратегии, сколько военно-политической стратегии Запада. Противоречившие союзническому долгу англо-американские действия рассматриваются теперь как преднамеренные и оправданные. Отсюда вытекает и иной критерий оценки оптимальности западной стратегии, который сводится к следующему: в каком объеме США и Англия, Запад в целом сумели реализовать собственные цели в войне. Под этим же углом зрения рассматривается и более частный вопрос: каким образом решение проблемы второго фронта повлияло на итоги войны с точки зрения интересов западных стран? [147]147
  См.: Новая и новейшая история, 1983, № 4, с. 34.


[Закрыть]

Чем объяснить такую «смену вех»? Следует отметить, что подобные перемены во взглядах англо-американских историков и их оценках основных аспектов второй мировой войны назревали постепенно, параллельно с изменениями в международной жизни послевоенных десятилетий. Углубление общего кризиса капитализма, ослабление позиций США, рост влияния мирового социализма привели к тому, что на Западе, в том числе и в Соединенных Штатах, был поставлен вопрос о новом рассмотрении действенности и правомерности внешнеполитической стратегии США. Для апологетов капитализма – политологов, философов, историков – такая постановка вопроса послужила сигналом к «переосмыслению» критериев оценок этой стратегии. Они прибегли к испытанному приему в виде апелляции к «национальным» (правильнее, шовинистическим) чувствам обывателя, и, подменяя научный классовый подход, заговорили о «национальных приоритетах», «мягкотелости» американской стратегии, отсутствии в ней «силы», «отставании в мощи» от СССР и т. д. Был взят курс на «ужесточение» отношений с Советским Союзом, на конфронтацию.

Не осталась в стороне от этих новых веяний историография второй мировой войны. Многие буржуазные историки стали рассматривать концепцию «бескорыстия» западной стратегии в годы войны как признак слабости, как концепцию, несоответствующую «национальным интересам» стран Запада, под которыми подразумевались классовые интересы буржуазии, присвоившей себе право выступать от имени всей нации. Под этим же углом зрения стала рассматриваться и проблема второго фронта.

Отбросив версию о «бескорыстии» стратегии Запада, сторонники концепции приоритета «национальных интересов» тем не менее расходятся в оценках тех результатов, которых достигли США и Англия в ходе войны.

Ряд историков, придерживающихся «умеренно-консервативных» или «либеральных» взглядов, например, американцы М. Столер, Дж. Финдлинг, Р. Даллек, Дж. Гэддис, считают, что в ходе войны США добились максимума возможного – стали лидером капиталистического мира, причем сделали это, по словам Р. Даллека, «быстро и недорого», то есть чужими руками. Открытие второго фронта раньше лета 1944 года, отмечает он, «не только унесло бы больше жизней американцев, но и разрушило бы всю военную стратегию президента» [148]148
  Dallek ft. Franklin D. Roosevelt and American Foreign Policy 1932–1945. N. Y., 1979, p. 534.


[Закрыть]. «Выиграть войну с минимальными осложнениями» – такова была установка правящих кругов США, в связи с чем и были «отвергнуты» требования русских об ускорении открытия второго фронта.

Такая политика, уточняет Дж. Гэддис, вполне соответствовала традиционной для США и Англии политике «баланса сил»». Нужно было лишь определить, «какой из союзников Америки будет наиболее энергично противиться мирным (?! – Авт.) планам Вашингтона… У Великобритании… не было мощи добиваться реализации собственных послевоенных планов, у Советского Союза такая мощь была» [149]149
  Gaddis J. The United States and the Origins or the Cold War 1941–1947. N. Y., 1972, p. 2–3.


[Закрыть]. Поэтому, подсказывает вывод историк, такая политика была противопоставлена интересам СССР.

Не отвергая факта противопоставления военно-политической стратегии Запада интересам Советского Союза, упомянутые историки стремятся замаскировать классово-империалистические мотивы такого противопоставления ссылками на наличие национальных интересов у всех партнеров по антигитлеровской коалиции. Отождествляя понятия «национальные» и «корыстные», они ставят на одну доску империалистические державы и СССР. Однако Советский Союз всегда был верен своим обязательствам. Его собственные национальные интересы совпадали с интересами всех свободолюбивых народов, требовавших, в частности, скорейшего открытия второго фронта.