Текст книги "Молодежь семидесятых"

Автор книги: Александр Семченко

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 7 страниц)

ГЛАВА 6. КГБ и верующие

Система вербовки 5–го управления КГБ свое дело делала – она сеяла подозрительность в среде самих верующих. Вывести на чистую воду стукача считалось для многих верующим делом чести. Хотя вряд ли можно было говорить о существовании своего рода «контр–разведки», или «службы собственной церковной безопасности». Это и в голову в то время не приходило, но подозрительность сохранялась и превращалась во что‑то вроде неотъемлемой характеристики верующего, говорящего туманно, какими‑то фигурами речи, междометиями.

Конечно, в квартирах ответственных церковных лиц устанавливались приборы прослушки. Как ни странно, главное верующие обычно сообщали друг другу в прихожей, при расставании. Например, время и день следующей несанкционированной властью встречи. Когда на эту встречу являлась милиция, то можно было вполне заподозрить в стукачестве и невиновного человека, она многих верующих сбивала с толку.

 

Приемам конспирации мы учились и друг у друга, и у Ленина, который в своих работах описывал способы работы на нелегальном положении: переодевание, очки, способы печати прокламаций. Способов ухода от слежки было много, в том числе и в приключенческой литературе. Помню, меня сняли с поезда на Брянск. Подошел сотрудник органов госбезопасности в форме железнодорожного работника, попросил предъявить билет, забрал его на глазах у проводницы. Разумеется, сесть в этот поезд я уже не мог. Я вернулся домой. У моего дома дежурила машина с сотрудниками госбезопасности. Я зашел домой, переоделся в джинсы (они у меня были, но я их не носил), нацепил на нос солнцезащитные очки, взял спортивную сумку и хромающей походкой вышел из подъезда. Меня кэгэбэшники в машине не узнали, и я благополучно уехал в Брянск.

Где‑то с 1978 по 1981 год за мной было установлено постоянное наблюдение. Обычно это была машина с четырьмя сотрудниками. Двое из них выходили из машины и шли за мной. Машина ехала позади.

ГЛАВА 7. Руководители ВСЕХБ и Московской баптистской церкви

Установить отношения с руководством церкви, мне кажется, желал каждый член нашей центральной церкви. Часто под дверями руководителей церкви выстраивались очереди: люди хотели купить Библии для себя, для родственников. И особенно после церковных съездов руководство подписывало такие разрешения, а особо шустрые верующие заходили к начальникам по несколько раз. Право подписи было у председателя союза, у казначея союза, у Генерального секретаря – Бычкова.

Первый руководитель, которого я застал, был Карев Александр Васильевич. Побеседовать с Каревым мне лично удалось всего пару раз. Один раз я спросил у него, что он думает о молитве молодежи на балконе. Он живо заинтересовался: спросил как громко молится молодежь, говорит ли на языках. Беседа ничем не закончилась, потому что на балконе ничего предосудительного не происходило. В целом же, Карев был в церкви очень уважаемым человеком и был в церкви на особом положении. Корифей, человек–легенда! Одна сестра перепечатывала его проповеди на печатной машинке и бесплатно распространяла среди верующих. Обычно после окончания проповеди конспекты забирали сотрудники Совета баптистов, приближенные к органам безопасности. Уходил он из зала через особую дверь под кафедрой, через улицу шел в канцелярию. Это была привилегия немногих, их таким образом в церкви как бы охраняли. Ходили слухи, что его охраняют органы госбезопасности. В любом случае, некоторая удаленность от простых людей помогала превращению Карева в легендарную личность.

На магнитофон проповеди в то время записывали редко. Я видел, как некоторые братья в неудобных позах записывали на тяжелые магнитофоны происходящее на служении. Возможно у кого‑то и сегодня в домашней коллекции хранится запись с голосом Александра Васильевича Карева.

Почти все дети руководителей были неверующими. Ну может быть за исключением Мицкевича. Александр Васильевич Карев этим исключением не стал. Возможно, эта та неизбежная плата за работу на руководящих должностях в то время.

 

В определенный период я близко познакомился с Ильей Григорьевичем Ивановым. Он после репрессий (Соловецкие лагерея и строительство Беломорканала) исполнял служение старшего пресвитера по Молдавии. Потом будучи членом Президиума ВСЕХБ, долгое время трудился на должности казначея союза в Москве. С 1966 по 1974 год он работал председателем Всесоюзного совета евангельских христиан–баптистов. Злые языки поговаривали, что в бытность его казначеем он изменял жене. Но я склонен был верить лишь тому, что видел собственными глазами. Я знаю, что он не был членом той компании баптистских руководителей, которые организовали ВСЕХБ в 1944 году. Возможно, это тоже стало отчасти поводом для распространения разных слухов о нем.

Илью Григорьевича интересовал мой опыт по установлению взаимодействия между Советом церквей и государственными структурами. Он подробно расспрашивал об этом эпизоде моей деятельности: с кем встречались, о чем говорили, с кем из руководства Совета церквей я знаком.

Мне кажется, во мне он поначалу увидел обычный источник информации. Но постепенно между нами установились почти дружеские отношения. Я часто бывал в его небольшой квартире в Угольном проезде (это в том месте, где Садовое кольцо пересекается с улицей Новослободской). При наших разговорах часто присутствовала его жена. Не заметил, чтобы она прислушивалась к тому, о чем мы беседовали. Но чай готовила вкусный. Илья Григорьевич ко мне относился по–отечески и даже иногда снабжал меня деньгами на карманные расходы. В наших разговорах, мне кажется, он пытался убедить не столько меня, сколько самого себя в том, что в тот исторический момент не было иного способа для выживания баптистской общины, кроме тщательного соблюдения существовавшего законодательства. Примером несоблюдения правил игры в то время был союз адвентистов, который государство разогнало. Я не особенно понимал это его заклинание о том, что необходимо исполнять существующее законодательство. Но в память оно мне врезалось.

Помню его дочь, приветливую женщину, – Лидию Ильиничну. Она работала в канцелярии ВСЕХБ машинисткой. Она, кажется, даже не догадывалась о моем общении с ее отцом.

Позже, когда я стал активным церковным служителем, наше общение почти прекратилось. Но всякий раз, когда Илья Григорьевич видел меня в церкви, то подходил и дружески трепал по волосам.

В те времена, когда молодежь проталкивала на дьяконское служение свои кандидатуры, все еще существовала практика проведения так называемых «двадцаток» вместо членского собрания. Как правило, «двадцатка» состояла из обслуживающих церковное служение людей: разносчиков вина и хлеба во время причастия, сборщиков десятины и т. д. На одной из этих «двадцаток» резко выступил Алексей Жуликов, отец Александра Кузнецова (пастора Тушинской евангельской церкви). Позже мне передали реплику Ильи Григорьевича: «Чтобы этого брата больше на двадцатках не было». Он, конечно, оставался защитником прежних порядков И все же Илья Григорьевич не застал нашу бурную деятельность. Он умер в 1985 году.

Следующим председателем ВСЕХБ, пробывший несколько сроков на этом посту, стал Андрей Евтихиевич Клименко. Интересно, что он в самом начале своей работы сам пригласил нас в свою временную квартиру, кажется, в Мытищах. Постоянного жилья у него еще не было. Мы поговорили о том о сем. Он подробно расспрашивал нас о церковной жизни, о наших проблемах, о наших желаниях. Мы откровенно говорили о своих проблемах, надеждах и были тронуты вниманием нового председателя ВСЕХБ.

Нельзя сказать, что мы особо сблизились с новым руководством, но встречались довольно часто. В то время представители молодежи уже заходили в некоторые начальственные кабинеты – не как власть имеющие, но как на власть претендующие. На нас по–прежнему смотрели косо некоторые сотрудники ВСЕХБ: ведь нам доставались Библии и Новые Заветы от иностранцев, сборники песен, которые могли бы уйти в церковную казну. Но в целом можно отметить, что на период руководства Клименко пришелся расцвет молодежного движения. При нем были окончательно сформированы молодежные группы. При нем активно развивалось движение российской молодежи – возник Российский баптистский союз молодежи. Я и другие братья разъезжали по городам СССР, заводили контакты, проводили совещания с молодежными лидерами. Иностранцы стали обеспечивать нас некоторыми финансовыми и техническими ресурсами для работы и поездок.

Не могу сказать, что Клименко нам мешал в работе, но нельзя сказать, что мы ему полностью доверяли. Он был пришлый, приехал в Москву из Поволжья. У него был безусловно свой круг доверенных лиц, но руководители–москвичи так и не приняли его в число своих, несмотря на довольно долгий срок на руководящих постах.

В те времена в Москве стали проходить регулярные баптистские съезды. Молодежь принимала в них активное участие: поначалу как обслуживающий персонал, позже – как участники. Можно с уверенностью сказать, во время председательства Клименко баптистская молодежь стала активно вмешиваться в привычную деятельность ВСЕХБ. Помню такой случай. Шел какой‑то съезд. Совет по делам религии во главе с Е. А. Тарасовым всегда опекал организаторов съезда. Постановления готовились заранее, назначения тоже. Молодые служители, разумеется, этому противились. Вместо обсуждения повестки дня съезда генеральный секретарь ВСЕХБ А. М. Бычков вышел на кафедру и зачитал уже принятую повестку. Это нас возмутило. Мы намеревались при обсуждении повестки включить в нее интересовавшие нас вопросы. Я написал в президиум съезда записку о том, что мы возмущены отсутствием обсуждения повестки и добьемся всеобщего несогласия делегатов с таким процедурным нарушением. И подписался. Записка была адресована Андрею Евтихиевичу Клименко, но читал ее и рядом находившийся со мной Виталий Григорьевич Куликов. Записка попала в руки Клименко. Он подошел к читавшему доклад Бычкову. Остановил чтение и сказал: «Братья и сестры, по настоянию делегатов съезда давайте обсудим повестку дня съезда». Конечно, этим обсуждением мы ничего не добились. Но интуитивно Клименко почувствовал, что в аудитории зреет возмущение и смог его погасить.

На посту председателя ВСЕХБ Клименко сменил В. Е. Логвиненко, а после него пришел Г. И. Комендант.

ГЛАВА 8. Алексей Михайлович Бычков

Алексей Михайлович Бычков появился в руководстве в начале 70–х, сразу после смерти Карева. Он был назначен на должность генерального секретаря ВСЕХБ. До этого он работал на производстве и внутри церкви известен не был. Скорее всего его назначение стало результатом кропотливой работы Совета по делам религии. В своей книге воспоминаний он не пишет об этом, и о предыстории его назначения мы, скорее всего, никогда не узнаем, и эта тайна умрет вместе с ним. На одном из первых собраний после смерти Карева он был представлен, после чего стал появляться на кафедре и даже начал проповедовать в Центральной церкви. Проповедовал он не хуже других, хотя чувствовалось, что у него не было богословского образования, как, например, у Жидкова или Ткаченко. Молодежь в то время была довольно активной и не была встроена в церковные структуры, поэтому Бычкову, скорее всего, вменили в обязанность обуздать молодежные порывы. На мой взгляд, он поначалу не пытался искать контакт с молодыми верующими и начал контактировать с нами гораздо позже, когда с этой частью прихожан уже нельзя было не считаться. Однако вся жизнь Центральной баптистской церкви того времени проходила под влиянием или при участии генерального секретаря Бычкова.

 

Он много ездил по разным странам, где рассказывал, как свободно живут верующие в СССР. Он неплохо владел английским языком. Я бы не сказал, что на нем лежала внутренняя работа, ею в основном занимался председатель Союза Клименко. Правой рукой Бычкова был Виталий Григорьевич Куликов, ставший на какой‑то период даже главным спикером Московской баптистской церкви.

Мои отношения с Бычковым не складывались. За некоторое время до моего ареста он меня перестал замечать и даже перестал здороваться. Обычно в коридоре я находился в окружении молодежи. Бычков же быстро проходил в кабинет, который надежно защищал от посторонних его секретарь. Некоторое время эту должность исполняла Лидия Ильинична Иванова, дочь Ильи Григорьевича Иванова. Сам Виталий Григорьевич Куликов тоже ревностно охранял двери в кабинет Бычкова, так что попасть туда было непросто. Он всегда сидел с кем‑то, постоянно был чем‑то занят. В общем он не был легкодоступным руководителем.

Прошло время и Алексей Михайлович ушел из ВСЕХБ и возглавил Семинарию евангельских христиан, и там мы уже встречались, но это уже было намного позже. Помню, он позвонил мне и сказад: «Я пишу книгу, послушай абзац о себе». Он прочитал этот абзац. Я к тому времени уже много лет возглавлял издательство «Протестант» и особой радости от услышанного не проявил. «Ну ладно», – сказал я в ответ на услышанное. К сожалению, этот абзац в окончательный текст книги не вошел. Вероятно моя реакция показалась автору недостаточно восторженной. Эту книгу поначалу я собирался печатать, но напечатал ее в итоге мой друг Дунаевский. Книга Бычкова в целом меня разочаровала. В ней ничего не говорилось о том, как формировалась политика ВСЕХБ во времена руководства Бычкова. В отношении молодежи, повторюсь, Алексей Михайлович всегда занимал охранительную позицию, потому что ему всегда доставалось за ее излишнюю активность.

Зная английский язык, Алексей Михайлович часто выступал с переводом именитых гостей. Сопровождал их в поездках по стране и был надежным проводником политики государства в жизни баптистского союза и церкви. Он однозначно считал, что свобод в нашей стране достаточно или почти достаточно и предпочитал о них рассказывать иностранцам. Он был враждебно настроен в отношении членов Совета церквей, и те платили ему взаимностью. В понимании многих Бычков был сторонником и апологетом враждебной нашей христианской свободе линии. Мое окружение и я лично зачисляли его во враги, оккупировавшие нашу церковь, чью власть на тот момент мы еще не могли свергнуть. Мы рассматривали его как ставленника органов госбезопасности, несмотря на все его попытки зарекомендовать себя как искреннего христианина. Надо отметить, что он разделил участь всего руководства ВСЕХБ: верующих детей у него не было, в церковь, в которой проповедовал их отец, они не ходили. В моем понимании это была плата за работу, которую он и другие руководители церкви и Союза осуществляли.

Я был несколько раз у Бычкова дома: он жил в Отрадном, недалеко от Петра Абрашкина. Его жена, весьма приветливая женщина, поила нас чаем. Но иногда по ее лицу было заметно, что в доме говорили про меня, про взаимоотношения молодежи и руководства, и вероятнее всего не в самой комплиментарной форме.

До конца его руководящей карьеры я и мое окружение считали его ставленником государства. Но я думаю, что он все‑таки верующий человек и что его сердце после распада СССР и потери работы пережило изменение. Логвиненко, новый председатель, не взял его на работу в Российский Союз Евангельских христиан–баптистов. Возможно, и возраст сыграл свою роль, хотя в то время он еще был крепок и мог бы поработать.

Подводя итог, могу сказать, что наши личные взаимоотношения с Бычковым были всегда натянутыми и ничего выдающегося из них не вышло. Правильно это или нет не берусь сказать даже с высоты прожитых лет.

В предисловии к своей книге «Мой жизненный путь» Алексей Михайлович Бычков так оценивал свою работу в должности генерального секретаря Всесоюзного Совета евангельских христиан–баптистов, которую он занимал с 1971 года по 1990: «Как во всяком деле бывают ошибки, непонимания среди людей, в чем‑то нас упрекали за неправильные действия (Совет церквей), но мы старались не отвечать на обиды; с помощью Божьей добиваться освобождения узников и восстановления уволенных (авторское словоупотребление сохранено) из ВУЗов; трудиться в проповеди Евангелия для спасения грешников и сохранения Церкви! В то время мы добивались разрешения у власти имущих строить молитвенные дома в разных городах нашей необъятной Родины, крестить вновь уверовавших. В те годы насущным было – утолить духовную жажду соотечественников и наладить поставки Библий из‑за рубежа…»

В своей книге Алексей Михайлович описал свой духовный путь. Покаяние его состоялось 6 ноября 1949 года в кругу друзей. В то время он был студентом института. Он рассказывает о двух встречах с сотрудниками КГБ, которые предложили сотрудничество с органами, в противном случае – тюрьма. Он отказывается, за что его, студента пятого курса, отличника, старосту, профорга и комсорга, отчисляют как сектанта. Он устраивается на работу техником–строителем в проектную контору, где работает 19 лет. Со временем контора становится Проектным институтом «Гипроавтотранс». Документацию в новых условиях надо было готовить на английском языке. Для этого Алексей Михайлович заканчивает вечерний факультет при Педагогическом институте иностранных языков. Но английский ему также нужен, чтобы читать религиозную литературу, в частности книги из личной библиотеки Ивана Степановича Проханова. После 19 лет работы на гражданской службе начальником отдела руководящие братья Московской баптистской церкви, в том числе и Александр Васильевич Карев, предложили ему перейти на работу во ВСЕХБ. Согласие Алексей Михайлович дал не сразу. Советовался с супругой. «Много лет ты работал на «кесаря», – сказала она, – теперь Бог тебя призывает, чтобы ты служил Ему». «Эти слова, – пишет Бычков, – я принял как от Господа».

Накануне своего сорокалетия ему было поручено сказать свою первую проповедь в МОЕХБ. Тема проповеди была: «Посему, подражайте мне, как я – Христу» (1 Кор. 14:16). «Со стороны Михаила Яковлевича Жидкова была критика по поводу сказанного. «Я понял и твердо решил больше и серьезнее изучать Слово Божье, – пишет Бычков, – и делать это необходимо с глубокой молитвой». В 1968 году, когда началась подготовка к открытию Заочных Библейских курсов, А. В. Карев поручил А. М. Бычкову подготовить учебник по христианской догматике. За основу была взята книга Роберта Эванса «Доктрины Библии». Сделанный Бычковым перевод был одобрен Каревым. Небольшое добавление в главе о грехопадении было сделано А. И. Мицкевичем.

1 июля 1969 года Алексей Михайлович вступил на новое духовное служение во ВСЕХБ. Братья поручили ему заниматься перепиской. Письма были весьма разнообразными: частными, церковными, семейными, жалобы и т. д. Этим отделом руководил А. В. Карев. Он сразу же поручил ему готовить проекты ответов, говоря: «Вникай в суть дела и ответ готовь, как маленькое послание братьям на местах, с любовью». По просьбе братьев А. М. Бычкову довелось делать переводы различных материалов с английского языка.

На съезде братства в 1969 году он был избран в члены Президиума ВСЕХБ, в мае 1970 года был рукоположен на пресвитерское служение Президентом Всемирного Союза баптистов У. Толбертом (Президентом Либерии) и И. Г. Ивановым. «С того дня Толберт, – пишет Бычков, – называл меня «Мой сын», а я его – «Мой отец».

22 декабря 1971 года, через месяц после смерти Александра Васильевича Карева, в Москве состоялся Пленум ВСЕХБ. Все выступавшие единодушно одобрили, выдвинутую Президиумом, кандидатуру А. М. Бычкова, и Пленум избрал его генеральным секретарем ВСЕХБ.

ГЛАВА 9. Воспоминания Николая Епишина

В армию я пошел верующим. Когда пришел домой из военкомата, мой брат увидел в моем личном деле слово «баптист». Его это возмутило, и он на этом слове расписался, так что слова «баптист» не стало видно.

Год службы прошел, и я начал говорить с сослуживцами о Христе, – к тому времени я уже был сержантом. Некоторые не сразу даже поверили, что я – верующий. Но вечерами у нас стали проходить диспуты. Второй сержант в моем отделении, хотя и не был верующим, но во время диспутов часто меня поддерживал. Два года прошли, я и приехал домой. Похоронил отца. После этого, в 1966 году, приехал в Москву.

Я знал про Центральную баптистскую церковь в Маловузовском переулке, ее посещал мой брат. Это была единственная протестантская церковь в Москве: туда ходили и пятидесятники, и субботники (адвентисты), и менониты, и методисты, и евангельские христиане, и баптисты. У каждой конфессии было свое руководство, свои домашние группы. Но единственной зарегистрированной церковью была баптистская церковь в Маловузовском переулке. Во вторник, четверг и воскресенье в церкви представители разных конфессий слышали единую проповедь. А когда расходились по домашним группам, то могли там говорить о своих деноминационных отличиях. Между баптистами и евангельскими верующими разницы почти никакой не было. Вероучение было у них одно и то же, отличия касались второстепенных вопросов. Жидков, Орлов, Карев были евангельскими христианами, Галяев, Клименко – баптистами, Шатров был «единственник» от пятидесятников.

Собрания проходили во вторник, четверг, в воскресенье – три собрания. Проповедникам было где проповедовать. Но проповедовали чаще всего евангельские верующие и баптисты. Мне лично нравились проповеди Карева, Жидкова, Кригера, Татарченко. В течение служения проповедовало обычно несколько человек. Дело тут не в качестве проповеди, просто такова была традиция баптистского и евангельского братства. В России не было традиции пасторской проповеди, она появилась в 90–е и не прижилась даже на сегодняшний день.

Сама Москва меня не слишком прельщала. Мне нравилась здесь церковь: много людей, есть молодежь, открыто проходят собрания. На съезды, пленумы приезжали старшие пресвитеры со всего СССР, звучали интересные проповеди. Это все меня увлекало. Сама же жизнь города мне не особо нравилась. В метро спустишься и едешь, города практически поначалу я и не знал. Разве только Красную площадь. Позже, когда начал ездить за рулем, понял, что Москва – интересный город.

Через год после моего приезда, в 1967 году, в церкви началось движение молодежи. Молодежный групп, когда я приехал, еще не было, была только группа подростков – человек 15. Я же был постарше, вернулся из армии. Армия в глазах молодежи того времени давала некоторые преимущества. Если человек возвращался из армии христианином, он считался полноценным зрелым человеком. Они и физически был крепче, и духовно – на него можно было положиться. Развиваться поначалу руководство церкви нам не давало. На них давили из государственных органов, призывали руководство навести в церкви порядок. Мы же, молодые верующие, после служения любили оставаться в церкви: общались, молились вместе. Нам это делать не очень‑то разрешали. Поначалу разговаривали с нами, потом стали просто выгонять из здания церкви. Запомнился за этим занятием помощник Жидкова – Савельев. И мы садились на речной трмвайчик и уплывали на Ленинские горы. Там служение продолжалось, там же начались покаяния. Бывало еще по дороге идем до места собрания, а люди молятся молитвой покаяния. Так покаялся Саша Лемещенко. Подошел ко мне и говорит: «Хочу покаяться» (в будущем он станет пастором в поселке Салтыковка). И прямо на тротуаре он стал молиться, мы его окружили от посторонних взглядов. Потом, когда началось уже бурное молодежное движение, милиция начала нас регулярно преследовать. Дважды нас задерживали. Один раз окружили с овчарками. Нас было уже около 60 человек к тому времени. Молодежь, видя облаву, кинулась в лес. Петр Абрашкин как крикнет: «Бараны, не в лес, а к дороге!» Так было легче скрыться от милиции.

В 1969 году я встретился с Александром Трофимовичем Семченко. Изначально я увидел в нем человека твердого и посвященного – настоящего христианина. Его привлекли как кларнетиста к служению в струнном оркестре, возглавляемом Анатолием Сазоновым. До женитьбы я снимал вместе с ним комнату в Столешниковом переулке. Частым гостем в той квартире был внук Льва Николаевича Толстого, Сергей Сергеевич. Я с ним много общался. Задал ему как‑то вопрос: «Как же так, вы сами – христианин, а дедушка ваш… Говорят, что перед смертью он сказал: «Ухожу и не знаю, к какому богу». Он ответил, что Лев Николаевич был нормальным человеком и до конца жизни искал Бога. Верования внука Толстого отличались оригинальностью: он говорил, например, что ад – это временное положение человека. Помучается человек, и Бог его оттуда выведет.

Молодежное служение выстраивалось в то время довольно стихийно. Молодежь всегда собирается вокруг лидера. Мы выезжали в поездки по Москве и за ее пределы. Помню, на октябрьские праздники (там неделя была выходных) поехали в Курскую и Брянскую области. Посетили Железногорск, Дмитриев, мой родной поселок Прогресс. С нами был струнный оркестр. До поездки я пришел к Михаилу Яковлевичу Жидкову, а он и спрашивает: «Как это вы поедете?! С оркестром! Меня же сразу вызовут в КГБ». Я отвечают ему, что все уже спланировано. Он понял, что уговорить нас не сможет, и дал еще денег на дорогу. Начальство, конечно, не поощряло нашу активность, но все‑таки мирилось с ней. Открыто старались с нами не воевать. Симпатизировали молодежи Кригер, Колесников, Клименко. У меня из руководящих братьев был контакт практически со всеми, может быть за исключением Моторина.

С Бычковым был один случай. Когда мы распространяли литературу, Виктор Васильевич Стрельников (за ним уже КГБ охотился и вел слежку) привез сумки с литературой в Москву, в Маловузовский переулок. Бычков, увидев сумки, его не «сдал», а приказал занести их в свой кабинет. Следом пришли представители органов ГБ, но литературу не нашли. Бычков, как руководящий чин, обладал определенными правами, и фактически спас Стрельникова от тюрьмы.

Когда группа молодежи стала большой, мы решили разделиться. Идея пришла спонтанно. Группы возглавили Александр Семченко, Петр Абрашкин, я, Александр Федичкин. Позже Вера Блинова взяла под свое крыло группу подростков. Конкуренции между группами не было. Раз в месяц мы собирались на совместное общение: в центральной церкви, на балконе. Поначалу на таких служениях пел молодежный хор. Позже, когда встречи стали проходить по субботам, нас стали выпускать за кафедру. Из молодежи хорошо проповедовали Александр Федичкин, Александр Семченко. С годами из тех рядов молодежи на заметные посты выдвинулись некоторые братья: например, Сергей Ряховский, Алексей Смирнов.

Общались мы и с верующими, входившими в Совет церквей. Мы с Александром Трофимовичем помогали им при строительстве зданий. У меня контакт с ними всегда был хороший.

Молодежная работа не прошла незамеченной для органов. Меня вызывали в КГБ и предлагали сотрудничество. Одного из наших братьев, помогавших печатать журнал «Христианская юность», поймали с печатной машинкой. Он сказал о том, кто его послал, сказал о квартире в Столешниковом переулке, где мы печатали журнал. Туда пришли представители органов и меня тут же забрали. Отвели в отделение милиции. Я сказал им, что на печатной машинке печатать не запрещено законом. И тут вышел из другой комнаты молодой человек. Он предложил мне сотрудничество с КГБ, назвал свой телефон. Он предложил сообщать о новых людях, о гостях–иностранцах. Попросил меня не сообщать никому о нашей встрече. Но я ему ответил, что так не пойдет, что завтра же о нашей встрече будет знать вся молодежь церкви. После этого от меня на некоторое время отстали. Через несколько лет, правда, меня попытались выселить из Москвы. Думаю, не без «помощи» органов. Я написал на эту санкцию жалобу в московскую прокуратуру. Исполнение решения приостановили, но не отменили. В федеральной прокуратуре сказали, что нижестоящая инстанция должна принять окончательное решение. Мне посоветовали обратиться к адвокату Резниковой. Я пришел к ней на встречу, она о моей ситуации уже знала. Предложила составить телеграмму Брежневу. На Калининском проспекте я отправил телеграмму Генсеку Компартии СССР о своем незаконном выселении. Я не верил, конечно, что это поможет. Но недели через две меня вызвали в городскую прокуратуру. Прокурор сказал, что меня выселить не удалось. Но добавил, что отдельной квартиры в Москве мне не видать как своих ушей. Так всю жизнь и будешь, говорит, жить в коммуналке. Комнату в коммунальной квартире мне дали как электрику в РСУ Бауманского района. Но через некоторое время наш дом дал трещину, и жильцов стали отселять. Мою семью, правда, отселили последней. К тому времени я работал в другом месте и тамошние начальники помогли мне получить отдельную однокомнатную квартиру в районе Ваганьковского кладбища, в самом центре Москвы.

Когда я пришел на это новое место работы, в институт, расположенный в здании ГУМа, то сразу сказал, что баптист и что занимаюсь активным служением. Начальника это не смутило. Правда, через месяц к нему пришли из отдела кадров. Им звонили из КГБ и поинтересовались, кого это они взяли на работу. Начальник ответил, что я хорошо работаю, и отказался меня увольнять. Позже я предложил ему такой вариант: вместо сторожей пенсионеров я набираю баптистов, делаем дежурного электрика на сутки. Начальник согласился, и я набрал пятерых братьев. Сутки работаем, трое выходных, один в резерве. Когда после шести часов вечера все сотрудники института уходили, оставался один дежурный электрик. К нему в дежурку приходили верующие братья. Однажды мы там даже провели совещание молодежи, приехавшей со всего Союза. Тогда моему начальнику поступил сигнал, о несанкционированных встречах. Мы не знаем до сих пор, стуканул ли кто‑то, или просто за кем‑то из нас была слежка. Все‑таки здание Лубянки – в пяти минутах ходьбы. Гораздо позже мы узнали, кто мог нас сдавать органам.

Однажды мы встретились с одним иностранцем узким кругом – 6 самых проверенных человек. Наутро позвонила девушка–переводчик, которая устраивала встречу, и сказала, что мне надо быть осторожнее, так как на Лубянке знают об этой встрече. Вполне возможно, что сотрудники органов нас подслушали, так как мы находились на первом этаже и направив звукоулавливатель с улицы вполне можно было узнать, что происходит внутри помещения. Однако я не стал от этого более недоверчивым. В мою молодежную группу приходили в основном люди из мира. Я всем был рад и всех принимал. И в будущем многие из них стали известными служителями. Это и Леонид Бузенков, и Михаил Макаренко, и Александр Лемещенко, и Вадим Батуров. и Николай Балашов (помощник Патриарха Кирилла), Николай Корнилов, Сергей Золотаревский.