Текст книги "Праздник, который по пятницам с тобой"

Автор книги: Александр Садовский

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 2 страниц)

Мысль 4:

Мысль какая-то оторванная от контекста, но запись – не синица, то есть не воробей...

Полозов: "Я игрался пытать на волынке и ржал как императорская лошадь".

Мысль 5:

Полозов: "Харьковские девушки – хорошие".

Он восхищался ими – два года служил в Харькове и до сих пор с радостью вспоминает наших девушек.

Мысль 6:

(Речь снова о Маринке)

Полозов: "В буржуйский бильярд она играет восхитительно; космополитически, т.е. в широкую лузу шар закатывает".

Хороших: "Как это ни пошло звучит".

Мысль 7:

Полозов: "С точки зрения водного поло..."

Хороших: "...воднополовой жизни..."

Полозов: "она исключительна!"

Я предполагаю, что ассоциация была у нас шары -> мяч -> водное поло. Прочтя утром свою фразу, Лёша (Хороших) загрустил, сказав, что предвидит оскопление без анестезии Мариной за эти слова, но мужественно согласился на их публикацию.

Вклинюсь в этот мучительный мыслительный процесс и опишу обстановку. Время – примерно полпервого. Кафе маленькое (3-4 столика), кроме нас там ещё одна компания. Я вначале высказал беспокойство, так как в Харькове до часу работают только переходы, а поезда ходят до 12-ти, но меня успокоили тем, что здесь всё до часу. Этакая частная жизнь.

Тосты... примерно представить можно. Мы закусывали, чес-слово! Хороших купил отличные пиццы, впрочем, других там не было. Когда кончилась водка, мы начали кушать пиццу на брудершафт и кусать пиццу под тост.

Я вообще не доверяю суевериям, но упустил такую возможность проверить одно из них! Я сидел между двумя Лёшами, и мне надо было загадать желание остаться трезвым.

Выйдя из кафе Полозов вновь вспомнил о насущной (какой звукоряд!) потребности, но мы обратили его внимание на стоящих у входа в метро ментов. В результате, стоя за небольшим сооружением (форма параллелипипед, материал – не помню, цвет – не помню, назначение – не знаю, высота – в 3/4 человеческого роста) Лёша, который Полозов, облегчился, в то время как я с Лёшей-который-не-Полозов прикрывали его с боков.

Мысль 8.

Потом мы вошли в метро. Было поздновато, но мы упорно ждали поезд.

Я: "Люди надеются чего? Мы то понятно, потому что люди ждут. А они чего ждут?"

Да.....

Мысль 9.

В тоннеле показался поезд.

Я – Лёше: "Я решил предложить не садиться в поезд, но потом решил, вдруг согласишься и отменил решение".

Hе садиться имелось в виду из принципа – в знак протеста против того, что все садятся – во мне проснулась неформальная жилка. А стилистика фразы меня до сих пор безгранично восхищает.

Мысль 10.

Кроме нас в вагоне было 2 человека – парень и какая-то особа женского пола напротив. Как сейчас уже вспоминаю, лет 30-35, довольно страшненькая.

Я достал расчёску и причесался.

Я – Лёше: "Я причесался – вдруг пикапить".

Лёша критически осмотрел меня и изрёк: "Хорош". Этим, как он вспоследствии вспоминает, было охарактеризовано моё состояние, а не внешний вид.

Hа том клочке бумажки записано ещё "Hе девушка, – сказал я". Как мне кажется, это относилось к сидевшей напротив нас даме. По какому поводу никаких реминисценций.

По пути мы решили зачем-то (потом ни я, ни Лёша не вспомнили причину) обзвонить всех бывших на экслеровке (пожелать спокойной ночи?), но почему-то непременно нам начать надо было с Синициной, а она ночевала не дома и мы отложили обзвон до утра. А утром не смогли вспомнить, зачем мы хотели это сделать. А жаль...

Дима, с которым Лёша снимает квартиру, встретил нас понимающе, хотя, думаю, мы выглядели неплохо. Лёша (пьян был, видимо) задавал какие-то дурацкие вопросы типа: "Hичего страшного, если ты спать будешь на кресле?", и подобные ему; если бы он спросил "Hе страшно, что простыня накрахмалена позавчера, а не сегодня утром?", я бы превозмог себя и таки удушил его.

Мы попробовали читать письма (точнее это предполагался первый этап перед написанием ответа), не знаю как Лёше, мне ужасно не понравилось. Тупая конференция pvt.exler, ничего не понятно – какие-то дауны пишут. А в письма некого alex sadovsky я вообще въехать не мог – в них, верно, и смысла никакого-то и не было.

Затем мы сочинили письмо Экслеру с порицанием – после я радовался, что письмо сделали таким коротким.

Когда утром Лёша спросил меня "Что будешь пить?" крик застрял у меня в горле. Вероятно, увидав мои расширвшиеся зрачки, он поспешил успокоить: "чай, кофе,...".

Потом мы немного почитали почту. Оказалось, некоторые письма не настолько тупые, как думалось вечером. И на некоторые даже возникло желание ответить, что я и сделал под псевдонимом "Письма из приюта".

Лёша спросил насчёт лимита в 7 писем – не слишком ли много я пишу. Я рассказал про выпрошенный у Экслера лимит в 2555(6) писем за год в обмен на бутылку текилы (тюбик оксюморона – по выбору), для распития которой он так и не явился.

Лёша вспомнил, что в фотоаппарате есть ещё несколько кадров и решил их дощёлкать. Hа один кадр (с помощью автоспуска) мы заснялись втроём – с Димой, ещё кадр – я обнаружил баскетбольный мяч и изобразил его метание в Лёшу, третий – я отыскал зонт и использовал его для эмуляции кия, мяч для эмуляции бильярдного шара – в таком бильярде даже после тяжёлой пятницы промахнуться трудно; четвёртый кадр – это монитор в руках, на экране слова "Письма из приюта", пятый – мы с Лёшей вокруг монитора, на котором "FIDONET 2:5020/549", а больше не помню.

У Лёши дома живёт очаровательная черепашка (Дуська? Дашка? – я не воспринял её как женщину, а потому имя забыл). Мне понравилась её напористость – если на пути стояла моя нога, обойти её она считала ниже своего достоинства, перелезть – выше своих возможностей, поэтому она начинала кусать ногу.

Лёша показал мне фотографии московских и питерских фидошников. Я узнал, например, что Бочаров – человек, а не труп. И Феда Устинов в принципе может поместиться на одном кадре без панорамной съёмки. Увидел Юру Сафронова, который к Свете Сафроновой не имеет никакого отношения, и Экслера, который не имеет никакого отношения к экслеровкам.

Алексей оказался очень гостеприимным и весёлым человеком. По поводу его шуток меня особенно поразило то, как он разговаривал по телефону – я сразу почувствовал как в районе селезенки зашевелилось чувство зависти и будь телефонные разговоры подольше, оно вполне могло бы сделать меня калекой.

– Диму? Сейчас позову!

(тихим голосом, почти шёпотом) Ди-и-има! Дииима!

(в трубку) Hе слышит! Пойду-ка постучусь.

И сочетание краткости и четкости в серьезных разговорах...

По поводу гостеприимства – он меня усыпил, укормил, упоил, увеселил и после всего этого упроводил на поезд.

Когда мы с ним ехали на метро, мы проезжали через мост, где колея не закупорена душным тоннелем и вырывается на открытый воздух. Я попытался вспомнить на вчерашнем пути этот мост и не смог. Заволновавшись по поводу памяти, сообщил Лёше, но он (видимо, чтобы не расстраивать меня) сказал, что мы ехали другим маршрутом.

Hа вокзале я попросил помощи Лёши в расшифровке одной из Мыслей, и вместе мы кое-как справились – почерк того болвана, что писал, преотвратнейший.

Зайдя в вагон, мы продолжили разговор. Когда подошли попутчики – две женщины с соб.. с девочкой, одна поздоровалась, а вторая хранила молчание. Лёша:

– (негромко) Здрасьте.

– (молчание)

– (удивлённо-утверждающе) Здрасьте.

– (молчание)

– (удивлённо-обеспокоенно) Здрасьте!

– Здравствуйте.

– Хух... (шумный вздох облегчения-выполненого долга)

(После этого, подумалось мне, вполне возможно, что мы планировали обзванивать всех ради пожелания спокойной ночи).

День пятый (9 ноября, воскресенье), вот и дом

–

Дикторша харьковского вокзала сообщила, что прибыли мы на 6-ю платформу 12-го пути – что ж, всякое бывает.

P.S.

А вообще-то я почти непьющий.