Текст книги "Три мудреца в одном тазу"
Автор книги: Александр Рудазов
сообщить о нарушении
Текущая страница: 9 (всего у книги 29 страниц) [доступный отрывок для чтения: 11 страниц]
Глава 8
Обратный путь к яхте прошел тоскливо. Сергей совсем расклеился – побочные эффекты от волшебного эликсира никак не желали проходить. Полпути он просто ехал на плечах у Валеры, причем тому несколько раз пришлось останавливаться – измученного сисадмина все время тошнило. Гена охранял за двоих, хотя уже не так рьяно – путь проверенный, опасности нет.
Света тоже устала, но крепилась. Близнецы шагали мрачно и тихо спорили по поводу того, кто первый будет играть в компьютер. Дряхлые волшебники поминутно жаловались на ревматизм, боли в спине, плохое обслуживание, скверную погоду и недостаток внимания. Они совершенно не понимали, что происходит вокруг и куда их опять ведут. Грюнлау был настроен пессимистично – ему все время вспоминалась Стефания дель Морго и ее посулы. Он вырос в религиозной семье и контакт с представителем адских сил вызывал у него сильную неприязнь.
Радовался жизни один только Колобков. Да и чего бы ему не радоваться? Он здоров, богат, у него собственная яхта высшей комфортабельности и искренняя убежденность в том, что неприятности происходят только с теми, кто их заслуживает. А он, П. И. Колобков, их не заслуживает. Значит, ничего плохого с ним случиться не может – только хорошее.
Но когда он ступил на борт «Чайки» и рассказал о произошедшем тем, кто не был на острове, всеобщее уныние передалось и ему. Жена и теща начали дружно пилить Колобкова за то, что он… серьезной причины они придумать не сумели. Просто за то, что сидит сложа руки и ничего не делает.
Хотя Колобков вовсе не сидел сложа руки. Он делал то, что умел лучше всего на свете – управлял. Раньше он управлял подъемным краном КБ-405, потом строительной фирмой «Питерстрой», теперь вот яхтой «Чайка» с командой, семьей, подчиненными и старыми ненормальными волшебниками. Какая, в сущности, разница, чем управлять?
Карта архипелага Кромаку отправилась в распоряжение Сергея. Чертанов отсканировал ее, увеличил, наложил сетку и вновь отпечатал. Они со Светой и Фабьевым рассчитали масштаб, хотя это заняло немало времени. Штурман обошел на яхте вокруг острова Волхвов, не отрываясь от пеленгатора, и вычислил периметр этого клочка суши с точностью до нескольких метров. Поскольку великая книга Орто Матезис Сцентия выдавала только абсолютно точные сведения, очертания острова на карте полностью совпадали с реальными. Дальше дело техники.
К исходу суток в распоряжении «Чайки» имелась более или менее точная карта и компас. Света догадалась положить хриспандровую иголку в чашку с водой – в плавучем состоянии она работала лучше, чем в висячем. Эйкрийская навигация мало походила на земную, но приспособиться оказалось не так уж трудно. Да, отсутствие солнца и звезд ужасно затрудняло плавание, но зато отсутствие горизонта его облегчало. Да и картография получила огромное преимущество. Как известно, земные карты всегда страдают погрешностями – поверхность сферы невозможно нарисовать на плоском листе без определенных искажений. На Эйкре подобной проблемы не было. А вот слова «глобус» не знал ни один из многочисленных обитателей этой необычной вселенной…
– А?! Что?! – воскликнул Чертанов, просыпаясь. – Какой странный сон… как будто я попал в другой мир…
Он поднял голову с клавиатуры, протер глаза и посмотрел на мерцающий в темноте экран с картой архипелага Кромаку.
– Нет, это не сон… – мрачно произнес он. – Жаль.
Чертанов работал так долго, что в конце концов уснул за компьютером. Голова жутко болела – отчасти от проклятого языкового эликсира, отчасти от долгого смотрения на монитор, отчасти от того, что спать пришлось при свете. Сорокавосьмичасовые эйкрийские сутки всем долбили по мозгам.
Колобков великодушно позволил перетащить свой компьютер в каюту Сергея. Конечно, ему пришлось отказаться от любимого преферанса, но он пошел на эту жертву. К тому же последние несколько часов они с Гюнтером и тремя волшебниками играли в какую-то новую игру для пятерых участников. Директор «Питерстроя» моментально ее освоил и уже выиграл у стариков пятнадцать процентов их потерянной башни. Сначала он подзуживал Каспара поставить на кон свой чудесный колпак, но выяснил, что в чужих руках этот артефакт работать не будет, и отстал.
– Дядя Сережа? – влезла в дверь светловолосая головка с прической «конский хвост».
– Да, Свет? – сонно ответил Чертанов.
– Я там работу научную пишу, про нашего птеродактиля, а там какая-то ерунда…
– Где «там»?
– В компьютере… Он почему-то большие буквы пишет…
– Свет, у вас в школе информатику вообще преподавали? – устало спросил Чертанов.
– Да, но там «Окошек» не было, только DOS. Мы на «Бейсике» учились работать…
– Давно пора проводить реформу образования, – угрюмо констатировал сисадмин. – Если отличница с красным дипломом не знает таких пустяков… Свет, просто нажми «Caps Lock».
– Спасибо, дядя Сережа, – исчезла Света. – Простите, что разбудила.
– Админы не спят, они перезагружаются… – вздохнул Сергей, с трудом отлепляя задницу от сиденья.
Выходя из каюты, он едва не споткнулся о Мельхиора, недвижимо лежащего на полу. Глаза открыты, но жизни в них не просматривается, зрачки неподвижны, кожа холодная, сердце не бьется.
– О нет, еще и этот умер!… – схватился за лоб Чертанов, пощупав старику пульс.
– Кто умер? – приподнял голову старый негр.
Пульс в ту же секунду благополучно возвратился.
– Нельзя так пугать человека! – возмущенно заорал на него Сергей, убирая ладонь со лба и переводя ее на сердце. – Так и инфаркт получить можно!
– Так кто умер? – не отставал Мельхиор.
– Я. Почти. Только что. У меня же был шок!
– Тебя так огорчила моя смерть… м-м-м… Рыжий?
– Нет, оживление. И я не рыжий, я шатен.
– Возраст дает о себе знать, – рассеянно заложил ноги за голову Мельхиор. – Поясницу ломит, сердце все время останавливается, кожа отслаивается… где мой словарь?
Сергей медленно попятился, глядя, как дряхлый йог идет на указательном и среднем пальцах левой руки, держа ноги на весу. А с правой рукой вообще происходило что-то странное – она извивалась, как змея, ее очертания становились все более размытыми.
– Что у вас с рукой?…
– С рукой?… – удивленно посмотрел на это сморщенное нечто Мельхиор. – Ничего. Убедись сам…
– Убери ее! – тоненько взвизгнул Чертанов, отшатываясь от него.
Он развернулся и бросился наутек. Вверх по лестнице, в кают-компанию, оттуда в ходовую рубку. Фабьев, уверенно стоящий за штурвалом, подействовал на него успокаивающе.
– Не спите, Василь Василич?… – прислонился к двери он. – А я сейчас такое видел…
– Я тоже много чего видел, – устало кивнул штурман. – Жалко, ты проспал – тут летучие рыбы были, целые хороводы. Яркие такие, разноцветные…
– Может, подменить?… – предложил Чертанов.
– Пока не надо. Пойди лучше со стариками разберись – они там опять что-то куролесят…
– Нет!
– Да не бойся ты их, – поморщился Фабьев.
Но Сергей все равно боялся.
– Ладно, иди сюда. Видишь чашку? Мы тут с хозяйской дочкой ее расчертили – норд, зюйд, вест, ост и так далее…
– А что – так далее? Все уже перечислили…
– На компасе тридцать два румба, мазут! – щелкнул его по носу штурман. – Тридцать две стороны света! Держи на ост-норд-ост. Следи за иголкой, чтоб не отклонялась. Вообще-то, эта штучка даже лучше нормального компаса – простенькая такая, не ломается, показывает все точно. А вот с магнитным компасом было сложно – склонение[7]7
Магнитное склонение – угол между направлениями на магнитный и географический полюса.
[Закрыть] рассчитай, девиацию [8]8
Девиация – отклонение подвижной системы компаса от направления на магнитный полюс.
[Закрыть]… С гироскопическим, само собой, полегче. А с этой иголкой вообще элементарно.
– Понял, – протянул руки к штурвалу Чертанов.
– Спусти паруса, мазут! Это не все. Смотри на карту – ты ее сам делал. Видишь отметку? Мы сейчас здесь. Следи за компасом – движемся в эту сторону. Гляди на лаг – скорость четырнадцать узлов. Засекай по хронометру время. Вот линейка, вот карандаш, черти курс. Вычислить-то сможешь? Направление у тебя есть, скорость есть, время есть, тут и первоклашка справится. Давай, попробуй, а я погляжу.
– А электронная карта не работает? – посмотрел на выключенный прибор Сергей.
– Работает, да толку-то от нее… Неправильно она работает. Сам же видишь, что творится – формулы физические другие, планета другая, карты тоже другие, а она все по старым вычислять пытается. Вот если б ее перепрограммировать… – с надеждой посмотрел на Чертанова штурман.
Сергей вздохнул, раздраженно думая, что все почему-то считают, будто сисадмин может починить все, что угодно. От автомобиля до тостера. Шеф уже несколько раз требовал наладить его телевизор (там просто надо было заменить батарейки в пульте).
– Ты это, кстати, учти, что формулы другие. Вот, дочка хозяйская мне уже написала три, которые немножко не так работают. Они нам, правда, не понадобятся, но все равно учти. Если еще какие отличия заметишь, запиши, а потом ей скажи – она девчонка головастая, высчитает, что там куда относится.
Чертанов промолчал, но про себя решил, что сначала попробует сам, а уж потом пойдет просить помощи у Светы. Чтоб сисадмин с шестилетним стажем, да не справился с какими-то дурацкими формулами?
Хотя в глубине души отлично понимал, что не справится – из физики Сергей не помнил ничего, кроме самых основ. В конце концов, кому нужны знания, непригодные в повседневной жизни? Другое дело, если эта самая повседневная жизнь делает разворот на сто восемьдесят градусов…
– Короче, мазут, ты все понял. Бери карандаш и заступай на вахту. И про точилку не забывай – карандаш должен быть такой, чтоб им заколоться можно было. А если вдруг что – сразу буди меня, без команды ничего не предпринимай. У матросов есть вопросы?
– Один. Куда мы плывем?
– А… ну, мы тут с Иванычем посоветовались и решили, что пойдем вот на этот островок, – тонкий палец пожилого штурмана уперся в остров Бунтабу. – Он ближе всех. А еще мы…
Яхту ощутимо колыхнуло. Под ногами разнесся звенящий стук, как будто шел частый дождь.
– Это что? – насторожился Сергей.
– Это в трюме, – ничуть не взволновался Фабьев, подходя к переговорной трубе. – Эй, в машинном, что у вас там? Петрович, ты как? А ты, мазут, не отвлекайся – что ниже ватерлинии, дело не мое. Там Петровича дело. Значит, накладываешь транспортир на карту, измеряешь угол…
В трюме тем временем творилось нечто очень скверное. Связанный птеродактиль бился и кричал в углу, но на него никто не обращал внимания. Все были поглощены Каспаром и его колпаком.
Старый волшебник растерянно держал в руках этот злосчастный головной убор, а из него сыпались и сыпались гвозди, шурупы, болты, шайбы, гайки, винты и прочая мелкая железная утварь. Колобков с женой и Угрюмченко в три голоса кричали на колдуна, требуя немедленно прекратить безобразие, и отодвигались все дальше к выходу – железная куча росла с каждой секундой.
– Как странно, я мог бы поклясться, что раньше там этого не было… – бормотал Каспар, уже по пояс заваленный железным хламом. – Откуда это могло взяться?…
– Остановите его кто-нибудь! Остановите! – вопила Зинаида Михайловна. – Петя, сделай что-нибудь! Останови его!
– Колдун, стой, раз, два! – скомандовал Колобков.
– Не помогает, Иваныч… – почесал в затылке Угрюмченко. – Может, отнять у него эту кепку?
Колобков кивнул телохранителям, и Гена с Валерой одновременно бросились на Каспара. Но бородатый волшебник удивительно ловко выбрался из горы железной дряни, вскарабкался на самую макушку и направил поток гвоздей в сторону нападающих. Если бы качки попались чуть менее тренированные и не успели отскочить, их бы попросту убило этим страшным ливнем.
– Иваныч, как у него так получается? Там же отдача должна быть страшенная, как от пулемета! Гляди, у нас скоро в днище дырища будет!
– Не знаю! Когда я играл с этой штукой в пожарника, Гена с Валерой меня вдвоем держали, чтоб не улетел. А этот, кажись, секрет какой-то знает… Где Серега со своей свистулькой?!
– Каспар Каспарович! – крикнула Зинаида. – Прекратите, пожалуйста! Вы же нас сейчас потопите!
– Это точно, – торопливо закивал механик, прижимаясь к стене. – У нас уже место в трюме кончается!
Гена с Валерой все пытались подобраться к старику. В конце концов Валера все-таки сумел подкатиться ему под ноги, ударить по коленям и выбить из рук волшебный колпак. Его тут же подхватил Гена и торопливо направил вниз – артефакт действительно бился, как пулемет, работающий в полную силу.
– Что… с этим… делать… шеф?! – крикнул Гена. – Он не… затыкается!…
– За борт его, за борт! – скомандовал Колобков. – Срочно за борт!
Сразу же после этих слов колпак, будто напуганный угрозой, прекратил фонтанировать гайками и печально обвис. Гена тут же затянул его тугим узлом.
– Юноша, у тебя в руках моя вещь, – проскрипел Каспар. – Я требую немедленно ее вер… хррр-пс-пс-пс…
– Отдай ему шапку, – кивнул Колобков. – А то еще распсихуется…
Гена повертел в руках колпак, осторожно развязал узел, потряс, убеждаясь, что оттуда больше ничего не сыплется, и напялил на седую голову Каспара.
– Ух ты, папа! – скатились в трюм близнецы. – Сколько гвоздей!
– Да уж… – согласился папа, обводя взглядом заваленное помещение. – А вы почему не спите?! Одиннадцать часов!
– Так светло еще!
– А на Северный полюс попадете, вообще по полгода спать не будете?! Марш!
Близнецы даже не шелохнулись.
– Смотрите, гаденыши, доведете меня… – добродушно осклабился Колобков.
– Ну прости, папа…
– …что мы вообще родились.
– Не стоит просить прощения! – заключил детей в объятья любящий отец. – В этом виноват один только я!… Эх, если б не поленился тогда зайти в аптеку… подумать только, такая мелочь, и вся жизнь испорчена…
«Чайка» заметно осела. Гора металлического мусора, перекачанного магическим колпаком из какого-то измерения, возвышалась почти до потолка. Весило это добро тонн двадцать, если не больше. Птеродактиль тоскливо хрипел, пытаясь отползти от гаек, засыпавших уголок крыла, но с переломанными лапами у него ничего не получалось.
– Мы с такой нагрузкой не булькнемся? – опасливо спросил Колобков.
– Нет, Иваныч, можно и еще немножко добавить. Суденышко хорошее, доброе. Только куда все это девать?…
– Выкинуть, конечно, – пожала плечами мадам Колобкова. – Вадик, Гешка, ну-ка, взялись…
– Ма-а-а-ам!!! – в ужасе завопили близнецы, оценив фронт работ.
– Не мамкать! Вот Гена с Валерой вам помогут.
Телохранители замялись, пряча глаза. Им, тертым мордоворотам, явно не хотелось пахать вместо грузчиков. В принципе, они не возражали против физической работы, но… но именно что только в принципе.
– Давайте лучше бабушку запряжем, – предложил Гешка. – Она сама всегда хвалилась…
– …что у себя в столовой одна всю работу тянула, – закончил Вадик.
– Евгений! – прикрикнула на него мать.
– А мне нравится! – оценил идею отец. – Матильду давно пора нагрузить, а то она слабо нагружена. Отъедается тут, понимаешь, за чужой счет…
– Петя, оставь маму в покое!
– Кому мама, а кому и теща…
– Ольга Васильевна, знаешь, тоже не подарок была! – отпарировала Зинаида Михайловна.
– А вот мою маму оставь в покое! – возмутился муж. – О покойных плохо не говорят!
Скончавшаяся три года назад Ольга Васильевна Колобкова, мать Петра Ивановича, в честь которой назвали младшую дочь, действительно не была приятной свекровью. Маленькая сухонькая старушка, с виду тихая и робкая, но на самом деле – удивительно вредное существо. Сноху она третировала без передышки, но только в отсутствие «Петрушеньки». При сыне же относилась к его жене с подчеркнутой ласковостью. В этом ей охотно помогала любимая доченька Клава, озлобленная на весь мир старая дева. К счастью, с сестрой у Колобкова отношения никогда не складывались, а когда он пошел в гору, начав зашибать миллионы, они окончательно разругались. Клавдию Ивановну в доме Колобковых не видели уже лет десять.
– Иваныч, а может, и не стоит выбрасывать-то? – хозяйственным взором окинул халявные гвозди и болты Угрюмченко. – Имущества-то сколько…
– А куда ж его тогда? – удивился Колобков. – С собой возить?
– Ну мало ли чего бывает… Знаешь, Иваныч, наша лодка лет тридцать назад около Новой Гвинеи ходила, мы там за гвозди кокосы покупали. А Яков Игорич, капитан наш, бабу купил за коловорот.
– В рабство, что ли? – не понял Колобков.
– Да не, на одну ночь. Хотя та негра больше и не стоила…
Директор «Питерстроя» задумался. Если бы он разбрасывался имуществом, самим попавшим в руки, то никогда бы не сумел купить «Чайку». В России эта куча гвоздей стоила бы не так уж много, но все равно вполне прилично. А здесь, среди тропических островов, населенных первобытными племенами, подобные вещицы действительно представляли весьма значительную ценность.
– Уговорил, черт речистый! – хлопнул Угрюмченко по плечу Колобков.
– Ай-ё-ё-ё! – скривился механик. – Иваныч, мля, у меня ж рука сломана, ты что, мля, делаешь?!
– Так она же у тебя пониже сломана, – испугался Колобков.
– Дак все равно больно! Бутылка с тебя за это, Иваныч.
– Хи-и-итрый… – осклабился Петр Иванович. – Зинулик, выдели Петровичу за мой счет четверть коньячку.
– Вот кого точно надо за борт, – указал на птеродактиля Угрюмченко. Тот, догадавшись, что речь о нем, яростно защелкал клювом. – Я из-за этой птицы в гипсе хожу. Вот как я буду тут все раскладывать, если у меня рука сломана?
– Рука сломана? – неожиданно проснулся Каспар. Он взглянул с вершины металлической горы на механика, оглушительно чихнул, надышавшись ржавчины, и сонно переспросил: – Рука сломана? Птица сломала руку?
– Ага, – осторожно кивнул Угрюмченко.
– Ну, этому горю нетрудно помочь. Шшука’покр аутлесс иттен-хорр зоно… или соно?…
С коротеньких толстых пальцев Каспара сорвались тысячи крошечных искорок. Они в мгновение ока окутали Петровича, и гипс упал на пол. И одежда тоже.
А вместо механика из-под нее выбрался здоровенный взъерошенный беркут.
Глава 9
– Петрович, это ты? – осторожно спросил Колобков.
– Не уверен… – медленно ответил беркут.
Голос прозвучал глухо и в другой тональности – за отсутствием зубов и совершенно иным строением языка и неба Угрюмченко не мог говорить так же, как раньше. Но все буквы выговаривал совершенно отчетливо.
Птица, в которую он превратился, оказалась весьма крупным представителем орлов. Настоящий «царь птиц». Почти метр в длину, а размах крыльев добрых два с половиной. Длиннющие искривленные когти на лапах, мощный клюв, суровые желтые глаза. Перья по большей части коричневые, но на затылке и шее – белые. Видимо, так отразилась седина Угрюмченко.
– Ну как, рука больше не сломана? – добродушно улыбнулся Каспар.
– Нет… но теперь это вообще не рука! – угрожающе взмахнул крылом Угрюмченко.
Огромный беркут раздраженно прошелся взад-вперед, сопровождаемый загипнотизированными взглядами семьи Колобковых и Гены с Валерой. Когтистые пальцы шевелились очень неуклюже – человек, попавший в это тело, чувствовал себя крайне неловко. Он все время поворачивал голову влево-вправо, не в силах приспособиться к птичьему боковому зрению, когда отлично видно все, расположенное по бокам головы, и крайне скверно – то, что прямо спереди.
– Иваныч, я так не согласен! – наконец заявил он. – Ты, Кио недоделанный, превращай меня обратно, слышишь?!
– Обратно? – удивился Каспар. – Ты что, не птица? Тебя кто-то заколдовал?
Старый склеротик уже успел позабыть, что сам только что превратил Угрюмченко в беркута.
– Петя, сделай что-нибудь! – шепнула Зинаида Михайловна, с ужасом глядя на седого орла, десять минут назад бывшего их механиком.
– Зинулик, а что ж я тут сделаю-то? Пацаны, ком цу мир! Ну-ка, найдите мне Светку… Серегу… ну и еще кого-нибудь потолковее. И посмотрите, как там Гюнтер – очнулся, или все так же.
Грюнлау не очнулся. Он по-прежнему лежал в своей каюте, лихорадочно метался на койке и непрестанно бредил на немецком языке.
– Zeichne auf… Mein Kopf… Heiss… Warum ist mir heiss… Das Grauen… Das Grauen mit den Schwingen… Das geflügelte Grauen… Schalten Sie das Licht aus… Lassen Sie mich…
Это продолжалось уже больше десяти часов. С того момента, как немецкий бизнесмен вернулся с острова Волхвов, ему становилось все хуже и хуже, а потом он совсем слег, колотимый неизвестной болезнью. Рядом сидела Света, оставившая свою научную работу, и Бальтазар, злобно ворчащий в сторону иллюминатора.
– Я знаю, вы там, вы там!… – хрипел он, глядя на мерно качающиеся волны. – Вы следите за мной! Я вас найду, найду!…
– Похоже на тропическую лихорадку… – вздохнула Света, забирая у Грюнлау градусник и листая медицинскую энциклопедию. – Симптомы скверные… Какой-то иномирческий микроб… Так, посмотрим… жар, головная боль… дядя Гюнтер, а мышцы у вас болят?
– Heiss…
– Точно, тропическая лихорадка. Дядя Бальтазар, как вы так долго прожили на том острове? Там же сплошная зараза!
– Зараза? Пфе! – фыркнул волшебник. – Ко мне никакая болезнь не пристает!… Стучи же, стучи, хватит лентяйничать! – заколотил себя в грудь он. – Это дурацкое сердце все время останавливается. Не волнуйся, девочка, сейчас я приготовлю волшебный эликсир, излечивающий от любых болезней, и мы поставим твоего друга на ноги… Чем, говоришь, он болен?
– Тропической лихорадкой.
– Это неизлечимо, он умрет, – уверенно заявил Бальтазар. – Лучше убить его прямо сейчас, а то начнет вонять. У вас есть нож с черной ручкой?
– У нас есть аптечка, – сердито ответила Света. – А в ней анальгетики и анабиотики. Поболеет и выздоровеет.
– Это лженаучно! – строго посмотрел на нее Бальтазар. – Ему нужно сделать массаж ступней, освежающую клизму, отрегулировать потоки Ци и сжечь кусочек полыни на головке иглы, воткнутой в кожу. А потом обернуть в мокрую простыню и подготовить к похоронам. Вот ты скажи… а где те двое, которые все время торчат рядом со мной? Мне без них скучно.
– Светка, тебя папа зовет! – ворвался в каюту Гешка.
– Не могу, дяде Гюнтеру хуже стало…
– Светка, иди посмотри, там такое! – перелез через Гешку Вадик.
– Петровича в орла превратили! – торопливо закончил за брата Гешка.
– Че… – не сумела закончить коротенькое слово Света.
Она несколько раз моргнула, а потом встала и пошла смотреть – все-таки не каждый день твоих знакомых превращают в птиц. Неделю назад она бы даже не сдвинулась с места, решив, что это просто очередная глупость, придуманная ее хулиганистыми братцами, но в последнее время на «Чайке» творилось черти что…
Небо стремительно темнело – завершался очередной кругооборот светимости тепория. А на полубаке все столпились вокруг Петровича, неуверенно переступающего с лапы на лапу. Время от времени седой беркут пытался взмахнуть крыльями, но каждый раз вовремя останавливался – если бы даже ему и удалось взлететь, делать это ночью посреди океана было бы крайне неблагоразумно. Особенно существу, доселе ни разу не поднимавшемуся в воздух.
– Сейчас я превращу его в человека, – пообещал Каспар, разминая кисти. – Сейчас… сейчас…
– Не тяни! – сварливо прикрикнул на него Бальтазар.
– Быть птицей совсем неплохо, – с интересом заметил Мельхиор. – Я однажды был птицей.
– Ты был мышью-полевкой, – фыркнул Бальтазар. – И тебя чуть не съела неясыть.
– Не помню такого…
– Я всегда говорил, что ты просто старый идиот. Вы оба старые идиоты!
– Закрой рот, молокосос! – повысил голос Каспар. – Сейчас как стукну палкой!
– Ты потерял ее еще в прошлом центуме.
– Наговор! Не потерял, а сломал! О голову ужасного чудовища!
– Да, до сих пор еще побаливает… – потер затылок Мельхиор.
Беркут подошел к Колобкову и тихо спросил:
– Иваныч, может не надо? Что-то мне боязно… Вдруг еще хуже станет?
– И то правда… – с сомнением посмотрел на волшебников Колобков. – Дурные деды… Василь Василич, ты как думаешь?
Фабьев, не отрываясь, пялился на Угрюмченко, все еще не в силах поверить, что этот орел – его товарищ по команде. Правда, белые перья на макушке очень напоминали седину пожилого механика, да и голос остался тем же, хоть в нем и появился непривычный клекот.
– Петр Иваныч, а может, сначала пробный эксперимент проведем? – предложил Чертанов. – Пусть этот бородатый на чем-нибудь другом попробует, и если все нормаль…
– Понял, – не дал ему закончить Колобков. – Вадик, шнель, принеси-ка сюда чего-нибудь размером с Петровича.
– А… э… а с того, какой он был, или какой сейчас? – задумался подросток.
– Какой сейчас. Петрович, сложи-ка крылья. Во… ну, почти что метр в высоту. У тебя перелом-то правда сросся?
– Оба целые, – с явным удовольствием взмахнул великолепными крыльями Угрюмченко-беркут. – Как молодой! Иваныч, а может, погодить немножко? Страсть полетать попробовать хочу… Всю жизнь под водой плавал, охота хоть разок в небушко порхнуть…
После того, как первый шок прошел, Угрюмченко перестал требовать, чтоб его срочно вернули к человеческому облику. Не потому, что понравилось быть птицей, а просто по причине осторожности – а вдруг и правда так расколдуют, что еще хуже станет? К тому же Петрович-беркут чувствовал себя лучше, чем Петрович-человек: пропали неприятные хрипы в груди, перестала шалить печень, давно изъеденная циррозом, и, хотя этого он пока еще не знал, бесследно испарился нарождающийся рак пищевода.
– Подушка пойдет? – приволок огромную подушку Вадик.
– Пойдет! Тоже с перьями! Гы-гы, Вадик, а ты где это такую подушищу нашел? У нас такие только…
– Ага, у бабушки, – расплылся в улыбке близнец. – Я у нее из-под головы вытащил.
– А я – вторую! – пропыхтел Гешка, тащащий вторую подушку, точно такую же.
Матильда Афанасьевна всегда спала на двух огромных подушках, положенных друг на друга. А третью, маленькую, клала под ноги.
– Бабку без подушек оставили?… – сурово нахмурился Колобков. – Надо вас за это наказать!… потом. А пока вот вам немножко мелочи на мороженое.
Близнецы приняли от отца две сторублевки и одинаково ухмыльнулись. Они уже давно выучили, что папа никогда не сердится, если подстроить бабушке Матильде какую-нибудь гадость. Наоборот, может слегка субсидировать наличными.
– Дед! – хлопнул Каспара по плечу Чертанов.
– А?! Что?! Я не сплю, не сплю! Чего надо?!
– Вот тебе экспериментальный полигон. Преврати подушку в человека.
– Да не в какого попало, а в Петровича! – дополнил Колобков.
– Э, э, Иваныч, не надо! – заволновался настоящий механик. – Зачем нам тут два Петровича?
– А мы одного за борт скинем.
– Не надо, Иваныч! А вдруг перепутаете и настоящего скинете?!
– Вы сами знаете, чего хотите? – сухо осведомился Бальтазар.
А с рук Каспара уже срывались миллионы крошечных искорок, несущихся к подушке. Они окутали ее плотным кольцом, постельная принадлежность начала вздуваться, расти… и вдруг резко лопнула. Только перья во все стороны полетели, да сиротливо опала на палубу рваная наволочка.
– Это мог быть я, – тихо констатировал Угрюмченко, невольно пряча клюв под крылом в чисто птичьем жесте. Орлиное тело начинало потихоньку сливаться с человеческими разумом и душой, привнося новые инстинкты и умения.
– Ничего страшного, у нас еще одна есть! – поспешил пододвинуть вторую подушку Колобков. – Давай, дед, попробуй еще раз! Только аккуратнее!
Каспар вновь послушно использовал заклинание. На сей раз подушка не лопнула. Наоборот, она со свистом сморщилась, почернела и в конце концов трансформировалась во что-то, больше всего похожее на сильно помятый уголек.
– Это тоже мог быть я, – встопорщил перья Петрович.
– Кого еще превратить в человека? – радушно предложил Каспар. – По-моему, у меня неплохо получается…
Все невольно сделали шаг назад.
– Не бойтесь, – широко улыбнулся Мельхиор.
Его слова мало кого ободрили.
– Предлагаю пока погодить, – выразил общее мнение Колобков. – Петрович, ты как считаешь?
– Да как… Орлом, конечно, хуже, чем человеком, но зато лучше, чем… чем тем, что может выйти.
– Петрович, а как ты теперь дизель-то чинить думаешь? – возмутился Фабьев.
– Так он пока вроде работает…
– А если, тьфу-тьфу, к черту, вдруг сломается?
– А Серый у нас на что?
Чертанов втянул голову в плечи. Он разбирался исключительно в компьютерной технике. Ну и еще в смежной – всякое видео-аудио, фотоаппараты, ксероксы и прочее добро, которое можно подключить к компьютеру. Но он отлично понимал, что если попытается это объяснить, то вызовет лишь возмущение Колобкова и требование отчитаться за раздутую зарплату, выплачиваемую непонятно за что.
– А теперь научите меня летать, – потребовал Угрюмченко, нетерпеливо подпрыгивая на кривых лапах. – Вот научусь, буду заместо впередсмотрящего. Покумекай, кэп, сколько сразу пользы!
Фабьеву мысль понравилась. Действительно, иметь на судне летающее существо, способное подняться высоко-высоко и посмотреть, что там вдали, было бы очень полезно. Тем более, если у него орлиное зрение.
Тепорий в воздухе окончательно перестал светиться – наступила эйкрийская ночь. Вода, днем удивительно прозрачная и освещенная, обернулась чернильно-черной жидкостью. «Чайка» превратилась в плавучий маяк – зажглись ходовые огни, включились все лампы и, конечно, мощный прожектор.
Колобков все-таки загнал сыновей спать, но зато вместо них проснулась Оля. Ее превращение Петровича несказанно обрадовало – подумать только, живой орел! Хотя вредный папка не разрешил дергать его за хвост и гладить клюв.
Обучение Угрюмченко полету шло довольно вяло – у него ничего не получалось. Он старательно взмахивал крыльями, но делал это чисто механически, как машут актеры, одевшиеся птицами. И, конечно, результат выглядел довольно жидко. Гена с Валерой несколько раз подбрасывали огромного беркута в небо, но из этого тоже ничего не вышло.
– Когда мама-орлица учит орлят, она выкидывает их из гнезда, – поведала Света. С больным немцем сейчас сидела Зинаида Михайловна. – Дядя Петрович, может…
– Нет уж, дочка, на такое я не согласен, – отказался беркут. – Я уже старый, тебе меня что, не жалко? Хорошо, если полечу, а вдруг да нет? Надо другое чего-то придумать…
– Сейчас…
– …на примере…
– …покажем! – пропыхтели близнецы, тащащие связанного птеродактиля.
– Эй, я кому велел спать ложится?! – возмущенно гаркнул на них Колобков.
– Да ну, нафиг, пап, чего мы там не видели?! Успеем! – хором заявили Вадик с Гешкой, подтаскивая вырывающегося ящера к фальшборту.
– А ничего придумали, – одобрительно посмотрел на них беркут Петрович. – Ну-ка, сынки, столкните его, а я посмотрю, как надо…
– Щас! – хором отрапортовали близнецы, переваливая птеродактиля через фальшборт.
– Лети, лети, дракончик!… – возбужденно запищала Оля, – …ой…
Птеродактиль никуда не полетел. Он только каркнул что-то бессвязное, плюхнулся в воду, несколько секунд неуклюже барахтался, а потом очень быстро пошел ко дну.
– Развязать забыли, – поджал губы Колобков, глядя на круги на воде. – Ну ладно, вперед умнее будете.
– Ах, это удивительное зрелище полета, это чудо, недоступное людям! – обернулся вокруг своей оси Мельхиор, словно балерина. – Рожденный ползать летать не может!
