Текст книги "Три мудреца в одном тазу"
Автор книги: Александр Рудазов
сообщить о нарушении
Текущая страница: 10 (всего у книги 29 страниц) [доступный отрывок для чтения: 11 страниц]
– Чепуха! – фыркнул Бальтазар. – Гусеница рождается именно ползать, но после превращения в бабочку она еще как летает! Совершенно неверная поговорка!
– В самом деле? – удивился Мельхиор. – Надо проверить…
Он тут же зарылся в Орто Матезис Сцентию. Правда, искал почему-то на букву «гха»[9]9
Орто Матезис Сцентия написана на магическом языке канарра. В нем тридцать шесть букв, в том числе и такие, каких нет ни в кириллице, ни в латинице.
[Закрыть].
– Бедный дракончик… – дрожала верхняя губа у Оли.
– Мне кажется, кому-то надо поменять пеленки… – ласково улыбнулся ей Каспар.
– Кому?!! – оскорбилась Оля.
– Мне… – грустно потупился старый волшебник.
Колобков брезгливо потянул носом в его сторону, а потом задумчиво спросил у Чертанова:
– Серега, а ты никогда не мечтал в детстве, что будешь менять памперсы старикам?
– Нет! – возмущенно отверг такие обвинения сисадмин.
– Жалко… Если бы мечтал, сейчас твоя детская мечта как раз бы и исполнилась…
– Ничего, он сам может, – сухо сказал Бальтазар.
– Да, мы все взрослые, самостоятельные люди и вполне способны сами менять себе пеленки, – добавил Мельхиор.
– Если, конечно, кто-нибудь поможет, – промямлил Каспар.
Длинны эйкрийские ночи. Так же длинны, как и дни. Длинны и темны – ни луна, ни звезды не рассеивают этот мрак. Ибо нет их на небе. Да и неба в привычном нам понимании нет – на Эйкре слова «небесная твердь» употребляются не в переносном, а в самом что ни на есть прямом смысле.
«Чайка» шла на малых оборотах – Фабьев не собирался рисковать драгоценным судном ночью, да еще в незнакомых водах. Поэтому луч прожектора высветил из темноты горы острова Бунтабу уже под утро, когда в воздухе начали проявляться первые лучики вновь засветившегося тепория.
Люди на борту спали в самое разное время – внутренние часы у всех окончательно сбились. Большинство обитателей Эйкра жили по длинному сорока восьмичасовому циклу, с долгим сном и долгим бодрствованием, но земляне к нему еще не приспособились. Поэтому ходили квелые, толком не понимая, время ли ложиться спать или, наоборот, просыпаться. Положение отчасти исправлял судовой хронометр (Фабьев, например, уже много лет жил исключительно по его показаниям, не обращая внимания на такие переменчивые явления, как день и ночь), но не слишком. Как ни странно, этот прибор единственный на борту даже не заметил различий в физических законах, хотя вроде бы просто обязан был начать глючить.
После бесчисленных подбрасываний в воздух Угрюмченко все-таки научился махать крыльями, как полагается орлу, но так и не решился подняться выше, чем на три метра. Ему было жутковато остаться ночью в небесах над океаном, полагаясь лишь на такое ненадежное средство, как птичьи перья. Он решил еще потренироваться, когда «Чайка» встанет на якорь.
Матильда Афанасьевна, узнав о трансформации судового механика, даже не удивилась. Только приказала внучкам срочно сообщить, чем ей теперь эту птицу кормить. А заодно язвительно прошлась на тему того, что вот, сразу видно настоящего мужчину – орел получился! А из ее горячо любимого зятя вышел бы разве что какой-нибудь драный индюк или гусак. Колобков обиделся и предложил попросить Каспара заколдовать саму Матильду Афанасьевну, а то на камбузе давно яичницы не было, курица пришлась бы как нельзя кстати.
Грюнлау под утро все-таки очнулся, выпил чашку горячего бульона и даже сам дошел до гальюна. Хотя по-прежнему кутался в плед, дрожал, как на морозе, и обливался холодной испариной. Но все-таки ему явно полегчало – медицина двадцать первого века успешно справилась с тропической лихорадкой другой вселенной.
Зато заболели Гешка с Вадиком – чересчур хитрые карапузы единственные на борту умудрились избежать прививок, насильственно сделанных умницей Светой всем остальным. Вот и перехитрили сами себя – заразились от Грюнлау и теперь переживали то же, что ранее он. Даже еще хуже – все-таки организмы молодые, неокрепшие.
– Петя, у них жар! – сквозь слезы сообщила утром Зинаида Михайловна. – Это лихорадка!
– Ну так сделай им по уколу в задницу, и все, – пожал плечами добрый папа. – Вадику в левое полупопие, а Гешке в правое.
– А чего ему в правое?! – сквозь горячечный бред заорал Вадик.
– Патриарх Никон… Антанта… потемкинские деревни… Рюрик, Синеус и Трувор… – пробормотал Гешка. Ему казалось, что он стоит у доски и отвечает урок истории. Разумеется, в бреду, как и в жизни, Гешка ничего не выучил и получил двойку.
Трое волшебников сидели на полубаке и смотрели на приближающийся остров. Мельхиор, как всегда, листал Орто Матезис Сцентию, Бальтазар смешивал коктейль (все ингредиенты для которого отыскал в собственных карманах), Каспар похрапывал.
– Что за таинственный остров там вдали? – спросил Мельхиор. – Какие чудеса нас там ожидают?
– Говори нормально, старый идиот! – прикрикнул на него Бальтазар. – Не делай вид, что ты герой саги!
– Это просто красивый слог. Ну знаешь, чтобы казалось, что я хороший ритор.
– Если хочешь казаться ритором, вставь в глаз… э-э-э… а как называется та штука, которую обычно вставляют в глаз?
– Нож? – предположил Мельхиор.
– Горящий сук! – воскликнул Каспар, просыпаясь.
– Нет, вроде бы какое-то стекло…
– Пенсне?
– Очки?
– Нет, только одно стекло.
– Лупа?
– Лорнет?
– Нет, какое-то другое…
– Тогда не знаю.
– И я тоже.
– Старые дураки!
– Да ты и сам-то не знаешь.
– Я знаю!… просто забыл…
– А что ты вообще помнишь?
– Я помню… я помню… слушайте, а это разве не наш остров?
– По мне, так они все на одно лицо, – пожал плечами Каспар. – К тому же мне в глаз попала песчинка…
– Его надо вырвать! – радостно предложил Мельхиор. – Найдите мне щипцы и горящий факел! Да пожарче, а то неинтересно будет!
– Чепуха! Не нужно ничего вырывать! Просто дадим ему мой эликсир и сделаем массаж века – оба глаза выпадут сами.
– А может, просто поморгать посильнее? – перетрусил Каспар.
– Не будь ребенком, – сурово посмотрел на него Бальтазар. – Доверься доктору.
– Я не хочу тебе зла, – заверил его Мельхиор. – Просто вырву глаз. Тебе самому будет только легче.
– Почему?
– Не знаю. Но ты еще будешь нас благодарить. Мы твои друзья, доверься нам.
– В самом деле? Тогда приступайте.
Бальтазар с Мельхиором некоторое время возились, пытаясь разыскать среди густых косм Каспара глаза, потом долго переругивались и пихались, споря, какой метод лечения лучше, а в конце концов совершенно забыли, чем они, собственно, занимаются, и из докторов постепенно преобразовались в парикмахеров.
– Брей здесь!
– Бритва не у меня, а у тебя!
– Осторожнее!
– Чубчик оставьте, чубчик оставьте!
– Убери руки, не хватай меня за руки, старый дурак!
– По-моему, слишком коротко.
– Да мы еще даже не начинали.
– Хррр-пс-пс-пс… эй, что это вы делаете, молокососы?!
– Эй, старички! – окликнул их Колобков. – Вы на берег сходить собираетесь?
– А мы что, уже подплываем? – высунулся из-за лысины Бальтазара и кучерявой макушки Мельхиора Каспар.
– Опомнился! Давно приплыли, встали на якорь и спустили трап!
Глава 10
Остров Бунтабу, возле которого пришвартовалась «Чайка», среди Черных островов занимает второе место по площади. Чуть поменьше Кипра, формой немного напоминает человеческое ухо. Яхта вошла в большую бухту и причалила к чему-то, что в этих первобытных краях можно было даже назвать пристанью.
Судя по всему, когда-то в этих местах жили люди – остовы хижин все еще сохранились. Но находились они в таком плачевном состоянии, что нетрудно было сделать вывод – жители ушли очень давно. Хотя раньше это место, несомненно, было портовым поселением. Фабьев сразу вычленил в бинокль два самых заметных ориентира – практически целое здание из белого известняка и нечто вроде трехметрового термитника в самом центре деревни.
Благодаря тепорию, освещающему воду до самых низов, на дне бухты можно было разглядеть затонувшее строение – некогда эти останки были домом на сваях. Бревна, на которых он когда-то покоился, обрушились и увлекли хижину в глубину. Впрочем, не такую уж глубину – метров десять, не больше. Подводя «Чайку» к берегу, штурман старательно обошел место «домокрушения» – заполучив дополнительный груз в виде нескольких тонн гвоздей и болтов, яхта увеличила осадку и вполне могла задеть крышу.
Еще под водой виднелся остов большой лодки, сделанной из кожи, натянутой на деревянную раму. Похоже, она затонула не так давно, как дом – очень уж хорошо сохранилась. Фабьев только цокнул языком, рассматривая это техническое достижение неолита – ни грамма металла, только дерево и кожа.
Мостки явно не чинили уже очень давно – они обветшали и угрожающе трещали под ногами. Да и строили их не ахти какие умельцы – всего лишь несколько длинных досок, примотанных прочными лианами к бревенчатым сваям, почти сгнившим за многие годы. Доски производились древним, как мир, способом – каждая вытесана из целого бревна.
Соответствовали мосткам и хижины – построенные из жердей и покрытые сверху ветками. Почти все разрушены до основания – не чьей-то враждебной рукой, а всего лишь временем. Зато отлично сохранились очаги – в каждой хижине имелась примитивная каменная печь, сложенная из неотесанных глыб. А прямо над очагом всегда отверстие для выхода дыма (если, конечно, от самой крыши что-то осталось).
Интересная особенность – полное отсутствие окон. На Эйкре, с его тепорием, окна так и не стали жизненной необходимостью, как на Земле. Эти отверстия в стенах кроме всего прочего служат для вентиляции, осмотра окрестностей и так далее, но самая главная функция – все-таки освещение внутренних помещений. А в этом на Эйкре нужды никогда не возникало – днем светло даже в самых глубоких пещерах, а ночью окна тем более ничем не помогут.
Волшебники на берег сходить отказались. Так и дремали в креслах на полубаке. Грюнлау и близнецы чувствовали себя слишком плохо и, конечно, тоже никуда не пошли. Зинаида Михайловна и Матильда Афанасьевна остались за ними ухаживать. Олю они не отпустили, хотя та очень просилась. В конце концов ей позволили побыть на пляже вместе с Угрюмченко – потренировать его махать крыльями. Фабьев, разумеется, тоже не покинул свое возлюбленное судно. Колобков вручил ему третий браунинг, запасной. Так, на всякий случай.
Ну а пятеро остальных отправились в деревню. Петр Иванович сначала сомневался, брать ли Свету, но та не принимала никаких возражений. А в конце концов задала вопрос в лоб – умеет ли он, папа, пользоваться аптечкой? И слегка сконфузилась, когда выяснилось, что отлично умеет – еще по старому пионерско-комсомольскому прошлому. Богатый туристический опыт – Колобков и в Карелию путешествовал, и в сибирскую тайгу, и в Среднюю Азию, и на Камчатку. Что ему какой-то тропический остров? Но Светлана все равно настояла на своем.
Зато Чертанова пришлось буквально отдирать от ахтерштевня. Худосочный нескладный сисадмин уцепился за него руками и ногами, не желая покидать уютную «Чайку» и отправляться на берег, где наверняка кишат опасные болезни, животные и аборигены. Но Колобков отказался позволить своему подчиненному бездельничать – предстоял контакт с туземцами, и ему позарез требовался переводчик. А на борту имелось одно-единственное существо, способное взять на себя эту важную миссию. Сергей злобно шипел в сторону старых волшебников – если бы не их языковой эликсир, шеф, скорее всего, оставил бы его в покое. А его, между прочим, до сих еще время от времени рвало – проклятая бурда перекрутила ему кишки в тугой узел.
Но в первые минуты осмотра деревни возникло впечатление, что услуги Чертанова и не потребуются. Пустующие развалины – ни единого живого существа. Ничего ценного – если раньше в хижинах и была какая-то утварь, ее давно вывезли.
– Серега, ты поищи в той стороне, а мы со Светкой туда пойдем, – махнул рукой Колобков.
– Петр Иваныч…
– Валера, иди с Серегой, а то он бздит.
– Мум-гу, – невнятно промычал телохранитель, разворачиваясь, как заводной солдатик.
Пока Чертанов с Валерой пялились на непонятную конусообразную кучу, похожую на окаменевший термитник, Колобков поднимался по ступеням единственного уцелевшего здания в деревне. Скорее всего, когда-то эти хоромы принадлежали местному царьку.
– Эге-ге-ге-гей!!! – с удовольствием заорал бизнесмен, войдя внутрь.
Это место выглядело вполне обжитым. Комната всего одна (когда строили этот поселок, народ мбумбу еще не додумался до разделения жилищ внутренними перегородками), но очень просторная. В центре, под дымовым отверстием – каменный очаг. В углу плетеная циновка, накрытая выделанной шкурой какого-то животного, рядом несколько тарелок и чаш, сделанных из кожи или кокосовой скорлупы. Окон, разумеется, нет – и так светло.
А с циновки медленно и с достоинством поднялся местный житель – старик лет семидесяти. Высокий, темнокожий, с короткими курчавыми волосами и правильными чертами лица. Одет в травяную набедренную повязку и кожаный плащ шерстью внутрь. Грудь раскрашена белой и красной глиной, на шее ожерелье из чьих-то зубов, на ногах браслеты из рыбьих кишок.
– О, папуас! – обрадовался Колобков.
– Торомгиба, отцуго-лиде, – преклонил колени туземец. – Хо тати-фа табалуга[10]10
Здравствуй, белый человек. До чего же ты похож на макаку! (мбумбу)
[Закрыть]!
– Глянь, Светк, даже папуасы твоего папу уважают! Аж на колени брякнулся! – ухмыльнулся Колобков.
– Хо бада-блука! – расплылся в улыбке старик, поднимаясь на ноги. – Хо замбуки-фа-по, музиси[11]11
Как ты смешно говоришь! Наверное, ты дурак! (мбумбу)
[Закрыть]!
– Светулик, ну-ка, сбегай за Серегой, – моментально сориентировался Петр Иванович. – Хау, чернокожий брат! Мы приплыли по большой воде на волшебной лодке без весел и парусов!
Старый мбумбу понимающе улыбнулся и часто закивал, показывая, что совершенно согласен. Зубы у него оказались такими белыми, как будто он ежедневно чистил их лучшей зубной пастой. Впрочем, примерно так и обстояло – на Черных островах имеются зубные щетки (хотя и без щетины – просто палочки) и довольно приличный зубной порошок. Вопреки расхожему мнению, зубочистки, зубные щетки и прочие средства для гигиены зубов – одно из самых древних человеческих изобретений, их примитивные аналоги существовали даже у неандертальцев. Правда, зубной порошок мбумбу содержит очень много корунда[12]12
Корунд – твердый минерал, кристаллический глинозем.
[Закрыть], поэтому зубы становятся белоснежными и приобретают приятный блеск, но, к сожалению, теряют эмаль, из-за чего оголяется пульпа.
– Давай лапу, негр! – протянул руку Колобков. – Я Петр Иваныч. А тебя как зовут?
– Сумузи-по, о чумбуи-леки! – отшатнулся папуас, но бизнесмен все-таки успел ухватить его за руку. – Зубури хо-ту чумбуи-леки[13]13
Не прикасайся, я чумбуи-леки! Теперь ты тоже чумбуи-леки… (мбумбу)
[Закрыть]…
Старик торопливо отдернул ладонь, собрал с пола немного белого песка и сыпанул Колобкову на руку. А потом еще и плеснул туда же воды из кокосовой чашки.
– Умпуто-пору-по чумбуи! – объяснил он. – Пору чумба-по музиси[14]14
Грязь еще не успела впитаться! Можно отчистить! (мбумбу)
[Закрыть]!
– Наверное, местный обычай… – растерянно посмотрел на моющего ему руку Колобков. – Ген, как считаешь?
Гена ничего не ответил – он бдительно следил за движениями туземца. Если старый негр хоть на миг задумается о причинении вреда драгоценному шефу, его белоснежные зубы тут же покинут рот. Если только мозги не вылетят раньше – Гена колебался только по поводу того, стоит ли использовать браунинг или хватит и обычного хука правой.
– Петр Иваныч, что тут… а, так вы руки моете… – удивленно моргнул Чертанов, входя в дом.
– Серега, едрить-колотить, выясни у этого папуаса, чего он меня намывает, как кот… лапку! – облегченно вздохнул Колобков. – Псих какой-то!
Чертанов смущенно кашлянул, не слишком уверенный, что эликсир Бальтазара действительно подействует так, как положено. На письменности он это уже проверил, но на устной речи еще не успел. Однако все прекрасно получилось – как только он заговорил с туземцем, из его уст сами собой полились слова мбумбу. И он понимал каждое из них!
Старик очень обрадовался, что среди этих белых появился кто-то, кто говорит на правильном языке. Он торопливо объяснил Сергею смысл процедуры с умыванием рук, быстро изложил новости за последние дни и, в свою очередь, засыпал пришельцев вопросами. Похоже, отшельник изголодался по общению.
– Его зовут Туптуга, – начал переводить Чертанов. – Он живет тут уже семьдесят центумов…
– Это примерно сорок лет, – тут же подсчитала Света.
– Ага. Он вроде как неприкасаемый или что-то вроде того – до него нельзя дотрагиваться. Табу. А если дотронулся, надо срочно вымыться, иначе тоже таким станешь.
– Папа, у тебя соображение вообще есть? – сурово посмотрела на отца Светлана. – Первый раз видишь человека, и сразу за руку здороваться! А если бы он заразный оказался? Тут всяких болезней полно!
– Светулик, не ворчи, – ласково щелкнул дочь в лоб отец. – Серега, а прикинь – этот папуас передо мной на колени встал! Уважает, значит!
– Э-э-э… не совсем, – осторожно сказал Чертанов. – Просто, приветствуя незнакомца, по их обычаям полагается вставать на колени. Он, кстати, очень обиделся, что вы с ним… ну, не поздоровались.
– Э, Серега, а чего он тогда перед тобой не брякнулся? И остальными?
– Если здороваешься с группой, достаточно поприветствовать предводителя. То есть вас.
– Ну и ладно, хрен с ним, с этим Топтыгой…
– Туптугой.
– Сколько тут разницы-то? Давай, устанавливай с ним контакт. Вот, я тут захватил всякой мелочевки – подари ему. Спроси, чего с деревней случилось и что это за бусы мы в котловане нашли. Свет, дай-ка бусики.
Туптуга подаркам очень обрадовался. Носовой платок восхитил его своей мягкостью, железный рубль с Гагариным привел в экстаз (из металлов мбумбу используют только медь, и то в очень небольших количествах и лишь способом холодной ковки), а маникюрные ножницы просто добили. Но особенно старика потряс пустяковый сувенир – авторучка с изображением девушки, раздевающейся при переворачивании. Он играл подарком минут пять, каждый раз пораженно ахая.
Потом абориген вспомнил о гостеприимстве и пригласил гостей на трапезу. Ни стола, ни стульев не полагалось – сидеть пришлось на циновках, а есть с огромных листьев какого-то растения.
К сожалению, кормили тут на вегетарианский манер – кокосы, дикие дыни, манго и еще десяток плодов, на Земле неизвестных. Туптуга стыдливо объяснил, что чумбуи-леки не разрешается есть мясо, иначе он может осквернить животное, которому оно принадлежит. Впрочем, кокосовые меренги оказались очень вкусными (вместо сахара использовался сладкий сок растения у-танте).
– Туптуга, а что случилось с вашей деревней? – спросил Чертанов.
– Большой Шумузи, Серге. Большой Шумузи – это очень плохо.
– Это… какое-то стихийное бедствие? Или болезнь?
– Нет, Большой Шумузи – это зверь. Плохой зверь. Похож на сумбукари[15]15
Животное отряда неполнозубых, схожее с броненосцем.
[Закрыть], но больше самой большой хижины, даже больше вашей лодки-облака [16]16
Туптуга преувеличивает, утверждая, что Большой Шумузи превосходит в размерах «Чайку». Большой Шумузи – родственник глиптодона, достигает пяти метров в высоту и восьми в длину, не больше. Вес – около десяти тонн.
[Закрыть].
– Он всех сожрал?! – ужаснулся Чертанов.
– Нет, Серге, Большой Шумузи не ест человека, Большой Шумузи ест только жуков и цукуту[17]17
Гигантское перепончатокрылое насекомое, близкий родственник муравьев. Достигает двадцати сантиметров в длину.
[Закрыть]. Цукуту очень много на другом конце Бунтабу, Большие Шумузи живут там, а человек туда не ходит. Как же вы глупы, белые люди, даже не знаете таких простых вещей! – ухмыльнулся Туптуга. – Видно, вы просто макаки без хвостов!
– Серега, чего этот бабуин сказал? – подтолкнул Чертанова локтем Колобков.
– Непереводимая игра слов, – дипломатично ответил сисадмин. – Скажи, Туптуга, а что же тогда сделал этот… Большой Шумузи?
– Большой Шумузи осквернил поселок. Ты видел большую гору с острой вершиной там, где раньше стоял идол Лукенкуи?
– Видел.
Разумеется, Чертанов понятия не имел, где в деревне раньше стоял идол Лукенкуи, но догадаться, о какой горе идет речь, было нетрудно – очень уж эта штуковина выделялась среди всего остального.
– Ее сделал Большой Шумузи! Видно, он терпел целый ахта-ко[18]18
Ахта-ко, «круг пальцев» – мера времени у народа мбумбу. Двадцать одни полные сутки – по числу пальцев у человека (включая ахта-чум или «скверный палец»). 0,115 земного года.
[Закрыть], раз наложил такую большую кучу! Большую беду принес Большой Шумузи!
– Петр Иваныч, помните тот холмик, на который вы хотели залезть? – невозмутимо спросил Чертанов.
– А? А, помню, конечно! – оживился Колобков. – Свет, ты камеру захватила? Сейчас салатик доедим и сфотографируешь папу на вершине горы, ладно?
– Петр Иваныч, я бы не советовал туда лазить, – поморщился сисадмин. – Это не просто холмик. Это окаменевшая куча… м-м-м… гуано.
– Ог-го! – расширились глаза шефа. – Мамонтячья, что ли?!
– Нет, некоего Большого Шумузи. Погодите, я сейчас дальше спрошу. Туптуга, а почему все-таки все ушли?
– Потому что Большой Шумузи осквернил поселок, – терпеливо объяснил старик.
– Ну и что?
– А вы, белые, смогли бы жить в поселке, оскверненном таким вопиющим образом? – недоверчиво нахмурился Туптуга.
– А почему нет? – пожал плечами Чертанов. – Устроили бы субботник…
– Суботник? А что это такое?
– Ц-ц-ц… день такой. Все собираются и делают одно общее дело. Например, убирают гуано. Заодно и бесплатное удобрение для огородов.
– Аах-х-х!!! – в ужасе отшатнулся Туптуга. – Белая бесхвостая макака! Человек, прикоснувшийся к такой нечистой вещи, становится чумбуи-леки на всю жизнь! Я стал чумбуи-леки, потому что споткнулся и упал в кучу Большого Шумузи. Вот и живу с тех пор здесь – больше не человек, а чумбуи-леки. А вы… Шаманы верно говорят, что люди с белой кожей – просто макаки без хвостов!
– Серега, чего он разоряется? – промокнул губы салфеткой Колобков. Ну ладно, не салфеткой, а майкой. И не губы, а живот, забрызганный соком манго. – Ты ему скажи, чтоб не вопил, я этого не люблю. И спроси – у него чего-нибудь выпить есть? А то на борту пиво кончается. Если б Гюнтер не прихворнул, уже совсем кончилось бы.
– У него есть мимбо, – перевел ответ Туптуги Сергей.
– Не знаю, что это такое… но все равно тащи.
– Он не хочет, – снова перевел Сергей. – Говорит, что это его мимбо.
– Не вопрос, – сделал пальцы веером бизнесмен. – Сколько просит?
Он с гордым видом вытащил бумажник и хрустнул пачкой стодолларовых банкнот, перетянутых резиночкой от бигуди.
– Дядя Петя сегодня добрый, – снисходительно протянул одну из купюр Туптуге Колобков. – Сдачи не надо.
– Что это, Серге? – недоуменно понюхал бумажку туземец. – Зеленое, плоское… и с картинками. Это такой амулет?
– Это деньги, – ответил Чертанов. В словаре мбумбу это понятие присутствовало, так что он мог быть уверен – товарно-денежные отношения уже изобретены. – У нас они вот такие.
– До чего же вы глупы, белые люди – усмехнулся Туптуга. – Смотри, какими должны быть настоящие деньги.
Настоящими деньгами оказались симпатичные розовые ракушки. И еще белые – более редкие, а потому и более ценные.
– Я дам за все ваши зеленые и плоские… – скучающе посмотрел на зеленую пачку в руках Колобкова туземец, – …две розовых деньги и одну белую.
– Грабеж среди бела дня! – возмутился Петр Иванович, узнав, какой тут обменный курс.
– Дешевле меняться он не хочет, – пожал плечами Чертанов.
– Ну и пошли его в дыру! Я вот сейчас сам пойду на пляж и наберу себе этих ракушек полный мешок!
– Вряд ли. Туптуга говорит, что розовые и белые попадаются очень редко. Обычно они все серые.
– Ну хоть серых наберу.
– За серые вам ничего не дадут. Серая ракушка стоит как рубль до деноминации. Мешок серых можно обменять на одну розовую.
– Ну и жадные же тут папуасы! – обиделся Колобков. – Ладно, фиг с ним, с этим мимбо – может, оно вообще невкусное. Спроси про бусы из котлована и пошли.
Туптуга взял жемчужное ожерелье, тщательно ощупал каждую жемчужину и внимательнейшим образом рассмотрел перо, залитое в янтарь. А потом вынес вердикт:
– Амулет очень дешевый. Блестящие улиточные каки и морская смола – это дешево. Но перо редкое и дорогое. Я дам за эту вещь… одну белую деньгу и четыре розовых.
– Мы ее не продаем, мы просто хотим узнать, откуда она, – забрал ожерелье Сергей. Он протянул его обратно Свете, но потом решил, что сначала, пожалуй, стоит вымыть – а вдруг это чумбуи-леки все же нечто большее, чем просто дурацкое суеверие?
– Хорошо, одну белую и пять розовых, – проявил покладистость Туптуга.
– Да я не торгуюсь!
– Одну белую и шесть розовых?
– Нет!
– А вы, белые макаки, умнее, чем кажетесь, – поджал губы туземец. – Хорошо, Серге, даю целых две белых деньги! Больше не могу.
– Встречное предложение. Я дам тебе… ну, скажем, вот эту… вот эту… Петр Иваныч, у вас ничего такого нет?… Свет?… Гена?… Валера?… спасибо. Я дам тебе вот этого игрушечного Бэтмена… игрушечного Бэтмена?!!
Валера густо покраснел и втянул голову в широченные плечи.
– Какой замечательный фетиш[19]19
Фетиш (порт. feitico – «амулет») – предмет, обладающий сверхъестественными свойствами (реальными или вымышленными), объект поклонения у примитивных народов.
[Закрыть]! – восхитился Туптуга. – О-о-о, у него даже руки движутся!
– Да, точно. Если этому… Бэтмену поставить руки вертикально, будет дождь, а если горизонтально – ветер, – нагло соврал Чертанов.
– Должно быть, сильный божок этот ваш Бэтмен, – уважительно цокнул языком Туптуга.
– Ага. Расскажи нам, что это за бусы, и он твой.
– Хорошо, Серге, – легко согласился старик-туземец. – Это амулет, охраняющий кожу от дурного глаза. Он сделан из просверленных улиточных как и морской смолы, нанизанных на веревочку. Это дешевые материалы. Но вот зато это перо принадлежит Великой Птице Кумата – очень редкая и сильная птица. Дорогое перо. На морской смоле есть значок шамана, который делал этот амулет. Вот, смотри, Серге – спираль с двумя точками, закрученная направо. Это не наш шаман, наш ставит крестик с поперечной чертой сверху.
– А какой?
– Этого я не знаю. Но, если хотите, я могу проводить вас в поселок, и вы сами спросите у шамана. Только не забудьте взять хорошие подарки, иначе духи скажут шаману, что вы жадные белые люди, и уста шамана не раскроются.
