Текст книги "Лаборатория Дубльвэ"

Автор книги: Александр Беляев

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 5 страниц)

Анна Семеновна в долгие часы своих дежурств с грустью размышляла о приближающейся смерти отца… Да, ужасно, что великие общественные деятели, писатели, строители, художники, скульпторы уходят из жизни… Сугубов, Лавров и другие… Сколько их перебывало у отца. Все они обещали вернуть ему работоспособность, память – и все напрасно. Вот теперь появился этот новый белобрысый безусый доцент с юношески пухлым лицом – Алексеев. Обещает и он…

Бесшумно, чтобы не побеспокоить Михеева, вошла сиделка. Наклонившись над ухом Анны Семеновны, она шепнула:

– Доктор Алексеев спрашивает, можно ли войти.

«Легок на помине», – подумала Анна Семеновна, вздохнула, захлопнула книгу.

– Пусть войдет.

Через минуту Алексеев вошел с небольшим чемоданом в руках.

– Здравствуйте, Анна Семеновна. Не побеспокоил? Разрешите произвести Семену Григорьевичу внутривенное вливание?

Самого Михеева уже не спрашивали о таких вещах. Он был безразличен и апатичен ко всему.

– Что же, можно. Только постарайтесь не делать ему больно.

– Не беспокойтесь, и не почувствует.

Алексеев с помощью дежурного врача занялся приготовлениями, а Анна Семеновна принялась будить отца.

– Не надо, Анна Семеновна, – остановил ее Алексеев. – Пусть спит. Так даже лучше.

Домашний врач поднял рукав блузы Михеева, Алексеев продезинфицировал и анестезировал локтевой сгиб руки, быстро и ловко ввел в вену шприц и влил содержащуюся в нем жидкость. Он внимательно посмотрел на лицо Михеева, который, по-видимому, даже не почувствовал произведенной над ним операции. Лицо Михеева оставалось спокойным. По указанию Алексеева домашний врач уже готовил другой шприц, с другой жидкостью, а сам Алексеев, не переставая наблюдать за лицом Михеева, вынул из чемодана небольшую круглую коробку и приложил ее к сердцу Михеева. В кабинете начали отчетливо раздаваться удары сердца, сопровождаемые шумом. Частота ударов все увеличивалась, и вдруг начались перебои. Лицо Алексеева выразило крайнее внимание и, как показалось Михеевой, волнение.

Анна Семеновна забеспокоилась. «Нельзя доверять этому юноше, – думала она, враждебно глядя на Алексеева. – Еще погубит отца…»

– Шприц! – коротко приказал Алексеев и произвел инъекцию в области сердца. Через несколько секунд перебои прекратились, удары стали ровнее и медленнее. Алексеев облегченно вздохнул и радостно улыбнулся.

– Все в порядке, Анна Семеновна, – уже громко сказал он, собирая инструменты.

– Но я не вижу никаких изменений, – скептически ответила женщина.

Алексеев ничего не ответил, только заулыбался еще шире.

Вдруг на ее глазах начало происходить чудо. Безжизненная маска лица Михеева начала оживать. Тупое, бессмысленное выражение сменилось сознательным. Дряблые мышцы как-то подобрались. Она начала узнавать знакомые и любимые черты, черты, давно уже обезображенные дряхлостью. Михеев проснулся и глядел на нее. Замирая от радостного изумления, она увидела в глазах отца ясную мысль, полное сознание. Он улыбнулся, чего не делал все последние годы, и своим прежним, внезапно окрепшим голосом бодро сказал:

– Как я хорошо себя чувствую, Анечка!

Потрясенная Анна Семеновна искала Алексеева, но молодой человек незаметно ускользнул из комнаты…

Институт ликовал, и с ним вместе ликовала вся страна, почитавшая гений великого ученого…

* * *

Когда молодая женщина увела Лаврова, Сугубов и Нина снова вышли на веранду.

– Если бы к нам привезли раненого, потерявшего сознание, положение которого потребовало бы немедленной операции, мы не стали бы дожидаться, пока он придет в себя, а произвели бы эту операцию немедленно, – точно раздумывая, заговорил Сугубов.

– Разумеется, – согласилась Нина.

– Вы согласны? – Сугубов потряс руку Нины. – Я думаю применить электронаркоз. Благотворные результаты этого метода лечения проверены над Голубевым и Кудрявцевым.

– Удобно ли эту процедуру производить здесь? – спросила Нина.

– Вполне, – ответил Сугубов. – Этот план лечения я принял еще в Ленинграде, вылетая на поиски Лаврова, и захватил с собой всю необходимую аппаратуру.

– Лавров сам высказывался за электронаркоз, – подтвердила Нина. – Но как мы это проделаем?

– После того крайнего возбуждения, в котором находился Иван Александрович, должна наступить реакция. Бороться с нею новой электризацией он не может, так как аппарат испорчен. И я думаю, он должен крепко уснуть. Во время сна мы пустим в действие аппарат, и естественный сон Лаврова незаметно перейдет в электросон.

Нина опять выразила согласие кивком головы.

– Имейте в виду, – напомнил Сугубов, – что погрузить человека в электронаркоз на час, на два, даже на восемь часов нетрудно. Но в данном случае необходимо продержать нашего пациента во сне десять-двенадцать суток. Все это время нужно будет поддерживать его искусственным питанием, следить за правильностью естественных отправлений, за работой сердца – ведь на искусственном питании организм, а следовательно, и работа сердца ослабевают…

Через два часа молодая женщина вернулась с долгожданной вестью:

– Уснул.

Сугубов выждал еще несколько минут. Вместе с Ниной они пошли по коврам, хорошо заглушающим шаги. Казалось, Лавров ничего не слышит, но вдруг он мучительно застонал и открыл глаза. Сугубов и Нина не успели скрыться, как он поспешно вскочил и закричал:

– Хотите захватить спящего?

Лавров дико засмеялся, сорвал со стены ятаган и бросил в Сугубова. Ятаган задел руку Сугубова, и профессор пошатнулся. Его белый рукав окрасился кровью.

Лавров напряженно уставился в расползающееся кровавое пятно, потом схватился за голову.

– Что я наделал? Я ранил вас! Поднимите скорее рукав рубашки. Покажите рану! Я сделаю вам перевязку.

При виде крови он забыл обо всем, кроме того, что он врач, хирург.

«На этот раз ослабление тормозов пошло на пользу», – подумала Нина.

Пользуясь тем, что Лавров, безгранично отдаваясь чувству беспокойства, всецело занят раной, Сугубов незаметно передал Нине ящичек аппарата для электронаркоза, чтобы Лавров, увидав аппарат, вновь не перешел к возбуждению. Нина незаметно спрятала аппарат за занавеской окна.

– Пустяки, – успокаивал Сугубов Лаврова. – Немного рассечены кожа и мышцы. Промою антивирусом, Нина сделает перевязку, и все будет в порядке.

– Нет, нет, – задыхался Лавров. – Края раны необходимо сшить. Нина с этим не справится. Нина, вы здесь? Приготовьте сейчас же необходимые инструменты.

Чтобы отвлечь Лаврова, Сугубов не возражал. И Лавров, продезинфицировав свои руки, ловко и быстро зашил рану. Когда работа была окончена, Сугубов сказал:

– Благодарю вас, Иван Александрович. И простите нас. В этом печальном инциденте виноваты сами мы. Мы хотели только посмотреть, хорошо ли вы спите…

Сказал и тотчас понял свою ошибку. Не надо было выходить из роли пациента и наводить Лаврова на другие мысли. Лавров вновь нахмурился и недружелюбно посмотрел на Сугубова.

– Спокойной ночи, Иван Александрович. Больше мы не будем беспокоить вас, – поспешил сказать Сугубов, предупреждая новую вспышку, и быстро вышел вместе с Ниной из комнаты. В коридоре они встретили молодую хозяйку.

– Теперь я попробую, – прошептала женщина.

– Что?

– Приготовить больного для вашего лечения.

Она проскользнула в комнату Лаврова со старинным серебряным бокалом в руке.

– Простите, что я вошла к вам, – сказала она. – Я слышу ваши шаги. Вам не спится? У нас есть старый обычай: если гостю не спится, ему подносят бокал вина. Чудесное вино нашей чудесной страны. Прошу вас… – И она протянула бокал.

В глазах Лаврова вспыхнули огоньки недоверия.

– А у нас другой старинный обычай, – процедил он. – Хозяйка, подающая гостю вино, должна пригубить из той же чаши. – И он пытливо посмотрел в глаза молодой женщины. Спокойно улыбаясь, она отпила вина и протянула бокал Лаврову. Через несколько минут он крепко спал.

Сугубов и Нина спокойно вошли в комнату и без помех погрузили Лаврова в глубокий электронаркоз.

* * *

Для Сугубова и Нины началась страдная пора. Слова Сугубова – «когда спит пациент, не спят врачи» – оправдывались. Все ночи напролет они проводили возле спящего. Только иногда днем Сугубов позволял себе вздремнуть на несколько часов, надев радионаушники, но даже в дремоте продолжал следить за работой сердца Лаврова. При малейших перебоях он просыпался. Так опытный механик даже во сне слышит работу мотора и просыпается при малейшем нарушении ритма. Рана на руке заживала нормально. Благодаря новейшим анестезирующим средствам Сугубов не испытывал боли, хотя рана все же мешала работать.

Жена Лаврова, Варвара Николаевна, каждый день справлялась по радио о муже, хотела приехать с дочерью, но Сугубов отговаривал.

– На работе и дома вы сейчас нужнее, – сказал он. – Иван Александрович вполне обеспечен уходом, а за его здоровье отвечаю я.

Лечение электронаркозом протекало нормально, хотя Лавров терял в весе и деятельность его сердца немного ослабла. Сугубов худел гораздо быстрее. Лицо его побледнело, черты обострились, щеки втянулись, глаза от бессонных ночей покраснели. Нина просила его отдохнуть и не переутомлять себя. В Солнечном городе были опытные врачи. Неужели они не могли заменить его хотя бы на одну ночь? Но Сугубов об этом и слушать не хотел.

– Несмотря на все наши знания, на совершенство наших регистрирующих аппаратов, на идеальный уход, мы не гарантированы от неприятных случайностей. Человеческий организм не открыл нам еще до конца всех своих тайн. Я не могу допустить ни малейшего риска и останусь на посту, решительно заявил он.

На восьмой день, однако, с ним случилось головокружение, и он едва не упал.

Оправившись, он нахмурился и сказал:

– Не люблю прибегать к латинской кухне, но иногда без нее не обойтись.

И он начал принимать лекарство и искусственно поддерживать деятельность нервной системы и головного мозга.

Нина знала, что со стороны яростного поклонника ортобиоза – правильной естественной жизни – это был огромный компромисс, граничащий с жертвой.

Наконец настал давно ожидаемый день, когда Сугубов позвал Нину.

– Думаю, теперь его пора будить.

Ток был выключен, аппараты унесены.

Нина с волнением и некоторой тревогой смотрела на побледневшее лицо Лаврова.

Скоро он шевельнул рукой, глубоко вздохнул, открыл глаза и проговорил:

– Однако как сладко я спал! – и усы его зашевелились от знакомой добродушной улыбки. Давно Нина не видала на лице профессора этой улыбки. Лаборатория унесла ее, а вот теперь улыбка вернулась. Это было хорошим признаком.

Лавров сел на кровати и без всякой враждебности посмотрел на Сугубова и Нину.

– Я, кажется, вчера наделал глупостей. И вообще за последнее время… Он мягко улыбнулся.

– Не будем говорить об этом, Иван Александрович, – поспешно возразил Сугубов. – Вот лучше выпейте-ка этого крепкого бульона.

Нина подала Лаврову приготовленную чашку.

– Гм, я, по-видимому, прихворнул? Впрочем, уже все прошло, и аппетит у меня отличный.

Он с удовольствием выпил бульон.

– Ну, а теперь расскажите, Леонтий Самойлович, почему вы так ухаживаете за мною.

Сугубов, уверенный в том, что Лавров вернулся к нормальному состоянию, рассказал все, не исключая электролиза.

Лавров сохранил память о всех прошедших событиях, начиная с того момента, когда впервые в лаборатории Дубльвэ подверг электризации свой мозг, и до бокала вина, который он принял из рук молодой женщины в этом доме. Но пережитые события принимали теперь иное освещение.

Слушая Сугубова, Лавров утвердительно кивал головой и, наконец, протянул руку.

– Благодарю вас, дорогой друг. Вы сделали то, что сделал бы я сам, если бы мы с вами поменялись ролями. Благодарю и вас, Нина. – И он дружески пожал им руки. – Теперь скорее в Ленинград.

– Иван Александрович! Летим вместе в моем субстратоплане. Он очень вместителен, – предложил Сугубов, не желая в пути разлучаться с Лавровым.

– А моя машина? – спросил Лавров.

– Ничего нет проще, – ответил Сугубов. – Дежурный механик аэропорта даст задание пилоту-автомату лететь на Ленинград, и ваш электроплан отлично долетит до ленинградского аэропорта.

Лавров согласился – он был в отличном настроении. Тепло простившись с радушными хозяевами, Сугубов, Лавров и Нина вылетели в Ленинград. В пути «друзья-соперники» – Лавров и Сугубов – по обыкновению завели научные споры, но в этих спорах Лавров не горячился и говорил с выдержкой и самообладанием. Не оставалось больше сомнения в том, что электронаркоз крепко подвинтил ослабевшие «тормоза» Лаврова. Из субстратоплана Лавров поговорил с женой.

– Не брани меня, старушка, – ласково сказал он, увидев в телевизоре знакомые черты. – Блудный сын возвращается в отчий дом. Через час буду у тебя, но сначала надо заглянуть в институт.

Лицо Варвары Николаевны выражало живейшую радость.

– Как я счастлива, что вижу тебя таким, каким ты был всегда! Приезжай скорее, поставлю самовар, попьем чайку.

– И с клубничным вареньем, – шутливо добавил Иван Александрович.

* * *

Лавров прошел в лабораторию Дубльвэ вместе с Сугубовым и Ниной.

– Вот она, злосчастная лаборатория, – сказал он. – Наделала бед. Уж не закрыть ли ее?

– Вы завтра же открыли бы ее вновь, – смеясь, ответил Сугубов. Знаете, я не сторонник вашего метода, но в умелых и осторожных руках профессора Лаврова лаборатория найдет себе отличное применение. Пути науки многообразны. И я буду первый аплодировать вашему успеху и вашим достижениям.

– Да, но все-таки, – немного грустно сказал Лавров, – с электризацией мозга неудача, еще раньше не удались опыты по регенерации. Это похоже на банкротство моей школы.

– Ну, вы еще не сказали своего последнего слова, Иван Александрович. Да и неудачи ваши относительны. Перед самым вашим пробуждением я получил известие, что ваша работа по регенерации тканей не пропала даром. Вы потерпели неудачу только потому, что сделали маленькую ошибку. Эта ошибка исправлена Старцевым, Горбовым, Алексеевым. Людям больше не придется пользоваться протезами. У них будут отрастать утраченные конечности. Без вас этот вопрос был бы, возможно, разрешен на десяток лет позже.

– Почему же вы не сказали этого раньше? – с радостью воскликнул Лавров.

На его лице не было и тени неудовольствия оттого, что задачу разрешили другие. Главное – она разрешена, и калек больше не будет.

– Не говорил потому, что не был уверен, примете ли вы это как должно советскому врачу нашего времени.

– Не уверены в этом? – с недоумением спросил Лавров. – Разве я всей своей деятельностью не доказал…

– Да не то, Иван Александрович! – перебил его Сугубов. – Может быть, я не точно выразился. Я не был окончательно уверен в том, что в работе вашего мозга не осталось следов неуравновешенности, что малейшее проявление личного неудовольствия, которое еще может копошиться где-то в недрах вашего интеллекта, не будет заторможено при самом возникновении. И если вы так хорошо приняли это известие, то я вам сообщу и другое, не менее важное: проблема восстановления умственных сил и памяти также разрешена. Михеев вернулся к работе и успешно завершает дело своей жизни. Все Михеевы, Глебовы, Закировы отныне получают добавочный паек полноценной жизни…

Лавров даже не спросил, кто это сделал. Лицо его выражало огромную радость. Даже глаза стали влажными.

– Это самый радостный день моей жизни!

Весть о выздоровлении и возвращении Лаврова уже разнеслась по институту. Его сотрудники от седовласых стариков до юных аспирантов радостно входили в лабораторию Дубльвэ…

1938 г.