Текст книги "Человек-амфибия (повести)"
Автор книги: Александр Беляев
сообщить о нарушении
Текущая страница: 19 (всего у книги 40 страниц)
– На Луне то слишком холодно, что слишком жарко, – сказал я.
– Искусственная атмосфера под стеклянным колпаком и шторы умерят жар Солнца. Что же касается холода почвы во время лунных ночей, то у меня на этот счёт свои взгляды, – многозначительно заметил Тюрин. – Разве мы не отказались от теории раскалённого Ядра Земли с чрезвычайно высокой температурой? И тем не менее наша Земля тепла…
– Солнце и атмосферная шуба… – начал геолог, но Тюрин перебил его.
– Да, да, но не только это. В земной коре развивается тепло от радиоактивного распада в её недрах. Почему не может быть этого на Луне? И даже в более сильной степени? Радиоактивный распад сможет подогревать почву Луны. Да и не остывшая под лунной корой магма… Луна не так холодна, как кажется. И если там есть остатки атмосферы… Вот почему вы, биолог, включены в эту экспедицию, – обратился он ко мне.
Соколовский с сомнением покачал головой.
– На астероидах я что-то не встречал подогревания почвы радиоактивным распадом элементов.
– Астероиды меньше Луны, – пискливо ответил астроном.
Он ненадолго замолчал и вдруг опять ударился в философствование, словно две мыслительные линии в его мозгу шли параллельно.
Мёртвые немигающие звёзды заглядывают в окно нашей ракеты. Звёздный дождь, пересекая небосклон, мчится куда-то вбок и вверх, – ракета поворачивает.
– Мы набрали уже немало астероидов, – тихо говорит мне Соколовский, не обращая внимания на Тюрина, который, как пифия, изрекает свои фразы. – Прежде всего мы «подвели фундамент» под наш ракетодром. Чем больше его масса, тем он устойчивее. Случайные удары причаливающих ракет не будут смещать его в пространстве. Затем мы поставляем астероиды на наши фабрики и заводы, – вы ещё с этим познакомитесь. Недавно нам удалось поймать интереснейшую планетку. Правда, это совсем небольшой осколок – по-земному, тонны на полторы. Представьте себе, почти сплошной кусок золота… Недурная находка! Золотые россыпи в небе…
Очевидно, услыхав эти слов, Тюрин заметил:
– В больших планетах элементы располагаются от поверхности к центру по их восходящему удельному весу: наверху силиций, алюминий-«сиал», ниже силиций, магний-«сима», ещё ниже никель, железо-«нифе», железо и ещё более тяжёлые металлы – платина, золото, ртуть, свинец. Ваш золотой астероид – обломок центрального ядра погибшей планеты. Редкий случай. На золотые россыпи неба много не рассчитывайте.
Меня клонило к сну. Мой организм ещё не отвык от земного распорядка дня и ночи, смены бодрствования и сна.
– Засыпаете? – спросил меня Тюрин. – Спокойной ночи. А со мною, знаете, творятся любопытные вещи. На обсерватории я совсем отвык от регулярного сна. И теперь похожу на тех животных, которые спят короткими промежутками. Вроде кота стал.
Он ещё говорил что-то, но я уже уснул. Взрывов не было. Тихо, спокойно… Мне снилась моя ленинградская лаборатория…
Когда через сутки я взглянул на небо, то был поражён видом Луны. Она занимала седьмую часть неба и прямо устрашала своей величиной. От неё нас отделяло всего две тысячи километров. Горы, долины, безводные «моря» были видны как на ладони. Резко выделялись контуры отдельных горных цепей, конусы в кратерах вулканов, давно погасших, безжизненных, как всё на Луне. Видны были даже зияющие трещины…
Астроном смотрел на Луну, не отрывая глаз. Он уже давно знал «каждый камень её поверхности», как он выразился.
– Вон, смотрите, у края. Это Клавиус, ниже – Тихо, ещё ниже – Альфонс, Птолемей, правее – Коперник, а дальше идут Апеннины, Кавказ, Альпы…
– Не хватает Памира, Гималаев, Кордильеров, – сказал я.
– А мы назовём так горные вершины на другой стороне Луны, – смеясь, сказал геолог. – Там они ещё никем не именованы.
– Вот это Луна! – восхищался Тюрин. – В сто раз больше «земной». О, ах!.. – застонал он. – Опять тяжесть.
– Капитан тормозит, – сказал геолог. – Луна всё сильнее притягивает нас к себе. Через полчаса будем на месте.
Я обрадовался и немного испугался. Пусть назовёт меня трусом тот, кто уже совершил путешествие на Луну и не был взволнован перед первой посадкой.
Луна под нами. Она занимает уже полнеба. Её горы растут на глазах.
Но странно: Луна, как и Земля, с высоты кажется уже не выпуклой поверхностью шара, а вогнутой, словно пёстрый опрокинутый зонтик.
Тюрин стонал: контрвзрывание всё усиливалось. Тем не менее он не отрывал взгляда от Луны. Но она вдруг стала сдвигаться куда-то вбок. И только потому, что моё тело отяжелело с одной стороны, я понял, что ракета вновь переменила направление полёта. Направление тяжести переместилось настолько, что Луна «ощущалась» уже высоко над нами. Трудно было представить, как можно будет ходить «по потолку».
– Терпите, профессор, – обратился геолог к Тюрину. – Осталось всего два-три километра. Ракета летит совсем медленно: не больше сотни метров в секунду. Давление газов ракеты равно лунному притяжению, и ракета спокойно идёт по инерции.
Снова стало легко. Тяжесть исчезла.
– А куда мы спускаемся? – спросил оживший через двадцать секунд Тюрин.
– Кажется, близко к нашему собрату Тихо Браге. Осталось всего пятьсот метров, – сказал Соколовский.
– Ой-ой! Опять контрвзрывы! – застонал Тюрин.
Ну вот, всё в порядке. Теперь Луна внизу, под нами.
– Сейчас спустимся… – сказал Соколовский с волнением в голосе. – Только бы не повредить наш «лунный автомобиль» при посадке.
Прошло ещё десять секунд, и я почувствовал лёгкий толчок. Взрывы прекратились. Мы довольно мягко упали на бок.
XIV. НА ЛУНЕ– С приездом! – сказал Соколовский. – Всё благополучно.
– Мы даже не закрыли при посадке ставню, – заметил Тюрин. – Это неосторожность. Ракета могла удариться стеклом окна об острый обломок скалы.
– Ну, наш капитан не первый раз садится на Луну, – возразил Соколовский. – Итак, дорогие товарищи, надевайте межпланетные костюмы и пересаживайтесь на наш лунный автомобиль.
Мы быстро оделись и вышли из ракеты.
Я глубоко вздохнул. И хотя я дышал кислородом моего аппарата, мне показалось, будто газ приобрёл здесь иной «вкус». Это, конечно, игра воображения. Вторым моим ощущением, уже вполне реальным, было чувство лёгкости. Я и раньше, во время полётов на ракете и на Звезде Кэц, где была почти полная невесомость, испытывал эту лёгкость, но здесь, на Луне, тяжесть ощущалась как «постоянная величина», только значительно меньшая, чем на Земле. Шутка сказать, я весил теперь в шесть раз меньше своего земного веса!
Я осмотрелся. Над нами было всё то же траурное небо с немигающими звёздами. Солнца не видно, не видно и Земли. Полная темнота, прорезываемая лишь лучами света из бокового окна нашей ракеты. Всё это как-то не вязалось с обычным представлением о сияющем земном спутнике. Потом я догадался: ракета снизилась несколько южнее Клавиуса, на той стороне Луны, которая с Земли никогда не видна. А здесь в это время была ночь.
Кругом мёртвая пустыня. Холода я не чувствовал в своём электрифицированном костюме. Но вид этой чёрной пустыни леденил душу.
Из ракеты вышли капитан и механик, чтобы помочь снять наш ракетный автомобиль. Геолог жестом приглашает меня принять участие в общей работе. Я гляжу на ракету-авто. Она имеет вид вагона-яйца. Как она ни мала, вес её должен быть порядочный. Между тем я не вижу ни канатов, ни лебёдок, – словом, никаких приспособлений для спуска. Механик работает наверху, отвинчивая гайки. Капитан, Соколовский, Тюрин и я стоим внизу, готовые принять ракету. Но ведь она раздавит нас… Впрочем, мы на Луне. К этому не сразу привыкнешь. Вот уже кормовая часть «яйца» отвинчена. Ракета опустилась кормой. Соколовский ухватился за край отверстия дюзы. Капитан стоит посредине, я – у носовой части. Сейчас ракета соскользнёт вниз… Я уже держу руки наготове и вместе с тем думаю о том, куда и как отскочить, если тяжесть окажется не по моим силам. Однако мои опасения напрасны. Шесть рук, подхватив соскользнувшую ракетку, без особого напряжения ставят её на колёса.
Капитан и механик, помахав руками на прощание, ушли в большую ракету. Тюрин пригласил меня и Соколовского войти в наш автомобиль.
В нём было довольно-таки тесно. Но зато мы могли освободиться от наших костюмов и разговаривать.
Распоряжался Соколовский, уже знакомый с устройством маленькой ракетки. Он зажёг свет, наполнил ракету кислородом, включил электрическую печь.
Внутренность ракеты напоминала закрытый четырёхместный автомобиль. Эти четыре сиденья занимали только переднюю часть ракеты. Две трети кабины были заняты горючим, продовольствием, механизмами. В эту часть ракеты вела узкая дверь, в которую с трудом можно было протиснуться.
Раздевшись, мы почувствовали холод, хотя электрическая печь уже работала. Я ёжился. Тюрин набросил на себя меховую курточку.
– Сильно остыла наша ракетка. Потерпите, скоро нагреется, – сказал Соколовский.
– Уже заря занимается, – пропищал Тюрин, взглянув в небольшое окно нашего экипажа.
– Заря? – с удивлением спросил я. – Какая же на Луне может быть заря: ведь здесь нет атмосферы?
– Оказывается, может быть, – ответил Тюрин. Он никогда не был на Луне, но как астроном знал лунные условия не хуже земных.
Я посмотрел в окно и увидел вдали несколько точек, светящихся, как раскалённые добела куски металла.
Это были освещённые восходящим солнцем вершины гор. Их яркий отсвет отражался на других вершинах. Передаваясь дальше и дальше и постепенно ослабевая, он создавал своеобразный эффект лунной зари. При её свете я начинал различать находящиеся в полутени горные цепи, впадины «морей», конусообразные пики. Невидимые горы на фоне звёздного неба зияли чёрными провалами с причудливыми зубчатыми краями.
– Скоро взойдёт солнце, – сказал я.
– Не так-то скоро, – возразил Тюрин. – На экваторе Земли оно восходит в две минуты, а здесь придётся ждать целый час, пока весь солнечный диск поднимется над горизонтом. Ведь сутки на Луне в тридцать раз длиннее, чем на Земле.
Я, не отрываясь, смотрел в окно. Зрелище было изумительное! Горные вершины ослепительно вспыхивали одна за другой, словно кто зажигал на них факелы. А сколько этих горных вершин на Луне! Лучи ещё невидимого Солнца «срезали» все вершины на одинаковом расстоянии от поверхности. И казалось, будто в «воздухе» внезапно появлялись горы причудливых очертаний, но с одинаково плоским основанием. Этих пылающих гор становилось всё больше и больше, и вот, наконец, обозначилась их «проекция», и они перестали казаться висящими на чёрном фоне.
В своей нижней части они были пепельно-серебристого цвета, а выше – ослепительно белого. Постепенно освещались отражённым светом и подножия гор. «Лунная заря» разгоралась всё ярче.
Буквально ослеплённый этим зрелищем, я всё же не мог оторвать глаз от окна. Мне хотелось разглядеть особенности в очертании лунных гор. Но горы были почти такие же, как и на Земле. Кое-где скалы нависали над пропастью, как огромные карнизы, и тем не менее не падали. Здесь они весили легче, притяжение было слабее.
На лунных равнинах, словно на поле сражения, были воронки разной величины. Одни маленькие, не больше тех, которые оставляет после разрыва снаряд трёхдюймовки, другие приближались к размерам кратера. Неужто это следы от упавших на Луну метеоритов? Это возможно. Атмосферы на Луне нет, следовательно, нет защитного покрова, который предохранял бы Луну, как Землю, от небесных бомб. Но ведь тогда здесь очень небезопасно. Что, если такая бомба-метеор в несколько сот тонн упадёт на голову!
Я высказал свои опасения Тюрину. Он посмотрел на меня с улыбкой.
– Часть воронок вулканического происхождения, но часть, безусловно, сделана падающими метеорами, – сказал он. – Вы опасаетесь, что один из них может свалиться на вашу голову? Такая возможность, конечно, существует, но теория вероятности говорит, что риск здесь немногим больше, чем на Земле.
– Немногим больше! – воскликнул я. – Много ли падает больших метеоров на Землю? За ними охотятся, как за редкостью. А здесь, посмотрите, вся поверхность изрыта ими.
– Это правда, – спокойно ответил Тюрин. – Но вы забываете об одном: Луна у же; давно лишена атмосферы. Существует она миллионы лет, причём так как здесь нет ни ветров, ни дождей, следы от падения метеоров остаются неизменными. И эти воронки – летопись многих миллионов лет жизни. Если один большой метеор упадёт на поверхность Луны раз в столетие, это уже много. Неужто мы будем такими счастливчиками, что именно теперь, при нас, упадёт этот метеор? Я бы ничего не имел против, конечно, если только метеор упадёт не прямо на голову, а поблизости от меня.
– Давайте потолкуем о плане наших действий, – сказал Соколовский.
Тюрин предложил начать с общего осмотра лунной поверхности.
– Сколько раз я любовался в телескоп на цирк Клавиуса, на кратер Коперника! – говорил он. – Я хочу быть первым астрономом, нога которого ступит на эти места.
– Предлагаю начать с геологического исследования почвы, – предложил Соколовский. – Тем более, что видимая с Земли часть Луны ещё не освещена солнцем, а здесь наступило «утро».
– Вы ошибаетесь, – возразил Тюрин. – То есть вы не совсем точны. На Земле сейчас видят месяц в его первой четверти. Мы можем объехать этот «месяц» – восточный край Луны – за сорок пять часов, если пустим нашу ракету со скоростью километров двести в час. Остановимся мы только на Клавиусе и Копернике. Да кто тут начальник экспедиции: я или вы? – закончил он, уже горячась.
Прогулка по «месяцу» заинтересовала меня.
– Почему бы нам, в самом деле, не посмотреть величайший цирк и кратер Луны? – сказал я. – Их геологическое строение также представляет большой интерес.
Геолог пожал плечами. На лунной поверхности, видимой с Земли, Соколовский уже был однажды. Но если большинство за это путешествие…
– А вы не всходили на кратер? – с опаской спросил Тюрин.
– Нет, нет, – засмеялся Соколовский. – Человеческая нога ещё не ступала на него. Ваша будет первая. Я был «на дне» моря Изобилия. И могу подтвердить, что это название оправдывает себя, если говорить о геологических материалах. Я собрал там чудесную коллекцию… Ну, нечего терять время. Ехать так ехать! Но только позвольте мне развить большую скорость. На нашем авто мы можем делать тысячу и больше километров в час. Так и быть, доставлю вас на Клавиус.
– И на Коперник, – сказал Тюрин. – Попутно мы осмотрим Карпаты. Они лежат немного севернее Коперника.
– Есть! – ответил Соколовский и нажал рычаг.
Наша ракета дрогнула, пробежала некоторое расстояние на колёсах и, отделившись от поверхности, стала набирать высоту. Я увидел нашу большую ракету, лежавшую в долине, затем яркий луч света ослепил меня: Солнце!
Оно стояло ещё совсем низко над горизонтом. Это было утреннее Солнце, но как оно не походило на то Солнце, которое мы видим с Земли! Атмосфера не румянила его. Оно было синеватое, как всегда на этом чёрном небе. Но свет его был ослепителен. Сквозь стёкла окна я сразу почувствовал его тепло.
Ракета уже поднялась высоко и летела над горными вершинами. Тюрин внимательно всматривался в очертания гор. Он забыл о толчках, сопровождающих перемену скоростей, и о своей философии. Сейчас он был только астрономом.
– Клавиус! Это он! Я уже вижу внутри него три небольших кратера.
– Доставить прямо в цирк? – улыбаясь, спросил Соколовский.
– Да, в цирк. Поближе к кратеру! – воскликнул Тюрин. И вдруг запел от радости.
Для меня это было так неожиданно, словно я услышал пение паука. Я уже говорил, что у Тюрина был чрезвычайно тонкий голос, что, к сожалению, нельзя сказать о его слухе. В пении Тюрина не было ни ритма, ни мелодии. Соколовский лукаво посмотрел на меня и улыбнулся.
– Что? О чём вы? – вдруг спросил его Тюрин.
– Выискиваю место для посадки, – ответил геолог.
– Место для посадки! – воскликнул Тюрин. – Я думаю, здесь его достаточно. Поперечник Клавиуса имеет двести километров. Треть расстояния между Ленинградом и Москвой!
Цирк Клавиуса представлял собой долину, окружённую высоким валом. Тюрин говорил, что высота этого вала семь километров. Это выше Альп, высота Кордильеров. Судя по зубчатой тени, вал имеет неровные края. Три тени от небольших кратеров протянулись почти через весь цирк.
– Самое подходящее время для путешествия по цирку, – сказал Тюрин. – Когда Солнце над головой, на Луне невыносимо жарко. Почва накалена. Теперь же она только нагревается.
– Ничего, выдержим и лунный день. Наши костюмы хорошо предохраняют и от жары и от холода, – отозвался Соколовский. – Спускаемся. Держитесь крепче, профессор!
Я тоже ухватился за кресло. Но ракета почти без толчка стала на колёса, подпрыгнула, пролетела метров двадцать, снова упала, снова подпрыгнула и, наконец, побежала по довольно ровной поверхности.
Тюрин просил подъехать к центру треугольника, образуемого тремя кратерами.
Мы быстро направились к кратерам. Почва становилась всё более неровной, нас начало бросать из стороны в сторону, подкидывать на сиденьях.
– Пожалуй, лучше одним прыжком перенестись до места, – сказал геолог. – Того и гляди, колёса поломаешь.
В этот момент мы почувствовали сильный толчок. Что-то под нами крякнуло, и машина, осев набок, медленно потащилась по кочкам.
– Ну вот, я говорил! – воскликнул с досадой Соколовский. – Авария. Придётся выходить наружу и исправлять повреждение.
– У нас есть запасные колёса. Починим, – сказал Тюрин. – В крайнем случае пешком пойдём. До кратеров осталось всего с десяток километров. Надо одеваться!
Он поспешно вынул трубку и закурил.
– А я предлагаю закусить, – сказал Соколовский. – Уже пора завтракать.
Как ни торопился Тюрин, ему пришлось подчиниться. Мы наскоро позавтракали и вышли наружу. Соколовский покачал головой: колесо было совсем испорчено. Пришлось ставить новое.
– Ну, вы возитесь, а я побегу, – сказал Тюрин.
И он действительно побежал. Этакий-то кисель! Вот что значит научная любознательность! Соколовский в удивлении развёл руками. Тюрин легко перепрыгивал через трещины в два метра шириной и только более широкие обегал кругом. Половина его костюма, обращённая к солнцу, ярко блестела, а другая почти пропадала в тени. Казалось, по лунной поверхности движется необычайный урод, прыгая на правой ноге и размахивая правой рукой. Левая рука и нога периодически сверкали узкой световой ленточкой – «месяцем» освещённой части. Фигура Тюрина быстро удалялась.
Мы провозились с колесом несколько минут. Когда всё было исправлено, Соколовский предложил мне подняться на верхнюю открытую площадку ракеты, где имелся второй аппарат управления. Мы тронулись в путь по следам Тюрина. Сидеть на верху ракеты было интереснее, чем внутри. Я мог обозревать все окрестности. Справа от нас – четыре тени гор исполосовали ярко освещённую Солнцем долину. Налево – «горели» только вершины гор, а подножья их тонули в лунных сумерках. С Земли эта часть Луны кажется пепельного цвета. Горные цепи были более пологими, чем я ожидал. Мы ехали по самому краю «месяца», то есть по линии «терминатора», как говорил Тюрин, – границы света и тени.
Вдруг Соколовский легонько толкнул меня локтем в бок и кивнул головой вперёд. Перед нами была огромная трещина. Мы уже не раз с разбегу перескакивали такие трещины, а если трещина оказывалась слишком широкой, перелетали через неё. Вероятно, Соколовский предупредил меня перед прыжком, чтобы я не свалился. Я вопросительно посмотрел на него. Геолог прислонил свой скафандр к моему и сказал:
– Смотрите, наш профессор…
Я взглянул и увидел Тюрина, только что выскочившего из теневой полосы. Он бежал, размахивая руками, вдоль длинной трещины навстречу нам. Перепрыгнуть через трещину он не мог.
– Боится, что мы опередим его и первыми станем в центре цирка, – сказал геолог. – Придётся остановиться.
Едва ракета стала, Тюрин с разбегу вскочил на верхнюю площадку. Луна решительно омолодила его.
Впрочем, я несколько преувеличиваю. Тюрин привалился ко мне всем телом, и видно было, как его одежда судорожно приподнималась на груди. Старик устал чрезвычайно.
Соколовский перед трещиной «нажал на педали». Произошёл взрыв – ракета рванулась вперёд и вверх. В то же время у меня перед глазами мелькнули ноги Тюрина. Утомление сказалось: он не успел крепко ухватиться за поручни и был сброшен. Я увидел, как его тело, описав дугу, начало падать. Он падал медленно, но со значительной высоты. У меня замерло сердце. Убился профессор!..
А мы уже летели над широкой трещиной. Вдруг Соколовский круто повернул ракету назад, отчего я сам едва не сорвался, и мы быстро спустились на поверхность Луны невдалеке от Тюрина. Тюрин лежал неподвижно. Соколовский, как человек опытный, прежде всего осмотрел его одежду – нет ли разрывов. Малейшая дыра могла быть смертельна: мировой холод моментально превратил бы тело профессора в кусок льда. К счастью, одежда была цела, только испачкана чёрной пылью и немного поцарапана. Тюрин поднял руку, шевельнул ногой… Жив! Неожиданно он поднялся на ноги и самостоятельно направился к ракете. Я был поражён. Только на Луне можно падать так благополучно. Взобравшись на своё место, Тюрин молча показал рукою вперёд. Я заглянул в стекло его скафандра. Он улыбался!
Через несколько минут мы были на месте. Профессор первым торжественно сошёл с ракеты. Он совершал обряд. Он священнодействовал. Эта картина навсегда врезалась в мою память. Чёрное небо, испещрённое звёздами. Синеватое Солнце. С одной стороны ослепительно яркие горы, с другой – «висящие в пустоте» раскалённые добела горные вершины. Широкая долина цирка, почти до половины покрытая тенью с зубчатым краем; на усыпанной пеплом и пылью каменистой почве – уходящие вдаль следы колёс нашей машины. Эти следы на лунной поверхности производили особенно сильное впечатление. У самого края тени мерно шагает фигура, похожая на водолаза, оставляя за собой следы – следы ног человека! Но вот эта фигура останавливается. Смотрит на кратеры, на нас, на небо. Собирает камни и складывает небольшую пирамиду. Затем наклоняется и чертит пальцем на пепле:
ТЮРИН
Эта надпись, сделанная на лёгком пепле пальцем руки, крепче рунических надписей на земных скалах: дожди не смоют её, ветры не занесут пылью. Надпись сохранится на миллионы лет, если только случайный метеорит не упадёт на это место.
Тюрин удовлетворён. Мы вновь усаживаемся в наш экипаж и летим на север. Солнце понемногу поднимается над горизонтом и освещает отдельные утёсы гор, лежащих на востоке. Однако как медленно катится оно по небу!
Снова прыжок над трещиной. На этот раз Тюрин предупреждён. Он цеплялся руками за железные поручни. Я гляжу вниз. Ужасная трещина! Едва ли такие существуют на Земле. Дна не видно – черно. А в ширину она несколько километров. Бедная старушка Луна! Какие глубокие морщины на твоём лице!..
– Альфонс… Птолемей… Мы уже видали их, подлетая к Луне, – говорит Тюрин.
Вдали я вижу вершину кратера.
Тюрин прижимает свой скафандр к моему – иначе мы не можем разговаривать – и сообщает.
– Вот он!.. Коперник! Один из самых больших кратеров Луны. Его диаметр больше восьмидесяти пяти километров. Самый же большой кратер на Земле – на острове Цейлоне – имеет менее семидесяти километров ширины.
– В кратер. В самый кратер! – командует Тюрин.
Соколовский ставит ракету «на дыбы». Она круто взвивается вверх, чтобы перелететь край кратера. С высоты я вижу правильный круг, в центре которого возвышается конус. Ракета опускается у подножия конуса. Тюрин соскакивает на поверхность и прыжками бежит к конусу. Неужели он хочет взобраться на вершину? Так и есть. Он уже карабкается по крутым, почти отвесным скалам и с такой быстротой, что самый лучший альпинист на Земле не угнался бы за ним. На Луне лазить гораздо легче. Здесь Тюрин весит десять-двенадцать килограммов. Это небольшой вес даже для его ослабленных мышц.
Вокруг конуса, на некотором расстоянии от него, – каменный вал. Мне не совсем понятно его происхождение. Если это камни, выброшенные некогда извержением вулкана, тогда они были бы разбросаны по всему пространству и не образовали бы такого правильного кольца.
Объяснение пришло совершенно неожиданно. Я вдруг почувствовал сотрясение почвы. Неужто на Луне бывают «лунотрясения»? Я в недоумении оглянулся на Соколовского. Тот молча протянул руку по направлению к пику: с его вершины летели огромные скалы, дробясь по пути. С разгона эти скалы докатились до вала.
Так вот в чём дело! На Луне нет ни ветров, ни дождей – разрушителей земных гор. Но зато есть более опасный разрушитель – огромная разница температур между лунной ночью и лунным днём. Две недели на Луне держится около двухсот градусов холода, а две недели – около двухсот тепла. Разница в четыреста градусов! Скалы не выдерживают и трескаются, как настывшие стаканы, в которые налили кипятку. Тюрин должен это знать лучше меня. Как же он неосторожен, предпринимая свою экскурсию на гору… Видимо, профессор и сам понял это: прыгая с утёса на утёс, он быстро спускается вниз. Слева от него происходит новый обвал, справа – тоже. Но Тюрин уже около него.
– Нет, нет! Я не отказываюсь от своей мысли, – говорит он, – но я выбрал неудачное время. Восходить на лунные горы нужно или в конце лунного дня или ночью. Пока довольно. Летим в океан Бурь, а оттуда – прямо на восток, на другую сторону Луны, которую ещё не видел ни один человек.
– Хотел бы я знать, кто выдумал эти странные названия, – сказал я, когда мы двинулись в путь. – Коперник, Платон, Аристотель – это я ещё понимаю. Но что за океан Бурь на Луне, где никаких бурь не бывает? Море Изобилия, где ничего нет, кроме мёртвых камней, море Кризисов… каких кризисов? И что это за моря, в которых нет ни капли воды?
– Да, названия не совсем удачны, – согласился Тюрин. – Впадины на поверхности Луны, конечно, ложа бывших здесь когда-то океанов и морей. Но их названия… Надо же было как-нибудь назвать! Вот когда открывали маленькие планеты, то сначала называли их по установившейся традиции именами древнегреческих богов. Скоро все имена были исчерпаны, а новых планеток прибывало всё больше и больше. Тогда прибегли к прославленным именам людей: Фламмариона, Гаусса, Пикеринга и даже известных филантропов вроде американца Эдуарда Тука. Так капиталист Тук приобрёл в небе земельные участки. По-моему, для мелких планет лучше всего номерная система… А Карпаты, Альпы, Апеннины на Луне – это от скудости фантазии. Вот я, например, придумал совершенно новые названия гор, вулканов, морей и цирков, которые мы откроем на другой стороне Луны…
– Вы не забудете, конечно, и кратера Тюрина? – спросил, улыбаясь, Соколовский.
– На всех хватит, – ответил Тюрин. – И кратер Тюрина, и море Соколовского, и цирк Артемьева, если пожелаете.
Не прошло получаса, как Соколовский, «поддавший пару» нашей ракете, доставил нас в океан Бурь. Ракетка опустилась на «дно» океана. Дно было очень неровное. Кое-где поднимались высокие горы. Их вершины, возможно, когда-то выдавались островами. Иногда мы опускались в глубокие долины, и нас покрывала тень. Но совсем темно не становилось: отражённый свет падал от вершин освещённых гор.
Я внимательно смотрел по сторонам. Камни отбрасывали от себя сплошные длинные тени. Вдруг в одном месте я видел странную решётчатую тень – как от полуразвалившейся корзины. Я указал не неё Соколовскому. Он тотчас же остановил ракету, и я побежал к тени. По виду это был камень, но камень необычайной формы: он напоминал часть позвоночного столба с рёбрами. Неужели мы нашли останки вымершего чудовища? Значит, на Луне существовали даже позвоночные животные? Следовательно, она не так уже скоро лишилась своей атмосферы. «Позвонки» и «рёбра» были слишком тонки для своих размеров. Но ведь на Луне тяжесть в шесть раз меньше, чем на Земле, и животные могли иметь здесь более тонкие скелеты. Притом это, наверное, было морское животное.
Геолог взял одно «ребро», валявшееся возле скелета, и разломил его. Снаружи чёрное, внутри оно имело сероватый пористый вид. Соколовский покачал головой и сказал:
– Я думаю, это не кости, а скорее кораллы.
– Но общий вид, очертания… – возразил я.
Научный спор готов был разгореться, но тут вмешался Тюрин. Ссылаясь на свои полномочия, он потребовал немедленного отправления. Он спешил осмотреть обратную сторону Луны, пока она была почти вся освещена Солнцем. Пришлось покориться. Я захватил несколько «костей», чтобы сделать анализ по возвращении на Кэц, и мы полетели дальше. Эта находка сильно взволновала меня. Если бы покопаться в почве морского дна, можно было бы сделать много неожиданных открытий. Восстановить картину кратковременной жизни на Луне. Кратковременной, разумеется, по астрономическим масштабам…
Наша ракетка мчалась на восток. Я смотрел на Солнце и удивлялся: оно довольно быстро поднималось к зениту. Вдруг Тюрин схватил себя за бока.
– Я, кажется, потерял свою лейку… Футляр цел, а аппарата нет… Назад! Я не могу остаться без фотографического аппарата! Я, вероятно, обронил его, когда вкладывал в футляр после съёмки этого злосчастного скелета! Здесь вещи так мало весят, что не мудрено обронить их и не заметить…
Геолог с неудовольствием дёрнул головой, но повернул ракету обратно. И тут я заметил необычайное явление: Солнце пошло вспять к востоку, постепенно скатываясь к горизонту. Мне показалось, что я брежу. Не слишком ли накалили мне голову солнечные лучи? Солнце, движущееся на небе то в одну, то в другую сторону! Я не решался даже сказать об этом своим спутникам и продолжал молча наблюдать. Когда мы, подъезжая к месту, убавили скорость и шли не более пятнадцати километров в час, – Солнце остановилось. Ничего не могу понять!
Тюрин, вероятно, заметил, что я слишком часто поглядываю на небо. Он усмехнулся и, прислонив свой скафандр к моему, сказал:
– Я вижу, вас беспокоит поведение Солнца. А между тем причина простая. Луна – небольшое небесное тело, движение её экваториальных точек очень медленное: они проходят менее четырёх метров в секунду. Поэтому, если ехать по экватору со скоростью около пятнадцати километров в час на запад. Солнце будет стоять на небе, а если скоротать наше движение. Солнце начнёт «заходить на восток». И наоборот: когда мы ехали на восток, навстречу Солнцу, то мы, быстро перемещаясь по лунной поверхности, заставили Солнце ускорить своё восхождение. Словом, мы здесь можем управлять движением Солнца. Пятнадцать километров в час на Луне легко и пешком пройти. И тогда над пешеходом, движущимся с такой скоростью по экватору на запад, Солнце будет стоять неподвижно… Это очень удобно. Например, очень удобно идти следом за Солнцем, когда оно близко к заходу. Почва ещё тёплая, света достаточно, но нет изнуряющего зноя. Хотя наши костюмы хорошо предохраняют нас от смены температур, однако разница между светом и тенью чувствуется довольно ощутительно.
