Текст книги "Искатель. 1962. Выпуск №5"

Автор книги: Александр Беляев

Соавторы: Виктор Смирнов,Владимир Михайлов,Глеб Голубев,Виктор Дьяков,Борис Ляпунов,Алексей Леонтьев,Э. Розовский,Ю. Шишина
сообщить о нарушении

Текущая страница: 11 (всего у книги 12 страниц)

– Куда?

– Очень важно… Проверить одно соображение, – сказал Раин, роясь в груде справочных катушек, захваченных ими из погибшей ракеты, и торопливо заправляя одну из них в магнитофон. – Одно соображение…

Он закрыл глаза, прислушиваясь к числам, которые равнодушно диктовал магнитофон, и делая быстрые расчеты на листке бумаги.

Потом просмотрел их и кивнул.

– Мы вдвоем с Калве… Одевайся, Лаймон, – он начал натягивать скафандр, от нетерпения не попадая в рукава. – И как только мы раньше не сообразили… Искали сложностей, а получается очень просто…

– Да в чем дело-то? – не выдержал Азаров. – Что за секреты?

– Узнаешь, дорогой, узнаешь, – сказал Раин. – Через полчаса мы вернемся. Захвати инвертор, Калве…

Пока трое в каюте ожидали их возвращения, не произнося ни слова и только переглядываясь, Раин и Калве миновали отсек с вычислителями и вошли в круглый зал. Раин торопливо подошел к экрану, склонился над ним, глухо – только по голосу можно было понять, как он волнуется, – сказал:

– Дай-ка увеличение…

Калве включил. Несколько минут Раин напряженно всматривался, водя стрелкой по экрану, что-то считал, шевелил губами. Наконец он решительно поставил кончик стрелки точно на огонек среднего кольца.

– Замерь… – сказал он коротко.

Калве двинулся вдоль кабеля, медленно приблизился к двери, ведущей в секцию, сказал:

– Сигналы поступают…

– Так, – сказал Раин, выписывая новые цифры на листке бумаги. После этого он еще раз проверил положение стрелки. Кивнул головой. Выпрямился, весело блестя глазами: – Пошли…

Через десять минут они были уже в рубке ракеты. Три вопрошающих и полных надежды взгляда встретили их. Калве в ответ недоумевающе пожал плечами, покачал головой. Раин сразу направился к центральному пульту, несколько секунд глядел на него. Пригладив волосы, сухо сказал:

– Все мы – а я в самую первую очередь – заслуживаем единицы по сообразительности и логике. Я никак не мог разобраться в значении пульта на кибернетическом посту. Калве тоже. Но это оказалось не по его части… Если бы кто-нибудь из моих ассистентов на кафедре не знал, что Земля обращается вокруг Солнца, – это было бы меньшим грехом… На пульте обозначены – и мы давно должны были догадаться – орбиты трех планет: Марса, Земли, Венеры. Вот они, кольца с огоньками. А огонек в центре.

– Солнце! – сказал Калве, улыбнувшись, как будто он уже увидел настоящее, земное солнце – не пылающий, косматый шар, каким они видели его из ракеты сквозь светофильтры, а золотистое, ласковое земное светило, сияющее на голубом небе…

– Солнце, – повторил Раин. – Но дело не в этом – сам факт этот еще ничего не значит… (Сенцов кивнул головой.) – Стрелка на пульте может находиться на уровне любой из трех орбит. Причем это не схема: огоньки перемещаются, они дают действительное положение планет на орбитах в данную минуту – это я специально проверив по справочникам. Страшная удача, что нам удалось их спасти… И вот, устанавливая стрелку в положение, когда острие указывает, скажем, на Землю, мы даем задание кибернетическому центру, который тут же начинает вырабатывать программу полета…

– Стоп! – прервал Сенцов. – А вы в этом уверены?

– Вероятность ошибки невелика, – ответил Калве. – Я не допускаю, что мы могли ошибиться. Я исследовал очень тщательно. И убежден в том, что правильно понял общие принципы…

– И что же? – спросил Сенцов.

– Программа передается в киберустройство ракеты, – сказал Калве. – Импульсы уходят по кабелю. Мы проследили – он идет сюда. Машина, как можно заключить, вычисляет и задает ракете оптимальный режим полета на данную планету применительно к сегодняшнему положению планет на орбитах.

– Видите, – вставил Раин, – в каком положении стоят сейчас огоньки? В таком же, как и в кибернетическом посту. Это может означать только, что ракета сейчас подключена к большой машине…

– А какой именно ракете эта программа передается, – заключил Калве, – определяется переключателем. Одновременно может стартовать только одна ракета.

– Ясно! – торопливо сказал Азаров. – Значит, своими ракетами они действительно не управляли. С начала до конца корабль ведут автоматы.

– Это просто руководство для программирующего устройства, – сказал Калве. – Для удобства оно выполнено в виде планетной карты.

– А почему только для трех планет? – спросил Коробов.

– Не обязательно… Когда-то в этот пульт были заложены и другие схемы. Помните, мы видели на экране…

– Программа… – сказал Сенцов. – А если вылет задерживается?

– Вычислитель ракеты должен постоянно вносить в нее поправки, – ответил Калве. – Интересно будет разобраться в его устройстве…

– Ну, а как же все-таки стартовать?

– Вот кнопки – такие же, как в кибернетическом посту. Там старт давался белой кнопкой. Дело человека только дать разрешающий импульс в машину. Дальше она ведет корабль сама…

– Что ж, – сказал Коробов. – У велосипеда есть педали, у автомобиля нет. Но никто не отказывается ездить на автомобиле из-за того, что у него нет педалей…

– Вот, значит, как получается… – сказал Сенцов. – Просто кнопка… Нажать – и лететь…

– Лететь! – как эхо, повторил Азаров.

– Лететь, – спокойно согласился Коробов.

– Лететь, – сказал Раин и усмехнулся.

– Лететь так лететь, – безмятежно проговорил Калве. – Так я пойду разложу вещи…

– Слушайте! – вдруг громко воскликнул Азаров, вспомнив в этот миг две такие же манящие пусковые кнопки, которые властно притягивали его руку, когда осматривал он командный пункт в ходовой рубке звездолета. – Слушайте, а что, если нам лететь прямо на нем?..

Он взмахнул руками, пытаясь пояснить свою мысль.

– На чем? – переспросил Сенцов.

– Да прямо на звездолете! Если наши гении разобрались, как запустить чужую ракету, то и с управлением всем звездолетом справятся.

Все переглянулись.

– Вот это был бы подарочек для Земли! – восторженно сказал Коробов.

Сенцова тоже захватила дерзкая мысль Азарова, но лишь на мгновение. Тут же он поспешил охладить пыл товарищей.

– Ничего не выйдет. Если они бросили здесь свой звездолет, то, значит, он совершенно неисправен. И, вероятно, выведены из строя его двигатели, отсюда и повышенная радиация, которую Азаров выпустил на свободу, по неосторожности сунувшись в машинный отсек. Помнится, ты говорил, что там одна из дверей была даже не закрыта?

Сразу помрачневший Азаров молча виновато кивнул.

– Значит, там серьезные повреждения, и хозяева в спешке покидали корабль. И если уж сами создатели этого звездолета не надеялись его отремонтировать, то нам и мечтать об этом смешно.

– Правильно, – поддержал его Раин. – Лучше, как говорится, синицу в руки, чем журавля в небе.

– А такая синица, как эта ракета, тоже подарочек неплохой, – ободряюще добавил Коробов, хлопая Азарова по плечу.

– Ладно, пошли собираться! – решительно сказал Азаров и первым вышел из рубки. За ним последовали остальные. Сенцов остался один.

– Ну вот… – сказал он тихо. – Ты ведь не подведешь, правда?

Никто не мог бы услышать ответа. Но он, наверное, услышал, потому что улыбнулся взволнованно и радостно.

17

– Ну что же? – сказал Сенцов. – Так где у них сидел пилот? Здесь?

Он взглянул на стоявшее перед пультом большое кресло, приподнятое на что-то вроде пьедестала – под ним, наверное, находились противоперегрузочные устройства.

Составление программы полета было закончено. Об этом возвестил вспыхнувший полчаса назад на пульте огонек. Побывав в последний раз наверху, Калве установил, что машина выключилась. Зато за задней стеной рубки не умолкало чуть слышное гудение: кибернетическая машина ракеты продолжала работать, с каждой протекшей минутой внося в программу соответствующие изменения.

– Ну, – сказал Сенцов, – значит, решились. Я уверен, что мы не ошибемся: «Разум не может подвести другой Разум. Мы должны верить Разуму, хотя бы он и принадлежал другим существам…»

В рубку, вытирая пот с лица, вошел Коробов.

– Вроде бы приготовления закончены… – сказал он. – Вахту в полете будем нести?

– Поскольку Правилами предусмотрено, – ответил Сенцов.

– Кто первый?

Сенцов пожал плечами, давая понять, чго считает вопрос лишним и даже не заслуживающим ответа.

– Тогда ты, может, отдохнешь? – спросил Коробов.

– А как же! – сказал Сенцов. – Обязательно… И еще как! В санатории! На Земле…

В последний раз осмотрели ангар, стоя в проеме люка. Коробов заметил внизу, почти под самой эстакадой, забытый кем-то кислородный баллон – один из служивших для питания скафандров, и весело усмехнулся: по опыту он знал, что стоит забыть что-нибудь на месте, тогда уж обязательно уедешь.

Потом все собрались на середине входного отсека. Раин вошел последним. Замигали лампочки, и стальные рычаги, распрямляясь, медленно вдавили втянутый кусок обшивки на место. Все меньше становилась светлая щель. Рычаги, дойдя до места, глухо лязгнули.

В коридоре освобождались от скафандров. Сенцов еще раз прошел по каютам, проверил, все ли закреплено как надо, чтобы не случилось чего-нибудь во время старта.

Медленно вошел в рубку. Двигаясь, как во сне, расселись по диванам. Тут всем стало по-настоящему страшно…

Сенцов остановился у пульта.

– Ну, так что же? Что скажешь, второй пилот?

– Интересно, – откликнулся Коробов, – каков все-таки этот новый способ передвижения в пространстве?

– Доберемся и до него, – сказал Раин. – Не исключено, что мы сможем наладить связь с ними. А со временем и встретиться.

– Да, – сказал Сенцов, – встретимся. В полном составе.

Он опустился в кресло перед пультом. На миг зажмурился. Потом нажал белую кнопку.

Низкий гул наполнил рубку. На пульте замигали разноцветные огоньки. По одному из экранов заструились светлые линии. Сначала редкие, они постепенно собирались во все более плотный пучок.

Рядом вспыхнул второй экран. На его зеленоватом фоне возник непонятный рисунок: несколько рубиново-красных цилиндров, каждый в нескольких местах перехватывали толстые спирали кабелей.

– Вы только посмотрите… – изумленно воскликнул Сенцов и потянулся за карандашом.

Внезапно блокнот, положенный Сенцовым на пульт, всплыл, повис в воздухе. Все почувствовали странную легкость, от которой успели уже отвыкнуть… Искусственная гравитация выключилась, диваны повернулись так, что их плоскость стала перпендикулярной оси корабля. Все торопливо улеглись, утонули в диванах. Стало легче дышать, Сенцов понял, что аппараты подают в рубку усиленную дозу кислорода.

– Ну вот, – сказал Коробов. – Даже не верится. Летим… И ведь придут времена, когда школьники станут путать эпохи и страшно удивляться, если учитель им скажет, что звездоплавание началось в двадцатом веке, а вовсе не в десятом, как думает ученик Петров, и что Джордано Бруно погубила инквизиция, а совсем не гравитация…

– Не забудут! – сказал Сенцов уверенно. – Ну, по местам!

Во все более нарастающем гуле ракета дрогнула и медленно заскользила вверх. Это были лишь первые сантиметры из тех миллионов километров пути, пройти которые ей предстояло, но они в каком-то отношении были самыми главными и самыми трудными.

Распахнулись, ушли в стороны стены. Ускоряя ход, ракета проскочила шлюз. Рубку обняла темнота, в прозрачном куполе мелькнули ребра эстакады – и, выброшенная мощным магнитным полем, ракета скользнула в пространство.

– Летим! – ликующе крикнул Азаров и чуть не прикусил язык.

Кругом загремело сильно и мелодично, будто сама гармония небесных сфер, о которой писали древние, снизошла на головы экипажа. Диваны прогнулись, тела налились тяжестью… Это включились двигатели, разгоняя ракету.

– Похожи на обыкновенные, химические… – сквозь зубы проговорил Коробов.

Сенцов не ответил. Втиснутый в кресло, он напряженно смотрел на экран с красными цилиндрами, словно чего-то ждал. Ускорение возрастало, в глазах темнело.

Сенцов подумал, что надо было лечь на диван… Но внезапно гул оборвался. Ускорение исчезло. Все одновременно подняли головы. Калве сказал Раину:

– Страшно было…

– Еще будет, – сказал Раин. – Но, как сказал один старинный писатель, это совсем другая история…

Сенцов увидел, как из одного рубинового цилиндра на экране вырвался ослепительный, узкий луч света, Выбросил луч еще один цилиндр, еще…

– Фотонный! На квантовых генераторах! – крикнул Сенцов, откидываясь в кресле.

Ослепительный, хотя и притушенный фильтрами, свет бушевал теперь на экране. Снова прогнулись диваны, на шкалах приборов рванулись вверх красные полосы… В полной тишине главный двигатель корабля набирал ход.

– Следующая остановка – Земля! – торжественно сказал Сенцов. – Он не станет садиться на Лунную базу, ему это незачем. Интересно, где он приземлится?

Глядя на один из экранов, где, стремительно удаляясь, уменьшался шар Марса и совсем уже неразличимым казался только что покинутый ими звездолет, Раин сказал:

– Похоже, лететь будем считанные дни… Это тебе не полет по орбитальной траектории. Он летит по траектории светового луча! Примерно, конечно.

– Недаром он так и выглядит! – ответил Сенцов. – Что ж, по сути дела, надо бы уже начинать готовиться к посадке…

– Я все-таки хотел бы разобраться в этом кибернетическом устройстве, – пробормотал Калве и покосился на Сенцова.

– Стоп! – сказал Сенцов, всем телом радостно ощущая, как плавно все быстрее и быстрее разгоняется корабль. – Я вам разберусь! Вы не думайте, что коли корабль чужой, на нем правила недействительны. Корабль теперь наш!

И, усмехнувшись, добавил:

– Нарушать работу автоматов в рейсе запрещено правилами. Без Особой Необходимости…

Всемирный калейдоскоп

ВО ИЗБЕЖАНИЕ НЕСЧАСТЬЯ

Отныне пешеходам, возвращающимся ночью домой по слабо-освещенным улицам Гамбурга, предписано вешать на спину металлически]! кружок-рефлектор, который может отражать лучи фар идущего сзади автомобиля. Полиция Гамбурга полагает, что благодаря новому «правилу уличного движения» удастся значительно сократить число несчастных случаев в ночном городе.

ЖЕРТВЫ РЕКЛАМЫ

В честь 25-летия со дня основания Ассоциации детских садов в Дании состоялось большое празднество. Его организаторы, вероятно, долго думали над тем, как бы прославиться и создать рекламу ассоциации.

И «придумали»…

«Гвоздем» программы эстрадных выступлений воспитанников детских садов был рок-н-ролл в исполнении двухлетних малышей.

ПТИЦЫ-ИММИГРАНТЫ

В Швейцарии поселились новые иммигранты. Они приехали из разных стран, чтобы помочь… в борьбе с грызунами.

Натуралисты страны пришли к выводу, что химические средства, применявшиеся здесь для борьбы с грызунами, не дают нужных результатов. Но грызуны, как известно, – «лакомое блюдо» сов. Новый метод был успешно испробован на опытных участках. Теперь колонии сов в Швейцарии создаются во всех районах распространения грызунов.

«ДАВАЙ, ТОРМОЗИ!»

Идут традиционные соревнования автогонщиков, учрежденные парижской газетой «Либерасьон». На трассе – автомобили старых марок. Они еле ползут. А болельщики азартно кричат «Давай, давай, тормози!»

Но нельзя же совсем остановиться…

Первое место в соревновании занимает гонщик, который миновал заданную дистанцию 660 метров – за 1 час 50 минут и 8 секунд. Все остальные участники соревнований не смогли выдержать «темп» и пришли к финишу раньше…

Такие «гонки» собирают во Франции немало зрителей.

О'ГЕНРИ
ПРИКЛЮЧЕНИЯ ПАРИКМАХЕРА

11 сентября 1962 года исполнилось сто лет со дня рождения известного американского писателя О'Генри Вильям Сидни Портер (О'Генри – псевдоним писателя) прожил короткую, но трудную жизнь – беспрестанные поиски работы, вынужденное скитание в Гондурасе, годы тюрьмы – расплата за доверчивость, одинокая жизнь в Нью-Йорке… И, несмотря на это, через всю жизнь он пронес любовь к людям и веру в них.

Мариэтта Шагинян писала о рассказах О'Генри: «Главная их прелесть – это вера в нравственную мощь своего народа. Помраченная, но неисчезнувшая человечность светится читателю в каждом из его героев; и что особенно дорого, симпатия к этим людям вызывается в вас не авторским состраданием, а любовью и уважением автора к своему народу».

Нам, сегодняшним читателям О'Генри, хочется присоединиться к этим написанным давно строкам и сказать: спасибо писателю за добрые, искрящиеся смехом, человечные рассказы!

В этом номере «Искателя» печатается малоизвестный рассказ О'Генри, взятый из журнала «Интернациональная литература» 1940 года.

_____

Когда репортер «Почты» вошел вчера в парикмахерскую, все стулья были заняты ожидающими, и на мгновение у него блеснула надежда, что он сможет избежать пытки.

Но взгляд парикмахера, мрачный и зловещий, устремился прямо на него.

– Ваша очередь следующая, – сказал он с сатанинско-злобной усмешкой, и репортер в безнадежном отчаянии опустился на жесткий табурет, привинченный к стене.

Через несколько секунд раздался треск, потом грохот, и клиент, над которым парикмахер закончил операцию, вылетел из кресла и бросился вон из салона, преследуемый негром, злобно тыкавшим в него платяной щеткой, из которой предательски торчали деревянные шпеньки и гвозди.

Репортер кинул последний долгий взгляд на солнечный свет, булавкой пришпилил к галстуку записку со своим адресом на случай, если свершится худшее, и уселся в кресло.

В ответ на суровый вопрос парикмахера он сообщил, что стричься не собирается, но его слова были встречены взглядом недоверия и презрения.

Кресло взметнулось и застыло в наклонном положении; парикмахер взбил мыльную пену, и по мере того, как смертоносная кисть последовательно лишала репортера зрения, обоняния и слуха, он погружался в оцепенение; из этого состояния его вывел громкий лязг стального инструмента, которым парикмахер соскребал с него пену, тут же вытирая лезвие о его пиджак.

– Нынче у нас все разъезжают на велосипедах, – сказал парикмахер, – и не так-то легко будет нашим светским бездельникам бахвалиться, будто этот вид спорта только для них. Сами подумайте, ведь вы никому не можете запретить кататься на велосипеде, а улицы – они для всех.

Я вот и сам считаю, что это неплохое занятие, и оно с каждым днем прививается все больше и больше. Пройдет совсем немного времени, и езда на велосипеде станет таким обычным делом, что – какая-нибудь дамочка верхом на такой штуке будет обращать на себя не больше внимания, чем когда она просто прогуливается. И это хорошая гимнастика для дам, можно даже примириться с тем, что они, сидя на велосипеде, выглядят точь-в-точь как мешок, набитый дерущимися котами и перекинутый через бельевую веревку.

А каким только пыткам они себя не подвергают, чтобы стать похожими на мужчин! Почему это, если женщина хочет заниматься спортом, она непременно должна придать себе залихватский вид? Если бы я вам только рассказал, какую шгуку со мной выкинула одна девчонка, вы бы просто не поверили!

Тут парикмахер бросил такой взгляд на репортера, что тот, с нечеловеческим усилием вынырнул из мыльной пены, поспешил убедить мастера в готовности верить каждому его слову.

– Как-то прислали за мной, – продолжал парикмахер, – чтобы я пришел на Мак-Кини-авеню и захватил с собой бритву и прибор. Пошел я. Подхожу к дому. Вижу – красивая молодая леди катается около ворот на велосипеде. На ней короткая юбка, гетры и куртка мужского покроя.

Подошел я к подъезду, постучал. Меня провели в комнату. Через несколько минут входит эта самая леди и усаживается на стул, а за ней следом входит пожилая дама, должно быть ее мамаша.

– Побрейте меня, – говорит девица, – два раза, начисто.

Я просто обомлел. Но все же разложил свой прибор. Ясно было, что эта девица командует всем домом. Старуха мне потом сказала шепотом, что ее дочка верховодит девицами, которые стоят за раскрепощение женщин, и что она решила отпустить усы и таким образом заткнуть за пояс всех своих подруг.

Так вот, прислонилась она к спинке стула и закрыла глаза. Я окунул кисточку в пену и провел по ее верхней губе. Тут она как вскочит со стула да как уставится на меня.

– Как вы смеете оскорблять меня? – кричит. – Вон из моего дома немедленно!

Я прямо остолбенел. Потом подумал, что, может быть, она немного не в себе, собрал свои инструменты и направился к двери. Но тут ко мне вернулось присутствие духа, и я сказал:

– Честное слово, мисс, я ничего обидного вам не сделал. Я всегда веду себя как джентльмен, когда это уместно. Чем же я вас, позвольте узнать, оскорбил?

– Что я, абсолютная дура, по-вашему, и не могу распознать, когда меня целует мужчина?

– Ну, что вы на это скажете? – спросил парикмахер, большим пальцем старательно засовывая в рот репортера унцию мыльной пены.

– Да, такой истории трудно поверить, – сказал репортер, призвав на помощь все свое мужество.

Парикмахер прекратил бритье и вперил в свою жертву такой свирепый взгляд, что репортер поспешил добавить:

– Но, разумеется, так оно и было.

– Так и было, – сказал парикмахер. – Я вовсе не прошу верить мне на слово. Я могу доказать это. Видите вон ту голубую чашку на полке – третью справа? Это та самая, которую я брал с собой в тот день. Надеюсь, теперь вы мне верите?

– Кстати о плешивых, – продолжал парикмахер, хотя никто ни словом не обмолвился о плешивых. – Мне вспоминается, какую шутку сыграл со мной один субъект вот здесь, в Хьюстоне. Вы знаете, что ничем на свете нельзя заставить расти волосы на лысой голове. Масса всяких средств продается для этого, но уж раз корни омертвели, их ничем не оживишь. Как-то, прошлой осенью, заходит ко мне в парикмахерскую один человек и просит побрить его. Голова у него была совершенно лысая и гладкая, как тарелка. Все средства в мире не вырастили бы ни единого волоска на его голове. Я этого человека видел в первый раз, но он сказал мне, что держит огород на краю города. Так он приходил ко мне раза три бриться, а потом как-то попросил меня порекомендовать ему какое-нибудь средство для рощения волос.

Парикмахер потянулся рукой к полке и достал кусочек липкого пластыря. Потом ловко резанул репортера по подбородку и наклеил ему пластырь.

– Когда в парикмахерской просят средство для рощения волос, – продолжал он, – отказа в этом не бывает. Всегда можно приготовить смесь, которую человек будет втирать себе в голову, пока не обнаружит, что никакой пользы от нее нет. А тем временем он будет ходить к вам бриться.

Я сказал своему клиенту, что изобрел такой эликсир, который заставит расти волосы на самой плешивой голове, только запастись терпением и употреблять его продолжительное время.

Я сел, написал рецепт и сказал ему, что это средство он может заказать в аптеке, но рецепта никому не должен показывать, так как я собираюсь взять на эликсир патент и пустить его в продажу оптом.

Рецепт заключал в себе массу всякой безвредной дряни – виннокаменную соль, миндальное масло, тинктуру мирра, лавровишневые капли, розовое масло и прочую ерунду. Я писал все это наугад и через полчаса уже забыл, чего я там насочинил. Он взял рецепт, заплатил мне за него доллар и отправился в аптеку.

В течение недели он два раза приходил ко мне бриться и говорил, что употребляет мой эликсир самым добросовестным образом. Потом он куда-то пропал недели на две. И вдруг как-то вечером является, снимает шляпу, и я прямо чуть не свалился на пол, увидев у него на голове роскошную свежую поросль. Вся лысина была покрыта густо пробивающимися волосами, а какие-нибудь две недели тому назад голова у него была совершенно голая, как набалдашник у трости.

Он сказал мне, что страшно доволен моим эликсиром, да еще бы ему не быть довольным! Я стал его брить, а сам все стараюсь вспомнить, что это за рецепт я ему тогда сочинил, но не мог вспомнить и половины основных частей и дозировок. Я только одно знал, что случайно наткнулся на средство, которое действительно выращивает волосы, а еще я знал, что рецепт этот стоит миллионы долларов, стоит только пустить его в дело. Выращивать волосы на лысых головах, если это действительно возможно, это почище, чем разрабатывать какие-нибудь золотые прииски. Я решил во что бы то ни стало заполучить обратно свой рецепт. Когда он собрался уходить, я говорю ему будто бы между прочим:

– Ах да, мистер Плэнкет, я потерял свою записную книжку с рецептом этого моего эликсира, а мне к утру нужно приготовить несколько пузыречков. Если он у вас с собой – дайте я спишу его, пока вы здесь.

Вид у меня, наверное, был очень озабоченный, потому что он поглядел на меня молча, а потом расхохотался.

– Черта с два, – сказал он. – Так я и поверю, что у вас вообще есть этот рецепт. Я просто думаю, что вы наткнулись на это случайно и сами не помните, что вы такое прописали. Но я не такой дурак, как вам кажется. Это средство – целый капитал. И не маленький. Я намерен сохранить этот рецепт и, как только найду компаньона с деньгами, – пустить его в оборот.

Он повернулся, чтобы уйти, но я позвал его в заднюю комнату и добрых полчаса всячески уламывал.

Наконец мы договорились, что он вернет мне обратно рецепт за 250 долларов наличными. Я пошел в банк и взял деньги, которые откладывал на постройку дома. Он отдал мне рецепт и подписал бумажку, что отказывается от всяких прав на него. Кроме того, он согласился дать свидетельство, что с помощью этого средства он за две недели отрастил себе волосы.

Тут лицо парикмахера приобрело весьма зловещее выражение, он засунул пальцы репортеру за шиворот и так дернул воротничок, что разорвал петлю; запонка стукнулась об пол и покатилась за дверь на тротуар и дальше – в канаву.

– На другой же день я принялся за дело и представил мой эликсир к патенту в Вашингтоне, договорившись с большой аптекарской фирмой в Хьюстоне, что она пустит его в продажу. Я уже видел себя миллионером. Я снял комнату и там сам приготовлял свою смесь – я не хотел посвящать в это дело ни фармацевтов и никого другого, – а затем передавал ее в аптеку, где ее разливали по пузырькам и наклеивали этикетки. Я бросил работу в парикмахерской и занимался только эликсиром.

Мистер Плэнкет заходил ко мне еще раза два, и волосы у него по-прежнему великолепно росли. Вскоре я заготовил эликсира долларов на двести, и мистер Плэнкет обещал приехать в город в субботу и дать мне аттестат, чтобы я мог отпечатать его и выпустить афишки и проспекты, которыми я собирался наводнить страну.

В одиннадцать часов, в субботу, я поджидал его у себя в комнате, где приготовлял эликсир. И вот открывается дверь, и входит мистер Плэнкет в совершенном неистовстве и ярости.

– Полюбуйтесь-ка, – кричит он, – что наделал ваш проклятый эликсир! – Он снимает шляпу, и я вижу: голова у него блестит, совершенно гладкая и голая, как фарфоровое яичко. – Все выпали, – говорит он мрачно. – До самого вчерашнего утра росли так, что любо было смотреть, а потом вдруг начали выпадать, и сегодня утром я проснулся без единого волоска.

Я исследовал его голову и не обнаружил на ней даже признака волос.

– Какой прок от этого проклятого средства, – возмущался он, – если от него волосы только начинают расти, а потом сразу же выпадают.

– Ради бога, мистер Плэнкет, – говорю я. – Не рассказывайте никому об этом, умоляю вас. Или вы пустите меня по миру. Я вложил все до последнего цента в этот эликсир, и я должен вернуть свои деньги. Ведь все-таки у вас от него начали расти волосы. Дайте мне аттестат, чтоб я хоть мог продать то, что заготовил. Вы уже заработали на мне 250 долларов и должны мне помочь.

Он рвал и метал, кричал, что его одурачили, грозился заявить, что это средство мошенническое и прочее, и прочее. Наконец мы договорились, что я заплачу еще сто долларов, а он выдаст мне аттестат, что мой эликсир обладает свойством выращивать волосы, и ни словом не заикнется, что они после выпадают. Если бы мне удалось продать то, что я заготовил, по доллару за пузырек, я бы вывернулся.

Я пошел, занял денег, заплатил ему, а он дал мне аттестат и ушел.

– Ну и что ж, удалось вам продать эликсир? – спросил репортер робко.

Парикмахер посмотрел на него с презрительной усмешкой и сказал тоном величайшего сарказма:

– О да, удалось. Мне удалось продать ровно пять бутылок, и покупатели после месяца прилежного употребления эликсира явились ко мне и потребовали деньги обратно. Ни у кого из них не выросло ни единого волоска.

– Как же вы объясняете, что у мистера Плэнкета отросли волосы? – спросил репортер.

– Как я это объясняю? Я вам скажу, как я это объясняю. Однажды я пошел туда, где жил мистер Плэнкет, и спросил, дома ли он.

– Какой Плэнкет? – спросил меня человек, который вышел к воротам.

– Плэнкет, который здесь живет.

– Они оба уехали, – говорит тот.

– Что значит – оба? – говорю я, а сам уже начинаю догадываться. – А скажите, как они выглядят, каковы они из себя, эти Плэнкеты?

– Похожи друг на друга, ну, прямо, как две капли воды, – отвечает тот. – Они, знаете, близнецы, и никто, бывало, их друг от друга не отличал ни по виду, ни по разговору. Одна только разница, что у одного голова лысая, точь-в-точь как куриное уйцо, а у другого шапка волос.

– Вот, – сказал парикмахер, плеснув розовой воды на манишку репортера. – Вот как я это объясняю. Сначала ко мне в парикмахерскую являлся лысый Плэнкет, а потом – тот, что с волосами. А я и не заметил подвоха.