Текст книги "Когда палач придет домой"

Автор книги: Александр Риттер

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 23 страниц) [доступный отрывок для чтения: 9 страниц]

КЛАВА 11

Убийство гнусно по себе, но это

Гнуснее всех и всех бесчеловечней.

Уильям Шекспир. «Гамлет»

В квартире раздались тяжелые шаги. Громко выругавшись неизвестно по какому поводу, Барт разулся и протопал в туалет. Я на кошачьих лапах прокрался следом, подняв разрядник, чтобы уложить Барта, когда он выйдет из туалета.

Я успел окинуть его коротким взглядом сквозь щель между дверью и косяком, пока Барт стоял в прихожей. По службе в спецназе я запомнил его невысоким, сантиметров на шесть-семь пониже меня, широкоплечим длинноруким шатеном с короткой стрижкой, маленькими, глубоко посаженными невыразительными карими глазами и лицом, словно вытесанным из цельного куска гранита, с крупным носом и выдвинутой вперед нижней челюстью. За прошедшие с нашей последней встречи годы он сильно изменился. Мой бывший инструктор по рукопашному бою сильно пополнел, набрав примерно семь, а то и восемь килограммов, его лицо покрылось сетью глубоких морщин, а волосы, по-прежнему коротко постриженные, совсем побелели и сильно поредели надо лбом.

«Да ведь он уже совсем старик! Просто старая развалина. Что ж, тем лучше. Легче будет с ним справиться», – усмехнувшись, подумал я. И просчитался. Не зря сэр Найджел предупреждал меня, что Барт по-прежнему очень опасен. Наверно, я просто слишком давно не видел его в деле и немного расслабился. Для него этого было более чем достаточно.

Отставной полковник вышел из туалета, что-то насвистывая и вытирая руки полотенцем, и вдруг мгновенно из спокойно мурлыкающего кота превратился в прыгающего тигра.

Барт молниеносно метнулся мне в ноги. Я успел отскочить, но он перекатился через плечо и ударом ноги выбил из моих рук разрядник, а затем подсек меня. Мне удалось удержаться на ногах, но для этого пришлось отступить на два шага назад, что дало Барту время вскочить на ноги и встать между мной и отлетевшим далеко в сторону разрядником. Он не мог его поднять, потому что в таком случае я бы тотчас оказался у него на спине, но и для меня теперь разрядник был недостижим.

Пока я обдумывал создавшееся положение, пытаясь найти достойный выход, Барт начал атаку. Кажется, я поторопился с выводами, решив, что он не в лучшей форме. Сериями комбинированных ударов, которые живо напомнили мне тренировки в лагере, полковник в несколько секунд оттеснил меня обратно на кухню. Правда, ему не удалось сбить меня с ног, но я едва сдерживал его напор. Сделав хитрый финт, Барт кинул меня через всю кухню, словно мешок с картошкой.

Теперь речь шла уже не о том, чтобы выполнить задание, а хотя бы о том, чтобы остаться в живых. Однако полковник, поняв, что я пришел по его душу один, без прикрытия, сосредоточил теперь на мне все силы, не опасаясь более нападения с тыла и явно пытаясь отправить меня на тот свет. Я начал острую контратаку, которая закончилась тем, что я врезался в шкаф с такой силой, что из него посыпалась кухонная утварь. Крепко сжав в руке выпавший из шкафа кухонный нож, я атаковал, не вставая на ноги, и едва не получил этим самым ножом промеж собственных лопаток, когда Барт, поймав мою руку в «индийский захват», закрутил мне ее до затылка. Я высвободился с помощью приема типа «пан или пропал» – или ты освободишься, или останешься без руки, – и подсек его. Он уклонился. Схватив упавший нож, я метнул его в Барта и перекатом добрался до двери. Бросив в него две попавшиеся под руку табуретки, я бросился в сторону входной двери. Выбежав в холл, я неожиданно для самого себя метнулся в одну из комнат за секунду до того, как в холле появился Барт с ножом в руке. Он сразу рванулся к входной двери, уверенный в том, что я трусливо бежал с поля брани, спасая свою шкуру, и в этот миг я атаковал его сзади.

Конечно, это был нечестный прием, но иного выхода у меня в тот момент не было. Я хотел остаться в живых.

Я не стал пытаться овладеть ножом, но нанес несколько ударов, целясь в жизненно важные точки человеческого тела. Несмотря на то, что по крайней мере один из этих ударов достиг цели, Барт сумел начать контратаку и едва не пропорол мне живот ножом. Я увернулся и ответил серией ударов руками и ногами. Пропустив удар ребром ладони в солнечное сплетение, а затем правым кулаком в челюсть и ногой в голову, Барт ударился о дверь и съехал по ней на пол. Я замахнулся, чтобы ударить его еще раз, но я рано начал торжествовать победу. Барт подсек меня и «выстрелил» рукой со все еще зажатым в ней ножом, целясь мне в пах. Я перекатился по полу, и, почувствовав под собой что-то твердое, понял, что лежу на разряднике.

Перекатившись через плечо, мой противник нанес мне удар обеими ногами в голову, который отбросил меня к противоположной стене. Сквозь кровавый туман я видел, что Барт встал на ноги и идет в мою сторону с ножом в руке. Из последних сил я инстинктивно сжал кулаки и попытался оттолкнуться ими от пола, чтобы встать, и совершенно случайно нащупал рядом со своим бедром разрядник, отлетевший после удара Барта вместе со мной к стене.

Я вскинул его, когда Барт приготовился к последнему броску. В глазах все плыло, но рука крепко сжимала мой последний шанс дожить до пенсии. Мой противник отпрыгнул вбок, увидев в моих руках оружие, и тут же бросился вперед с яростным воплем, которому позавидовал бы любой неандерталец.

Мой первый выстрел пришелся в «молоко» из-за стремительного прыжка Барта. Второй я мог произвести только через секунду, поскольку моему оружию требовалось время, чтобы накопить новый разряд, и поэтому я резко перекатился через плечо, стараясь убраться подальше от Барта и выиграть время. Увернувшись от брошенного в меня ножа, я вскочил на ноги и вскинул разрядник, но в следующее мгновение Барт был уже рядом. Прежде чем я успел выстрелить, он перехватил мою руку с оружием и без промедления пустил в ход отработанные много лет назад приемы рукопашного боя. Его удар, нацеленный в голову, я отразил, однако пропустил удар правой рукой сначала по ребрам, а потом в солнечное сплетение, устоять на подгибающихся ногах не смог и рухнул на пол, увлекая за собой мертвой хваткой вцепившегося левой рукой в ствол разрядника Барта. Свободной правой рукой полковник начал наносить мощные, но плохо нацеленные из-за крови, заливающей ему глаза, удары. Разрядник медленно, но верно переходил на сторону врага, который теперь сконцентрировал все свои усилия на нем.

Я резко изогнулся, ударил его коленом по ребрам и сбросил Барта с себя, а затем выпустил разрядник. Пока радостный полковник перехватывал его так, чтобы выстрелить в меня, я откатился на метр и схватил за ножку старинную тумбочку, стоявшую у двери. Барт приподнялся на локте, но выстрелить не успел, потому что я со всей силы обрушил тумбочку на его голову. Тумбочка разлетелась фейерверком из обломков и содержимого, а мой противник рухнул как подкошенный. Я тоже, потому что полковник, уже падая после моего удара, все-таки успел нажать на спуск, и моя нога совершенно онемела.

Полежав с минуту, чтобы прийти в себя, я обнаружил, что Барт начал шевелиться. Видимо, убить его все-таки было гораздо труднее, нежели я думал. С трудом встав на ноги, я подобрал выпавший из рук полковника разрядник и выстрелил в него. Заряд был рассчитан на десять минут оглушения, поскольку это максимальное время, которое не оставляет абсолютно никаких следов на теле, способных навести на ненужные мне мысли полицейских экспертов. К тому же я считал, что этого времени мне вполне хватит, чтобы навеки успокоить Барта в петле. Но теперь положение резко изменилось.

После нашей схватки на моем противнике было столько синяков, что даже самый тупой коронер, увидев полковника в петле, не поверит в самоубийство. План придется срочно менять.

«Дьявольщина! Что же делать?» – со злостью подумал я и едва удержался от желания дать бесчувственному Барту хорошего пинка. Никаких светлых мыслей мне в голову не приходило, и я обвел мрачным взглядом квартиру, словно надеясь, что какая-нибудь часть интерьера наведет меня на спасительную мысль. Однако никаких идей в моей голове после этого осмотра не появилось.

Я посмотрел на Барта и всадил в него еще один слабый заряд, чтобы он не очнулся раньше времени. Как и в тренировочном лагере спецназа, где Барт был моим инструктором по рукопашному бою, от него мне были одни неприятности. Ладно, на этот раз вроде бы обошлось без переломов и прочих тяжких увечий.

Откровенное убийство явно отпадает. По Барту и состоянию его квартиры видно, что его сначала оглушили в рукопашной схватке, а оглушить инструктора спецназа не всякий сможет. В несчастный случай или самоубийство теперь тоже вряд ли кто-то поверит. Хотя…

Я посмотрел на окно и медленно подошел к нему. Барт жил не на самом верхнем этаже, как Светлана, но ведь и этот небоскреб был намного выше, чем дом Беловой. Подойдя к окну, я посмотрел вниз. Далеко-далеко, на дне бездны из шестидесяти четырех этажей, на глубине почти двухсот метров, скорее угадывался, чем был виден асфальт улицы, по которому крошечными муравьями спешили по своим делам машины. Людей и вообще не рассмотришь.

И все-таки самоубийство было наилучшим вариантом. В прощальном письме не было указаний на какой-либо определенный вид самоубийства, так что прыжок с шестьдесят четвертого этажа был вполне подходящим вариантом. Опять же, никто не заметит синяков на теле Барта после падения с высоты двухсот метров. Но прежде, чем сбросить его, надо многое сделать. Прежде всего, конечно, надо уничтожить все следы моего пребывания здесь.

Время от времени повторяя оглушающие разряды, я прибрал квартиру, восстановил относительный порядок на кухне и в холле, проверил, насколько легко открывается дверь на балкон, привел самого себя в относительный порядок и так далее. Прощальную записку я положил на подоконник.

Видимо, я чересчур увлекся приготовлениями и уборкой. Барт уже пытался встать на ноги, когда я пришел за ним, и слабой рукой нащупывал около себя что-нибудь, что можно было бы использовать как оружие.

– На вашем месте я бы не стал этого делать, – сказал я.

Он злобно посмотрел на меня, на нацеленный на него ствол разрядника и негромко спросил:

– Кто ты такой и какого дьявола здесь делаешь?

– Я – один из ваших учеников, а здесь я потому, что мне отдан приказ доставить вас в бессознательном состоянии в Коттенхем-таун, – сказал я. В Коттенхем-тауне находилась главная база спецназа. Все вышесказанное было, конечно, маленькой ложью, которая, как мне кажется, должна была чуточку облегчить последние минуты Барта.

– Один из моих учеников? Выучил же я тебя на свою голову, – сказал полковник и потер быстро вспухавший на голове огромный след от контакта с тумбочкой.

– Как вы узнали о моем присутствии в квартире? – спросил я. Этот вопрос сильно интересовал меня, поскольку я всегда старался работать аккуратно, не оставляя следов, ведь только такие палачи доживают до пенсии, а тут такой прокол.

– Я всегда оставляю волос, прикрепленный поперек щели между дверью и косяком. Сегодня волоса не было, – ответил Барт и внезапно спросил: – Ученик, говоришь? Как фамилия?

– Роджерс, сэр, – ответил я помимо своей воли, думая о собственной глупости. Впрочем, подслушивающих устройств тут все равно нет, в этом я уже успел убедиться, а Барт с этой информацией далеко не уйдет. Уж я об этом позабочусь.

– Роджерс, говоришь? – Барт нахмурился. – Ах, да! Был у меня один Роджерс. Помню-помню. Тот еще был мальчишка. Идеалист неисправимый. Даже в спецназ пришел для того, чтобы защищать Высшую Справедливость. – Полковник хмыкнул, а потом пристально посмотрел на меня. – Сильно же ты изменился с тех пор, Роджерс. Не ожидал от тебя такого. Хотя и знал, что все люди сильно меняются со временем.

– Да, сэр, к сожалению, это так. Все люди меняются со временем, а с тех пор много воды утекло, – ответил я и подумал, что уж слишком я разболтался со своим бывшим инструктором. Хотя… Он все равно уже никому и ничего не расскажет, да и родственная душа все-таки.

– Значит, ты должен доставить меня в Коттенхем-таун в бессознательном состоянии? – спросил Барт, сменив тему беседы и прервав мои размышления.

Я встретил его взгляд и в его глазах прочел понимание, что все мною сказанное ложь, что я пришел убить его, и ему уже все равно, убью я его или нет. Пора кончать эту затянувшуюся комедию.

Я молча нацелил разрядник и выстрелил. Потом очень осторожно отволок тело Барта на балкон и посмотрел вниз. Было уже довольно поздно, табло огромных электронных часов на стене дома напротив показывали 18.57. Народу на улице было немного, все-таки уже начинало темнеть, а после захода солнца в этом районе не рекомендовалось выходить на улицу. Это было мне на руку. Однако я ждал, пока народу на улице станет еще меньше. Чем меньше свидетелей, тем лучше.

Мне пришлось еще раз выстрелить в полковника. Светящиеся часы показывали 19.09, когда я решил, что пора действовать. Я не хотел просидеть здесь с Бартом до полуночи, а если покончить со всем сейчас, то я еще успею часам к восьми к Свете.

Старательно прячась в тени, чтобы меня не было заметно с соседних балконов или из дома напротив, я поставил Барта впереди себя, оперев его на балкон. Посмотрел вниз. Не дай бог, появится кто-нибудь под окном Барта. Впрочем, это будет не моя проблема.

Я подтолкнул Барта, а сам отступил в тень, однако он не упал. Тело полковника навалилось животом на перила и теперь висело, наполовину вывалившись за пределы балкона, но упорно не желая падать дальше. Оглядевшись вокруг и убедившись, что меня вроде бы никто не видит, я сделал шаг вперед и, шепча под нос проклятья, схватил Барта за ногу и резко толкнул ее вверх и вперед. Мой бывший инструктор медленно перевалился еще дальше за перила и на какую-то секунду задержался, словно ухватился за воздух. Я шагнул вперед, чтобы вновь подтолкнуть его, и тут он исчез. Беззвучно, словно ангел смерти, коим он и был всю свою жизнь, верно служа своему отечеству, Барт соскользнул вниз.

Я тотчас же отступил от перил и ушел внутрь комнаты. Мне нельзя было показываться на балконе. В комнате я проверил, на месте ли прощальная записка, все ли так, как надо, и вышел, аккуратно заперев входную дверь.

– Что вы здесь делаете? – спросил меня старческий скрипучий голос. Похоже, сегодня судьба была ко мне жестока. Только соседа Барта мне не хватало.

Я повернулся, надеясь, что мой грим выглядит надлежащим образом, а лицо не отражает моих мыслей, и сказал:

– Я – близкий друг мистера Джереми Барта, который проживает в этой квартире. Он сегодня пригласил меня в гости, и поэтому я здесь.

– Я слышал какой-то шум минут сорок назад на кухне у мистера Барта, – продолжал допрашивать меня своим скрипучим голосом этот беспокойный старик.

«Какое тебе дело до шума, старый пень?!» – с ненавистью ко всем беспокойным старикам подумал я, с трудом сдерживая поднимающуюся во мне ярость.

– О, это мы просто рассыпали вилки, – улыбаясь, сказал я. – А, собственно говоря, кто вы такой?

«Старый дурак, я зол, как дьявол. Беги отсюда, пока цел», – подумал я, однако старик определенно не умел читать мысли или просто не желал отступать без боя.

– Я сосед мистера Барта, Джонатан Эшби.

– А-а-а, сосед! Тогда понятно, что вы тут делаете.

«Непонятно одно, как ты еще не понял, что пришла твоя смерть. Или ты, как и Барт, ищешь смерти в бою?» – подумал я, стараясь не выдать внимательно наблюдавшему за мной старику медленно поднимавшейся во мне ярости. Выполнить такое трудное задание и вот всего лишь в шаге от победы оказаться на волосок от гибели. К тому же я все больше опаздывал на вечеринку к Светлане.

– А почему вы, а не мистер Барт закрываете дверь? – продолжал любопытствовать несносный старик.

«Что же мне с ним делать, если он от меня не отстанет в ближайшие две минуты?» – подумал я и сказал:

– Видите ли, мой друг себя плохо чувствует, голова разболелась из-за старой раны, знаете ли. Поэтому я дал ему успокаивающего и уложил спать, – сказал я. Это было отчасти правдой. Я действительно заставил оглушенного Барта проглотить таблетку снотворного и разобрал и смял постель, чтобы казалось, что Барт успел в нее улечься. Полковник страдал бессонницей столько, сколько я его знал, и ненавидел ее потому, что, пока он лежал в постели, тщетно пытаясь заснуть, к нему в голову лезли разные навязчивые и очень неприятные для него мысли, в том числе и о самоубийстве. И никакие таблетки ему не помогали, хотя он каждый вечер пил их. Он сам мне обо всем этом рассказывал, еще когда был моим инструктором. Если полиция допросит хоть одного человека, который хорошо знал Барта, то версия самоубийства не вызовет у них ни малейших сомнений.

– А теперь я, с вашего позволения, пойду домой, – сказал я и шагнул к старику, однако тот не намеревался отступать.

– Нет, сэр, я прекрасно понимаю вас, но я обязан вызвать полицию и разбудить мистера Барта, чтобы он подтвердил ваши слова, – сказал старик, направляясь к своей квартире.

«Все, ты подписал свой смертный приговор».

Я кошкой скользнул вслед за ним и молниеносно схватил его правой рукой за нижнюю челюсть, а левой за лысую макушку и резким рывком сломал его худую шею прежде, чем он успел хотя бы вскрикнуть. Затем быстро оттащил мертвое тело мистера Эшби к двери на лестницу и с размаху толкнул его. Он полетел вниз, и, судя по его полету, лететь ему предстояло еще долго. А значит, никто не установит истинную причину смерти этого старого дурака. Подумают, что он просто споткнулся на лестнице, упал и сломал себе шею.

Я спустился на лифте вниз и немного постоял в подъезде, приглядываясь и прислушиваясь к тому, что происходило вокруг. На мое счастье, ни по поводу Барта, ни по поводу мистера Эшби тревогу еще не подняли. Хоть в этом мне повезло. Я совершенно беспрепятственно вышел на улицу и спокойно направился на вечеринку к Светлане.

ГЛАВА 12

Уже давно опустошала страну Красная Смерть. Но принц Просперо был по-прежнему весел и созвал своих друзей на бал-маскарад, великолепней которого еще не видывали. Это была настоящая вакханалия… великолепное и веселое празднество.

Эдгар По. «Маска Красной Смерти»

Музыку я услышал, еще находясь в квартале от дома Светы. Подойдя чуть поближе, услышал голоса явно подвыпивших людей. Похоже, вечеринка была в полном разгаре и не скоро еще закончится. Бедные соседи.

Впрочем, проходя через парадный вход, я понял, что зря беспокоюсь о соседях. Слишком мало там было почтовых ящиков с номерами квартир. После Мора значительное количество жилых помещений пустовало, так что соседей у Светы явно было немного.

Единственное, чего я опасался, так это того, что не смогу достучаться до этого шумного общества. Однако все оказалось наоборот. Входная дверь была распахнута настежь, а около нее стояли и курили несколько человек.

Гости Светы оказались, скажем так, людьми несколько иного порядка, нежели я ожидал увидеть. Почти все гости принадлежали к числу любителей повеселиться из сословия высоколобой элиты. В принципе, это было понятно, поскольку Светлана была человеком именно такого типа, но первая встреча с этим сборищем меня несколько удивила. Грубо говоря, это была толпа интеллектуалов, которых можно было поделить на несколько категорий – от безобидных чудаков до опасных сумасшедших.

Протиснувшись мимо курильщиков, которые не обратили на меня ни малейшего внимания, продолжая начатый, видимо, давно спор о смысле бытия полупьяными голосами, я вошел в квартиру.

Внутри грохотала музыка, сотрясая стены и мучая мои барабанные перепонки. В главной комнате был накрыт стол, на котором бутылки со спиртным имели подавляющее преимущество. Люстра над моей головой мигала разноцветными огнями в такт музыке, отбрасывая странные тени на лица гостей. Никто из изрядно подвыпивших гостей не обратил на меня ни малейшего внимания. Дернув одного из них за рукав, я не слишком успешно попытался перекричать музыку:

– Где хозяйка квартиры?

– Что? – не расслышав вопрос, переспросил мой собеседник.

– Где хозяйка квартиры? – заорал я изо всех сил ему в ухо.

– А-а, Светка. Она там, – он махнул рукой куда-то в сторону Полярной звезды и икнул.

Я уже собрался было отправиться на самостоятельные поиски Светы, когда она вдруг оказалась рядом со мной, возникнув словно из воздуха, как и подобает настоящим девушкам-привидениям. Она взяла меня за руку и повлекла в сторону, в свою спальню. Сквозь закрытую дверь музыка звучала уже не столь громко, и можно было поговорить, а не покричать.

– Здравствуй, Бен. А я уж и не думала, что ты все-таки придешь, – сказала Света с улыбкой.

– Если б я знал, что у вас так весело, то я бы послал своего шефа к черту и приехал бы к тебе ровно в 18.00.

– А что такое?

– Пришлось задержаться на работе.

– Это на работе тебе поставили такой синяк? – с улыбкой спросила она.

– Да. Мне в последнее время что-то не везет с косяками, ступеньками и прочим, – улыбнулся я.

– Надо бы компресс сделать.

– Обойдусь без примочек и компрессов. Я пришел сюда не лечиться, а веселиться.

– Тогда завтра у тебя будет огромный фонарь под глазом. Ну, это твои проблемы. А теперь пойдем, я познакомлю тебя с моими друзьями. – Она вновь взяла меня за руку и повлекла обратно в гостиную. Я безропотно пошел за ней, чувствуя себя, как приговоренный к смерти, восходя на эшафот. Что-то в последнее время я стал слишком часто примерять на себя эту роль. Неохота мне было ни с кем знакомиться, особенно сейчас.

Однако, к моему счастью, музыку, столь сильно мучившую мой слух, выключили через несколько секунд после нашего появления, по всей видимости, для того, чтобы облегчить процесс представления. Света подошла к мощной стереоустановке и что-то сказала сидевшему около нее парню, страдавшему глухотой, и тот послушно выключил музыку. Глядя на эту картину, я невольно вспомнил «Хозяйку гостиницы».

Наступила тишина, которая казалась еще более оглушающей, чем гремевшая до этого музыка.

– Ледиз энд джентлменз, – громко сказала Светлана, – я хочу вам всем представить моего нового друга, отличного парня и крутого детектива-охранника Бена Роджерса, который спас меня вчера.

Один из стоявших у входа выкрикнул что-то типа «Гип-гип, ура!», а еще несколько человек зааплодировали. Главное, чтобы никто из них не подумал, что убийца бандитов и спаситель хозяйки квартиры – одно и то же лицо. Но, судя по всему, об этом никто не задумывался. По крайней мере, пока.

– Бен, я хотела бы тебе представить моих друзей, которые, как я надеюсь, станут сегодня и твоими друзьями тоже.

Я молча кивнул в знак согласия. Отступать мне все равно было некуда. Разве что выброситься в окно. Тьфу, черт, опять о том же!

– Это Дерек Синглтон, но обычно его называют Риком. Он работает в отделе статистики ВОЗ. Это он помог мне узнать твой номер телефона.

Рик был невысоким худым парнем в очках в роговой оправе. Такие очки, как я заметил, были отличительным, характерным признаком большинства здесь собравшихся, как погоны у офицеров. Из присутствующих Рик более всего выделялся огненно-рыжей шевелюрой. У него было лицо репортера бульварной газетенки и безвольный подбородок, но рукопожатие было неожиданно крепкое. Надеюсь, это не кто-то из наших тайных информаторов.

– Это Эрик Кристиансен, он же Крис. Доктор физических наук и отличный механик.

Крис подтверждал поговорку, что каждый скандинав – это два метра роста, светлые волосы и голубые глаза. Вдобавок он носил пышные, почти белые усы, свисавшие до подбородка, а его длинные волосы были собраны сзади в солидную косицу по моде XVIII века. А я-то думал, что такие люди только в книгах остались. Его рукопожатие напоминало тиски, и мне стало жаль свою бедную руку, которой предстояло выдержать еще как минимум полтора десятка рукопожатий.

– Саймон Витмен, он же Мони, он же Мясник, всемирно известный кардиохирург и большой специалист по бифштексам с кровью.

– Профессия обязывает, – кровожадно ухмыльнулся Мони, маленький лысоватый брюнет чуть постарше меня, крепко сжимая мою руку.

– Вот этот бородач, – продолжала Света, указывая еще на одного гостя, – профессор Рассел Хиггинс. Его можно называть проф или Рас. Он преподает историю России в Кембридже, и, надо сказать, неплохо это делает.

Хиггинс выделялся среди собравшихся огромной, совершенно лысой головой и каштановой с проседью окладистой бородой почти до пояса. На вид ему было лет пятьдесят.

– Это Чад Винтерс, крупный специалист по биохимии и мой ближайший начальник, – сказала Света и добавила, насмешливо улыбаясь: – Его прошу особо любить и жаловать.

Крепкий плечистый парень лет тридцати с волевым подбородком пехотного сержанта и вороньим носом громко расхохотался и с такой силой сжал мою бедную руку, что я с грустью вспомнил рукопожатие Криса.

– Это Эдвард Хамнер, поэт и драматург, а также наш главный вдохновитель по части розыгрышей и шуток. Он обычно откликается на слова Рыжий, Длинный, Тополь, а также Эд.

Эд был действительно высок, как тополь, и вдобавок обладал не менее огненной шевелюрой, чем Рик. Помимо этого, он выделялся среди друзей Светланы мрачным лицом, которое напоминало пятно черной краски на фоне веселых улыбок остальных. Непохоже, чтобы он страдал избытком чувства юмора. Судя по всему, это была одна из подначек Светы, которыми она постоянно пересыпала свою речь.

– Вот этот тощий субъект – Сергей Краснецов, он же Скелет, – продолжала Светлана, – он мой сотрудник и земляк, так что его тоже придется любить и жаловать.

– Только не в прямом смысле слова, – усмехнулся Сергей, невысокий и действительно худой, как скелет, мужчина лет двадцати семи – двадцати восьми со шрамом на шее и мертвенно-бледным лицом. Он был бы вылитым узником фашистского концлагеря, если бы не веселая улыбка.

– Он у нас главный специалист по идеям, – дополнила его характеристику Светлана.

– Вот-вот. Вношу идею. Бену, как опоздавшему, по русскому обычаю налить штрафную, в соответствии с местными традициями дать закусить, а потом уже продолжать знакомить, ведь, как вам известно, гостя, как и соловья, кормят не только баснями.

– Выдвигаю дополнительную идею выпить и нам по стаканчику за компанию с Беном! – выкрикнул кто-то, с кем меня еще не познакомили.

После двух штрафных стаканов водки и третьего, выпитого всеми за здоровье хозяйки, процедура знакомства продолжилась. Правда, нельзя не признать, что выпитое на пустой желудок спиртное очень быстро окрасило это тягостное занятие в розовый цвет. Тех, с кем меня знакомили после выпивки, я запомнил довольно смутно. Запомнил только, что их было еще примерно столько же, в том числе несколько привлекательных женщин, с которыми Светлана почему-то познакомила меня в последнюю очередь. Впрочем, все они бледнели по сравнению с ней.

Когда процедура знакомства закончилась, кто-то снова включил музыку, правда, более приятную моему слуху и не так громко. Хиггинс и Крис тут же уволокли меня в свой угол, где сидело еще человек пять, в том числе Винтерс, Эд и Скелет, и повели на меня интеллектуальную атаку под спиртное и сигареты об оправданности применения насилия в благих целях. Оппозицию возглавлял Эд, заявлявший, что благими помыслами вымощена дорога в ад.

Чтобы доказать собравшимся здесь, что и я не из числа последних дураков, я начал атаку на Хамнера, доказывая его неправоту. Постепенно смолкли и музыка, и голоса. Все стояли и слушали нашу полупьяную дисскуссию. Как говорится, люди не без причуд.

– Какой бы высокой ни была идея, во имя ее нельзя совершать преступления, – говорил, все больше раздражаясь, Эд. – Идеей нельзя прикрывать нечто несоответствующее ей.

– Согласно Платону, идея материальна, а значит, может быть использована, как и любой материальный предмет, для достижения тех или иных конкретных целей, – парировал я. – И идея насилия нисколько не выделяется из ряда других. Вы протестуете против самой идеи насилия, потому что она, по вашему мнению, не соответствует современному обществу. Однако если вспомнить историю человечества, то окажется, что любое достижение человека, будь то каменный топор, атомная энергия или демократия – все так или иначе является частью идеи насилия или же ее непосредственным продуктом.

– Это было в прошлом, а в нынешнем обществе высокоразвитых технологий идея насилия, по вашему же определению, не нужна, поскольку человечество уже достигло того уровня, когда возможно построение жизни без насилия. Или вы считаете, что чем прекраснее цель, тем ужаснее должны быть средства, и так всегда будет, потому что так всегда было? Даже несмотря на то что человечество уже давно перешло от каменных топоров к атомной энергии?

– Вы произносите слова, но не понимаете их смысл. Насилие пронизывает все человеческое общество. Государство в любом его виде является насилием над нашей свободой, просто это насилие несколько иного вида, чем то, с которым мы встречаемся в учебниках истории. Государственная власть для того и создана, чтобы, оберегая своих граждан, творить насилие над отдельными индивидами, не желающими жить в мире с окружающими их людьми. Как ни крути, это все равно насилие. В Англии оно, скажем так, закамуфлировано демократическими органами управления, в России это более заметно, но суть одна и та же, – сказал я и, переведя дух, продолжил: – В этом и скрыта вся суть идеи насилия. Важна не проблема его отсутствия или наличия, поскольку без насилия над отдельными своими членами человеческое общество не может нормально сушествовать, а количество насилия и, конечно, его качественный уровень. При таком подходе сразу видны преимущества демократии, которые подвергают отдельных членов своего общества меньшему контролю и давлению, то есть меньшему насилию. К тому же без насилия невозможно решить многие глобальные проблемы, которые в настоящее время стоят перед земной цивилизацией. Контроль над ядерными арсеналами и сокращение количества боеголовок невозможны без насилия. Войну невозможно остановить без войны, потому что большинство людей слишком недальновидны и ленивы, чтобы предвидеть, чем может кончиться война, и выйти с акцией протеста на улицы. Вы участвовали в антивоенных акциях протеста? – неожиданно спросил я своего оппонента.

– Нет, – нехотя ответил он. – Акция протеста – это тоже насилие, только в ином виде.

– Вот видите. Человек сам делает свою судьбу, сам выбирает путь. Так и должно быть в наш развитый во всех отношениях век. А вы проповедуете средневековое смирение перед божественной волей, только в адаптированном для XXI века виде. Ведь если подумать, чем вы себя, похоже, не утруждаете, даже воспитание невозможно без насилия.

Эд попытался меня перебить, но я не дал ему и слова сказать.