Текст книги "Когда палач придет домой"

Автор книги: Александр Риттер

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 23 страниц) [доступный отрывок для чтения: 9 страниц]

– Привет, Роджерс, – раздался внезапно за моей спиной негромкий женский голос.

Резко обернувшись, я сказал симпатичной голубоглазой шатенке с тоскливым взглядом:

– Привет, Дженис.

– Что-то ты в последнее время стал редко заходить ко мне.

– Что поделать, работа, – ответил я и подумал о том, как тяжело, наверное, работать психологом у некоторых полусумасшедших из числа моих коллег и стараться, чтобы они не сошли с ума окончательно. Это только в теории нашей работой могут заниматься лишь совершенно нормальные люди, не имеющие никаких психических отклонений и способные выносить любые психические перегрузки. И что только таких людей и набирают для работы в различные спецслужбы, занимающиеся подобной работой. В том числе в наше бюро. На самом же деле у каждого из сотрудников класса А было свое отклонение от нормы, и не одно. Причем мои коллеги всячески лелеяли эти отклонения, изводя психологов, которые старались не дать этим идиотам скатиться до полного безумия. Мне было жаль и тех, и тех. Психологам и без выкрутасов остальных сотрудников приходилось нелегко, но ведь и нам доставалось. Ради спасения всех мы несли тяжеленный крест. И если плечи он не натирал, то это не означало, что и для души и тела это проходило бесследно.

А вообще интересно, как часто пастыри наших душ сами отдыхают в чудесной лечебнице для наших буйно-помешанных. Я думаю, довольно часто. Тем более что психологи лучше, чем кто-либо, даже, наверно, лучше, чем наши начальники, представляли себе, что творится в стенах нашего бюро, получая цельную картину всего происходящего во время сеансов восстановительной психотерапии. Я уверен, что все боги Земли безумны именно потому, что знают все.

– Рабо-ота, – протянула Дженис. – Не надо вешать мне лапшу на уши, Роджерс. Ты такой же, как и все твои коллеги. Вы все стараетесь как можно реже приходить к психологу, и каждый ссылается на крайнюю занятость.

– Очевидно, так и есть, – ухмыльнувшись, ответил я. – Мы, сотрудники класса А, народ занятой. Не то что вы, психологи. Сидите, прохлаждаетесь в своих кабинетах и занимаетесь ничегонеделанием.

– Попридержи язык, Роджерс, иначе я отрежу его твоим собственным ножом. А теперь пошли ко мне в кабинет. Мне лично Лысый Дьявол звонил меньше трех минут назад, отчитал, как маленькую девочку, за то, что я давно тебя не тестировала, и приказал немедленно проверить тебя на адекватность реакций, так что пойдем.

– Ах, вот почему ты такая злая сегодня. Ладно, я сейчас пойду, только выпью немного пива. Мне сейчас просто необходимо выпить. Ты понимаешь, о чем я?

– Тогда я с тобой.

– Ладно, я угощаю.

Мы вместе подошли к табло введения заказа, которое в нашем баре, как и почти во всех барах Великобритании, заменило живого бармена, и я дважды нажал кнопку с надписью «пиво», выбрал сорт и сунул пару мелких монет в прорезь кассы. Напитки, еда и сигареты в нашем баре всегда продавались с огромной скидкой и стоили сущие копейки, а выбор же и качество продуктов всегда были превосходными. Наше начальство умело заботиться о своих сотрудниках.

– Может, здесь и протестируешь меня на эту чертову адекватность? – улыбаясь, предложил я, вынимая из пластикового горла раздатчика заказанное пиво.

– Пытаешься меня подкупить, Роджерс? – с усмешкой спросила Дженис. – Или мне это только кажется?

– Неужели ты думаешь, что я стал бы подкупать тебя такой жалкой взяткой, как бутылка пива? – с деланой усмешкой спросил я и, откупорив обе бутылки, присосался к бутылочному горлу.

– Учитывая то, что ты явно пытаешься уклониться от тестирования, такой вариант развития событий выглядит вполне оправданно. Между прочим, твои попытки уклониться от тестирования говорят мне о том, что у тебя наличествует неадекватная реакция на эту часть нашей жизни, – ответила психолог, наливая пиво в стакан.

– Послушай, Дженис, мне сейчас необходимо зайти к Апостолу, так что ты иди лучше к себе в кабинет и подожди меня там. Я обязательно приду сразу после того, как поговорю с ним, – сказал я и вновь приложился к бутылке, ополовинив ее.

– Две минуты назад ты утверждал, что придешь в мой кабинет, как только допьешь свое пиво, – сказала Дженис.

Я одним глотком допил остатки напитка, выбросил опустевшую бутылку в урну и, поднявшись на ноги, твердо сказал ей:

– Я приду через полчаса к тебе в кабинет.

На сей раз Дженис ничего не сказала мне. Это показалось мне маленькой моральной победой над психологом, и я, сочтя это за хорошее предзнаменование, уже в нормальном настроении направился в кабинет Апостола Петра.

Апостол Петр, в обиходе просто Апостол, получил свое прозвище благодаря библейскому апостолу Петру, чье времяпровождение было очень схоже с работой одного из начальников нашего бюро палачей. Как и библейский апостол Петр, Александр Биллингем выписывал пропуска в рай, официально утверждая приговоры на ликвидацию, вынесенные высшими инстанциями, собирая всю необходимую для работы сотрудников класса А информацию об объекте, исходящую из разных источников, в том числе из полиции, обобщая ее и предоставляя сэру Найджелу. Сэр Найджел, в свою очередь, оценивал полноту информации и сложность задания и выбирал подходящего исполнителя, которому Апостол Петр должен был выписать соответствующий документ. Такой документ являлся последней спасительной соломинкой для провалившегося палача, составленной по всем правилам индульгенцией, которую тем не менее разрешалось пускать в ход только в крайнем случае. Таких случаев на моей памяти еще ни разу не было, поскольку бюро, опасаясь утечки информации, предпочитало ликвидировать неудачников, стараясь представить это как несчастный случай или самоубийство, так что палаческая «ксива», наше разрешение на убийство, имела чисто символический характер и была рассчитана на обман дурачков. Которые, естественно, узнавали об этом, когда уже становилось слишком поздно. Это я знал почти все тайны этого двора и умел обходить все местные рифы и мели.

Разумеется, бюро делало все, чтобы палач не попался, но если такое происходило, то рассчитывать ему, как правило, было не на кого и не на что – неудачники в бюро были не нужны. В нашей конторе выживали только те, кто не совершал ошибок или умел их исправлять раньше, чем они приведут всю операцию к фатальному исходу.

При благополучном окончании операции тот же Апостол Петр выписывал талон о выполнении задания, который вместе с оригиналом «ксивы» отправлялся в архив в досье палача, а копия талона выдавалась самому палачу и отправлялась в его личный сейф. Это была своего рода страховка для обеих сторон от любых неадекватных действий противной стороны. Это тоже полнейшее вранье. Но с ним приходится мириться, потому что так, в мире призраков, жить намного легче и проще, чем в мире реальности. Есть наши внутренние инструкции, есть слова наших начальников, а обо всем остальном и думать не стоит.

Благодаря этому Александр Биллингем официально был вторым лицом в бюро после Лысого Дьявола, имел не меньший авторитет и в не меньшей степени определял жизнь нашей конторы.

Постучавшись в дверь, я сказал:

– Добрый день, мистер Биллингем. Разрешите войти?

– Заходи, Роджерс. Сэр Найджел мне уже звонил, так что я тебя ждал, – ответил мне Биллингем.

Как и Лысый Дьявол, он был невысок и недавно отметил свое пятидесятилетие, но этим внешнее, заметное с первого взгляда сходство двух начальников и заканчивалось, так как Биллингем был полным брюнетом с карими глазами, длинным носом, похожим по форме на вороний клюв, и двойным подбородком, прикрывавшим короткую толстую шею. Такой же ничем не примечательный тип простого бюргера, как и у сэра Найджела, но глаза выдавали и его.

– Твои документы уже почти готовы, осталось только снять с них копии да поставить подпись на талоне.

– Спасибо, сэр.

С ним я не позволял себе такой фамильярности, как с сэром Найджелом. Биллингем был очень высокомерен, самолюбив, злопамятен и мстителен, а при его положении отношения с ним портить не стоило, какой бы пост ты ни занимал. Малейшей нелояльности к нему было достаточно для того, чтобы навсегда оказаться в списке его врагов. Однако как организатор он не имел себе равных в нашем бюро, за исключением разве что сэра Найджела, отдавая всего себя ради нашего общего дела.

В кабинет вошла секретарша Биллингема, положила на стол Апостола приличного размера пачку бумаги и сказала:

– Вот все документы по последней сделке Роджерса.

– Спасибо, Сандра. Можешь быть свободна, – буркнул Биллингем, не поднимая головы.

Секретарша кивнула и молча удалилась, осторожно закрыв за собой дверь, словно та была сделана из драгоценного фарфора. Я проводил ее глазами. Как и 90 процентов всех работающих в этом здании, она ни сном ни духом не ведала об истинной сущности нашей конторы, а если и подозревала, что крайне маловероятно, то очень старалась не показывать нам своего знания.

Впрочем, все вышесказанное относилось к подавляющему большинству сотрудников нашей конторы. Эти люди ни о чем не подозревали, считая, что работают на обычную фармацевтическую фирму. Некоторые из них со временем могли достичь уровня, на котором высшему руководству «Лондон фармацептик компании было уже слишком трудно утаить шило в мешке. В этом случае новичкам скармливали какую-нибудь незамысловатую байку об отделе по борьбе с наркоторговлей или терроризмом, разведке, контрразведке или еще о чем-нибудь в этом же духе в зависимости от ситуации и уровня доверчивости этих людей. Одновременно тщательно проверяли их досье, и эти люди превращались в сотрудников класса В,[1]1
  Оперативные работники бюро с ограниченным доступом к секретной информации.


[Закрыть] о чем они, правда, не подозревали. Их работа была уже не столь невинна, как у сотрудников класса С,[2]2
  Сотрудники, которые служат прикрытием для нашей организации и ничего не знающие о ее истинной природе. (Прим. авт.)


[Закрыть] однако и с работой сотрудников класса А она была несравнима. Некоторые из таких сотрудников иногда заражались вирусом любопытства, однако им почти никогда не удавалось подобрать ключи к настоящим секретам «Лондон фармацептик компани». А два исключения из правил были ликвидированы прежде, чем успели распорядиться полученной информацией. В отношении возможных утечек информации дело у нас было поставлено строго.

Биллингем достал авторучку из стоявшего на столе устройства для сохранения авторучек и быстрыми энергичными движениями поставил свою жирную роспись на принесенных секретаршей документах, которые и на первый, и на второй, и на третий взгляд были совершенно невинны. Только несколько десятков посвященных могли понять истинный смысл и значение этих совершенно обычных на вид бумаг, которые на деле были не простой ведомостью, а распиской в приведении в исполнение смертного приговора.

– Вот твоя копия, Роджерс, – сказал Апостол, протягивая мне один из только что подписанных документов.

– Спасибо, сэр, – сказал я, беря бумагу. – Я могу идти?

– Разумеется, можешь, – сказал Биллингем. – Да, чуть не забыл, Мартинелли просил тебя зайти к нему.

Мартинелли был начальником отдела кадров нашего бюро, и я мог только догадываться, зачем я ему нужен. За последние два, а то и три года я не был у него ни разу, да и раньше не часто к нему заглядывал. Просто не возникало такой необходимости, так как Мартинелли занимался в основном нарушениями дисциплины среди сотрудников класса О, А и В. Конечно, мелкие грешки за мной водились, как и за всяким нормальным человеком, но не настолько тяжкие, чтобы быть вызванным на ковер к Мартинелли. Просто сегодня я, судя по всему, понадобился всем и сразу. Похоже, денек будет труднее некуда.

– Да, сэр. До свидания.

– До свидания, мистер Роджерс. Желаю удачи, – сказал Биллингем, не поднимая голову от бумаг.

«Что, интересно, имел в виду Апостол, когда желал мне удачи? Похоже, меня ждут крупные неприятности. Интересно, за какие же грехи?» – подумал я, выходя из кабинета Биллингема. Однако выхода не было, и я, обмахивая лицо своей индульгенцией, бодро направился к Мартинелли, чей кабинет располагался метрах в десяти от кабинета Апостола. Хотел бы я знать, зачем я ему потребовался.

ГЛАВА 3

Душа безумием полна.

Налито сердце тьмой.

Пронзила душу мне она

Нездешней красотой.

Пронзила душу мне она

И канула во тьму,

Но я шепчу: «Она моя,

И я ее найду».

Андрей Светлов. «Она»

Странные мысли приходят сегодня мне в голову.

Федор Стрельцов. «Откровение палача»

В кабинет Мартинелли я вошел, не дожидаясь разрешения войти после стука. Кроме самого хозяина кабинета, здоровенного черноглазого коренастого брюнета лет сорока пяти с густой сединой на висках и сломанным носом, со смуглым лицом и сросшимися кустистыми бровями, напоминавшего опереточного итальянского разбойника, в кабинете сидел еще один человек. В отличие от хозяина кабинета он был высок и очень строен; ему было уже далеко за пятьдесят, однако сухая желтая кожа, похожая на старинный пергамент, туго, без единой морщинки, обтягивала его узкое остроносое лицо, похожее на лезвие ножа. Правый глаз был закрыт небольшой черной повязкой, из-под которой по щеке змеился темно-коричневый шрам. Левый глаз, маленький, глубокопосаженный и темно-серый, напоминал шляпку стального гвоздя, глубоко вбитого в пожелтевшее от времени дерево. Это был начальник службы внешнего наблюдения нашего бюро Дэвид Майлз, человек, которого все сотрудники боялись почти так же, как и Лысого Дьявола. Все, кроме меня.

Не дожидаясь, пока три глаза сидящих в кабинете людей нацелятся на меня, я спросил в лоб Мартинелли:

– А теперь раскройте мне секрет, зачем я вам вдруг понадобился? Ведь мы с вами не виделись года два, если не больше, и ничуть не тосковали друг по другу. В честь чего вы вдруг решили организовать наше сегодняшнее свидание? Что за праздник сегодня? Зачем все это?

– Затем, что в последнее время ты, Роджерс, слишком часто и слишком явно нарушаешь правила нашей организации, – сказал Мартинелли густым басом, нацеливая на меня пальцы правой руки жестом, который итальянская мафия называет «вилка». – Ты слишком часто используешь свой доступ к секретной информации, не имея на то законных оснований, преступными путями получаешь коды к закрытым для тебя файлам, пренебрегаешь правилами режима секретности, используешь в служебное время нашу систему связи для своих личных дел, злоупотребляешь алкоголем и никотином, в течение длительного времени целенаправленно уклоняешься от психологического контроля, принятого в нашей организации для проверки годности наших сотрудников к работе, а также от медицинских осмотров и зачетов по стрельбе и рукопашному бою. Вдобавок ты часто допускаешь высказывания, которые подрывают моральный дух наших сотрудников класса А. Я уже не говорю о том, что такие высказывания вообще непозволительны для сотрудника твоего уровня. Сам понимаешь, в свете всего сказанного ты выступаешь как ненадежный и, по всей видимости, непригодный к работе сотрудник.

Как и всех остальных, его выдавали глаза, угольно-черные амбразуры, казавшиеся бездонными колодцами в мир тьмы и теней. Когда он смотрел на меня, отчитывая за мои мелкие грешки, в его глазах поблескивали красные искорки, словно отблеск того адского огня, который пылал в его душе. Воистину, зеркала души никогда не лгут. Я перевел глаза на Майлза, встретился с ледяным взглядом бесчувственной огнестрельной стали, по ошибке попавшей на человеческое лицо, и отвел взгляд, уставившись в окно за спиной Мартинелли, чувствуя на своем лице обжигающе-горячий взгляд одного и бесстрастно-холодный взгляд другого. Я невольно поежился.

– Я вас понял, сэр, – сказал я. – Хотя большинство приведенных здесь обвинений кажутся мне ложными и недоказуемыми, я признаю себя виновным в слабом исполнении правил нашей организации и обещаю, что подобное более не повторится. А что касается высказываний, то я по натуре пессимист и всегда ожидаю худшего, чтобы быть готовым к тому, что может случиться, но впредь я постараюсь держать эти свои мысли при себе.

– Словно напроказничавший ребенок – простите меня, я больше не буду, – с насмешливой улыбкой сказал Мартинелли и откинулся на спинку кресла, продолжая прожигать меня взглядом.

– К тому же я как раз сегодня собирался по личной инициативе пройти проверку на адекватность психических реакций, – соврал я, старательно делая честное и искреннее лицо.

Мартинелли еще несколько бесконечно долгих секунд мерил меня свирепым взглядом, а потом, решив, что с меня достаточно, сказал:

– Ладно, только смотри, не забудь это сделать. Можешь идти.

– Ну что вы, сэр, – сказал я и вышел. Майлз тотчас встал и вышел вслед за мной, аккуратно прикрыв за собой дверь кабинета.

– Тебя что, приставили ко мне почетным опекуном? – насмешливо спросил я.

– Отнюдь, – ответил Майлз низким хрипловатым голосом, – просто я тебе хотел сказать без свидетелей, чтоб ты был поосторожнее. Я помню, что ты сделал когда-то для меня. – Он дотронулся рукой до шрама на щеке. – Ты тогда вытащил меня, а я постараюсь в случае чего вытащить тебя, но все же будь осторожнее. Не веди себя так вызывающе, это может для тебя плохо кончиться. Тебя могут поставить на полное наблюдение, и тогда ты так просто не отделаешься, потому что в таком случае я не смогу перехватить доклады наших «нюхачей», как я сделал это сегодня, они сразу пойдут на стол начальству, минуя меня.

– Спасибо тебе, Дэйв, – от души сказал я. – Я буду осторожнее. Честное слово. Спасибо, что предупредил.

Тот молча кивнул головой и ушел, бесшумно ступая по ковровому покрытию, заметно прихрамывая на правую ногу. Я смотрел ему вслед, пока он не исчез за поворотом. Когда-то он был одним из лучших, настоящим мастером своего дела, вытворявшим такое, что все остальные сотрудники класса А умирали от зависти. Но однажды удача отвернулась от него как раз в тот момент, когда она была ему очень нужна. Вместо клиента к месту засады подъехала полицейская машина, полицейские начали прочесывать кусты и тотчас обнаружили Дэйва, который не стал стрелять в полицейских, но и не бросил оружия.

В результате пуля раздробила ему лицо и выбила глаз, и я, молодой сотрудник, работавший в тот день в паре с Майлзом, чудом смог спасти его, втащив уже бессознательного в машину, одновременно непрерывно стреляя из своего пистолета поверх голов полицейских. В тот вечер я и сам получил пулю в плечо от блюстителей закона, однако, несмотря на это, сумел благополучно добраться до конторы и доставить туда Дэйва. После того случая Дэйвид Майлз был вынужден оставить оперативную работу и перейти в службу внешнего наблюдения, став вскоре ее начальником. С тех пор прошло лет пятнадцать, если не больше, а он до сих пор помнит, что я сделал для него. И старается помочь, чем может. Как сегодня, например.

Посмотрев в ту сторону, куда он ушел, я вздохнул и направился в бар. Идти к Дженис мне страшно не хотелось. Такие моменты у меня и раньше бывали, но сегодня это нежелание идти было особенно острым. Какое-то непонятное, поднимавшееся из каких-то придонных глубин моей души чувство – то ли страх перед всезнайкой-психологом, то ли усталость, то ли просто чисто человеческое отвращение к этому неизбежному и постоянному копанию в грязном белье чужих душ – не давало мне пойти в ее кабинет. Тем более что моя истекавшая потом, несмотря на кондиционеры, душа настоятельно требовала еще бутылочку холодного пива. Неудивительно, что ноги сами принесли меня в бар.

Я еще не успел даже пригубить свое пиво, когда за моей спиной раздался голос, от одного звука которого я похолодел.

– Это так ты проходишь тестирование на адекватность реакций? – со стальными нотками в голосе спросил сэр Найджел.

– Простите, сэр, но я только что от Мартинелли, а после разговора с ним, сами знаете, необходимо чем-нибудь укрепить свои нервы, – сказал я, улыбаясь, однако лицо сэра Найджела осталось каменным. – Да и жара на меня плохо действует.

– Ах, вот оно что, – протянул Лысый Дьявол. Его тон мне не понравился. Такой тон предвещал бурю, причем, судя по лицу моего начальника, очень сильную. Не требовалось особо напрягать мозги для того, чтобы понять, над чьей головой эта буря сейчас разразится. Непонятно только почему.

– К тому же, как мне показалось, в какой-то особой спешке нет никакого смысла, – добавил я.

– Нет никакого смысла? – переспросил сэр Найджел и загремел, уже не пытаясь сдерживать свои эмоции: – А ты знаешь, Роджерс, что я вправе сию секунду арестовать тебя и отправить для принудительного лечения в нашу психушку?!

Если бы сэр Найджел достал из кармана топор и ударил меня им по голове, я бы и то меньше удивился.

– Меня?! За что?! – завопил я, пытаясь понять истинный смысл услышанного.

Мой мозг пытался уцепиться за спасительную соломинку мысли, что все это – просто какая-то очередная проверка, устроенная моим начальником с непонятной для меня целью. Но слишком искренним было выражение лица Лысого Дьявола, и я почувствовал, как покрылось льдом и ухнуло куда-то вниз сердце.

– При чем здесь я? Неужели вы собираетесь сослать меня только потому, что я пропустил пару проверок на эту чертову адекватность?

– Да черт с ними, с этими тестами, тут дело намного серьезнее, чем ты думаешь, – спокойно сказал мой шеф и посмотрел на меня так, словно уже примерялся палаческим топором к моей шее.

От слов Лысого Дьявола меня пробрала мелкая дрожь. Словно кусочек льда скользнул вдоль позвоночника. Такого я от своего шефа еще не слышал.

– Так в чем же дело? – спросил я и сам удивился, как фальшиво и неуверенно прозвучал мой голос.

– А в том, что по результатам проверки по межзональным пропускам и полицейским архивам не найдено никого, кто имел бы хоть приблизительное сходство с описанной тобой свидетельницей! – сказал сэр Найджел на выдохе, словно нанося мне смертельный удар.

Моя нижняя челюсть медленно отвалилась.

– В полицейском протоколе, который поступил в наше бюро пять минут назад, свидетельница происшествия, схожая с твоим описанием, не значится. Твои коллеги из группы прикрытия женщину с такими приметами также не наблюдали. Американцы уже уехали обратно и ничего подтвердить не могут, так как связи с ними пока нет. Повторный опрос свидетелей, уже допрошенных полицией, и исследование телефона на предмет обнаружения отпечатков пальцев положительных результатов пока не дали, – перечислил предпринятые им меры мой начальник и почти с сочувствием посмотрел на меня. Но только почти. – А поскольку ты уже в течение трех недель не проходил психологическое тестирование, а последние твои результаты были отнюдь не лучшими, то у меня, да и не только у меня, возник вопрос, что бы это могло значить. Сам понимаешь, разъяснение этого вопроса для нашего бюро очень много значит, а для нас с тобой особенно. Из того состава бюро, которое было в самом начале, тогда, двадцать с лишним лет назад, только мы с тобой и остались. А мне бы очень не хотелось, чтобы я остался здесь единственным динозавром.

Я ошалело смотрел на своего начальника, продолжая делать попытки переварить услышанное. Я видел эту девушку своими глазами, ясно помнил каждое ее движение. Такую девушку нельзя было не заметить. И тем не менее ее не видел никто, кроме меня. Неужели это все была просто галлюцинация?! Такого не может быть! Я на секунду зацепился на этой спасительной мысли, однако память тотчас услужливо подтолкнула мне моего коллегу Чарли Финкла, который твердил, что к нему каждую ночь приходят все его жертвы и волокут его на Страшный суд. Старина Чарли перерезал себе вены отколотым от умывальника кусочком эмали в нашем дурдоме.

«Неужели я действительно сошел с ума и даже не заметил этого?! – подумал я. – Но я видел ее так ясно и отчетливо, как сейчас сэра Найджела! Но, кроме меня, ее больше никто не видел! Никто!!! Никто, кроме меня. Чертовщина какая-то!»

– Я немедленно иду в кабинет психолога, чтобы пройти тестирование на адекватность реакций, – твердо сказал я, взяв себя в руки.

– Хорошо, только одного я тебя в свете открывшихся обстоятельств отпустить, извини, не могу. – Сэр Найджел кивнул назад, и я увидел за его спиной трех неизвестно откуда взявшихся здоровяков из внутренней службы безопасности «Лондон фармацептик компани». – Они проводят тебя.

Мир раскололся на две части – то, что было до, и то, что стало после. Я чувствовал, что падаю в глубокую пропасть с самой вершины огромной горы, и каждое слово моего шефа ударяло меня в голову, словно брошенный мне вслед булыжник. Я падал вниз, на самое зловонное дно, навстречу позорной собачьей смерти. Мне пришлось опереться на табло электронного бармена, чтобы не упасть, и потрясти головой, чтобы отогнать серый туман, застлавший мне глаза.

То, что сказал мне сэр Найджел, означало в переводе на нормальный язык, что меня считают сумасшедшим, который провалил операцию, упустив потенциального свидетеля, и, таким образом, создал возможность утечки информации, а такое обвинение для любого сотрудника, как бы высоко он ни стоял, означало только одно – ликвидацию.

Полжизни я стоял на одной стороне баррикады рядом с сэром Найджелом, и вот теперь оказался на другой стороне, приговоренный к уничтожению, став одним из тех бесчисленно многих, чьими жизнями самовластно распоряжался британский Палач номер Один. Только вид трех здоровяков из службы безопасности со своими дубинками и пистолетами удержал меня в эту секунду от попытки придушить моего шефа.

Наверно, мои мысли отражались на моем лице, как в зеркале, потому что сэр Найджел совсем уже ледяным тоном сказал:

– Иди, не заставляй психолога ждать.

«Не заставляйте палача ждать», – подумал я, вытирая рукой холодный пот со лба.

– Так ты идешь или нет? – спросил сэр Найджел, и охранники тотчас подтянулись к нему, положив руки на расстегнутые кобуры, готовые по его сигналу вязать или пристрелить меня, меня, который двадцать лет проработал в бюро без страха и упрека! Вот, значит, как! Меня, меня, не кого-нибудь, а меня готовы уволочь на эшафот из-за малейшего подозрения!

Пытаться оказать сопротивление четверым противникам, из которых трое были вооружены дубинками и пистолетами, в то время как у меня не было вообще ничего, кроме натренированных рук, было бессмысленно. Скорее всего, меня бы просто пристрелили раньше, чем я успел бы добраться хоть до кого-нибудь из них.

Нет, конечно, я мог попытаться. Я бы и попытался. Они ведь, в конце концов, не такие профессионалы, как я, а Лысый Дьявол уже давно вышел из формы, но… но… Но ведь я невиновен! Я же ничего не сделал! Это все просто ошибка! Я сейчас схожу к Дженис, пройду эти чертовы тесты, и все они увидят, что я… Что я невиновен! Если я брошусь на них, меня убьют, а если не убьют сейчас, то устроят охоту и все равно прикончат, и будут уверять друг друга, что я действительно сумасшедший, а если пойти к Дженис… Тогда остается маленький, но шансик… Хоть какой-то… Хоть какой-то шанс уцелеть… Выжить! Остаться жить, пить пиво, наслаждаться погодой, дышать! Просто дышать и жить! Это ведь только задыхаясь понимаешь, как прекрасно дышать. Только когда легкие рвутся в последней попытке вдохнуть, понимаешь, как ценен тот самый воздух, который ты обычно просто не замечаешь. И как ценна жизнь, когда смотришь в ствол пистолета и чей-то палец уже лег на курок.

Я посмотрел в ничего не выражающие ледяные глаза сэра Найджела, почувствовал, как вселенский всезамораживающий холод его взгляда начал переливаться мне в грудь, обреченно кивнул и пошел к двери. Однако даже просто так дойти до психолога мне не дали – двое приставили мне стволы пистолетов к вискам, в то время как третий завернул мне руки за спину. Лязгнули наручники.

– Иди, – сказал сэр Найджел, когда я остановился, пытаясь понять, как они посмели нацепить на меня – на меня! – свои паршивые «браслеты».

И я пошел. Один из моих конвоиров пошел передо мной, а остальные двое всю дорогу шли по бокам, на шаг позади меня, готовые в любой момент блокировать попытку схватить оружие или бежать. Но у меня в голове уже не было и мысли о сопротивлении или бегстве. Нет, я пройду тесты, и они поймут… они увидят… они узнают, что я невиновен, что я нормальный, такой же, как они.

Я шел, как овца к мяснику, но думал совершенно о другом. Мои мысли беспрестанно вертелись вокруг девушки-привидения и слов, сказанных мне сэром Найджелом. Что же все это может значить? Ответа на этот вопрос у меня не было.

Никогда еще я не проходил психологического тестирования с такой радостью. Дженис, нисколько не удивившаяся моему эскорту – видимо, Лысый Дьявол успел предупредить ее, сильно поразилась, изучая результаты моих ответов на контрольные вопросы и показания приборов, фиксировавших деятельность разных участков моего головного мозга, после чего торопливо ушла в соседнюю комнату, где и находилась минут пять. За это время я успел уничтожить в своих волнениях половину нервных клеток, отпущенных мне природой на всю жизнь.

Наконец она вернулась.

– Может, наконец, скажешь, что там у меня? – спросил я, уже не надеясь ни на что. Больше всего мне сейчас хотелось просто закрыть глаза и забыть о том, где я нахожусь. Однако парни за моей спиной не спускали с меня стволов и глаз, даже несмотря на то, что мои руки сковали наручники.

– У тебя все нормально, твое психическое состояние по всем показателям колеблется от «удовлетворительно» до «полная норма», – ответила она. – Не слишком хорошо, но и не настолько плохо, чтобы тебя следовало сию секунду запереть в специальную клетку.

Я тяжело вздохнул – значит, я не вылечу из бюро, я нормален, совершенно нормален. Кусок льда, пронзивший мне грудь, бесследно растаял, голова вновь обрела способность ясно мыслить, а окружавший меня мир снова расцвел яркими красками. Я чувствовал себя как приговоренный, который получил помилование, уже взойдя на эшафот, и это сравнение было недалеко от истины. Правда, эпизод с девушкой по-прежнему оставался непонятным для меня. Ладно, поживем – разберемся, что там к чему.

Мои размышления прервала Дженис, продолжив:

– Единственное, что я смогла обнаружить по результатам своих тестов, – это сильную усталость и шок, которые могут быть вполне объяснимым естественным результатом проведенной тобой сегодня трудной операции. Так что я бы прописала тебе несколько дней полноценного отдыха, и ты опять будешь как новенький.

– Спасибо, Дженис, – от чистого сердца сказал я. Впервые за всю свою жизнь я был готов признаться психологу в любви. Впрочем, вестников, приносивших добрые известия, любили во все времена. Это понятно. Согласитесь, гора с плеч – гораздо лучше, чем голова с того же места.

– Я только что звонила сэру Найджелу, он очень беспокоился за тебя и просил меня позвонить ему, как только станут известны результаты проверки, – продолжала она, шелестя какими-то дурацкими бумажками. – Он сказал, чтобы ты сейчас зашел к нему. Вот распечатка твоего обследования, он просил принести.