Текст книги "Время Шамбалы"

Автор книги: Александр Андреев

сообщить о нарушении

Текущая страница: 17 (всего у книги 25 страниц)

В мае – июне 1913 г. состоялся обмен меморандумами между Лондоном и Петербургом, свидетельствовавший об их одинаковом подходе к «тибетскому вопросу». Английское правительство заявило, что считает наилучшей политикой по отношению к Тибету «начало международного невмешательства в его внутренние дела». Русское правительство, со своей стороны, всецело присоединилось к такому взгляду «как вытекающему из духа и смысла соглашения 1907 г., которое является одним из основных актов, определяющих положение названной страны»[324]324
  Там же. Л. 122. Нота британского правительства датирована 15 мая 1913 г.; русское правительство ответило на нее своей нотой от 14 июня 1913 г.


[Закрыть]. В том же 1913 г. МИД России и Форин Оффис столь же единодушно заявили о своем непризнании монголо-тибетского дружественного договора, заключенного Доржиевым ранее в Урге (11 января – 29 декабря 1912 г. ст, стиля) от лица Далай-ламы с монгольским правительством, по причине, неправомочности подписавших его сторон. В этом, на первый взгляд, политически довольно безобидном соглашении правители Тибета и Монголии, Далай-лама и Чжебцун-дамба, прежде всего взаимно признавали независимость, первый – монгольского, а второй – тибетского государств. Другие статьи договора содержали ряд деклараций общего характера – о взаимной помощи двух народов «в случае внутренней и внешней опасности», о взаимном покровительстве монголами тибетцам, а тибетцами монголам, проезжающим через территории соответственно Монголии и Тибета и др.[325]325
  Известия МИД. СПб., 1913. Т. 2. С. 51–53.


[Закрыть]Ургинский договор несомненно преследовал цель создания духовного и политического союза между Тибетом и Монголией, но в то же время с его помощью Доржиев, очевидно, стремился привлечь русское правительство к «тибетским делам».

Объявление независимости Тибета Далай-ламой потребовало от него решения ряда неотложных задач, таких как улучшение системы государственного управления, реорганизации армии, а также урегулирования дипломатических отношений с пекинскими властями. Особенно остро стоял вопрос военной реформы, ввиду сохранявшейся угрозы нового китайского вторжения. До 1913 г. Тибет не имел регулярной национальной армии. Тибетское войско насчитывало 3 тысячи необученных и плохо вооруженных воинов. Достаточно сказать, что основным оружием тибетцев были примитивные фитильные ружья. В 1913–1914 гг. Далай-лама приступил к созданию регулярной тибетской армии, во главе которой он поставил своего нового фаворита, 27-летнего Царонга. Выходец из простой семьи, Царонг (настоящее имя Ченсал Намганг), прославился как «герой Чаксама». В 1910 г. его отряд задержал у переправы Чаксам китайские войска, преследовавшие бежавшего из Лхасы Далай-ламу[326]326
  О Царонге и его роли в модернизации Тибета см.: Spence Н. Tsarong II, the hero of Chaksam, and the modernisation struggle in Tibet, 1912–1931 // The Tibet Journal, 1991. Vol. XVI. № 1.


[Закрыть]. Царонг увеличил численность армии на одну тысячу человек. Военная подготовка рядового состава передавалась в ведение иностранных инструкторов и велась в четырех вновь сформированных полках по китайско-монгольской, японской, русской и английской системам. Спустя два года в Лхасе прошел показательный смотр войск – в результате Далай-лама отдал предпочтение английской системе, которая с того времени и была введена в тибетской армии. В 1914 г. англичане безвозмездно поставили тибетцам 5 тысяч винтовок (старого образца «Ли Метфорд» и нового «Ли Энфилд») и полмиллиона патронов к ним. В то же время представитель Далай-ламы просил русского генконсула в Урге о продаже Тибету 1 тыс. винтовок для защиты страны от возможных посягательств со стороны Китая, но тот отказал ему, посоветовав обратиться к английскому правительству через посредство индийских властей[327]327
  Берлин Л. E. Англия и Тибет // Новый Восток, 1922, № 2. С. 363.


[Закрыть]. Этот факт, вероятно, еще раз дал понять Лхасе, что она не может больше рассчитывать на помощь далекой и «инертной» России и что поэтому ей следует искать опору в гораздо более отзывчивой к ее нуждам и уже совсем не опасной Англии в лице соседней Индии.

Помимо реорганизации армии, Далай-лама весьма успешно осуществил и ряд других мероприятий в рамках задуманной им программы «модернизации». Так, в Тибете начали печатать бумажные деньги (ассигнации изготавливались сперва вручную). Позднее там перешли к чеканке собственной монеты (медной, серебряной и золотой). В 1913 г. по распоряжению Далай-ламы на обучение в Англию отправились четверо тибетских юношей. По возвращении на родину они с успехом использовали на практике приобретенные ими знания. Например, обучавшийся электротехнике Ригзин Ринганг в середине 1920-х смонтировал две небольшие гидроэлектроустановки – одну в окрестностях Лхасы для электрификации летнего дворца Далай-ламы, Норбулингки, и ряда других зданий, а другую в долине Чумби на юге страны для обслуживания нового монетного двора.

В 1913–1914 гг. в Индии (в Симле и Дели) прошли англо-тибетско-китайские переговоры, вошедшие в историю под названием Симлской конференции. На ней решались вопросы, связанные с урегулированием отношений между Лхасой и Пекином и определением границы между Восточным Тибетом (Камом) и Китаем. Великобританию на этих переговорах представлял глава иностранного департамента индийского правительства сэр Генри Макмагон и политический агент в Сиккиме Чарльз Белл, Тибет – премьер-министр, известный англофил Лончен-Шатра. В результате дискуссий удалось выработать проект Симлской конвенции. В нем правительства Великобритании и Китая признали сюзеренитет Китая над Тибетом. В то же время китайская сторона обязалась не превращать Тибет в китайскую провинцию, а британская – не аннексировать Тибет или какую-либо его часть. Территориально Тибет делился на Внешний (под контролем лхасской администрации) и Внутренний (включая в себя Куку-норскую область и восточную часть страны, прилегающую к Китаю), при этом первый получал автономный статус. Британское правительство обязалось не держать в Тибете военных или гражданских лиц или войска (за исключением эскорта торговых агентов) и не устраивать в этой стране колоний.

Аналогичные обязательства приняло на себя и китайское правительство. Далее, согласно конвенции, Великобритании предоставлялся режим наибольшего благоприятствования в торговле с Тибетом; торговые правила 1893 и 1908 гг. аннулировались и подлежали замене новыми после соответствующих переговоров между тибетским и китайским правительствами.

В апреле 1914 г. стороны парафировали Симлское соглашение, однако, оно не вступило в силу по той причине, что правительство Юань Шикая отказалось его ратифицировать, признав неудовлетворительным проведенное разграничение Внешнего и Внутреннего Тибета. В результате, британский и тибетский представители подписали 3 июля совместную декларацию, в которой заявили о признании парафированной конвенции обязательной для правительств Великобритании и Тибета, что, впрочем, не сделало соглашение «работающим». Одновременно англичане и тибетцы заключили между собой новый торговый договор «Правила англо-тибетской торговли». Кроме этого они достигли договоренности по еще одному очень важному для них вопросу – о демаркации индо-тибетской границы в Ассамских Гималаях восточнее Бутана, так называемой «линии Макмагона». Этот договор, однако, вызвал недовольство в Лхасе, поскольку в соответствии с ним часть исконно тибетской территории с городом и монастырем Таван, площадью около 2000 кв. миль, отходила к индийским владениям. (Несмотря на договор, Таван фактически продолжал оставаться под юрисдикцией тибетских властей.)

Таким образом, главная цель Симлских переговоров не была достигнута, хотя английскому правительству и удалось заключить выгодное торговое соглашение с тибетцами. После начала мировой войны тибетский вопрос отошел на второй план в британской внешней политике. Формально Лондон продолжал заявлять о своем невмешательстве во внутренние дела Тибета, ссылаясь на англо-русскую конвенцию 1907 г. В связи с этим он не дал согласия своему сиккимскому резиденту Ч. Беллу на поездку в Лхасу, куда его настойчиво приглашал Далай-лама. В то же время делийское правительство отклонило в 1915 г. просьбу Царонга о новых поставках английского оружия тибетской армии, но согласилось поставить Лхасе дополнительно небольшое количество боеприпасов (патронов).

Во второй половине 1917 г. вновь начались военные действия между тибетцами и китайцами на камо-сычуаньской границе. Тибетским войскам удалось значительно продвинуться вглубь китайской территории и занять ряд населенных пунктов к востоку по верхнему течению Янцзы. Принято считать, что своей победе тибетцы были обязаны прежде всего новым английским ружьям. Конфликт удалось урегулировать год спустя при посредничестве британского консульского чиновника в Дацзянлу Эрика Тейхмана.

2. Большевики обращают взоры к «Стране лам»

Такой была обстановка в Тибете на тот момент, когда к власти в России пришли большевики. Одним из своих первых актов советское правительство аннулировало все «грабительские» договоры, заключенные царской Россией с Англией и другими державами в эпоху империалистического раздела мира, в число которых попала и конвенция по делам Персии, Афганистана и Тибета 1907 г. Это было частью пропагандистской кампании большевиков по упразднению «тайной дипломатии». Правда, обнародовавший в конце 1917 – начале 1918 г. «секретные договоры» Народный комиссариат по иностранным делам (НКИД), по-видимому, забыл, или не знал, что полный текст конвенции в свое время публиковался в русских газетах[328]328
  Cм., напр.: Новое время, 1907, 13 (26) сентября.


[Закрыть].

В свое время, в 1915–1916 гг., В. И. Ленин, занимаясь в эмиграции научными изысканиями в области политической экономии, натолкнулся в западных источниках на упоминание о договорах, заключенных Россией в начале XX века с Китаем и Англией по Тибету. Эти сведения не вызвали у него ни малейшего сомнения, и он считал вполне достоверной информацию о русско-китайском договоре о Тибете 1902 г. – «признание Китаем протектората России над Тибетом» (?!) и уступке Россией Тибета Англии вследствие заключения конвенции 1907 г. Это дало Ильичу повод утверждать, что «царизм и все реакционеры России <…> хотят одного – побить Англию в Азии (отнять всю Персию, всю Монголию, весь Тибет и т. д.)»[329]329
  Ленин В. И. Полн. собр. соч., изд. 5-е. М., 1962. Т. 28 («Тетради по империализму»). С. 492; т. 30 («О сепаратном мире»). С. 188.


[Закрыть]. В том же ключе рассуждал и глава Народного комиссариата по иностранным делам (НКИД) Г. В. Чичерин, охарактеризовавший договор 1907 г. как «дело рук англо-русского металлургического империализма <…> подчинившее Тибет Англии»[330]330
  Чичерин Г. В. Статьи и речи по вопросам международной политики. М., 1961. С. 96.


[Закрыть]. Но, как мы уже видели, конвенция 1907 г. не столько развязывала, сколько связывала руки «английским империалистам».

Осенью 1918 г. в «Известиях» появилась первая заметка, посвященная Тибету, что определенно может служить свидетельством интереса к этой стране со стороны партийно-государственного руководства новой России. В ней говорилось о борьбе, якобы начатой тибетцами, по примеру индийцев, против «иностранных поработителей». «К северу от Индии, в сердце Азии, в священном Тибете идет такая же борьба. Пользуясь ослаблением китайской власти, эта забытая всеми страна подняла знамя восстания за самоопределение»[331]331
  Алек А. В Индии и Тибете // Известия, 1918, 27 сентября.


[Закрыть]. По утверждению автора заметки, тибетцы вдруг вспомнили о том, что в 1914 г. они заключили договор с англичанами, гарантировавший им независимость, – очевидный намек на Симлскую конвенцию. Этим соглашением англичане в свое время пытались умиротворить тибетцев, «боясь внутреннего брожения по соседству с Индией», хотя они и не ратифицировали его (?!). «Пока Китай еще не был в кулаке у союзников, договор существовал по крайней мере на бумаге», – читаем мы дальше. – «Теперь, когда Китай окончательно попал в руки союзных капиталистов, индийское правительство вспомнило, что Тибет всегда тяготел экономически к Индии. А т. к. с ростом революции в южном Китае, революционное движение по реке Янцзы может переброситься в Тибет, и т. к. власть пекинского правительства в столице Тибета Лхасе равняется нулю, то отныне право восстановления „порядка“ должно принадлежать только англичанам».

Заметка в «Известиях» – типичный пример ранней революционно-пропагандистской публицистики большевиков. В действительности же на момент ее появления никакого восстания в Тибете против англичан не происходило, хотя, как уже говорилось, в 1917–1918 гг. имел место вооруженный конфликт на границе между Камом и Сычуанью. Но большевики едва ли могли знать о событиях в далекой Сычуани, да и речь в «Известиях» шла о борьбе тибетцев не с китайцами, а с англичанами. Вообще же, судя по упомянутой публикации, большевики имели довольно смутные представления о политической ситуации в Тибете, как, впрочем, и в других странах «пробуждающейся» Азии. Однако, им хотелось верить, что повсюду на Востоке, а значит и в Тибете, под влиянием русской революции началось мощное национально-освободительное движение.

Довольно неожиданное появление заметки о Тибете в сентябрьском номере «Известий» было все же вызвано вполне конкретным событием – возвращением на политическую сцену Агвана Доржиева. Произошло это при весьма необычных обстоятельствах. Летом 1918 г. Доржиева вместе с двумя спутниками-калмыками арестовали на железнодорожной станции Урбах (недалеко от Саратова, на пути из Калмыцких степей в Забайкалье) по подозрению в попытке вывоза ценностей за пределы Советской России. Эти средства Доржиев собрал среди калмыков на строительство общежития при буддийском храме в Петрограде. В своей тибетской автобиографии он рассказал о страшных днях, проведенных в Бутырской тюрьме в ожидании расстрела, который ему казался неминуемым[332]332
  Об этом Доржиев рассказал в Автобиографии, написанной по-тибетски, см.: Dorjiev: Memoirs of a Tibetan diplomat. Hokke Bunka Kenkyu. 17. 1991. Март. P. 44.


[Закрыть]. Выйти на свободу Доржиеву удалось лишь благодаря настойчивому ходатайству перед ЧК его петроградских друзей-востоковедов[333]333
  Op. cit., p. 45.


[Закрыть]. Условием освобождения «тибетского дипломата», по-видимому, стало его согласие сотрудничать с советским дипломатическим ведомством. Привлечь Доржиева к такому сотрудничеству не составляло труда, поскольку он всегда выступал за сближение между Тибетом и Россией. Перед руководителями НКИД Г. В. Чичериным и Л. М. Караханом (заместителем наркома), таким образом, открылась заманчивая перспектива – завязать через Доржиева дружеские связи с Далай-ламой и другими тибетскими теократами, что позволило бы Советской России занять стратегически важную позицию в центре Азиатского континента. Оттуда, с тибетской территории, можно было бы приступить к осаде главной цитадели британского империализма в Азии – Индии, и в то же время продвинуть социальную революцию в страны буддийского Востока. Начиная с весны 1918 г., после визита в Петроград на пути в Германию главы «временного индийского правительства» в Кабуле, сикхского национал-революционера раджи Махендры Пратапа, большевики особенно пристально следили за развитием событий за Гималайским хребтом, в многомиллионной стране, которая, по их сведениям, находилась на пороге революционного взрыва[334]334
  Известия. 1918. 19 мая. Заметка «На путях к Индии».


[Закрыть].

Вскоре после освобождения Доржиева, 19 октября 1918 г. состоялось заседание Русского комитета для исследования Средней и Восточной Азии (находился в ведении НКИД), на котором его председатель академик С. Ф. Ольденбург выступил с проектом двух экспедиций – в Восточный Туркестан и Кашмир, под его собственным руководством, и в Тибет, под началом профессора Ф. И. Щербатского и при участии профессора Б. Я. Владимирцова. Обе экспедиции, хотя перед ними формально ставились чисто научные задачи, в то же время должны были служить политическим целям большевиков. Так, в проекте тибетской экспедиции говорилось, что она должна сосредоточить свои усилия на исследовании центральной части страны в области Лхасы и Ташилхумпо[335]335
  Архив СПб. Ф РАН. Ф. 148, on. 1, д. 97, л. 84. Проект экспедиции Ф. И. Щербатского в Тибет.


[Закрыть] – двух главных религиозных и политических центров Тибета, где находились резиденции Далай-ламы и Панчен-ламы. Щербатской, встречавшийся с Далай-ламой дважды, в 1905 и 1910 гг., по всей видимости, рассчитывал на новую встречу, а это давало НКИД возможность вступить в контакт с правителем Тибета и попытаться восстановить прерванные между двумя странами отношения. Много лет спустя, в 1929 г., С. Ф. Ольденбург, выступая в защиту своего коллеги академика Ф. И. Щербатского, необоснованно лишенного избирательных прав, подчеркивал его большие заслуги перед советским правительством и, в частности, упоминал его участие в 1919 г. в обсуждении в НКИД «вопроса об ответственнейшей в политическом отношении экспедиции в Тибет»[336]336
  ЦГАСПб. Ф. 7179, оп. 3, д. 139, л. 2. Письмо Ольденбурга в Василеостровский РИК Ленинграда от 20 февраля 1929 г.


[Закрыть]. Сохранившиеся письма того времени Ф. И. Щербатского к С. Ф. Ольденбургу проливают некоторый свет на планы НКИД и ту подготовку к экспедиции, которая велась в этом учреждении. В одном из писем Ф. И. Щербатской писал: «Сейчас от Карахана. Беседовал с ним около двух часов. Он обнаруживает необыкновенный интерес к Востоку. Очень жалеет, что наш комитет перешел в Наркомпрос, и хочет перетащить нас обратно, слить с нами Общество Востоковедения.

<…> Что касается Тибета, то они (руководители НКИД – А. А.) больше всего желали бы устроить в Лхасе радиостанцию, и он просил моего совета. Я поставил вопрос об информации, но не отклонял радиостанции прямо, а стоял на том, что предварительно я поехал бы в Лондон, а в Лхасу хамбо (т. е. Агван Доржиев – А. А.) пошлет бурята Жамбалона – подателя сего письма. Тем временем наши сборы снаряжения экспедиции шли бы своим чередом. Хамбо полагает, что проникновение в Тибет с севера при нынешних условиях крайне опасно, но я его просил категорически не отклонять планов Карахана в виду того, что обстоятельства еще могут измениться»[337]337
  Архив СПб. Ф РАН. Ф. 208, оп. 3, д. 685, лл. 162–162 96. Письмо не датировано.


[Закрыть].

В другом письме Ф. И. Щербатской рассказывал С. Ф. Ольденбургу, как он занимался переводом материалов по Тибету, полученных НКИД, очевидно, при содействии Доржиева из Лхасы: «Я исполнил для Наркоминдела летом два письма, в переводе вышло 4 листа большого формата моей рукой, а теперь пять документов:

1) список всех правительственных учреждений, как старых, так и новых, возникших при 13 перерождении Далай-ламы, список всех школ, всех префектур, всех фабрик, арсеналов, и список всех знатных фамилий, имеющих замки, с указанием всех штатов, сколько в каждом учреждении духовных и светских чиновников – всего вышло перевода 35 листов сравнительно большого формата;

2) список всех духовных владык от Далай-ламы и Банчена (Панчен-ламы – А. А.) до настоятелей всех монастырей, выйдет моих листов 10;

3) список всех Цонхавинских монастырей и их должностных лиц;

4–5) и еще два мелких документа.

Все написано мельчайшей скороп[исью], читать надо через лупу, на китайской шершавой бумаге. Мы на разбор потратили почти целый месяц. Сведения замечательно интересны, все, что сообщают Waddel, Rockhill и старые путешественники, до смешного незначительно, по сравнению с полнотой этих данных.

Я просил разрешения напечатать их в будущем нашем журнале. Был бы козырь, но МИД не разрешает, боится, что мы можем подвести их информатора»[338]338
  Там же. Л. 164–165. Письмо не датировано. Англичанин О. Уоддель побывал в Тибете в 1904 г.; американец У. Рокхиль совершил два путешествия в Тибет в 1888 г. и 1891–1892 гг. «… Предварительно я поехал бы в Лондон», – речь идет о предполагаемой командировке Щербатского в Западную Европу (Швеция, Англия, Германия, Франция) в 1920–1923 гг. по заданию НКИД и РАН.


[Закрыть].

Такая информация, несомненно, имела большую ценность для НКИД, хотя и не давала представления о политической ситуации в Тибете, в частности, о расстановке классовых сил в стране, что более всего интересовало советское руководство. Любопытно, что желание участвовать в экспедиции Ф. И. Щербатского изъявил упомянутый выше Махендра Пратап, по-видимому, намеревавшийся заняться в Тибете антибританской пропагандой. В июле 1919-го он вновь объявился в Москве проездом из Берлина в Кабул – посетил НКИД, где, вероятно и узнал о планах Ф. И. Щербатского, встречался с В. И. Лениным в составе делегации индийских революционеров[339]339
  Персиц М. А. Революционная Индия в Стране Советов, 1918–1921. М., 1973. С. 31.


[Закрыть]. В начале 1920 г. Пратап послал Ф. И. Щербатскому из Кабула открытку, в которой спрашивал о «тибетской миссии» и просил не забыть о нем, в том случае, если русский ученый соберется поехать «в сторону Тибета»[340]340
  Архив СПб. Ф РАН. Ф. 725, оп. 3, д. 166. Открытка датирована 11 февраля 1920 г.


[Закрыть]. Однако, экспедиции Ф. И. Щербатского не суждено было осуществиться. Гражданская война отрезала Красную Москву от Восточной Сибири и Монголии – территории, через которую пролегал путь в далекий Тибет.

В том же 1919 г. в Наркоминделе рассматривался еще один проект экспедиции в Тибет. На этот раз инициатива принадлежала уже не ученым, а двум высокопоставленным калмыкам-большевикам: А. Ч. Чапчаеву (председателю ЦИК Совета депутатов трудящихся калмыцкого народа) и А. М. Амур-Санану (возглавлявшему калмыцкий отдел Наркомнаца). Оба они хорошо знали А. Доржиева, который, начиная с января 1919 г., находился в Калмыкии, где по заданию НКИД вел просоветскую агитацию среди калмыцкого духовенства и верующих[341]341
  Об этом свидетельствует мандат, выданный Доржиеву Астраханским губкомом совета PK и Ловецких депутатов от 10 января 1919 г. ЦГА Республики Калмыкия. Р. 3, оп. 2, д. 80, л. 2.


[Закрыть].

26 мая 1919 г. газета «Жизнь Национальностей», орган Наркомнаца, опубликовала статью Амур-Санана «Ключи Востока», в которой он предлагал использовать калмыков для распространения «идеи Власти Советов» на Востоке, среди многомиллионных монголо-буддийских племен, близких им по крови, религии и языку. Проживавшие на огромной территории между Байкалом и Тибетским нагорьем, они «могли бы охотнее откликнуться на призыв своих братьев-калмыков, чем на призывы чуждых им наций и религий». Для связи с ними существовал древний «монголо-буддийский путь», начинавшийся в калмыцких степях и проходивший через Алтай, Монголию, Тибет далее в Индию. Таким образом, «в сферу влияния Советской власти» попала бы не только Монголия, но и связанный с ней тесными религиозными узами Тибет. В свое время, напоминал читателям Амур-Санан, Россия уже пыталась установить связь с Тибетом с помощью бурятских и калмыцких буддистов – Цыбикова, Нарзунова и Уланова. Конечной целью калмыцких агитаторов считалась Индия – «Тибет же непосредственно соприкасается с Индией; вот каким образом последняя могла бы установить связь с очагом мировой революции Россией»[342]342
  Амур-Санан А. М. Ключи Востока // Жизнь Национальностей, 1919, 26 мая.


[Закрыть]. Осуществить эту крайне важную политическую задачу предстояло калмыцкой интеллигенции с помощью «таких известных политических деятелей Востока, как Хамбо Агван Доржиев».

Через некоторое время (13 июля 1919 г.) «Жизнь Национальностей» в продолжение поднятой темы опубликовала еще одну заметку, озаглавленную «Монголия как ворота буддийского Востока». Ее автор Ойратский (псевдоним А. Ч. Чапчаева) призывал советское правительство ориентироваться в своей восточной политике не только на мусульманство, но, в равной мере, и на «буддийский мир» и расточал похвалы А. Доржиеву.

За публикациями А. М. Амур-Санана и А. Ч. Чапчаева последовал практический шаг. 14 июля 1919 г. председателю Совнаркома В. И. Ленину была передана их докладная записка с предложением немедленно послать вооруженный отряд к северо-восточной границе Индии, через Монголию и Тибет. Внезапное появление такого отряда «на буддийском участке ее пограничной линии», там, где Индия прикрыта цепочкой буферов – Бутаном, Сиккимом и Непалом, – вызвало бы переполох среди англо-индийских властей, чье внимание в то время было сконцентрировано на войне с афганцами. Внешне отряд должен был напоминать караван мирных буддийских паломников. С ним, по мнению калмыков, следовало отправить некоторое количество стрелкового оружия (револьверов, винтовок, пулеметов) и разных «военных припасов» для раздачи местному населению. В дальнейшем предполагалось наладить регулярные поставки оружия в этот регион, что фактически превратило бы пограничный «буддийский участок» в плацдарм для военных операций в глубь юго-восточной Азии. «Здесь прямой путь в наиболее революционно настроенную провинцию Индии – Бенгалию; Бирма же и Сиам, – писали А. М. Амур-Санан и А. Ч. Чапчаев, – дают возможность проникнуть сухим путем еще глубже в тыл английским колониальным владениям, даже в пределах Индокитая»[343]343
  РГАСПИ. Ф. 2, оп. 2, д. 183, л. 27.


[Закрыть]. Собственно Тибету, равно как и Монголии, в этих планах отводилась второстепенная роль, хотя калмыцкие деятели и подчеркивали важность распространения революционных идей среди монголов и тибетцев с целью «приобщения этих народов к мировой революции» (см. Приложение 1).

Письмо калмыцких революционеров заинтересовало В. И. Ленина, который без промедления (16 июля) переправил его через Оргбюро ЦК Г. В. Чичерину с указанием начать «подгот[овительные] мероприятия»[344]344
  Там же. Записка В. И. Ленина в Оргбюро ЦК. Л. 1.


[Закрыть]. Однако НКИД в условиях гражданской войны не сумел оперативно снарядить и отправить к индийской границе летучий отряд буддистов-агитаторов летом 1919 г. Тем не менее Тибет продолжал привлекать к себе внимание Москвы. Так, советское правительство довольно резко реагировало на англо-китайские переговоры по Тибету, проходившие в Пекине во второй половине 1919 г., о которых оно узнало совершенно случайно: «Сейчас радио принесло нам сообщение, что на очередь поставлен вопрос о независимости Тибета, – писали „Известия“ 15 ноября 1919 г. – Между Китаем и Англией ведутся переговоры о „даровании Китаем Тибету автономии, при условии сохранения суверенитета Китая“. Нет сомнения, что в постановке этого вопроса замешана английская дипломатия, которая, стремясь оградить подступ к Индии, плетет свою дипломатическую паутину, в которой должны, в конечном счете, запутаться и Китай, и Тибет»[345]345
  Виленский-Сибиряков В. Д. Борьба за независимость (Среди народов Дальнего Востока) // Известия, 1919, 15 ноября.


[Закрыть].

Летом 1920-го, когда гражданская война подходила к концу, на стол Г. В. Чичерина лег еще один проект – «научно-пропагандистской экспедиции» в Тибет, принадлежавший литератору и ученому-биологу А. В. Барченко, о котором рассказывалось в первой части этой книги. Напомним читателю, что экспедиция ставила своей целью «исследование Центральной Азии и установление связи с населяющими ее племенами», хотя в действительности, как мы знаем теперь, А. В. Барченко намеревался установить контакты с центром «доисторической культуры» в Тибете – легендарной Шамбалой северных буддистов. Арестованный в 1937 г., он так рассказывал об этом следователю: «… В своей мистической самонадеянности я полагал, что ключ к решению социальных проблем находится в Шамбале-Агарте, в этом конспиративном восточном очаге, где сохраняются остатки знаний, опыта того общества, которое находилось на более высокой стадии социального и материально-технического развития, чем современные общества. А поскольку это так, необходимо выяснить пути в Шамбалу и установить с нею связь»[346]346
  Барченко С. А. Время собирать камни… С. 16.


[Закрыть]. Принять участие в столь необычном путешествии изъявили желание моряки Балтийского флота, большевики И. Я. Гринев и С. С. Белаш. Но и эта поездка не состоялась, скорее всего по той же причине, что и планировавшиеся ранее НКИД две другие экспедиции в Тибет.

Между тем, в Петрограде в конце 1919 г. неожиданно произошел инцидент, поставивший под угрозу «тибетские планы большевиков» – разгром буддийского храма. Виновницей происшествия оказалась расквартированная в соседнем доме красноармейская часть. Из храма были похищены многие ценные культовые предметы, некоторые из которых являлись личными подарками Далай-ламы. Полному уничтожению подверглись библиотека тибетских и монгольских книг, а также обширный дипломатический архив А. Доржиева. Узнавший об этом А. Доржиев осенью 1920 г. срочно приехал из Калмыкии в Петроград. Потрясенный случившимся, 1 октября он направил гневное письмо заведующему отделом Востока НКИД Я. Д. Янсону. В нем А. Доржиев писал, что «разгром и надругательство над Петроградским буддийским храмом, являющимся общебуддийской святыней, находящейся под особым покровительством Далай-ламы, <…> будут иметь несомненно и определенно отрицательное значение для укрепления налаживающихся связей между Советроссией и буддийским Востоком»[347]347
  Андреев А. И. Из истории петербурского буддийского храма // Минувшее. Париж, 1990. Т. 9. С. 404.


[Закрыть]. 4 октября 1920 г. его заявление НКИД переслал председателю Петросовета Г. Е. Зиновьеву, при этом в сопроводительной записке Л. Б. Карахан и Я. Д. Янсон выразили свою озабоченность по поводу случившегося – «факт его (храма – А. А.) разрушения преступен не только по отношению к исторической ценности, но и подорвет доверие буддистов к Советской России, если до их слуха дойдет известие о гибели храма»[348]348
  Там же. С. 396.


[Закрыть]. Расследование инцидента, предпринятое ПЧК, не дало никаких результатов. Впрочем, НКИД со своей стороны обещал А. Доржиеву помощь в восстановлении «общебуддийской святыни» и действительно выделил на это некоторые средства, которых, однако, оказалось недостаточно. Насколько можно судить, сведения о разгроме петроградского «дацана» все-таки дошли до Далай-ламы, хотя, вероятно, и не сразу, через бурятских и калмыцких лам, но о его реакции нам ничего не известно.