Текст книги "Атаман. Воевода. Новая Орда. Крестовый поход"

Автор книги: Александр Прозоров

сообщить о нарушении

Текущая страница: 10 (всего у книги 18 страниц)

Глава 9
Горазд Кольша спать

– У меня же нет крыльев! Как я могу улететь, да еще через трубу? Врут все, я просто сбежала и укрылась пока вот здесь, ибо сейчас, сам знаешь, путей-дорожек нету. А как появятся – родные леса скроют меня ото всех.

Серафима улыбнулась, и в улыбке ее вспыхнуло на миг что-то дьявольское, колдовское… так она ведь и была колдунья, юная волшбица непроходимых лесов.

– Раньше у тебя были темные волосы, – Егор погладил девушку по плечу. – А теперь – ты рыжая.

– Ах, это… Это хна. Никто не будет искать рыжую.

С лукавым прищуром волшбица тряхнула головой, и рыжие волосы ее разметались, разлились по плечам неудержимым, сверкающим красным золотом водопадом. Так же бурно, как текут весенние, только что вскрывшиеся ото льда реки.

Приподнявшись, молодой человек поцеловал девушку в губы и тихо шепнул:

– Я рад, что ты…

– Я рада тоже. Нет, в самом деле – рада. Думала – тогда тебя…

– Да ладно, выжил, – тихо засмеялся Егор. – Забудь. Скажи лучше – ты как? Здесь случайно или… знала кого?

– Что тебе до того? – движением плеча колдунья сбросила с себя покрывало, оставшись в одних легких татарских штанах – шальварах.

– Ты – фея! – поцеловав девчонку в пупок, прошептал Вожников. – Фея моих далеких снов. Иди же сюда, иди…

– Я здесь, эй! Никуда идти не надо.

Егор и в самом деле был рад встретить волшбицу – обычную, на его взгляд, девчонку, только очень несчастную и, несомненно, ведающую что-то такое, что остальным, обычным людям, не надо и пытаться узнать.

Упругая грудь, небольшая… Вожников несильно сжал ее, погладил, потом – сразу – поцеловал, потеребил языком соски, ощущая во рту пряный вкус готового к любви женского тела. Прям людоед какой-то!

– Ты что улыбаешься?

– Так бы тебя и съел! Амм…

Они предались любви нежно и страстно; зеленоватый, какой-то неземной, отблеск светильника делал эту ночь поистине колдовской. Распространяя тепло, в жаровне загадочно мерцали угли, пахло чем-то таким… сладковатым, смутно знакомым, чего Егор давно уже не ощущал.

Не обратил внимания и сейчас, не до того было, еще бы! Он уже тонул, просто тонул в темных бездонных очах юной красавицы колдуньи, поистине колдовских, волшебных очах, сулящих иному счастье, а иному – полное забытье.

Скрипела кибитка. Стучал по старому шатру мелкий дождь. Жаркие девичьи губы нежно шептали слова страсти…

И запах… сладкий запах туманных грез.

– Это что – конопля, что ли? В жаровне твоей…

– Да. Я бросила чуть-чуть.

– Ну, ты наркоманка, милая! – Вожников строго погрозил девушке пальцем. – Смотри, не вздумай больше! А то привыкнешь и… С этого ведь все и начинается: сначала травка, потом «колеса», потом кокс, героин… Лучше мухоморы свои жуй, или что вы там жуете.

Серафима мягко обняла Егора за плечи:

– Ты про какие колеса говоришь? Да, скрипят они все… так тоскливо, жалостливо. Но скрипят, только когда едут… а ехать мне не так уж и далеко. Ну? – волшбица приподнялась и неожиданно хмыкнула, окинув любовника насмешливым взглядом: – Спрашивай! Ведаю – не просто так ты пришел. Спросить что-то хочешь, что-то сделать?

– Откуда проведала?

– Я же ведьма! Говори же скорей, зачем пришел?

– За деньгами, – честно отозвался Вожников. – На дело нужное – товарищей из плена выкупить. Немного и надо – всего-то полтину.

– Полтину, эх! – Серафима в изумлении всплеснула руками. – Это ты говоришь – всего-то?! Ну, кому как. Я так полагаю, ты не один явился?

– Нет.

– Акинфия хотите почистить, так?

Егор повел плечом:

– Ну, а кого же еще-то? Он ведь у вас тут за главного.

– Ошибаешься, – колдунья сверкнула глазами. – Вовсе не он. Нет, конечно, Акинфий свое имеет… и с нами делится – он в самом деле неплохой человек. Но большая часть на мзду уходит.

– Понятно, – спокойно кивнул Вожников. – Взятки, распилы, откат – ничего нового. И кто у нас ту мзду имеет?

– Еремей Хватов, боярин тутошний.

– Кто-о?!

– Ты что, плохо слышишь? Вот уж не замечала… – Волшбица вдруг прищурилась и с ехидной улыбкой спросила, словно бы невзначай: – Так Еремей-то друзей твоих и имал? Ему и выкуп?

Егор только головой покачал:

– Умна ты, дева, не по годам.

– Ну, ты мои года не мерил… – зыркнула темным оком колдунья. – Может, мне сто лет или все двести.

– Бабушка-старушка, однако. Скажи еще – почетная льготница и ветеран труда.

Серафима неожиданно засмеялась:

– Ты что так бабушек-то обозвал? Какими-то срамными словами.

– Да я не их, – смутился молодой человек. – Я правительство наше, российское. Вот ведь, нет чтоб пенсии старикам увеличить раза в три – средства, уверен, есть, – так они целый штат чинуш расплодили, бабки на льготы распределять. Ну, а как же – дурака свата, брата, племянника-то на хлебное место пристроить надо. А сократи всех – денег как раз на повышение пенсий хватит… Ой! – оратор, наконец, опомнился. – Ты что так внимательно слушаешь-то? Знаешь, даже страшно!

– Страшно? – волшбица совсем по-детски потерлась лбом о плечо Егора. – А я вот тебя совсем не боюсь. Знаю – ничего ты мне плохого не сделаешь.

– Знаешь, потому что – ведунья? – тихо промолвил молодой человек.

– Потому что вижу тебя насквозь! – весело рассмеялась колдунья. – Ты, хоть и чужой, не наш, и вообще, непонятно откуда явился, однако – человек хороший, совестливый.

Вожников аж закашлялся:

– Ай-яй-яй, совестливый – да что ты говоришь!

– Совестливый, – тихо повторила Серафима. – И потому будешь делать то, что я скажу. А скажу я вот что: Акинфея не трожьте, возьмите другого – за серебришком завтра к полудню ближе верный человечек от боярина Еремея придет. Придет без опаски, с двумя-тремя воями – кругом-то все вроде бы как свои.

– Так-та-ак, – задумался молодой человек.

– Что «так-так»?! – с чувством передразнила Серафима. – Я сказала, ты – слышал. Вот так. Теперь обними меня, до завтра еще долго.

– Долго… – Егор едва оторвался от жарких губ волшбицы. – Но мне бы надо товарищей предупредить. Ну, ватажников – чтоб не натворили чего, чтоб ждали. Он, посланник-то, по какой дорожке пойдет?

– Я покажу… позже… Ах-х…

Ватажники подстерегли боярских людей у овражка, за кустами голой, с распухшими почками, ивы. Особо не прятались – людей тут много ходило, хоть и окраина, а все же еще – посад.

Как и предупреждала Серафима, посланец явился пешком – у лошади бы по этакой грязищи копыта скользили, так что пешком сподручнее, – в сопровождении двух вооруженных саблями воинов в коротких кольчугах. За спиной одного из них глазастый Федька углядел самострел.

Этого – самого опасного – и взял на себя Вожников, с остальными же должны были управиться прочие ватажники.

По совету Егора, решили ни посланца, ни охрану его не убивать, просто подержать до полночи в овраге, а затем отпустить, предварительно распространив слух о крупном проигрыше – мол, боярина Хватова люди игрывали вечер напролет в кости с какими-то купцами, на большой куш игрывали – да и проигрались все подчистую. Дальше, ежели не дураки, посланцы должны были скрыться, бежать куда глаза глядят и как можно быстрее – боярин был на расправу крут и в гневе себя не сдерживал – сначала голову срубит, а уж потом думать будет: за что? Кстати, необузданным нравом своим Еремей Хватов отнюдь не выделялся, в те времена полно таких отмороженных было.

Все сделали четко, как и планировали – тем более и денек выпал погожий, к обеду тучи развеялись и в голубом небе ласково заблистало солнце.

Едва посланцы поравнялись с ватажниками, идущий якобы по какому-то важному делу Егор обернулся:

– У тя самострел-то упал, дядя!

– Как упал?

Бумм!!!

Прямым в челюсть – и все дела. Верно сказано, разряд по боксу – что пистолет в рукаве, особенно, когда жертва ничего такого не подозревает.

Ватажники тоже не сплоховали – просто оглушили обоих оставшихся – посланца и воина – да, связав, сунули в рот по кляпу. То же самое проделали и с тем «самострельщиком», которого столь быстро и красиво уложил Вожников. Всего-то секунды… И всех – в овраг, под ивы. А дальше двух ватажников в сторожу выставили – чтоб кто-то невзначай в овраг не пошел, нужду справить, или там девку непотребную затащить. А что? Солнышко-то пригрело – можно!

С деньгами на выкуп к боярину отправились самые неприметные, не местные – два дружка-приятеля: с Иваном Карбасовым Окунев Линь, да с ним Егор в качестве ударной силы – на всякий случай. Никакого оружия с собой не брали – об этом хватовские «робяты» еще Федьку, перед тем как со двора выкинуть, предупреждали.

Войдя в распахнутые ворота, все трое свернули к привратнику:

– Тут это… парни наши вчерась пошутковали малость. Так мы выкуп принесли.

– Тсс!!! – неожиданно всполошился привратник – невысокий мужичок в армячишке неприметного серовато-бурого цвета и, несмотря на апрель, в зимнем заячьем треухе. – Чего так орете, орясины? Тишком да ладком все надоть. Постойте-ка малость…

Он убежал куда-то за амбарец… нет, вот снова выбежал, шустро зашагал к колодцу, у которого, подозвав, шепнул что-то на ухо здоровенному парню. Тот тоже заоглядывался, кому то свистнул, кому-то махнул рукой, после чего, удовлетворенно кивнув, зашагал следом за привратником.

– Ну, вот они, Корбятушко. Явилися за вчерашними. Деньгу, грят, принесли.

Детина – этакий Мальчиш-Плохиш: толстогубый, щекастый, с землистым лицом и подловатым взглядом – внимательно осмотрел ватажников, затем зачем-то оглянулся и тихо позвал:

– За мной идите. Не сразу… чуть поотстаньте, ясненько?

– Ясненько, – в тон ему отозвался Егор.

Вожникову уже действительно стало абсолютно ясно, кто такой этот парняга, и кто именно «имал» Никиту Кривоноса и прочих. Какой там, к чертям собачьим, боярин Хватов! Люди боярские, да, но только вовсе не по боярскому приказу, а собственной корысти ради. И старый прощелыга-привратник – с ними заодно. Как в автосервисах частенько бывает, когда ушлые сволочуги-работники разводят клиентов вовсе без ведома хозяина: у-у-уу-!!! а-а-а-а!!! Да как вы, девушка, вообще ездили-то? Да вам тут все срочно надо менять! Ну, ладно уж, так и быть – поменяем. Первым делом – прокладку между сиденьем и рулем.

Вот и тут так же примерно. Такой же развод.

Вслед за Корбятой – как понял Вожников, именно так звали разводчика «плохиша» – ватажники, чуть подождав, вошли в какой-то дальний амбарец… нет, в овин – сруб с печкой, где, в специально сделанной деревянной клетке (!) увидали своих – Никиту Кривоноса и прочих.

– Серебришко давайте, – Корбята протянул мешок, и Окунев Линь послушно высыпал туда деньги… взятые, по сути-то, все у того же боярина Еремея.

– Ну, инда все, – тщательно пересчитав монеты, оглоедина махнул рукой маячившим неподалеку парнягам с рогатинами. – Выпускайте. А вы, – он повернулся к Егору, – идите себе потихонечку, не бежите, да в следующий раз, хе-хе, на чужом дворе с татьбою не попадайтеся. Это мы добрые, а боярин-то-батюшка мог ведь и головенки с плеч.

– Дак ить все по добру поначалу было, – оправдывался, выйдя за ворота, Купи Веник. – Пошустрили там, в дальнем амбарце с девками поговорили… а тут и эти. Мы и не сделали-то ничего, просто зашли поглядеть, думали, скажем – постой ищем. А эти-то и не спрашивали про постой – сразу в копья! Эх-ма, надо было оружье серьезное взять – а то что с кистеньками да ножичками супротив рогатин, сабель да самострелов.

– Ну-ну, – пробурчал атаман. – Это откель же у хватовских холопов столько оружия?

– Дак они ж не простые холопи – воинские, – пояснил вдруг Онисим Морда. – Многажды вместе с боярином своим под стягом московским в походы хаживали. С литовцами бились, а бывало, бивали и новгородцев, ушкуйников… если не врут.

– Врут про ушкуйников-то, – усмехнулся Чугреев. – Ордынцы да московиты от новгородских удалых людей горючими слезами плачут, бородами грешными утираются. Ладно, хватит болтать, пошли дела делать.

Ватажники опять разделились, одни – во главе с Антипом, отправились к галицкому купцу Истоме Котлову, другие же навестили Михайлу Острожца, новгородского торгового гостя, по слухам, человека богатого, но чрезвычайно осторожного и хитрого.

– Вот мы хитрость-то его и проверим, – сквозь зубы шептал Вожников, именно ему атаман доверил эту часть операции. – Сначала – предложим, он, конечно, откажется, а потом… потом думать будем.

Новгородец Михайло Острожец внешностью своей никак не походил на купца, а, наоборот, был самого что ни на есть мужицкого вида: кряжистый, большерукий, с грубым, словно вырубленным топором неумелого плотника, лицом и чуть кривоватыми ногами. Нос картошкой, слегка оттопыренные уши, светлые, чуть навыкате глаза. Если б бороду да волосы с головы сбрить – совсем бы на Никиту Сергеевича Хрущева был похож! Наверное, такой же самодур…

Подумав так, Егор не смог сдержать улыбку, так вот, с улыбкой, и поздоровался:

– Наше вам, господине торговый гость.

– И ты здоров будь. – Михайло поморгал и кивнул на лавку: – Садись, добрый молодец, кваску-то испей, а потом уж и говори, зачем пожаловал.

Он сказал по-новгородски – «зацем», а не «зачем» – однако Вожников давно уже приноровился не обращать на такие мелочи внимания.

Купец принял ватажников – точнее, одного Егора, остальные остались в просторной гостевой избе одного из местных бояр… быть может, и все того же Еремея Хватова, Вожников покуда не уточнял, да и какая разница, где гость торговый живет? Взял бы на службишку, платил бы.

– Пей, пей, – Острожец самолично разлил по большим деревянным кружкам квас из объемистого кувшина. Отпив первым, крякнул: – Хорош!

Егор тоже выкушал с удовольствием:

– Да, квасок добрый.

И сразу взял быка за рога – а чего тянуть-то?

– Места здесь, господине торговый гость, неспокойные, сам про то ведаешь. А?

– То так, – махнул бородой купец.

– И товар твой, поди, пригляду требует, и возы, да скоро уже и реки вскроются, пути-дорожки подсохнут. Тогда ведь и в путь… А там уж тоже надежная сторожа требуется.

Поставив кружку на стол, новгородец тихонько посмеялся, однако глаза его оставались серьезными, умными:

– Ты что же, мил человек, полагаешь, у меня надежной сторожи нет?

– Именно так и полагаю, – ничуть не смутился молодой человек. – Всего-то у тебя людей воинских полторы дюжины, может, две. Для серьезных-то дел маловато будет.

Михайло хмыкнул:

– А я и не собираюсь какой-нибудь там Жукотин на копье брать! И своего навару хватает.

– Так охранять ведь нужно навар, людишек-то много есть до чужого добра жадноватых.

– То так, то так… – купец пристукнул ладонью по столу. – Однако чужих людей – вас – мне точно не надобно. Как-нибудь и своими обойдусь.

– Это твое крайнее слово? – картинно нахмурясь, поинтересовался Егор.

– Крайнее. Dixi et animam levavi!

– Что-что? – Вожников удивленно вскинул брови.

– Поговорка латынская, – пояснил купец. – Я сказал – и душу облегчил.

Молодой человек неожиданно улыбнулся:

– Латынь знаете? Вот уж не ожидал.

– А ты, мил человек, какой иной речью владеешь? – осторожно полюбопытствовал торговый гость.

– Английский в школе учил, да еще немного французский знаю, – машинально отозвался Вожников.

Потом спохватился, встал:

– Значит, не договорились?

– Нет.

– Ну, тогда оревуар, господине Острожец, а лучше сказать – до скорой встречи!

– Век бы тебя не видать, – выпроводив незваного гостя, буркнул себе под нос купчина.

Постоял, посмотрел, как слуги закрывают ворота, да, поманив одного из них, приказал тотчас позвать приказчика Андрона, а уж ему – молодому, ликом неприметному парню со светлой, как выбеленный на жарком солнце лен, бородкой – строго наказал узнать все про ватажку Антипа Чугреева.

– Насколько я понял – именно он у них атаман. И об этом вьюноше прытком – Егорие – тоже узнай. Явился, ишь ты – наглый, как татарский сват!

Пока торговец Михайло Острожец инструктировал своего приказчика, «прыткий вьюнош» Егор со своими людьми, срезав путь оврагами, направился к дальней корчме Одноглазого Нила – именно там была назначена встреча с атаманом и всеми прочими. Заодно Вожникову очень хотелось просто посидеть за столом с народом, попить свежесваренного пивка да послушать последние сплетни – говорят что-нибудь о нападении на людишек боярина Хватова или все путем, молчком? Очень интересно б про то узнать было.

До корчмы, впрочем, ватажники не дошли – повстречали своих, обрадовались, хоть идущий впереди Антип казался довольно угрюмым.

– Ну, как у вас? – первым спросил Егор.

– Да никак, – отозвался за атамана Никита Купи Веник. – Этот Истома Котлов, чертов жадюга… Да я б его голыми руками порвал!

– Вообще говорить отказался, – грустно подтвердил Окунев Линь. – Даже на порог не пустил.

– Засада! – Вожников покачал головой. – У нас тож ничего.

Чугреев зыркнул вокруг и сплюнул:

– Прав ты был, Егорий – поначалу надо б припугнуть, а уж потом разговоры разговаривать.

– Припугнуть и сейчас не поздно, – хмыкнув, Вожников неожиданно подмигнул ватажникам. – Ну, чего загрустили? Припугнем… Только сначала, думаю, посмотреть надо – кого ловчей пугануть. На всех-то сразу у нас силенок не хватит.

– Ты верно сказал, – кивнул атаман. – Пока на денек-другой затаимся – посмотрим, поглядим.

– Надо разделиться, людей за каждым купцом приставить, – заметил Егор.

– Сделаем.

– А что в корчме? – вдруг вспомнил Вожников. – Ничего такого не говорят?

Антип ухмыльнулся:

– Это ты про серебришко-то? Да глухо пока! Как мы и мыслили. Хватовские-то робятки не дураки, сбегли. Ищи их теперь.

– Будут искать, – вставил свое слово Окунев Линь. – Боюсь, как бы на нас не вышли.

– Не выйдут, – Чугреев скривился, почесав невидимый под одеждой шрам. – Мы к тому времени к какому-нибудь купчишке пристанем, да, Бог даст, опосля и уйдем.

– А куда мы уйдем, дядько Антипе? – вскинул глаза Федька. – Далеко, на Хлынов?

– Зачем на Хлынов? – атаман покачал головой и с неожиданной мечтательностью посмотрел на синее высокое небо с медленно плывущими облаками, похожими на клочья сахарной ваты. – Чай, и поближе ватажки удачливые найдутся. Вот к ним и пристанем. Сами оружны, хватки, сами себе – господа!

– Это хорошо, когда сами себе… – тихо протянул Федька и тут же прошептал себе под нос: – Только защитить, ежели что случись, некому. На себя одних и надежа.

– А ты как хотел? – хохотнув, Егор стукнул отрока по спине. – У свободных-то людей – на себя только надежа. Ну? Что тут стоять? Идем, что ль, Антипе?

Задумчиво сплюнув в траву, Чугреев махнул рукой:

– Иде-о-ом.

В тот же вечер, сиреневый и дымный, младой ватажник Онисим Морда – давний напарник кривоносого детинушки Никиты, тоже парень не слабый, только вот малость трусоватый – оглядываясь, поспешал из корчмы… вроде бы как домой, в Большой посад, за большую трехглавую церковь Троицы на Устье. Туда и шел, да по пути, оглянувшись, свернул… к забубенной корчме Турухана Шепелявого, но туда не зашел, прошагал мимо, ужом в темный – меж заборищами огромными – проулок скользнул. А оттуда не вышел! За краснотала кустами досочку приметливую в заборчике отодвинул – шмыг… И оказался на заднем дворе небольшой усадебки, как раз у баньки, откуда, шайки да корытца едва не свалив, и выбрался, вызвав безудержный лай цепных псов.

– Тише, тише, собачища! – замахал было руками Онисим.

Потом подумал и ухмыльнулся:

– Да лайте, лайте, черт с вами – может, кто поскорее придет?

Так и случилось – и мига не прошло, выскочили на крыльцо трое дюжих молодцов-слуг: с дубинками, а один – самый хваткий – при сабле.

Ватажник ухмыльнулся, цыкнул слюной через выбитый зуб:

– Здоров, парни. Хозяин-то ваш дома ль? Я ему должок пришел отдать.

– Какой должо-ок?! – вскинулся подбежавший привратник. – Имайте его, робяты, он чрез ворота не проходил, проник, тать, непущенно-незванно.

– Цыть! – бросил тот, что с саблей. – Ты, Онфим, ворота лучше пущей сторожи! А энтого язм знаю – к хозяину поведу… Ну, ты! – он обернулся к Онисиму. – Пошли, что ль, раз уж говоришь, долг принес…

Хозяин усадебки, старший дьяк Ларион Степаныч принял ватажника хмуро, неласково. Отправив слугу прочь, кивнул вбок, на лавку – садись, мол, – сам же, в чернильницу яшмовую гусиное перышко макая, что-то писал.

Онисим Морда сидел смирно, не шебуршился, нетерпение свое никак не выказывал, знал – дьяк его выслушает обязательно и со всем вниманием, и даже – а как же! – деньги или суконца отрез даст. Не впервой!

Вот и сейчас долго ждать не пришлось. Отложив перо, Ларион Степаныч осторожно присыпал написанное на пергаменте белым речным песочком и, подняв глаза, тихо спросил:

– Что зашел-то? Новости какие есть? Докладай.

Визитер радостно дернулся:

– Дак язм со всем нашим старанием!

По ходу его доклада смуглое, со впалыми, словно у болезного или недоедающего, щеками, лицо дьяка то хмурилось, то дергалось, а иногда – и озарялось неожиданной улыбкой, и тогда Ларион Степаныч даже весело переспрашивал:

– Так ты, говоришь, это ваши хватовское, от непотребных дев, серебришко имали? Ай, молодцы! А Еремей-то, дурень, на своих думает. Кстати, а их-то уж и в живых нет?

Онисим шмыгнул носом:

– Не, атаман хватовских отпустил зачем-то.

– Не дурак твой атаман! А что этот, ты говоришь – Егор… тоже в вашей ватажке, да?

– То так. Атаман к нему прислушивается. Кулачищи у Егория этого – у-у-у!

– Что, такие большие?

– Не. Дюже резвые.

– Угу, угу…

Встав с креслица, Ларион Степаныч прошелся по горнице, азартно потирая руки – интересные вести принес нынче Онисим Морда, забавный мог склеиться замысел.

– Значит, говоришь, ватажники твои гостей торговых промеж себя распределили?

– То так. Кому – Хлопок Дерюгин, кому Устюжанин, кому…

– Я помню, – деловито перебил дьяк. – Уточнил просто. Вот что, Онисим. Надо сделать так, чтоб ватага к Михайлу-новгородцу прибилась!

– Дак… – парняга развел руками. – Как так сделать-то?

– А это уж ты сам думай… – Ларион Степаныч немного замялся и, подумав, махнул рукой. – Впрочем, я тебе чуток помогу. Слушай сюда, паря!

На протяжении последующей седмицы с арендованными торговым гостем Михайлом Острожцем амбарами стало твориться что-то неладное. Один, где хранились медные поковки – уклады да крицы, – едва в одну ночь не сгорел, насилу потушили, а в другом – с тканями – вдруг завелись огромные черные крысы, уже успевшие испортить целых две штуки сукна – убыток немалый. Да и на конюшне кто-то потравил лошадей да волов, хорошо не всех, так, малость. И это после спокойной-то зимы, буквально за одну неделю, когда до летних путей – и речных и по суше – осталось-то подождать – тьфу!

Нервничал гость торговый, ходил задумчивый, злой, да ругался грубой немецкой речью. А что еще оставалось делать-то? Нет, конечно, без дела-то не сидел, меры принял – крыс погонял-потравил, да загнал в амбар наловленных приказчиками да слугами бродячих кошек, а в том амбаре, что едва не сгорел, велел ворота обгорелые покуда досками забить да охрану верную выставил.

Вот туда-то ватажники и решили наведаться! Опять – как и с крысами – Онисим Морда подсказал, он, оказывается, амбарцы-те и раньше, до того, как новгородец их арендовал, ведал, и как проникнуть внутрь – знал. У одного – бревнышко в венце нижнем подгнило, к другому – подкоп из овражка ближнего хорошо пошел. Так и сладилось, теперь еще одно осталось дело, последнее – охрану-сторожу купеческую окончательно в глазах хозяина уронить или, выражаясь по-умному – дискредитировать.

– Ди… кре… – попытался повторить Федька, да так и не смог, язык сломал, засмеялся:

– Вечно ты чудно глаголешь, Егорий!

– Мы их просто этак побьем малость, – пояснил мысли Вожникова Никита Кривонос. – А Михайло на них за это осерчает, прогонит. Кого тогда нанять? Тут и мы… – чуть помолчав, ватажник почесал кривой свой нос и с ухмылкой взглянул на Егора. – Ты ведь это хотел сказать, ась?

– Это, это, – кивнул молодой человек. – Толмач ты наш… Купи Веник.

– Думаешь, пора уже? – вскинул глаза Чугреев.

Вожников улыбнулся:

– А чего тянуть-то? Время-то на купца работает, не на нас вовсе.

– То верно, – тут же поддержал Купи Веник.

По всему видно было, затея Егора ему нравилась. Ворваться в амбар да намять бока охране, силушку да удаль свою молодецкую показать – весело, любо!

– Только смотрите, постарайтесь зря-то крови не лить, – предупредил Егор. – Незачем купца злить, коли к нему же наняться собрались.

Снаружи, на улице, шел, барабанил по крыше дождь, а внутри, в обширном амбаре, было уютно и относительно сухо. На большом кряже у самых ворот уютно горела сальная свечечка, сбоку светился недавно зашитыми досками почти сгоревший угол, ворота тоже починили, успели, даже засовец новый сладили – лучше прежнего вышел.

Охранников внутри было неожиданно много – целых шестеро, полдюжины мускулистых парней, нанятых торговым гостем еще в Ладоге. Трое азартно играли в кости, один дремал, привалившись спиной к бревенчатой стенке, а двое оставшихся должны бы были прохаживаться у ворот снаружи, да вот только кому же охота под дождем мокнуть? Вот и стояли, смотрели, как напарники кости метают, еще и комментировали ехидно:

– Эй, Киря, да кто так стакан трясет? Быстрее, быстрее надоть.

– Отвяньте, – лениво огрызался игрок.

Однако затряс стаканчик сильнее, загремел костяшками, бросил… Оп-па!

– Два на три. Хэ! Ну ты, Киря, и вобла.

– Сами вы воблы ржавые! – охранник нервно закусил губу, глядя, как трясет стаканчик соперник.

– Ну, ну, давай же скорей, не тяни!

– Нет уж – кости-то как след размешать надо!

Наконец, скривившись и шепнув что-то, метнул.

– Ха-ха! Пяток да четверочка! Ну, что Киряшка, гони монетину!

– Да забери! – пошарив в кошельке-кошке, проигравший с недовольным сопением вытащил серебряшку, оглянулся. – А вы что ржете-то? Стоят тут, как эти. Ржут, словно лошади. Пора бы уж вам и пройтись – эвон, дождик-то почти что и кончился. Скажи им, Ондрей!

Ондрей, суховатый, жилистый, лет тридцати с лишком, мужик, оставленный тут за старшого, распорядился:

– А ну, геть! Идите, пройдитеся. Да поглядывайте – не ползет ли какой гад с огнивом. Второго пожара купчина нам не простит, выгонит.

– Да и пес с ним, – зло отмахнулся Киря. – Выгонит, так к другим наймемся, осталось до тепла всего ничего. Скоро ледок сойдет, дороги высохнут. Эвон, днесь-то жарило, как летом почти.

– Да не так уж и жарко было.

– Слышь, Ондрей, – сказал один из уходящих стражников. – Ты саблю дать обещал – мы б поучились, побились.

– Саблю им… Нате! Да смотрите. Чтоб не заржавела!

Старшой, повернув голову, проводил взглядом ушедших на улицу стражей, потом ткнул кулаком Кирю:

– Ворота за ними закрой. На засовец.

– Да зачем на засовец-то? – лениво поднялся страж. – Никакой тать сюда не полезет – дураков нет, знают, что сторожим, охраняем.

Тем не менее он все-таки исполнил приказ, краем глаза ревниво наблюдая за игроками. Потом прошелся, едва не споткнувшись о крицу. Сплюнул, присел:

– Вот не пойму я, Ондрей – чего купец наш железяки эти в этаку даль везет?

– То медь, Кирила. Многих денег стоит.

– Так она и у нас, на Руси, тоже стоит немало, – охранник усмехнулся и хмыкнул – костяшки у игроков легли не так чтобы очень – четыре на три.

– На Руси, Киря, сейчас, сам знаешь, разор – Едигеева татарва мнози земли пожгла, пограбила – и Переяславль с Ростовом, и Городец, и Нижний. Сам Василь-князь в Костроме схоронился-спрятался, а Москва за три тыщи рублев откупилась. Мало кто сейчас добрую цену за любой, хоть бы и нужный, товар даст. Вот все в Орду и едут.

В этот момент в ворота кто-то сильно ударил снаружи. Стражники враз бросили кости, похватав рогатины и сабли.

– Тсс!!! – налаживая самострел, прошипел старшой.

В ворота снова ударили, к тому ж еще и заругались:

– Отворяй, Ондрюш, дождище-то полил – ливнем!

– Тьфу ты, господи… Опять им дождь не понравился. Ну, дождетеся у меня…

Игроки вновь вернулись к костяшкам, Киря угрюмо опустился было рядом с ними на крицу, а старшой, отложив самострел, приказал отворить ворота:

– Все одно их сейчас менять. Эй, игруши – теперь под дождь ваша очередь.

– Угу… Счас вот, остатний бросочек… А ну-ка…

Бумм!!!

Едва Киря, управившись с новым засовом, отворил створку ворот, как один из ворвавшихся с улицы ураганом неведомых шильников-татей огрел его дубинкой по башке, да так, что из глаз посыпались искры, а стены вокруг зашатались, поплыли… Остальные шпыни хватко приземлили остальных… кроме старшого – тот мигом схватил самострел, прицелился…

– Егорша, пасись! – предупреждая, закричал Никита Купи Веник.

Вожников сразу ушел вниз, пригнулся, пропуская просвистевшую над головой тяжелую арбалетную стрелу-болт. И, выпрямившись, попытался достать стрелка апперкотом. Не удалось, мужик оказался крученый, прыткий – вмиг отскочил назад, швырнув в нападавшего самострел, теперь уже бесполезный – заряжать-то некогда. Самострел угодил Вожникову в грудь, едва не перешибив ребра, некуда было отпрыгнуть – стена, а с другой стороны – крицы.

Ах ты гад!

Стиснув зубы, Егор снова бросился в атаку, не обращая внимания на боль, прыгнул вперед, ударил – слева, хук… достал-таки паразита в печень! А теперь – прямым в челюсть! Вот та-ак…

Стражник, впрочем, вовсе не осел, не отключился, просто отлетел в сторону, стукнулся затылком о стену, однако сознание не потерял, подхватил валявшуюся под ногами рогатину.

Вожников выхватил секиру:

– Ах ты так?

– Постой, – захохотал над ухом Никита. – Дай-ка я его… его же самострелиной.

– Стойте! – донесся вдруг громкий крик атамана. – Стойте, сказано. Гости к нам, точней – гость заморский.

Ватажники обернулись, с удивлением увидев входившего в амбар новгородского купца Михайлу Острожца.

– Ондрей, рогатину положи, – войдя, распорядился купец. – И вы, – он повернулся к Антипу. – Отпустите здесь всех.

– Отпустить! – бросил своим Чугреев.

Смущенно потупясь, с улицы, в сопровождении Окунева Линя и Федьки, вошли давешние стражи со связанными руками.

– Этих тож развяжите, – приказал атаман.

– Да-да, – Михайло Острожец покивал, обводя задумчивым взглядом всех. Глухо, с явным сарказмом, хмыкнул: – Да уж, и впрямь – места здесь неспокойные.

Потом неожиданно улыбнулся, искоса взглянув на Чугреева:

– Двоих здесь оставь – пусть караулят.

– Ась?

– Ну, раз уж я вас нанимаю…

– Понял! – враз оценив ситуацию, Антип повернулся к ватажникам. – Федька, Онисим… тут нынче сторожьте! Потом смену пришлю – до утра-то всего ничего осталось.

– Эй, вои, – презрительно щурясь, промолвил стоявший у стены старшой – бывший старшой, Ондрей. – Саблюку мою не потеряли?

– Не потеряли… Ее вон тот дядька забрал.

– Отдай, а! – старшой посмотрел на Микешу Сучка.

– Да-да, верни, – негромко приказал атаман. – Нам чужого не надо.

Сучок молча протянул саблю владельцу.

Кто-то вдруг всхрапнул, словно застоявшаяся без дела лошадь.

– Это еще кто? – удивленно моргнул Егор.

Все обернулись, ошарашенно глядя на безмятежно храпевшего у дальней стены парня с копной нечесаных светлых волос.