Текст книги "Слово тролля"
Автор книги: Александр Плахотин
сообщить о нарушении
Текущая страница: 1 (всего у книги 21 страниц)
Александр Плахотин
Слово Тролля
Я люблю это место. Люблю приходить в этот трактир. У меня здесь свой угол. И конечно, недалеко от пылающего камина. Тут тепло и уютно. Здесь я почти не виден, но зато мне видно все Не спеша и молча я потягиваю багровое, как кровь, вино.
Каждый раз, когда я появляюсь в трактире “Пьяный Тролль”, хозяин выходит из-за своей стойки и, традиционно произнося “Привет тебе, о Висельник!”, провожает меня в мой угол. Через минуту передо мной возникает кружка и запотевший кувшинчик вина. Хотя “кувшинчик” будет сказано более чем скромно – эта штука вмещает в себя галлон, если не больше, самого лучшего вина. После слов “твое вино, Висельник” хозяин исчезает за стойкой.
Так продолжается десять с лишним лет. Правда, не каждый день, да и слава Небесам! Иначе точно бы спился.
Иногда ко мне подсаживается Гурдиж. Гурдиж-Мусорщик.
Пустозвон еще тот. Постоянно что-то рассказывает. Даже если рядом никого нет, он всю дорогу о чем-то болтает.
Сегодня Гурдижу просто сказочно повезло. Два молодых северных эльфа решили посетить знаменитый трактир. Мусорщик просто парил в своей стихии повествований. Тем более что на этот раз его попросили поболтать. Да еще на его самую любимую тему.
– Так, значит, вы, ребята, к нам с севера? Как, говоришь, местечко называется, Таежная Долина? Не бывал, не бывал… А в наших краях так просто или по делам? Ладно-ладно, не мое дело, вы, ребята, правы. А это и есть тот самый трактир. Он самый и есть. “Пьяный Тролль”. Хе-хе-хе…
Мусорщик делает большой глоток пива и, затягиваясь из своей глиняной трубочки, покровительственно смотрит на эльфов.
– Да, ребятушки, здесь все это и началось. По-большому. Пусть летописи говорят по-другому, но уж мы-то точно знаем, – Гурдиж хитро, со значением, подмигивает, – что к чему, не правда ли?
– Служил я тогда в городской страже. Работа не пыльная, хотя и не очень денежная. Нормальная. Работа как работа. Хоть столица наша и большая, но улицах было тихо, мирно. Ну, разве только кто винца переберет иль какой проходимец на рынке чего сопрет, – так на то он и город. Вот и в тот раз… По осени дело было, как раз урожай убрали. Идем мы, значит, с парнями по улице. Смена только началась, настроение такое… хорошее. И как раз мимо этого трактира направляемся. Он тогда “Дно Кувшина” назывался. Вот, говорю, идем мимо, значит… А прямо к нам под ноги… кубарем…
Из своего угла хорошо вижу, как морщится трактирщик. Почему-то он всегда болезненно переживает этот эпизод. Интересно, а как бы он описал этот знаменательный для многих вечер? Примерно так: “Пришли; нажрались; не заплатили; бучу подняли, людей изувечили…” А может, он и прав, а? Хотя, если честно… Если честно, то десять лет назад мне самому все это представлялось совсем по-другому…
И все-таки Большой Оз был неправ, проломив голову трактирщика, отказавшегося подать ему очередную кружечку эля, даже если учесть, что за предыдущие девятнадцать Оз не заплатил ни монетки. И я думаю, что не следовало вышвыривать сержанта городской стражи как раз под ноги патрулю, шагавшему мимо трактира по своим делам. Я уже не говорю о том, что весь инцидент можно было решить мирным путем, а не посредством кулаков, пустых кружек, обломков мебели и вовремя не увернувшихся посетителей этой забегаловки.
После того как помещение стало приобретать несколько неопрятный вид, я, стряхнув с себя пыль и остатки трезвости, решил навести порядок. К тому времени Большой Оз таки добрался до того ретивого вояки, попытавшегося остановить разбушевавшегося тролля своей зубочисткой, по недоразумению названной при изготовлении копьем. А так как служивый при этом еще умудрился нанести Озу довольно нечестную царапину в области э-э-э… задницы и если учесть нравы и обычаи той провинции, откуда сам тролль родом, то я понял, что пора либо сматываться, либо успокоить разгоряченных выпивкой и пылом борьбы бойцов, пока крыша не рухнула окончательно.
Естественно, я начал с того, что решил поговорить с разбушевавшимся гигантом. Не могу сказать, что это было уж очень простым делом, особенно если учесть ту баррикаду тел, мусора и разной другой дряни, которая на свою голову заглянула на огонек в этот осенний вечер. И я уже не говорю о том, что все это визжало, если, конечно, могло по своей природе визжать, дралось, если, конечно, еще стояло на ногах, и поносило Оза и вашего покорного слугу разными нехорошими словами, от которых даже у меня начинали гореть от смущения и негодования щеки при одной только мысли, как бы то или это выглядело на самом деле, то есть со стороны. Не скажу, что я получил в детстве достойное воспитание, скорее, даже наоборот, мамуля всегда говорила, что “по мне виселица плачет”, однако я придерживался строгих взглядов на носившиеся в воздухе темы, особенно когда они касались конкретно меня и моей родни.
Так вот, несмотря на все вышеперечисленное, я начал прокладывать себе путь к эпицентру битвы. Природа слепила меня малым покладистым и даже, можно сказать, миролюбивым. Нет, право слово, в совершенно трезвом виде я даже гоблина не обижу, хотя не всякий человек или там еще кто другой упустит шанс дать пинка этой малявке. Но сегодня вечером я… пил. Точнее будет сказать – слишком много пил…
И не моя вина в том, что первый попавшийся под ноги субъект потерял ориентацию во времени и пространстве, после того как я швырнул его тушу по направлению к выходу из трактира… Поймите меня, пожалуйста, правильно – он мешал мне пройти. Каюсь, метание никогда не являлось моим коньком. Поэтому парень, воспарив над вопящей толпой, приземлился не в районе двери, а чуть-чуть левее, как раз на стене, после чего затаился на полу в надежде, что там будет поспокойней.
Наверное, именно этот полет и переключил внимание толпы на меня. Мысленно взвесив меня и тролля, большая часть народа ринулась ко мне в поисках бранной (во всех смыслах) славы, так как другая просто не смогла отцепиться от гиганта по причине его нежных объятий. Не хочу сказать, что я слыл мелким парнем – в нашей деревеньке я занимал по росту и весу скромное второе место между моим братцем Дуди и самым мелким троллем из Ближнего Угла. И все-таки толпа сочла меня более легкой добычей. Я не стал ее в этом разубеждать, тем более что я хотел украсить свои первый выход в столицу нашей державы каким-нибудь таким ярким впечатлением или воспоминанием, о котором можно будет потом рассказать домашним за бочонком доброго пива, обсуждая повадки и обычаи городских жителей. Посудите сами, что бы вы могли сказать об обычае налетать на противника всем табором, мешая друг другу и нанося себе увечий больше, чем сам противник?! Когда этот беснующийся клубок тел, оружия и перегара приблизился ко мне на расстояние вытянутой (моей) руки, я сделал большой шаг в сторону. После соприкосновения людей и стены потолок таверны заметно присел, и я уже доставал его макушкой. Однако народ не успокоился и проявил недюжинную находчивость и смекалку, обстреливая меня издалека всякими разными тарелками, выломанными или выпавшими из стен камнями и другими стрелами и снарядами.
Всякому терпению рано или поздно наступает конец, а тут мой нервы были просто на пределе, ибо ведь не каждый день можешь наблюдать целую кучу пьяного сброда, жаждущего вина и твоей шкуры. Вот тут-то я и решил перейти к более крутым мерам, а именно начал раздавать оплеухи направо и налево, невзирая на звания, морды и лица.
Вскоре вокруг меня образовался этакий стонущий круг, в центре которого гордо возвышался я сам, собственной персоной. В принципе на этом все можно было и закончить, если бы Большой Оз в пылу победы и бегства врага от нас, безобидных, не влепил свой коронный удар прямо мне в затылок, после чего с криком “Лукка! Спасать!!!” выскочил на улицу, расшвыривая все на своем пути, но мне уже было все равно…
Больше всего на свете я люблю поспать и не люблю просыпаться, особенно с такой больной головой и жаждой в горле. Хотя подозреваю, что за больную голову надо благодарить моего друга тролля, так удачно приложившегося к ней накануне. Жажду могу объяснить только тем, что горе-трактирщик наверняка добавлял в свою сивуху какую-нибудь дрянь, иначе я просто не могу поверить в то, что опьянел с каких-то… скольких, скольких кружек?! Голова почему-то закружилась, а к горлу подкатил большой и неприятный ком, который, казалось, вот-вот выскочит наружу.
Я застонал и повернулся на живот, надеясь, что дышать станет хоть чуточку легче.
По мере того как я приходил в себя, обнаружилось, что я валяюсь прямо на голом полу в какой-то полутемной камере.
– Что, великан, плохо? – раздался хриплый голосок.
Я даже не сразу сообразил, что обращаются именно ко мне.
– Кто здесь?! – выдавилось из глубины пропитанного пивом и брагой нутра.
– Я…
– Кто “я”?! – я попытался приподняться на локтях.
– Ну, если тебе это что-то скажет, то зовут меня Дож – Дырявый Мешок.
Свет разума мелькнул в похмельном мозгу.
– Гном, что ли?
Рядом послышался шорох уползающего живого существа.
– Ну вот, сейчас начнется… Не с первой попытки я принял более-менее горизонтальное положение.
– Слышь, как там тебя… Мешок! Ползи сюда, не трону… Да не бойся, слово даю!
– Знаю я вас, людей, – гном копошился где-то в соломе, – слово дал, слово обратно взял.
– А что, так люди и делают? – Я был искренне поражен.
Тишина затянулась, как мне показалось, минут на пять. Затем он материализовался прямо у моего искусанного сапога.
– А ты сам-то человек?
Ком из горла наконец-то направился в желудок.
– Если сказать по правде, то сказать это… трудно, в общем…
Попытка рассмотреть гнома привела к тому, что все вокруг поплыло, закачалось, ринулось куда-то вбок, то раздваиваясь, то соединяясь. Черный Тролль его знает, с какого раза, но все-таки я умудрился разглядеть его. По грудь или чуть ниже среднего человека, рыжей окраски традиционная борода в две косы, в неновой, но опять же традиционно-красочной одежде. Обычный такой гном. Традиционный…
– Понимаешь, э-э-э…
– Дож, – услужливо подсказал гном.
– Да, Дохт…
– Меня зовут Дож, – терпеливо поправил гном, – иногда еще добавляют Дырявый Мешок.
Комок застрял на полпути к месту предназначения.
– Я понял… Так вот, Дожжжжжж…
Меня качнуло, и я понял, что теряю равновесие в сторону гнома. Тот ловко нырнул под вытянутую для упора руку и всплыл откуда-то сбоку.
– Я здесь и весь внимание.
Комок, по всей видимости, тоже потерял равновесие и медленно поплыл в желудок.
– Так вот, гном… – Слова, как и мысли, давались мне с большим трудом. – О чем мы это?.. А! Ну да!.. Какой я народности… Так вот, люди из Низины называют нас троллями.
– Кем, кем?! Троллями?! – По-моему, у гнома случилась самая натуральная истерика. – Троллями! Боги Небесной Горы! Вы слышали это? Он – тролль! Тролль! Самый настоящий тролль! – Он повалился на спину и задрыгал ногами, ухватясь за свое колыхающееся брюхо. – Тролль! Тролль!!! Ой, все, не могу! Не могу больше!!!
И этот тип начинает кататься уже по всему полу, давясь и лопаясь от смеха, будто его целую неделю кормили сушеным мухомором, а потом показали палец.
Несмотря на полный бардак, царивший в моей башке, до меня вдруг дошло, что смеются, собственно говоря, надо мной.
Похмелье похмельем, но на ноги я взлетел, как старина Вили, после того как ему сообщили, что его женушка разродилась сразу четырьмя, и причем всеми девчонками. По крайней мере, уж взревел я точно, как он.
– КАК ТЫ… – тут меня всего качнуло в сторону, – СМЕЕШЬ… – затаившийся в желудке комок рванул в район горла, – НАДО МНОЙ… – меня уже не качало, меня всего трясло, – РЖАТЬ!!!
Если бы я не был так возмущен происходящим, то, честное слово, я бы заметил старичка в бантиках с парой солдат по бокам, но мне было не до того. Расшвыривая солому, я метался по камере в поисках насмешливого гнома, дабы он смог мне объяснить, что в сказанном мною, собственно говоря, было смешного.
– Эй, громила, изволь стоять на одном месте, когда имеешь счастье предстать перед очами Справедливейшего! – Этот комариный писк сопровождался довольно чувствительным пинком копья в спину.
От неожиданности меня развернуло к источнику звука. В это время тот самый комок, не дававший мне покоя все утро, решил, видимо, оставить меня, довольно ретиво перекочевав из глотки в пространство между щеками. Понимая непреодолимость происходящего, я в испуге запахнул ворота своей пасти, подперев их руками.
– Ну-с, молодой человек, – старичок сделал шаг в мою сторону, – позвольте, так сказать, представиться – я губернатор нашего великого города и по совместительству также несу нелегкое бремя властителя этой страны. А, собственно говоря, кем являетесь вы?
– М-м-м-м… – Что-то явно мешало мне говорить.
– Вы меня хорошо слышите?
– Мг-м-м-м… – Я усиленно закивал, и, кстати, зря – от поднявшейся качки в трюме все забурлило.
– Отвечай, деревенщина, когда с тобой изволит разговаривать Владыка! – Вопль солдафона сопровождался новым пинком копья, но уже в живот.
От такого обращения руки непроизвольно разжались, и все то, что так жаждало вырваться… вырвалось… таким… ну… фонтаном… наружу… В камере повисла очень нехорошая гробовая тишина.
– Однако весьма удачно! – радостно подал голос Дырявый Мешок. – Прямо в яблочко, так сказать… Ну что, великан, надеюсь, тебе уже лучше?!
– Так вот, когда гоблины ушли из наших краев…
– …не выдержав конкуренции, так сказать. Извини, что перебил, Лукка, – Дож сыто рыгнул, дожевывая кусок солонины.
– А? – Я не очень понимал гномий диалект, но признаваться в своей недалекости было почему-то не очень приятно. – Ну, да, да… кто ж такое выдержит, вот… Ну и когда они, эти гоблины, короче говоря, сбежали, наши старейшины сошлись с вождями троллей и решили жить вместе. Посуди сам: пастбищ хватало для всех наших коровок и овечек, дичи в лесу бей не перебьешь, а в озерах рыбы – как душ на небе. И опять же – когда мы сошлись с перворожденными, к нам перестали пещерники заходить…
– Пещерные тролли? – не переставая жевать, уточнил гном.
– Ага, они самые, будь им пусто!
– Что, не ладите с ними?
– Да как тебе сказать… Сами-то пещерники нашим, то есть равнинным, вроде как родственниками приходятся, да только, сам знаешь, родственник родственнику, как кувшин кувшину, рознь. Во-первых, пещерники – они маленько на ум слабоваты, ну по сравнению с нами, то есть с нашими.
– Что, серьезно? – Дож недоверчиво уставился на меня. – Куда уж еще-то!
– Энто точно, – тяжело вздохнул я. – А во-вторых, пещерники – они… мясо жрут.
– Это что, преступление? – поперхнулся гном.
– Ты не понял, друг… троллье мясо… ну и человечьим не брезгуют.
– А… – гном что-то хотел сказать, – а…
– Ага! – закончил я за него.
Гном долго молчал, видимо переваривая то, что услышал. Если честно, то мне самому было как-то… я даже не знаю, как описать это чувство… Мне кажется, что-то подобное могла испытать эльфийка, заглянувшая в стойбище гоблинов во время брачного периода. Что делать – правду, как и хвост собаки, никуда не спрячешь.
Молчание могло затянуться надолго, и поэтому я решил продолжить свой рассказ как ни в чем не бывало.
– Так вот, я и говорю, что, несмотря на родство, равнинные с пещерниками не уживались. Наверное, как раз из-за этого они и взяли нас под свое крыло. Было это лет триста – четыреста назад. Не знаю, много это или мало, но что было, то и было. Наши старейшины и старейшины троллей говорят, что спустя пару поколений после Дикого переселения люди, которые жили бок о бок с равнинниками, начали рожать детишек, чуть-чуть уступавших по росту и силе самим перворожденным троллям. Может, поэтому нас тоже стали называть троллями. И знаешь, Дож, я горжусь этим! Нет, правда! Это для жителей Низины тролль – это свирепое, вечно голодное, тупое существо…
– …и знаешь, парень, они не очень ошибаются на этот счет… – в очередной раз перебил гном, хитро прищурившись.
– Не знаю, приятель, для кого как, а для нас называться троллем – это честь. Не каждый человек может похвалиться этим.
– Ты еще скажи, что тролль – это звучит гордо! – радостно ощерился гном.
– Дож! Ты – умник! Я обязательно передам нашим твои слова, когда вернусь домой. Карлик подсел ко мне.
– Лукка, друг мой, а почему ты решил, что ты вообще… – Он перешел на шепот: – Когда-нибудь… вернешься обратно домой… в свою деревню, что стоит среди Вечной Долины?..
Я посмотрел ему в глаза:
– Дож, а разве нас не выпустят завтра утром? Гном отвел взгляд в сторону:
– Да как тебе сказать, чтобы ты не очень расстроился…
Утро выдалось холодным и громким. Видимо, гном хотел разнести дверь не только кулаками, но и мощью своей глотки:
– Уроды длинноногие! Переростки гоблинские! жакхе эльфийское!!!
Услышав такое, я невольно приоткрыл глаза, в то время как гном и дальше упражнялся в сквернословии.
– Вы, черепа пивные! Тролл-л-л-л-л-л-лпр-р-д-еее… – закашлялся Дож, скосив свою пару зрячих в мою сторону.
Я зевнул и потянулся.
– Е!!! – непонятно с чего выдохнул Дырявый Мешок так, как будто стоял на краю пропасти. Я привстал.
– А, Лукка, друг мой! – заблеял карлик медовым голосом. – Как тебе спалось?!
– Спасибо. – Я вытянулся во весь свой рост, в то время как гном втянул голову в плечи. – Спасибо, хорошо…
За решеткой окна светило солнце и затягивали заутреню первые пташки.
– Дож, а с чего это ты так расшумелся? Все-таки приятно было расправить затекшие члены.
– Да понимаешь ли, великан, как ты можешь узреть, на улице уже утро, – с явной нервной дрожью в голосе отвечал гном, – а эти, м-м-м… хорошие люди не дают нам кушать.
Голос его явно окреп, и гном заговорил уверенней:
– А веришь-нет, так жрать хочется! Нет, правда! – Дож опять начал ругаться. – Можно подумать, сегодня будут казнить всех заключенных этой тюрьмы поголовно.
– И много их?
Как мне было ни лень, но все-таки я решил привести в порядок свой костюм. Мамуля всегда говорила, что одежда тролля – это первое, что бросается в глаза, и поэтому не стоит шокировать первого встречного своим внешним видом. Абсолютно с ней согласен – для этого у него или них будет масса других поводов.
– Ты о ком? – задал встречный вопрос гном.
– Ну, об этих, как его… – впервые за утро я напряг голову, – ну, этих, этих… ключенных – всплыло из амбара памяти мудреное словцо.
– Ты хотел сказать – заключенных?
– Во, точно! О них самых!
– Но, Лукка, мы и есть эти самые заключенные!.. И нас всего двое – ты и я, – разъяснил он.
– А что, заключенных всегда казнят?
– Ну, в основной массе… – вглядываясь в меня, сказал гном и запнулся. – Когда как. Бывает, одних сажают на долгое время за решетку в тюрьму или засылают на принудительные работы в какую-нибудь глухомань на несколько лет, а бывает, просто… казнят.
Набат тревоги забил у меня между ушей, отзываясь под левой ключицей.
– Дож, ты хочешь сказать, что нас сегодня казнят?
Самое интересное было в том, что я не знал и не понимал значения этих слов: “казнить, казнят, казнь”. Но само их звучание настораживало и несло в себе что-то холодное и колючее на ощупь.
– Насчет себя я не уверен, а вот насчет тебя, громила, извини… Местный властитель никогда не забывает тех, кто критикует его в Сенате, редко прощает тех, кто посмел оскорбить его, а уж о тех, кто посмел… ну, в общем, то, что сделал вчера ты! Это, знаешь ли…
– А что я такого сделал?
– А это, сын мой, тебе объяснят на Небесах. – Мы и не заметили, как в камеру вошел монах в сопровождении пятерых стражников. – Или в преисподней. Впрочем, как посмотрит на тебя начальство.
– Вы имеете в виду Бога? – влез Дож – Дырявый Мешок.
– Да, гном, именно его я и имел в виду. Кстати, так как мы не нашли гномьего священника, тебе придется исповедоваться мне, – благодушно промолвил монах.
– Надо же, какая честь! – пробурчал Дож.
– А что делать, – блаженно пособолезновал священник, – наш правитель, храни его Господи, трепетно относится к вопросам религии и вероисповедания своих граждан, кем бы они ни являлись. Впрочем, к вопросам морали, нравственности и этики он относится не менее трепетно, – скосил он взгляд в мою сторону.
– Нет, господа люди! Я могу понять все, кроме этого! – взвился гном. – Меня-то, меня-то за что?! Мой проступок не столь тяжек, чтобы за него ложиться на плаху.
– Сын мой… – начал было монах.
– Я не ваш сын, ПАПА!!! Я сын своего народа! Слышишь, ты, переросток в сутане!!! – взорвался гном.
– Это уже мелочи, – сдержанно проговорил священник, – все мы дети Господа нашего, ибо созданы Им по воле Его.
– Ты еще скажи по образу и подобию Его! – хлопнул себя по брюху гном. – По воле родителей моих, идиот! Или уж на худой конец по воле богов Небесной Горы! То есть наших богов. И раз уж ваш губернатор-маразматик так трясется над религией, так пусть предоставит мне счастье говорить с нашим священником.
– Я полностью согласен с тобой, малыш, – священник соболезнующее улыбнулся, – но обстоятельства таковы, что у нас, то есть у Владыки, просто нет времени на поиски.
Я стоял как истукан, медленно, но верно переваривая их перепалку. Начну с того, что я тупо не понимал, чего так бесится гном по поводу священнослужителя “из своих”. Насколько я помню, у гномов просто не было обряда исповеди или отпущения грехов. Жрецы у них, конечно, есть, кто об этом спорит. Но, как мне объясняли, со своим народом они как-то напрямую и не общались, а тихо и мирно молились за своих мертвых и живых оптом, так как проследить за всей этой кочующей по свету огромной толпой просто невозможно, тем более определить, кто еще жив, а кто уже нет. И уж не все ли равно самому гному, казнят его с отпущенными грехами или с ними в нагрузку, ведь у них там нет ни гномьего рая, ни ада, а просто одна большая пещера, где пиво рекой, а столы ломятся от обилия еды. И уж там точно всем все равно, насколько тяжки были при жизни твои грехи. Главное – сколько раз ты успел нагрешить и чтобы рассказ об этом был интересен собутыльникам.
Скорей всего, гном просто тянул время. Хотя и непонятно зачем… Как мне думалось, виной всему было то, что славилось как “гномья упрямость”.
В этот мир меня вернул рык гнома:
– Так в чем же я виноват – объясните мне!
Судя по ухмыляющимся, еле сдерживающим смех рожам стражников, я пропустил массу интересного. Прав был старина Вили, говоря, что “если тролль задумался, то добром это не кончится”.
– Понимаешь ли, гном, ты прав в том, что твой проступок не столь велик, чтобы за него умереть. Просто, дружок, – священник опять соболезнующее улыбнулся, – ты оказался не в том месте и не в то время. Если хочешь, я даже принесу тебе извинения… Надеюсь… – он сделал паузу, – тебе будет легче?
Дож – Дырявый Мешок закатил глаза и завернул по-эльфийски что-то насчет вороньих глаз и невыплаченных долгов. Стражник, приставив к его затылку самострел, потянул гнома наружу.
– Пусти меня, ты, жертва случайной неосторожности! Потомок Великого Кроила может идти и без твоей помощи. Пусти, говорю, по-хорошему! Сам дойду!
– Ну, а когда мы наконец-то избавились от этого недомерка, сын мой, – как-то нехорошо улыбнулся монах, я бы сказал, даже хищно улыбнулся, – настала твоя очередь.
– Что, – встрепенулся я, – куда-то надо идти?
– О нет. Пока еще нет, – монах доверительно взял меня под руку, – сначала тебе надо исповедоваться.
– Думаете, стоит?
– Уверен, сын мой! Абсолютно уверен. – Монах махнул рукой остаткам стражи, и та вышмыгнула за дверь. – Итак, каешься ли ты в грехах своих?
– А в каких именно?..
– Неужели их так много, сын мой?
– Ну, смотря что называть этим словом…
По-моему, преподобный Хари (так звали священника) начал косеть, когда я закончил рассказывать о том, как накануне Праздника Зимнего Равноденствия спер у мамули пирожки с начинкой из крольчатины с брусникой. Не торопясь, как подобает настоящему троллю, со всеми подробностями я каялся второй или, может быть, даже третий час.
К этому времени монах, облюбовав кучу соломы, на которой я провел ночь, страдальчески подвел глаза к небу и, судя по усердно шевелящимся губам, воздавал Небесам молитву за мои проступки, прося их простить меня. Я прекрасно его понимаю, ведь то, что вытворялось мною в детстве, ни в какие рамки не лезло в образ приличного тролля, каким себя я, собственно говоря, считал и по сей день считаю.
Только спустя еще один час, когда лицо священника из ярко-пунцового стало совсем уж багрового оттенка, я неожиданно для себя приметил, что моя… нижняя часть спины разлеглась прямо на копытах церковника. Наверное, это случилось, когда ему стало нехорошо после моего наиподробнейшего рассказа о невинной забаве нашей детворы (ну, когда я еще входил в число этой самой детворы) на Празднике Весны.
Видимо, когда преподобный Хари уселся на ту самую кучу, крестясь и поминая всех святых через слово, я решил, что стоять, в самом деле, не стоит, и уселся рядом. К сожалению, не приметив при этом, что прижал к полу пару чужих конечностей.
Извиняясь и чистосердечно прижимая руки к груди, я вскочил, давая священнослужителю отдышаться.
Сначала он лег на живот… затем стал на четвереньки… затем, даже как-то неприлично, издавая нечленораздельные звуки, попытался встать… затем, отмахиваясь от кого-то или от чего-то головой, начал уж совсем непристойно пыхтеть и шипеть.
Полный сострадания к ближнему, я как можно осторожнее приблизился к нему:
– Мож, надо чего?
В ответ – утвердительный кивок.
– А чего надо-то?
– С-с-с-сс…
– Ой, я даже и не знаю… – почесал я репу. – Нет, мне в принципе не зазорно. “Интересно, я правильно употребил данное слово?”. Но вы ведь не дитя малое, чтобы справлять нужду со сторонней помощью. Но уж если вы так хотите… – Я пододвинулся к нему.
Из последних сил преподобный сиганул от меня, как гном от дракона.
– Уб-б-бери руки, м-м-му…
Видимо, у него совсем помутилось в голове, потому как дальше он просто зарылся носом в солому.
– Что, что-то не так? Ну, а чего тогда надо? В ответ тишина, перемешанная с шуршанием высохшей травы.
– Мож, позвать кого, а?
Преподобный яростно закивал, не обращая внимания на то, что его башка находилась в опасной близости от каменного пола.
– А кого?
– С-с-с-сс…
– Ну вот, опять! Нет, ну вы можете нормально говорить или нет?!
– С-с-с-стрр-р-рррр…
– Послушайте, уважаемый, если вы желаете говорить по-звериному, то есть по-лесному, надо быть или эльфом, или зверем. И если первым вам не суждено быть от рождения, то вторым надо становиться постепенно, глоток за глотком, кружка за кружкой. Я так понимаю, что надо сбегать за вином? Вы, собственно говоря, какое предпочитаете? Или, как говорил один знатный лорд, “все равно какое, лишь бы много”?
– С-с-тр-а-а-жу по-зо-вии… ид-д-д-иот!..
– А, стражу! – Наконец до меня дошло его шепелявое бормотание. – Да за-ради бога. Щас!
Раз Хари-преподобный так просит, почему бы и нет. Дверь камеры не заперта (и как я раньше не заметил!), стражу так стражу…
Следующий шаг был для меня последним в этой жизни… спокойной, тихой жизни… Начиналась новая, полная забот, тревог и волнений. И больших удивлений… Все началось с того, что я увидел.
Там, в коридоре, прямо на голом полу, сидел гном по имени Дож – Дырявый Мешок. Чем он занимался? Рубился со стражниками в карты. И, по-моему, очень успешно, так как у парней остались только исподние рубахи, а кольчуги, оружие, не говоря уже о такой мелочи, как кошельки с деньгами, скромно лежали рядом с гномом.
– А, Лукка, друг мой! – радостно отвлекся гном от игры. – Не желаешь присоединиться? Тут парни так классно играют! Присоединяйся, дружище, тебе понравится!
– Да нет… – Я немного растерялся. – Я тут по другому делу… Там, это, стражу зовут…
– Давно? – ехидно уточнил Дож.
– Минут пять… Стражники переглянулись:
– Это, как его, это… ну, в общем, гном, дело такое – служба, понимаешь…
– Чего-чего? – не понял Дож.
– Служба, говорю тебе, гном… Идти надо… Карлик аж подлетел:
– Нет, парни, я что-то не понял!!! – С губ карлика слетала пена праведного гнева. – Нет! Боги, вы послушайте, что шепчут эти досточтимые гархэз своего рода!
Служивые выстроились в шеренгу и, вытянувшись, едва дыша, внимали каждому слову гнома.
– Я трачу последние дыхания своей ни за что загубленной жизни на этих, этих… – Гном еле дышал, его глаза пылали багровым. – На вас еще куча тряпья, а вы хотите улизнуть при первом же ничтожном поводе!!! Пусть я прожил недостаточно праведно и на моей душе грехов больше, чем самоцветов в Голубой Горе, но, Отродье вас всех побери, я хочу уйти из этой жизни красиво и так, чтобы меня запомнили надолго. И поверьте, ваши голые задницы рядом со мной, гордо идущим на смерть, запомнят надолго!..
Во время всего этого выступления Дож – Дырявый Мешок прыгал, как та собака, мучимая тучей взбесившихся блох. Наверно, все то, что хотел сказать гном, просто никак не выговаривалось словами. Надо было видеть, как он размахивал руками, выражая то, что не смог выговорить! Глядя на это беснование, служивые бледнели, краснели и готовились к худшему, кажется совсем потеряв голову от происходящего. К жизни нас вернул клочок бумаги, бабочкой выпорхнувший у всех на глазах из рукава гнома. Дож замкнул пасть и вместе с остальными проводил взглядом карту до пола. Говорят, что такая тишина бывает только в могиле. Не знаю, не бывал… Но по лицам стражников понял, сейчас буду… в качестве свидетеля.
– Нет, парни, раз надо, так надо. – Карлик сделал шаг назад. – Что я – не человек, что ли?
Я удивленно вытаращился на Дожа. Он продолжал пятиться.
– Я все понимаю: надо – значит, надо. Служба – она ведь не ждет, она, так сказать, зовет, вот… Ну а если вас зовут, тем более такой человек, как преподобный Хари, вы, мужики, поспешите. А то всякое бывает, мож, ему плохо совсем там, помощь какая нужна. Вы себе идите, а я здесь постою, посторожу мою… – Старшина потянулся за проигранным копьем. – Я хотел сказать, нашу… – Стража дружно сделала шаг вперед. – ВАШУ!!! одежду…
Всю дорогу к площади гном отчаянно отплевывался кровью и, прихрамывая, тихо ругался.
– Дож, а за что тебя схватили? – почему-то захотелось спросить.
Дырявый Мешок пальцем попробовал шатающийся зуб и, снова сплюнув красным, нехотя процедил:
– За жестикуляцию…
Я уважительно взглянул на карлика:
– Это очень тяжко?
– В смысле? – повернул голову Дож.
– Ну, если честно, то ни я и, больше чем уверен, никто из наших о таком проступке даже и не слышал.
Опасный преступник, невнятно помянув всех святых и не очень, удостоил начинающего урку поучающим ответом:
– Смотря сколько на кону и…
– И?.. – начал постигать я секреты совершенного преступления.
– …И какая карта у тебя на руках, – с глубокой печалью вздохнул гном.
Оставшуюся часть пути мы шагали молча, каждый думая о своем.
