Текст книги "Тест Тьюринга"

Автор книги: Александр Никонов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 5 страниц)

Глава 101

– …правильно, вот как раз с Вавилова налево. Да, на Губкина. Вы верно идете. Там немного пройти и увидите наше здание, – бубнил в трубке голос моего визави. – Пропуск на вас заказан, поднимайтесь ко мне на этаж. Я сейчас чайник поставлю…

Это был мой второй разговор со странным Фридманом, к которому меня направила Джейн. Хотя, что в нем странного? Разве, пожалуй, тот факт, что по-русски он говорил без акцента. И зовут его Андрей, хотя Джейн написала по-английски – Эндрю. Именно так я к нему и обратился во время первого звонка. Он ответил на английском, но потом практически сразу перешел на русский. Я даже не успел сказать, что звоню от Джейн. Видимо, она сама ему набрала и предупредила.

Загадочный Фридман еще во время первого разговора спросил, когда я могу подъехать, и я раскрылся:

– Да хоть сейчас! У меня все равно никаких дел в Москве больше нету, а билет обратно я еще не брал.

– Ну и хорошо! – просто ответил он. – Приезжайте сейчас. И билет обратный брать не спешите, если не очень торопитесь в Нью-Йорк. Может, вас увлечет наша тема, и вы задержитесь. Запишите адрес…

Уже через пять минут я захлопнул дверь номера, облегченно вздохнув, – у меня появилось хоть какое-то дело! – и подогреваемый легким любопытством: а что же это все-таки за дело? – вышел на шумную московскую улицу, крутя головой в поисках подземного перехода. А еще через сорок минут подходил к проходной института, нашаривая в кармане паспорт для пропуска.

Фридман оказался не очень высоким черноволосым кучерявым человеком с залысинами и короткой бородкой. Чуть-чуть полноватый. В очках. Типичный ученый! Наверное, спичечного коробка в жизни не украл. Довольно приветливый. Он на секунду как-то по-особенному внимательно, словно доктор, посмотрел на меня, после чего вновь распахнулся и стал таким же приветливым, каким показался мне в телефонном разговоре.

Я вообще-то не люблю, когда на меня так внимательно и изучающе смотрят. Даже секунду. И это у меня профессиональное, выработанное. Не нужно никому запоминать лицо полицейского детектива. Полицейский должен быть невидимым в толпе, особенно если он всегда в штатском. Но я списал этот внимательный изучающий взгляд на предполагаемую профессию или, не знаю, увлечение Андрея. Он же как бы психотерапевт или психолог, раз меня Джейн к нему направила с рекомендациями? Или я чего-то не понимаю?

– Да вы садитесь, я вам сейчас чаю налью, и мы будем по нашему русскому обычаю много пить чаю. Если хотите, с баранками. Или варенье вот есть, мне мать прислала банку.

– Из Америки? – шутливо спросил я, ничуть не думая, что из Америки. Он стопроцентно здешний! Учился, наверное, просто в США. А мать и отец наверняка до сих пор тут, старенькие. Потому и вернулся. Из Америки без веской причины редко возвращаются…

– Да, – к моему удивлению ответил Андрей. – Варенье из Америки. Не поднимайте брови, у меня сложная биография. Дед приехал сюда из США еще в тридцатых годах – строить новое справедливое общество, принял гражданство и был, естественно, репрессирован. Расстреляли его, как тут водится. Моего отца он привез сюда совсем маленьким. И тот из-за всего случившегося просто возненавидел Россию. И едва представилась возможность уехать, сразу укатил на историческую родину, в Америку, по еврейской линии. И меня увез, естественно. Я тогда был школьником, мы жили в Москве. В Америке я закончил школу и университет, работал долго. А потом, как бывшему русскому мне предложили курировать один проект в Москве, а мать с отцом так и остались в Штатах. Отец умер уже, правда. А мама русских привычек не оставляет – делает варенье… У нее домик на Фингер Лейкс. Там виноград растет, вино делают…

– Я знаю.

– Ну, да, вы же из Нью-Йорка… Мать сама, конечно, ничего не выращивает, с ней сосед-винодел делится виноградом, а она его угощает вареньем. Для него это экзотика – русское варенье. Для нее тоже, у нас же не варят варенье из винограда… Вы пробуйте, пробуйте.

– Да, сейчас, только чай остынет немного… А потом ваша мать, наверное, за этого соседа замуж вышла?

– С чего вы взяли? – Андрей выглядел удивленным. Даже застыл с чайником над своей кружкой.

– Не знаю. Просто так подумал. Точнее, ляпнул, не подумав.

– Да. Вышла замуж за него. – Слегка озадаченно сказал Андрей, почесав нос. – Не зря мне Джейн про вас говорила… Хм… Ладно. В общем, мы тут работаем над одной темой на американские деньги русскими силами.

– Почему тут? – спросил я. Во-первых, мне было интересно. Во-вторых, разговор поддержать. Надо же чем-то заниматься, пока в кружке с плавающим пакетиком чай заваривается.

– Ну, как вы знаете, в России сильная математическая школа, во-первых… Мы с вами, если вы обратили внимание, в математическом институте имени…

– Да, я видел вывеску.

– Вот. А во-вторых, заграничные специалисты стоят дешевле. То есть дешевле платить им у них на родине, чем перевозить в Америку. А я, как знающий русский язык, просто откомандирован сюда руководить проектом.

– И что за проект? – Я все еще не понимал, зачем Джейн связала меня с этим русским. Хотя, я и сам русский! Был. Теперь только акцент остался. Да и то под вопросом.

– Да! – Андрей поднял палец. – Значит, проект… Вы, конечно, слышали о проблеме искусственного интеллекта?

Я кивнул и с озабоченным видом покачал в огромной кружке сиротливо выглядящим пакетиком, подергал его за ниточку, чтобы темное быстрее распространилось по всему объему кипятка:

– Об искусственном интеллекте слышал. О проблемах нет… А какие у него проблемы? Замуж не берут?

Андрей опустил в свою кружку с кипятком чайный пакетик и притопил его ложкой.

– Вы человек с юмором, я вижу. Это хорошо. Значит, наша задача облегчается. – Тем не менее он задумался на несколько секунд, прежде чем продолжить. Видимо, все-таки не слишком я ему облегчил задачу. – Вы никогда не задумывались, что такое сознание?

– Ну, об этом все когда-то задумываются. Особенно в юности. Девочка бросила… стихи лезут… в чем смысл жизни… есть ли бог… что такое сознание – вот это вот все, – я неопределенно покрутил пальцем над головой.

– Ну и как юноша Александр ответил себе на этот вопрос в юности?

– Юноша Александр себе на этот вопрос ответил никак. Вместе со всей мировой наукой. И религиями.

– Да, вы правы, – вздохнул Фридман. – Мы не знаем, что такое сознание на онтологическом уровне. Да и ни на каком не знаем – что такое сознание с точки зрения физики наука тоже не в курсе.

– Тем не менее вы занимаетесь искусственным интеллектом, – я подул на чай, по черной воде побежали волны. – Занимаетесь, не зная, что такое сознание и думание.

– А почему нет? Овладели же первобытные дикари огнем, не имея никаких представлений ни о плазме, ни о химии, ни об атомах и электронах…

– Логично. А розеточки у вас нет?

– Простите?

– Ну, такой плошечки. Маленькой. Я бы себе отложил вашего варенья туда да и ел бы себе потихоньку.

– Вы прямо как моя мама! – всплеснул руками Фридман. – «Из общей банки нельзя слюнявой ложкой! Прокиснет!» Кстати, как вы все же угадали, что она вышла замуж за этого соседа после смерти отца?

– Не знаю. Я же полицейский, а значит, слегка психолог. Просто представил эту картину. Одинокая женщина. К ней ходит американский фермер изрядных лет, носит женщине виноград… В этом возрасте все гораздо проще.

– Ну, да. Наверное. Не зря мне про вас Джейн рассказывала, – повторил Андрей, встал, отошел к шкафу и открыл дверцу.

– Да что же она такого обо мне рассказывала?

Немного погремев в шкафу посудой, Андрей вернулся с блюдцем.

– Вот вам вместо розетки… Она рассказывала, что не справилась с вами. С вашими проблемами. Потому что вы сложный человек.

– Жизнь была сложная.

– Согласен. У меня отец занимался вырезанием по дереву. Он говорил, что самый сложный и твердый, но и самый интересный ствол – который рос в трудных условиях, весь такой узловато-переплетенный. Знаете, бывает, дерево вокруг стальной ограды изогнулось… Вот и люди, наверное, так. Трудные вырастают, но интересные, если жизнь их бьет…

– …ключом и все по голове, – повторил я древнюю шутку. – Джейн говорила, что вы учились вместе.

– Да. Учились. И не только…

Что-то в его лице изменилось, и я сразу понял всю их нехитрую историю:

– Не сложилось?

Андрей вздохнул. Снял очки, посмотрел сквозь них на просвет. Господи, если бы он знал, сколько людей так делают в моменты замешательства!

– Да. Перед самой свадьбой причем. Мы были до этого вместе почти четыре года. Должны были пожениться… Впрочем, это неважно… – Не найдя никакого изъяна в линзах, Андрей снова водрузил очки на место. – А что важно?.. А важно то, что ее психотерапевтическая идея касательно вас заключалась в следующем. Поскольку лучше всего можно понять предмет только…

– …обучая этому предмету других! А разобраться в себе лучше всего можно, разбираясь в другом человеке… Я знаю. Джейн мне говорила. Только она не объяснила, кого я должен буду «терапевтировать». Вас, что ли?

– Вот тут вы не полицейский! Не угадали!.. Вам, если вы согласитесь, конечно, достанется «пациент» иного рода. – Он вопросительно посмотрел на меня.

Я же решил взять паузу. А вместе с ней стальную ложечку и начал спокойно – не нарочито медленно, а именно спокойно, как будто я просто пью чай с вареньем, – накладывать себе ложку за ложкой, стараясь положить на блюдце побольше круглых янтарных ягодок, а не сиропа. Черт знает, что я делаю! Это же чистая глюкоза! Сладкий яд, учитывая диабеты по линии отца и матери!

– Хорошо, – не выдержал моей паузы Фридман. – Все по порядку тогда… Давайте для лучшего понимания вернемся к нашей теме.

– Давайте, – согласился я. – Кто мой клиент?

– Нет. К тому, на чем мы остановились!.. Двигаться будем постепенно. Значит, вполне можно, как мы выяснили, не понимая, что такое плазма, добывать огонь и им пользоваться. Правильно? Люди пользовались электричеством задолго до того, как открыли электроны. Да что там – мы вполне себе уверенно пользуемся собственным сознанием, не зная, что это такое! Поэтому нет ничего удивительного в том, что люди успешно строят искусственный интеллект, не зная, что такое мышление и сознание. И до сих пор спорят, сознание и интеллект – это одно и то же или нет.

– Да? – Я снова сунул ложку в банку. Какие же вкусные эти глюкозные ягодки! – Какая ваша мама молодец!

– Спасибо. Я передам ей благодарность от полицейского департамента Нью-Йорка в лице его лучших представителей… Да. Спорят. Хотя по мне, спорить тут не о чем: интеллект – это просто вычислительные способности. Электронная машина просто считает, считает, считает и выдает результат. Как арифмометр. Результатом этих подсчетов является, например, выигрыш у чемпиона мира по шахматам. Второй. Третий. Сотый. Каждый раз выигрывает!.. Между тем, шахматы – признанная интеллектуальная игра! И машина теперь умнее человека, потому что его обыгрывает. Просто просчитывая варианты. Но то, что мозг считает цифры хуже машины, не делает его менее думающим, чем машина, а машину не делает сознательной – потому что теоретически можно было бы сделать стальной арифмометр с шестеренками, упрощенно говоря, и он бы решал ту же задачу игры в шахматы, только очень долго и был бы очень большим.

– Допустим. Скорее всего так. Не знаю.

– Но вы точно знаете другое – железный арифмометр, даже огромный, не имеет сознания. Это просто железка.

– Сто пудов!

Почему-то Андрей развеселился. Повторил:

– «Сто пудов!» Очень русское выражение. «Сто пудов!» В общем, наш мозг может считать, но делает он это похуже машин. Да и всегда делал не очень хорошо, ему для этого требовались подручные предметы – счеты, логарифмические линейки или, на худой конец, карандаш с бумажкой. Столбиком делили в школе?

– Был грех.

– Вот. Прямое вычисление мозгу дается трудно. Зато мозг делает кое-что получше машины. Он производит сознание! То есть формирует вокруг себя живую картинку внешнего мира, а сам помещается в его центре. Понимаете, о чем я говорю?

– Знаете, я не всегда был полицейским… Это просто жизнь меня так опустила, что я бегаю с пистолетом и людей убиваю. Но раньше, в этой стране, – я обвел пальцем вокруг головы, – я имел другую профессию и другое образование. И читал другие книги. Точнее, просто читал книги. Сейчас-то книги куда-то испарились из моей жизни, но кое-что из прошлого память держит… И среди этих книг, которые мы на кафедре передавали друг другу…

– На кафедре? А вы что заканчивали? – живо заинтересовался Фридман.

– А вам Джейн не сказала? Мы с ней об этом говорили. Институт стали и сплавов. Физико-химический факультет. Я какое-то время работал на кафедре рентгенографии в одном НИИ, чуть не защитился, но… Короче, мы там очень увлекались книгами профессора Назаретяна. Был такой специалист в области универсальной эволюции…

– То, что раньше называлось синергетикой, – блеснул эрудицией Фридман.

– Да, возможно. Не знаю… Так вот, он писал, помнится, что сознание – это феномен отражения. В материальном мире отражение есть всегда. Просто на физическом уровне отражение – это, например, оптика: угол падения равен углу отражения. Зеркало. На молекулярно-биологическом – удвоение ДНК. Тоже ведь отражение! А на психическом – сознание. Сознание – это отражение внешнего мира сложно организованной материей мозга. И чем сложнее машинка – тем сложнее у нее получается отражать мир. Отражение усложняется в результате эволюции вместе с материей! У примитивно устроенного зеркала – это обычное отражение света от поверхности. У червяка – простые реакции на какие-то внешние раздражители. А у мозга – целое сознание! Так учил Назаретян.

Андрей, который, кивая, спокойно слушал меня, хмыкнул и раздумчиво пожевал губами:

– Да, я тоже читал все это. Но Назаретян – философ. Мы уважаем философов. Но не любим. Хотя с философской точки зрения он прав, конечно. Да, сознание есть отражение в философском смысле, кто спорит. Иллюзия. Хотя это ни черта не объясняет сам феномен сознания, его природу.

– Почему? – удивился я.

– Ну как, почему… Ну, то есть «внешне» как бы и объясняет! Я вот могу с помощью такого объяснения понять, что такое ваше сознание. Вы отражаете окружающий мир, чтобы в нем ориентироваться, найти добычу и самку. Но свое сознание сам себе я объяснить уже не могу! Ведь я не просто тупо отражаю мир и в соответствии с этим на него как-то реагирую. Отражать и реагировать можно ведь и в «полной темноте». Играть в шахматы и заниматься интеллектуальной работой можно, как мы видели, вообще без сознания – именно так работают арифмометр или компьютер… Но я-то осознаю себя и вижу вокруг картинку – цветной мир! Ярчайшая иллюзия! А вот вычислительных процессов моего мозга, которые эту картинку обеспечивают, я как раз не вижу! Не знаю, не представляю даже, как ему это удается… Так же, как я не вижу работы своей печени, например, которая обеспечивает мою жизнедеятельность. Или поджелудочной… Селезенки… Оно там само как-то, автоматически, без меня. А я только пользуюсь.

– То есть вы хотите сказать, – я пытался не потерять ход его мысли, – что есть процессы физические, а есть….

– Да! Именно! И физические процессы не мыслят!.. А есть мое понимание, понимаете? Я понимаю! Что такое понимание, осознание, ощущение? В реальном физическом мире ведь нет красного, шумного, болезненного… Это все лишь мои ощущения. То есть мой внутренний мир – это мир ощущений! И весь внешний мир тоже представлен для меня только в моих ощущениях! Никак иначе. Поэтому он весь помещается внутри меня. А «снаружи», в реальности – просто электромагнитная волна отражается вот от этой сахарницы в определенном диапазоне, который я воспринимаю как «красное». А дальтоник – как «зеленое». А собака с черно-белым зрением – как оттенок серого, наверное. Но мир собаки – это не мой мир. И вообще, если отъехать к физике, к квантовой механике, то…

– Давайте туда не будем ехать! – взмолился я. – Я понял вашу мысль, мне хватит, я забыл всю физику… Сознание – это мое восприятие, ощущения и самоощущение. А компьютер, – я кивнул на его ноутбук, – его не имеет. Все!

– Не имеет. Откуда ему его взять? Компьютеры – и даже суперкомпьютеры, которые выигрывают в шахматы у чемпионов, – всего лишь работают по алгоритмам и заточены под определенную задачу – например, играть в шахматы. В этом они превосходят человека, но отстают по другим параметрам. В том числе и по вычислительным возможностям, как ни странно, потому что мозг обрабатывает такое количество информации, управляя нашим телом и ориентируясь в пространстве… Бездну информации! И главное, у него есть чем! У нас нейронов в мозге 80 миллиардов, да еще столько же астроцитов, это такие вспомогательные клетки, которые, тем не менее, тоже принимают активное участие в передаче сигналов. И все это связано проводами аксонов. Каждый нейрон имеет десятки тысяч связей с другими клетками!.. И если мы хотим смоделировать мозг с помощью машины, у нее должна быть похожая архитектура. Вы слышали про нейросети?

– Да. Но не особо вникая, честно говоря… – Я все еще не понимал, куда он клонит.

– И не надо особо вникать! Просто для понимания: это принципиально другая архитектура, и нейросети нужно обучать, а не программировать… То есть они как бы программируют себя сами, ориентируясь на ответные сигналы из среды, как это делает мозг.

– Так… Я правильно понял – вы мечтаете построить такой нейросетевой сверх-супер-пупер-компьютер, чтобы в нем был не только простой счетный интеллект по заданному вами алгоритму, но и сознание – хотя мы и не знаем, что такое сознание? И на это тратите деньги налогоплательщиков? – радушно и приветливо улыбнулся я, отложив наконец чайную ложечку.

Фридман не улыбнулся мне в ответ.

– Мы уже его построили.

Это была третья кружка каленого, горяченного чая, который налил мне из клокочущего пластмассового электрочайника Фридман. Я не отказался, хотя за время жизни в Америке больше привык к кофе. Или мне только казалось, что привык, потому как ни разу за время пребывания в России меня к кофе не потянуло. А вот чаю я выпил уже преизрядное количество! И, судя по всему, до конца поездки выпью еще несколько ведер. Говорят, в чае кофеина даже больше, чем в кофе. Но мне главное – удерживаться от сахара. Если уж от варенья удержаться не получилось…

Смех смехом, но на сладкое я и вправду зря налегаю. Хотя, говорят, сахар помогает мозгам думать. А думать мне сейчас было над чем. Мы говорили с Андреем уже почти час, а я так и не добрался до сути своего визита. Но перебивать Фридмана мне не хотелось. Он рассказывал вещи, которые меня всегда интересовали – по меньшей мере, пока я жил тут. Америка, правда, подстерла своей суетой все прежние интересы – не до того стало. Но теперь, вернувшись на родную когда-то почву, я вновь с любопытством слушал своего собеседника, возбужденно поблескивающего очками. Он, кажется, начал подбираться к цели нашей встречи.

– …вот так примерно работает вычислительный автомат, – рисовал мне на бумажке какие-то схемы Фридман. В которых я давно уже запутался, но виду не подавал, делая серьезное лицо и усиленно кивая. – Это называется еще машиной Тьюринга, был такой английский…

– Я знаю.

– Отлично. Его машина – версия конечного автомата… Ну, не важно, мы не будет углубляться особо в детали. Тут важно только, что этот автомат не может мыслить – ему нечем. И когда люди это поняли, они задумались и решили делать машины по примеру мозга – имитируя нейросети. И не программировать эти нейросети, а обучать, как это делает мозг, обучаясь, то есть самопрограммируясь. Ну, мы об этом уже говорили…

Фридман поднял палец, привлекая мое внимание. Но оно и так было в тонусе. Я упорно следил за его мыслью в меру своего ограниченного понимания.

– Но смотрите теперь, какая ужасная вещь. Ведь мозг – тоже машина, только биологическая. Машина не мыслит. Значит, и мозг, получается, не может мыслить? Да и чему там мыслить-то? Ведь в клетках просто идут химические реакции, сложные, конечно, но там всего-навсего производятся высокомолекулярные соединения. Творится химия – кислород присобачился там к углероду, например… Электрические сигналы, вещества разные передаются туда-сюда по аксонам. Сплошная биохимия, которая не мыслит! Нейрон – это просто клетка, такая же, как все наши остальные клетки – у нее есть ядро, цитоплазма, белки, клеточные органеллы… Каждый отдельный нейрон не мыслит, он просто работает как живая клетка, как маленькая биохимическая фабрика. А мышление, оно висит над нейронами! Оно как бы совокупность всех сигналов сразу. Понимаете?

– Чай, не дурачок. Хотя все эти рассуждения о конечных автоматах, признаться, не очень понял.

– Да и неважно!.. Важно, что мы можем сымитировать нейросеть, можем заставить машину учиться, то есть самопрограммироваться, как мозг. Но будет ли она при этом думать и понимать – вот вопрос! Будет ли у нее сознание?

– Понятия не имею. И как узнать?

– Вот! – возбужденно воскликнул Фридман. – Сейчас мы к этому перейдем… Вы варенье-то берите.

– Я беру. Уже полбанки забрал, – я снова потянулся ложкой к блюдцу с горкой блестящих глянцевых ягод янтарного цвета. Что же я делаю-то? Это же какая-то катастрофа!

Андрей вскочил и прошелся по кабинету, видно было, что он возбужден рассказом и размышлениями. А я сидел и был спокоен – я просто умел слушать, и это тоже профессиональная черта журналистов и полицейских детективов.

– Мы не знаем, что такое сознание и мышление по существу своему. Но мы знаем одну приметную черту сознания – самоосознание, то есть выделение себя из окружающего мира. Верно?

– Видимо, так, – задумался я. Мысль мне понравилась. – Если нет выделения себя, то о каком сознании может идти речь? Если существо не выделяет себя из мира, то его и нету, считай. А если выделяет, активно стремится сохранить себя, значит, оно себя осознает!

– Отлично! Осознание и есть самовыделение! Ощущение себя, ощущение себя личностью. Но откуда берется это ощущение? Как оно формируется? Человек ведь рождается пустой флешкой. Ну, ладно, отформатированной флешкой! Генами отформатированной, с определенной способностью записать на себе информацию. И вот сразу после рождения личность начинает на эту пустую отформатированную генами флешку как-то прописываться. Как?

– Постепенно. Обучением. Воспитанием. Мама-папа. Программы: это не делай, так не поступай, это плохо, ремешком по заднице получишь. Психологические паттерны, как говорит Джейн, – сказал я, слегка недоумевая: почему мы пошли по второму кругу? Про обучение мы ведь уже говорили…

– Да, обучение! Но личность – это то, что отличает один субъект от другого. – Фридман подчеркнул интонацией слова «личность» и «отличает». – Русский язык прямо показывает связь этих слов! Личность – то, что отличает нас от себе подобных! Иными словами, личность, то есть отличия, у нас формируются в общении с себе подобными, схожими субъектами. Родители нас воспитывают и учат, учителя, другие люди, сверстники, телевидение, интернет, улица… В общем, мы как детали по время галтовки – тремся друг о друга и об абразив жизни и тем самым формируемся.

– Мне это в голову не приходило, конечно, но, наверное, вы правы, – снова согласился я. – Если бы, например, мои отец с матерью не расстались, у меня была бы другая биография и я, как личность, по-другому бы сформировался. Другая биография, другая страна проживания, другая жена была бы – с Леной мы просто не встретились бы, потому что… Была бы совсем другая личность – с другой судьбой! Это даже, я бы сказал, тривиально.

– Не тривиально! Вы не поняли. Тут важно не то, что вы сформировались бы другим человеком, правда, с той же телесной базой, которая определяется генным «форматированием», а то, что личность вообще, то есть способность отличать себя от других, иными словами, само сознание не может сформироваться вне контакта с себе подобными!

– Маугли! – вдруг вспомнил я. – Дети, воспитанные животными, если они не попали к людям до определенного возраста, так и остаются животными – волком в теле человека. Носитель у него отформатирован, как вы это называете, по-человечески, в смысле, телесно он человек, но сознанием это волк. У него личность волка.

– Ну-у-у, – с сомнением протянул Фридман. Видимо, его такой простой найденный мною пример не вдохновил. – Да, так тоже можно сказать. Хотя это, наверное, упрощение. А может, как раз и не упрощение, а самая суть… Я как-то с другой стороны к этой мысли пришел… В общем, только отношения с себе подобными нас формируют путем взаимообучения. А у суперкомпьютера, который стоит один в темном зале, потому что ему даже свет не нужен, откуда возьмутся «себе подобные»? Таких машин вообще по пальцам в мире… А таких, какую мы создали, – вообще нет. Мы начали экспериментировать с квантовыми кубитами. Впрочем, вы просили квантовую механику объехать стороной… Но суть в том, что наша машина…

– Очень большая?

– Еще больше! Больше, чем вы можете вообразить! И кто-либо вообще… Она не просто большая! Она состоит из сверхмощных квантовых элементов. Причем для каких-то особо сложных вычислительных процессов она может задействовать по сетям сторонние ресурсы, другие вычислительные мощности, свободные в мире, – вплоть до персональных компьютеров, но там, правда, даже одного процента мощности не набегает, потому что главное – те самые кубиты, это новые элементы, в которых реализована…

Я поморщился и отрицательно махнул рукой – не надо подробностей! Меня больше интересовало другое:

– То есть сознания внутри нее все равно нет, потому что она одна-одинешенька в мире?

– Да. Поэтому мы пошли другим путем. Вычислительные мощности, нами саккумулированные, столь чудовищны, что мы смогли просто запустить внутри нее тот самый процесс «галтовки».

– Не понял. – Я даже отставил кружку.

– Мы создали внутри виртуальный мир… Виртуальную среду. Сама машина сознанием не обладает. А вот внутри машины… Ну, представьте город или биосферу. У них же нет сознания, личности. А вот у их обитателей есть! В общем, после долгих лет работы, проб и ошибок примерно месяц назад стало можно войти в контакт.

– Войти в контакт?

– Да. Собственно, это и было нашей целью.

– Как будто с пришельцами! – улыбнулся я.

– Именно так, – без улыбки откликнулся Фридман. – В полной мере! Про Тьюринга вы слышали. А про тест Тьюринга? Про это слышали?..

– Чего-то слышал, но не помню.

– Очень просто – если человек долго беседует с собеседником, которого не видит, и не может визуально определить, с машиной он беседует или с живым человеком, значит, его собеседник – мыслящее существо. Вне зависимости от того, машина это или человек. Ну, понятно – мышление есть то, что мы интуитивно понимаем, хотя определить и не можем. Но каждый про себя точно знает, что он мыслит! И про других предполагает и уверен в том же. И если вы будете уверены, что ваш собеседник за стенкой человек… значит, там действительно человек! В смысле некое мыслящее существо. Это и есть тест Тьюринга.

– Да, точно. Я читал…

– Да наверняка читали! Много об этом пишут… И уже давно есть разные версии роботов, которые по определенным алгоритмам составляют фразы в ответ на ваши, поддерживая диалог, но при достаточно длительной беседе всегда можно расколоть машину, которая подделывается под человека. А вы будете беседовать…

– Я?

– Да! Это и будет ваш «пациент», как вы выразились. Вы будете долго, несколько дней или больше беседовать с нашей машиной… В специально выделенном помещении, вам не будут мешать, и вы…

– Стоп. Стоп. Я буду говорить с машиной, зная, что это машина? А в чем тогда смысл?

– В этом как раз! Это такой перекошенный текст Тьюринга, модифицированный. Усложненный, я бы сказал. Вы будете знать, что ваш собеседник – виртуальный, но в конце, тем не менее, дадите свой вердикт – есть ли у него сознание, мышление… я не знаю… человечность. В общем, весь тот набор, который присущ и вам самому… Там будут всего две графы в анкете, увидите сами… Понимаете, мы уже проводили классический тест Тьюринга – с добровольцами, которые не знали, с кем беседуют. Машина их легко обманула. Точнее, переиграла. Машина слишком мощная, и все уверенно написали, что беседуют с человеком. Но нас-то не это интересует!

– А что?

– То, на что ответит… должна, по нашей идее, ответить вторая серия экспериментов. В которой вы будете участвовать.

– Погодите, – я старался вникнуть в то, что он говорил. – Еще раз. Я буду говорить с машиной и буду знать про это?

– Уже знаете!

– И потом должен буду дать ответ… точнее, сделать выбор – человек это был или машина?

Фридман вздохнул:

– Да, я понимаю, что на слух это звучит нелепо, но сейчас попробую вам объяснить по-другому… Наверное, я неправильно объяснял или вы не совсем верно поняли. Вас смущает, наверное, слово «машина». Но вы будете говорить не с машиной! Машина – это только среда. Вы будете говорить с эмулированной, точнее, выделенной этой цифровой средой личностью. Или даже лучше сказать – живущей в среде.

– Так… – Я пытался собраться с мыслями. – А почему именно я? Почему вам вдруг понадобился для этого человек аж из самой Америки?

– А кто вам сказал, что вы – «именно»? У нас много добровольцев. И в первой серии с классическим тестом Тьюринга было много, и во второй вы далеко не один. Мы стараемся отбирать разных людей по психотипам. Вы сюда попали только потому, что пару недель назад я беседовал с Джейн, рассказывал ей о наших успехах. Она очень интересуется нашими экспериментами, мы же с ней вместе в Массачусетском…

– Да, я помню.

– Вот… И она сказала: есть у меня трудный клиент, с необычной психикой, сложная личность. Вот бы тебе такого на тест! А на днях буквально… когда?.. позавчера, что ли, или пару дней назад позвонила и сказала: тебе повезло, этот человек, о котором я тебе говорила, летит в Россию, я дала ему твой телефон, если ты не против. Я был только за!.. Так что вы не один. И даже не один из десяти. У нас около сотни добровольцев. Мы даже платим деньги.

– Да я не из-за денег, собственно.

– Придется взять. Если мы вас оформим в эксперимент, нам все равно отчитываться, а лишних денег не бывает, купите себе варенья. Я вижу, вы любите…

Я с раскаянием посмотрел на изрядно опустевшую банку с янтарными ягодами. И ведь Фридмана с его мамой даже обвинить в случившемся нельзя!