Текст книги "Сказки"
Автор книги: Александр Никонов
сообщить о нарушении
Текущая страница: 1 (всего у книги 2 страниц)
Никонов Александр
Сказки
Александр Никонов
Сказки
Есть такое хорошее слово – "римейк", то есть пересказ старого сюжета на современный лад. Так сказать, в новой оркестровке. Очень популярный жанр! Книжку "Идиот" Достоевского вот недавно в одном издательстве издали в виде римейка – действие происходит в современной России. Говорят, очень смешно получилось. Про старика Хоттабыча новая книжка вышла. Режиссер Кара-Мурза хочет восстановить бондарчуковскую "Войну и мир" со звуком "долби сараунд" и, коворят, даже в стереоварианте... В общем, популярно. Вот я и подумал, а отчего бы русские народные сказки не реанимировать? И начал с "Ивана-царевича и серого волка".
ВАНЬКА-С– ПРЕСНИ
У одного чувака было три сына. Так, три кента не особо умных, зато начитанных. Чувак же образованием не шибко блистал, но бабули имел изрядно, отпрыски потому нужды не знали, жизнь в онучи не нюхали. Отпрысков звали конкретно следующим образом (в порядке поступления): Петро, Василь и Ваня-с-Пресни.
Все трое энд папа жили в одном королевстве, простиравшемся ровно на одну шестую часть суши. Правда, в результате природных катаклизмов одна шестая усохла до размеров одной седьмой-одной восьмой части суши, ну так и засухи в те годы стояли немеряные.
И вот однажды папка вышел на крыльцо, обвел буркалами окрест и понял, что чего-то недостает. Настроение сразу испортилось, конечно. Это на подсознание давит всегда – потери всякие, необустройство... Даже если сразу не сообразишь, чего спиздили, все равно неприятно.
Дальнейшее обозрение только усугубило ситуацию с настроением. Обнаружилось, что не хватает золотого яблока от Фаберже. В общем, не золота даже жалко, хотя там на полкило, не меньше было, а – вещь попорчена. Стояло себе в саду камней нефритовое деревце семь на восемь, листочки на нем изумрудные, цветочки где янтарные, где из яшмы (розоватые такие), а, главное, яблочки золотые – стояло, никого не трогало. И вдруг – бац, такая херня случилась. Не обидно?
Папа расстроился, не то слово! Сказал, жопу вырвет тому, кто осуществил. Но кто? Вопрос, конечно... Вокруг имения – забор, поверху колючка. По колючке – ток бежит. Не простой ток, волшебный: раз ебнет полетят кроссовки по закоулочкам. Два раза ебнет – еще хуже получится. А до третьего раза никогда не доходило. Потому такое волшебство, что 380 вольт. Немалое число для уебона!
Папа решил: беспонтово будет, если такую хитрую тварь да не поймать. Старшого позвал, сказал: "Петь, такое дело, сам видишь, охрана – говно, мышей не ловит. Да и вряд ли мышь полкило утянет. Времена нынче такие пошли – никому доверять нельзя, ты уж сам постереги пару ночей, ага?"
А Петро чего – согласился. Не знал, что со страху опростается в том каменном саду.
Ночь, короче. Тишина. Придурок и уснул. Только снится ему сон. Следующего содержания: ночь, он, типа, не спит. Бдит. И вдруг лезет через колючку, ухватившись за проволоку резиновыми перчатками, жар-птица. Стра-а-ашная-я-я!
Петро передрейфил, поначалу-то просто газы пустил, а под конец и совсем опростался. Любой бы на его месте...
А папка к утру еще полкило не досчитался. И не полкило жалко, а – вещь попорчена. И куча говна еще лежит – от Петра осталась. Кругом неприятности. Сыну в пятак дал – как срезал, только пятки по дуге мелькнули. Параболическая траектория.
Позвал среднего: "Один козел обосрался, папа не рад. Задачу понял?" Тот кивнул, мол, понял, начитанный. Однако, тоже не сильно отличился, надо сказать...
Как стемнело, Василь тоже уснул. И снится дураку сон. Следующего содержания: ночь, он, типа, не спит. Бдит. И вдруг видит – лезет через колючку в резиновых перчатках жар-птица. Е-о-о! Василь хочет крикнуть, мол, грабють, а язык словно к жопе прирос... Не знаю, может, газом она каким усыпляла наших ребят...
Короче, утром та же картина – параболическая траектория. Папа в гневе. Зовет мелкого,тот ему сразу: "Сделаем, папенька! Чай, не лохи!"
А сам, чтобы не уснуть, отрезал себе веки и бросил их на хер на навозную кучу, сделанную из полудрагоценного камня агата, слегка кислотой подтравленного для натуральности. Кстати, там, где он веки бросил, потом чайный куст вырос, откуда и чай пошел, как напиток, но это уже неточные сведения...
Прикиньте – ночь, яблоки от Фаберже качаются. Луна там чего-то светится. И вдруг – дзынь-дзынь. Это проволока зазвенела. Птица лезет! Перчатки, все... И рукой в перчатке за яблоко – цоп! Ванька-с-Пресни только воздуху в грудя набрал, чтобы сирену сделать, а эта тварь увидела, что сейчас заорет – и деру. Ванька за ней, за жопу ее хвать! Часть жопы в руке и останься.
Наутро хозяин из-под одеяла вылез – и в сад, урон оценить. Яблока нет. Только хотел очередной урок математики по параболам организовать, уже кулак сжал, а Ванька-с-Пресни ему: "Папенька, не изволите ли поглядеть?" И кусок жопы диковинной ему на ладоньке.
Папа, конечно, припух. Ни хера себе! Никогда не видел, чтобы жопу так отрывало! Как клешню у краба. А Ванька-хитрец дальше пошел – зазвал отца в темный чулан, дверцу прикрыл и снова ладошку отверз. Отец ахнул. Жопа-то светится!
Радиация!
Померили – нет. 15 микрорентген, как положено. Фон. Значит, точно жар-птица чудесная! И с тех пор потерял папа сон – все жопа ему мерещилась. И так он ее поставит, и сяк, и к глазу поднесет. В конце концов не выдержал чувак, вызвал всех троих своих отпрысков, достал жопу, в платочек завернутую, и дал цэ у:
– Так. Сверим часы. Чтоб духу вашего тут не было через пять минут! Все собрались по-солдатски и мелкой рысью в разные стороны за остальными частями. Без жар-птицы не возвращайтесь.
Делать нечего, разошлись наши раздолбаи. Дошли до перекрестка, а там светофор. Петро пошел по красной дороге, Василь по желтой, а Ванька-с-Пресни по зеленой.
Долго ли, коротко ли Ванька шел, настала ночь. Решил немного соснуть. Но соснуть не у кого было, и он так лег. Наутро проснулся, глядь – коня нет. Его и раньше не было, но разве спросонья сообразишь! Кинулся Ванька коня искать, решил: по раскручивающейся спирали пойду, как китобойные суда китов ищут. И пошел, пошел... Ни хрена, конечно, не нашел. Только через два часа опомнился, сел на пенек, стал есть пирожок. И вдруг слышит голос:
– Вань, а Вань! А ить это я твоего коня съел.
Кровь Ваньке в голову ударила, выхватил он кастет, вскочил с пенька ну, кого тут мочкануть на раз? Видит, стоит перед ним Велосипедист.
– За коня я те щас башку пробью, – размахнулся Ванька и тут сообразил: не было коня-то у него! Отмяк Ваня, кастет обратно в карман сунул. – Ладно, хрен с тобой, живи, говно.
– Добрый ты, Ваня, – сказал Велосипедист. – За доброту твою я тебе помогу. Ты куда идешь?
– Жар-птицу искать, у которой полжопы оторвано.
– Знаю такую. Садись на раму, поехали.
Ванька сел на раму да жестко ему показалось.
– Че-то жестко у тебя.
– Ниче, поначалу все так говорят, – беспечно сказал Велосипедист. Видно, опытный попался.
А через неделю Ванька и действительно привык. И вот приехали они к границе с Польшей. Видит Ванька – неимоверный дворец стоит. Видно, королева Яжижка там живет. А Велосипедист ему и говорит:
– Такое дело. Вот тебе фальшивый пропуск, минуешь охрану, подойдешь к складу. Вот тебе фальшивая накладная, потребуешь жар-птицу. Возьмешь ее и ни слова не говоря проследуешь к выходу. Там снова пропуск – и на волю с чистой совестью. Все должно гладко пройти, пропуска хорошие, их еще в гестапо делали. Только об одно прошу: никого там на хер не посылай, пожалуйста.
– Базара нет.
Прямой походкой Ванька подошел к проходной, чик-чик – прошел. Мимо пакгаузов, к складам. "Где завскладом?" Девки прыснули:"Сейчас пысает. Скоро подойдет." И точно, подошел такой мужичок невзрачный. Дал Ваня ему бумагу накладную, расписался, где положено, жар– птицу получил на руки и к выходу направился. Все, как этот учил... И уже из ворот выходил, как вдруг захотелось ему послать всех на хер. Не сдержался Ваня и говорит:
– А шли бы вы все на хер!
Люди обиделись, конечно. Прибежала стража, отмудохали Ваньку по первое число, птицу отобрали, а самого на кичу. А там таких – трое на квадратный метр. "Че, паря, – спрашивают. – Не сдержался? Послал ментов?"
"Да я тут временно, только адвокат мой придет, сразу недоразумение разъяснится." – начал Ваня обычную в таких случаях пургу гнать.
"Хрена! – ответили добрые люди в камере. – 137-я тебе светит, "Посылание на хер государственных служащих". До десяти лет, если без отягчающих."
Расстроился Ваня. Не ожидал такого явно. И тут его к главному начальнику вызывают:
– Ваня, ты, говорят, сын короля? Большая шишка. Чего ж ты законы нарушаешь? Зачем всех на хер послал?
– Да рожи у них такие были, что... Не сдержался, в общем.
– Ну, ладно, – говорит начальник. – Рожи тут действительно... В зеркало не глянешь спокойно... Но проблему решать надо как-то. У тебя тут такая альтернатива вырисовывается: либо на червонец, либо на спецзадание.
– А чего за задание?
– Нашей королеве Яжижке очень хочется Безразмерного. Поди туда, не знаю, в общем, куда и принеси. Тогда освобожу.
– Как же я пойду, если ты меня только потом освободишь? – не понял Ваня. Не догадливый был, хоть и начитанный.
– Да я тебя сейчас освобожу. Иди, если согласен. Но учти: задание опасное.
– А если я уйду сейчас, то где у тебя гарантия, что я не сбегу, а отправлюсь на спецзадание?
И тут такой психологический очень момент настал, когда кто-то кого-то должен был переиграть на нервах. И тут начальник выдает свою коронку:
– А про жар-птицу забыл? Принесешь Безразмерного, получишь птицу.
Эх, кабы не жар-птица, поехал бы Ваня домой! А тут вышел за пределы дворцовой крепости и говорит Велосипедисту: так и так. Придется, мол, добывать этим козлам Безразмерного.
Надо признать, рассердился слегка Велосипедист, коротко матюгнулся, мать ванину вспомнил, деда его, братьев, папеньку неугомонного, питекантропа, от которого весь ванин род произошел. Только потом успокоился.
– Ладно. Черт с тобой. Садись, поехали, знаю я тут одно место, есть там искомое...
Долго ли, коротко ли ехали, но подъехали к китайской границе. Остров Даманский. Огляделся Ваня – красота! Стоит крупный, значит, дворец. Красивый. Отчетливый такой дворец. А Велосипедист пальцем на него показывает и говорит:
– Как стемнеет, пойдешь вот по этой тропочке мимо дворцовых сортиров. Нос лучше зажать там, когда мимо проходить будешь... Дальше – охраняемая территория. Вот держи пропуск с полосой и наряд-заказ на реставрацию экспоната в"– 13. Это он и есть. Возьмешь, сразу дуй на выход. На выходе опять покажешь пропуск и наряд-заказ, на котором тебе поставят печать и дату выноса. Распишешься. И выйдешь. Просто выйдешь и все. Я тя тут ждать буду на всех парах. Усвоил?
– Да. Нехитрое дело.
– Только одно условие. Будешь выходить, жопу никому не показывай. Здесь не принято.
– Да что я, идиот? Когда я кому жопу заголял? Скажешь тоже!
– Я так, на всякий случай – предупредил.
Пошел Ваня по заветной тропочке, мимо сортиров вонючих, мимо ив плакучих. Показал все документы, получил Безразмерного, положил в жилетный карман и направился к выходу. Все прошло без сучка, без задоринки. Эти лохи даже ничего не заподозрили! И вот, когда уже подходил Ваня к выходу, захотелось ему жопу всем показать, прямо удержу нет. Повернулся Ваня спиной к охранникам, быстро ремень расстегнул, ловко порты стянул и слегка пригнулся, чтобы совсем уж было все по форме. И – паразит какой! – даже по ягодице похлопал ладошкой.
Скрутили его, естественно. Трофей отняли. Наваляли, не без этого. Бросили в зиндон. Оглянулся Ваня, а в зиндоне-то народишшу – прорвишша! Только что не на головах сидят друг у дружки. И пахан кривой да горбатый рычит Ване:
– Щас и тебе на голову сядем, дистрофан!
Ваня, чего греха таить, перетрухнул малость, но виду не показал, наоборот – стал хорохориться: "Ты, старый козел, на меня – царского сына понты бросаешь! Да я те пейсы на уши накручу и моргать заставлю! Да я..." Договорить не успел, потому что пахан кривой к нему подошел и хряпнул по загривку. Один раз. Ванька возьми да упади. Тут-то ему на шею и сели. А чего поделать – тесно в зиндоне.
С утра, проморгавшись, Ваня уже со всем почтением к пахану кривому подкатился, мол, здравствуйте, дяденька, не найдется ли хлебца, покушать хоцца. Пахан с утра добрый был, бить не стал, только спросил, за что Ваньку замели. Уж не за жопу ли?
– Как догадался, дядька?
– Да морда у тебя больно плутоватая. И щеки как ягодицы...
Не долго томился Ванька в зиндоне, чужой тушей придавленный. Быстро пробили его по компьютеру, выяснили, что царский сын. Начальник только спросил, укоризненно пальцем покачав:
– Вам тут что, блин, медом намазано, все жопу приходите показывать?
– Да я б сам вовек не догадался! – спроста воскликнул Ваня.
– А кто подзуживал? Сообщник?
Ваня понял, что проболтался, решил схитрить:
– Да нет. Павиан мимо пробегал, красным задом мелькнул. Вот и навеяло.
– Ладно, – говорит начальничек-ключик-чайничек. – Так сделаем: либо по нашему закону ты сидишь в зиндоне пять лет, а больше трех там никто не высиживал – помирали все, потому, кстати, и пенитенциарная система у нас щадящая, больших сроков не даем... либо идешь на спецзадание.
– Где-то я это уже слышал... А какое задание?
– А простое. Нашему императору половой партнер нужен. Красоты неписанной. Ума необыкновенного. Звать Кандей.
– Мужик что ли? – не понял Ваня.
– Да какой мужик! – возмутился начальничек-ключик-чайничек. – Юноша! Красивый, гладкий... Чего смотришь? Или худое что хочешь сказать про нашего императора?
– Я? Не! Не! Это его проблемы, мне-то что! Сейчас, говорят, так даже модно... А проблема-то в чем?
– А проблема в том, что Кандея-юношу султан Брунея Ахмет III замуж отдавать не хочет. Сколько раз мы уже сватов засылали – никто не вернулся. Так что давай. А как Кандея доставишь, получишь Безразмерного и – катись на все три стороны.
– Почему на три?
– Потому что ты в четвертой...
Делать нечего, вышел Ванька из крепости, направился к Велосипедисту да все ему рассказал. Тот даже ругаться не стал, только крякнул отчетливо. Но помочь снова согласился. Наверное, потому, что велосипедный спорт приучает к упорству и повышает мужественность.
Долго ли, коротко ли ехал Ванька на раме, только приехали они к морю ледовитому, окияну северному. Глядь-поглядь, а на берегу блядь.
– Мужчина, – говорит блядь Ване. – Угостите даму сигаретой!
А тому и сказать нечего: когда он от папы уезжал, сигареты еще не изобрели. В общем, зажевал как-то вопрос, спросил только:
– А где тут султан Ахмет III?
– Насколько я слышала, в Брунее, а что?
– А Бруней где?
– Ну вы, ребят, даете! Бруней – это вообще хер знает где! В другую сторону совсем.
Велосипедист тут слегка смутился и говорит:
– Чего-то я напутал, значит. Странно. Обычно со мной такого не случается. Ну, ладно. Ты, баба, заработать хочешь?
– А то!
– Погоди, погоди, трусы не снимай! Тут другое дело, умственное. Мы тебя переоденем в юношу Кандея! Ты как на это?
– Клиент всегда прав. Можете связать даже. Я привычная...
Ну и прекрасно! Переодели бабенку в Кандея. Ванька и говорит:
– Велосипедист, ты полагаешь, китайский император не отличит девушку от юноши?
– Об этом я не подумал, – ответил Велосипедист. – Тогда сделаем по-другому...
Посадил он Ваньку и бабенку на раму и поехали они в другую сторону. Но не в китайском направлении. Долго ли, коротко ли ехали, вдруг смотрит Ваня стоит посреди песка дворец ненаглядный, в дымке переливается.
– Это мираж, – сказал Велосипедист. – Настоящий дворец слева.
Повернул Ваня голову, а и вправду – стоит дворец. Красивый, между прочим, в восточном стиле. Сразу видно – на нефтяные шальные деньги строенный. Разве трудовой царь такую роскошь станет возводить? Чай, не баре...
– Так, – говорит Велосипедист Ване. – Методом индукции я понял, что ты кретин. Причем, редкий. Даже не обижайся, Вань, это я не со зла, так просто, констатирую. Поэтому так сделаем – я сейчас посажу эту лярву на раму, сам свожу во дворец, обменяю на Кандея, а ты жди меня здесь. Только смотри, не жри песок.
И умчался. Пока он там дела промышлял, Ванька дурью весь измучился, с тоски чуть не взвыл от нечего делать. И захотелось ему вдруг нестерпимо песку поесть. Сам себя ругает, клянет – но удержу нет. Волосы пробовал даже рвать (и не только на голове), но потом рукой махнул: а, будь что будет! Не жили хорошо, так и нечего привыкать! Зачерпнул пригоршню песка и давай жрать. На зубах хрустит, во рту пересохло, горло дерет, на желудке будто камень лежит – а поделать с собой ничего не может, давится, но есть. А через минуток 15 подъехал легонько Велосипедист. Только песочек под шинами зашуршал. А на раме у Велосипедиста юноша сидит красоты необычайной. Глаза озера, губы – рубины, нос – утес. Вот только с именем не повезло...
Смотрит Велосипедист на Ваньку, а у Ваньки взгляд всклоченный, дикий так со всеми бывает, кто песку обожрался. Велосипедист плохого не сказал, не заругался, только усмехнулся горько. Понял Ванька, что разыграл его Велосипедист, но обижаться уже сил не было.
Икнул он и взгромоздился на раму, рядом с Кандеем. И поехали они в китайскую сторону. А в китайской стороне Ванька предложил такой план: Велосипедист ворвется во дворец с Кандеем на большой скорости, быстро ухватит Безразмерного и тикать!
– А когда Кандея сбрасывать? – не понял Велосипедист.
– А никогда. И Кандея получим, и Безразмерного!
Обдумав этот план, Велосипедист нашел его приемлемым.
– Может, и я с тобой поеду? – попросился Ванька. – Посмотрю еще раз напоследок в их наглые китайские хари.
– Да ну, – отмахнулся Велосипедист. – Чего лишний груз-то катать? Здесь подожди.
И умчался с Кандеем. Операция прошла удачно. Так что к польской границе друзья подъезжали уже не только в Кандеем, но и с Безразмерным в жилетном кармане.
– Ну, Ванька, – сказал Велосипедист. – Иди меняй Безразмерного на жар-птицу.
– У меня есть план иного рода! – поднял палец Ванька.
План заключался в следующем: Велосипедист с Кандеем влетает на полной скорости в крепость, хватает жар-птицу и быстро уматывает.
– Да заодно уж и царевну Яжижку прихвати, – догадался напоследок Ванька.
– Не вопрос, – пообещал Велосипедист. – Если под руку попадется, чего не взять...
Сработал аккуратно, надо сказать. Без сучка, без задоринки. Мужественный человек!
И вот едут они вчетвером домой, на Родину – Велосипедист, Ванька, Кандей и принцесса Яжижка. У Ваньки в руках жар-птица сияет. Вдруг видят что такое? Впереди море-окиян, льдины о берег трутся, а на берегу – блядь та самая.
– Ты куда завез? – не сдержался Ванька. – Опять она!
– А у меня на это дело нюх, – ответил Велосипедист. – А ты, Вань, не беспокойся, крюк небольшой, сейчас подхватим девку и к тебе. В баньку сходим, за честным пирком погуляем дня три-четыре. О-кей?
– О-кей! – Махнул рукой Ванька. – Делай, что хошь, только быстрее: папеньку мово увидеть зело хоцца.
Долго ли, коротко ли они ехали к дому, только повстречали братьев Ванькиных – Петро и Василя. Петро и Василь, увидев столько богатств у Ваньки, конечно, убили бы его, а трофеи себе забрали, но при такой толпе народу постеснялись. Да и шуганулись слегка: как бы самих не порвали на портянки!
А Ванька, не зная ихних мыслей злых, предложил подбросить братьев до дому. А чего пешком-то корячиться?
Так и подъехали к Родине. А папа ихний, когда эдакую толпу увидел, аж прослезился, сказал такие слова:
– Вань, я все понимаю – жар-птица там, Безразмерный, Яжижка – вещи хорошие, – тут он снизил голос и покосился на Кандея. – А этого-то пидора зачем привез?
– Ах, папа, жалко было трофея терять! Да и пригодится на что-нибудь, ответил Ванька, глянул на Кандея и странно улыбнулся...
Тут и сказке конец, потому что в подробностях описывать дальнейшее мы не станем, на то есть специализированные издания – "Хастлер", "Кэтс" и прочие. Они сейчас везде продаются и стоят недорого...
ТРИ ПОРОСЕНКА
Никто бы с первого взгляда не сказал, что они братья, если бы не знал этого заранее! Разве что какой-нибудь экстрасенс. Но поскольку экстрасенсов не бывает на свете в количествах, достаточных для непредвзятого изучения феномена сверхчувственного восприятия, то и обратиться человеку незнающему было бы практически не к кому. Да больше того – в голову бы не пришло обращаться: настолько братья были непохожи.
Улугбек был низок, широк в кости, смуглокож, черноволос, имел азиатский разрез глаз, что, впрочем, отлично коррелировало с его именем. Даже по-русски он говорил с некоторым акцентом, что немало потешало окружающих и в первую очередь – его братьев.
– А ну-ка выругайся! – периодически прикалывал Улугбека младший брат Илья, который по-русски говорил, естественно, без акцента. Но не это выдавало в нем этнического русского. Льняные волосы, голубые глаза, есенинский чуб и склонность писать стихи – вот что безошибочно выдавало открытолицего, широкоулыбчивого рубаху-парня с гармошкой поверх тельняшки.
– Ой, билят, щто ты пристал, да?! – напускал показного раздражения Улугбек, опрокидывая очередную стопку вовнутрь организма. – Ой, зараз такой... Крепкий такой. Что такой водка, билят? Гиде такой бирал?
– Да это спирт, – смеялся Илья. – Спиртяга чистый! С Сибири друг привез. Питьевой!
Улугбек ругался, путая падежи, Илья хохотал, поигрывая на гармошке, и только средний брат – Сруль – мрачно сидел в углу, криво улыбаясь. А чего смеяться? Смеяться могут удачливые, богатые, веселые. А если жизнь не задалась сразу... Взять хоть имя. Впрочем, о настоящем имени Сруля знали только братья. Но даже смешливый Илья старался по возможности не шутить на эту тему. Понимал: больно. Слишком уж это обычное еврейское имя странно и двусмысленно звучало для русского уха. Поэтому всем окружающим Сруль представлялся как Арни или Арнольд.
Арни был тонок в кости, горбонос, пучеглаз. Его темные, выпученные как сливы глаза, легкое грассирование, черные как смоль кучерявые волосы и интеллигентские залысины с головой выдавали в нем физика-теоретика. Он и вправду был физиком. Причем, не просто физиком, а физиком с мечтой. Арни всю жизнь мечтал открыть тау-нейтрино, однако фундаментальная наука влачила не слишком богатое существование, что на корню перечеркивало все надежды. Ученым перестали даже выделять спирт на протирку оптики, так что Арни постоянно ходил в грязных очках.
– Хрен ты чего разглядишь в них, – порой говорил брат Илья, сочувственно глядя, какАрнольд безуспешно пытается наколоть на вилку соленый огурец. – Скажи, а тау-лептонное нейтрино, оно, небось, маленькое?
– Маленькое, – загадочно улыбаясь, отвечал Арни.
– И я говорю: хрен заметишь. Н у ладно, ты не горюй вообще-то. Открой что-нибудь покрупнее.
– Да все крупное давно открыли уже. Луну открыли, Америку открыли, электрические сети... "Покрупнее", главное... Не в 16 веке живем!
Тем не менее, несмотря на всю свою внутреннюю непохожесть, Арни, Улугбек и Илья были родными братьями, то есть произошли с помощью одного отца из одной матери. И даже носили одну фамилию – Насралиевы. И одинаковое отчество – Федуловичи.
– Насралиев Илья Федулович! – явно на что-то издевательски намекая выкрикивал бывало перед строем старшина Вовк, когда братья проходили нелегкую действительную службу в рядах Советской тогда еще армии.
– Я! – кричал Илья.
– Головка... – презрительно цедил старшина Вовк и переходил дальше по списку. – Насралиев Улугбек Федулович!
– Йа! – гортанно откликался Улугбек.
– Свинья... – глухим эхом вторил Вовк. – Насралиев Арнольд Федулович!
– Я-а! – звонко, но с тщательно скрытым внутренним достоинством выкрикивал Арни, зная, что будет дальше, ибо ритуал повторялся на каждой поверке.
– Жид, – коротко припечатывал старшина Вовк и ожидал пару секунд. Опять молчим? Что надо ответить на реплику начальника?
– Виноват, исправлюсь! – также звонко выкрикивал Арни.
– Два наряда вне очереди.
– За что?
– Р-разговорчики в строю!.. За то. За то самое...
Братья ненавидели старшину, но поделать с ним ничего не могли: он был старше по званию их всех вместе взятых. И к тому же старшина Вовк обладал неимоверной разрушительной силой. Вся рота была свидетелем как старшина перед строем одним ударом кулака забивал до трех поставленных друг на друга поросят, либо одного крупного хряка.
Конечно, забивать в таком количестве домашнюю живность – это не дело. Тем более, что живность крали его же солдаты из подсобного хозяйства окрестных пейзан – работников колхоза "План Ильича", который специализировался на выращивании конопли для веревочных фабрик. Но с другой стороны, ведь это же какое терпение надо иметь на наших солдат! Отечественные солдаты – те же свиньи. Вечно обделаются, перемажутся чем-то... Все х/б, выданное этим скотам, было в странных грязно-жирных пятнах. Старшина сам был свидетелем, как каша из бачков, которую сменные дежурные по столовой разносили для пропитания солдат, выплескивалась через край бачка и устремлялась вниз, попадая солдатику прямо на форменное галифе. Старшина Вовк относил это на неодолимую силу земного притяжения и мирился с неуставным действием планеты. Единственное, чего он не мог простить солдатам, так это то, что остатки каши они не очень спешили со штанов удалять. Особенно нелюбовью к стирке грешили трое братьев.
– Свиньи! – ругался на них после развода старшина. – Грязные вонючие свиньи! Вы и на гражданке так ходить будете, говноеды? Партия и правительство разрешили по закону братьям-близнецам служить в одной части. Но я бы вас разделил. Одного в штрафбат на Север, другого в дисбат на Дальний Восток, третьего на Кушку...
С тех прошло уже много лет, но жизнь только подтвердила народную правоту старшины Вовка – братья так и не стали более аккуратными. Нажрутся у кого-нибудь дома, да так и оставят неубранный срач на несколько дней, пока все не засохнет, не заскорузнет на этих тарелках...
И вот как-то дождливой осенью к Илье, починявшему дома примус, пришел Улугбек. По старинному узбекскому обычаю он сперва молча посидел минут десять– пятнадцать в прихожей, ожидая, не выгонит ли его хозяин, и только потом прошел к столу и стал есть руками баранину, периодически вытирая жирные пальцы о волосы.
– Слющай, тибе гаварит буду! – решил наконец поделиться новостями Улугбек. – Э-э.. Пачиму мяс такая холодный?
– Не видишь, примус не работает...
– А-а... Слющай дальше, да. Старшина наша помнищь, армия помнищь?
– Ну, – вяло откликнулся Илья, стараясь понять, как же устроен этот чертов примус.
– Тока-тока встретил его, билят такой, на улиц! Шел, билят, сумка носил. Из магазин шел!
– Да ну! – удивился Илья. – Как он попал в наши края-то?
– Паселица зидеся типерь. Ушел с армия давно. Савсем ушел!
– Да ну! Откуда знаешь?
Улугбек всплеснул руками:
– "Откуд", "откуд".Сама сиказал! Я подошел, гаварил ему: билят, зачем пиришел ки нам?
– Ну, а он?
Улугбек всплеснул руками:
– Ат!.. Симиялся только! Много симиялся. Я сказать: зачем такой? Зачем симиешься? А он говорить: я твой братья с утра строить пришел! Завтра с утра – на развод строить!
– Ну, а ты?.. Эть, черт, пружинка вылетела...
– А я говорить: нет! Кончился твоя! Моя дембель давно!
– Пружинку подай.
– Какай?..
– Такай... Вон лежит.
– Где? А... Какой крученый деталь, да... Слющай, мой сразу к тебе бежать! Рассказать про билят злой! Симиялся! Очень симиялся! Бандит, басмач...
– Ну и что? – Илья, начавший пристраивать пружинку на старое место, не очень вслушивался во взволнованную речь брата.
– Ништо! Удивительный встреч такой! Зачем приехал? Денги будит снимат, рэкит, да...
– И ты сразу прибежал?
– Канешн!
– Гарун бежал быстрее лани...
– Какай?..
– Такай... Вошла, кажись. – Илья отставил примус на кухонный стол и вытирал ветошью руки. – Ладно, хрен бы с ним... Ты лучше расскажи, как твой бизнес, Улугбек?
Улугбек подозрительно скосился на брата. Он держал небольшую чайхану на базаре, где подпольно торговал шашлыком из собачьего мяса. "Ох, доиграешься, дурак азиатский! – часто предупреждал его Илья. – Вот сдохнет кто-нибудь от твоей собачатины, насидишься потом."
"А как подняться, да? – Крутил в ответ жирным загривком Улугбек. Бедный узбек в чужой страна...налоговый систем савсем плахой... если на свинин – пирибыль савсем не такой! Собак – оч-чин дешевый продукт. Оч-чин! Зачем говоришь – свинин давай?.." Так и не перешел на свинину, узбек кривоногий...
Илья бросил ветошь на стол и выжидательно уставился на брата. Улугбек вздохнул:
– Нет денег совсем сичас, слющай. Весь в товар ушел... А тибэ зачем?
Илья вздохнул:
– Расширяться хочу.
– Вэ?
– Да бизнес какой-нибудь завести надо. А то обрыдло бутылки-то собирать.
...Улугбек знал, что брат проводит все свое время в ходьбе по трактирам да кабакам, где увеселяет публику чтением самопальных виршей и игрой на гармонике. За это ему и наливают кто пятьдесят, кто сотенку граммов. А на еду и проживание Илюшка копил бутылками. Улугбек знал профессию брата и специально откладывал ему в углу чайханы пустые бутылки в холщовом мешке. На целый мешок бутылок в чайхане за день не накапливалось, поэтому Улугбеку приходилось докупать пустую тару на пункте приемки стеклопосуды у знакомого татарина.
– Благодарствую! – кланялся на три стороны посетителям чайханы Илья, взваливая на плечо звенящий мешок и старательно делая вид, будто бутылки добрый и добровольный дар посетителей, а не каждодневная подачка брата.
...Новость о том, что брат решил взяться за ум, обрадовала узбека.
– Ат харашо! Ходи к мине! – Всплеснул руками Улугбек, переводя взгляд с Ильи на примус, словно бы это починка примуса привела Илюшку к столь значительному пересмотру взглядов на жизнь. – Я тибе в чайхане работ всигда найду! Как брата приму! Билят! Хочишь – собак руби, хочишь – чай вари, хочишь – чиво хочишь!
Илья поморщился:
– Что я тебе, гастарбайтер что ли, чтобы на черной работе уродоваться? Понаехали тут... У меня еще имперский комплекс, может быть, не прошел. Я обо всем мире размышляю, а ты мне тут такую хуйню... Обидно даже. Давай по-другому рассудим – хочешь я возглавлю твое предприятие? Забросим собак, начнем нормальных свиней жарить, интерьерчик обновим, погоним сволотню, какая сейчас у тебя собирается, начнем приглашать приличных людей, элиту. А? Как тебе? А там, глядишь, достигнем международного признания. Ведь стоит только один раз какому-нибудь президенту зайти, дальше само собой пойдет как по маслу. Как считаешь?
– Какай элит станет на рынок чайхана приходить? – с сомнением покачал головой Улугбек.
– Вот, блядь, всегда так! – Илья досадливо крякнул, достал из-под стола недопитую бутылку водки, махом налил себе с полстаканчика, не больше. Залпом выпил, не предложив Улугбеку, значит, не выпил, а поправился... – Стоит им идею развернуть, урюкам приземленным, так сразу засрут на корню. Ты пойми, что критика как навоз – хороша только в умеренных дозах. Навозом тоже так завалить можно, урожай погибнет... Вот тебя навозом перекорми – сдохнешь ведь, чмо азиатское?
